лен ввысь, в отличие от всех прочих здешних построек,
распластавшихся по земле. На каждом шагу я с изумлением замечаю, что
петербургские архитекторы смешивают воедино два таких различных искусства, как
возведение зданий и постройка декораций. Петр Великий и его преемники приняли
столицу за театр.
     Меня поразила растерянность, с какой мой проводник выслушивал мои вполне
естественные вопросы касательно событий, происшедших некогда в старом
Михайловском замке. На лице у этого человека было написано: "Сразу видно, что
вы у нас недавно".
     Как видите, здесь есть вещи, о которых все думают, но никто не говорит вслух.
Изумление, ужас, недоверие, деланная невинность, притворное неведение,
опытность старого пройдохи, которого трудно провести,-- все эти чувства
выражались поочередно на лице
     135


     Астольф де Кюстин
     Россия в 1839 ^ДУ
слуги, помимо воли этого человека превращая его лицо в забавную и
поучительную книгу.
     Шпион, обезоруженный вашим мнимым спокойствием, становится смешон,
ибо, поняв, что вы не боитесь его, начинает бояться вас; шпион верит только в
шпионство и, если вам удается выскользнуть из его сетей, воображает, что сам
немедленно попадется в ваши.
     Прогулка по петербургским улицам под охраной местного слуги -- вещь,
уверяю вас, крайне увлекательная и ничуть не похожая на поездки по столицам
других стран цивилизованного мира. В государстве, управляемом с той железной
логикой, какая лежит в основе русской политики, нет ничего случайного.
Покинув трагический и старинный Михайловский замок, я пересек широкую
площадь, просторами и безлюдностыо напоминающую парижское Марсово поле.
Общественный сад по одну сторону, несколько домов по другую, посередине песок
и повсюду пыль -- вот и вся площадь; форма ее неопределенна, величина огромна;
она подходит к самой Неве; там, ближе к воде, установлен бронзовый памятник
Суворову.
     Нева, ее мосты и набережные составляют истинную славу Петербурга. Она так
широка, что рядом с ней все кажется крохотным. Нева-- сосуд, наполненный до
краев водой, которая готова во всякое время выплеснуться за эти края. По-моему,
Венеция и Амстердам куда лучше защищены от моря, нежели Петербург.
Я не люблю плоских городов; без сомнения, соседство с рекой, широкой, как
озеро, и текущей по заболоченной равнине среди небесных туманов и морских
испарений, ничуть не на пользу столице. Рано или поздно вода покарает человека
за его гордыню: даже гранит бессилен противостоять зимним морозам,
свирепствующим в этом сыром леднике; стены и основания крепости, возведенной
Петром Великим, уже дважды терпели поражение в битве с природой. Их
восстановили -- и придется восстанавливать еще не раз, дабы сохранить это
чудесное творение гордыни и воли.
     Мне захотелось тотчас же перейти на другой берег и получше рассмотреть
знаменитую крепость; для начала слуга привел меня к расположенному перед ней
домику Петра Великого; от крепостных стен его отделяет пустырь, пересеченный
дорогой. Хижина эта, как утверждают русские, выглядит сегодня точно так же, как
выглядела при Петре. В крепости погребают императоров и содержат
государственных преступников-- странный способ чтить мертвецов!.. Размышляя
обо всех слезах, которые проливаются там, под могилами русских самодержцев,
начинаешь думать, что попал на похороны какого-нибудь азиатского властителя.
Даже могила, омытая кровью, представляется мне меньшим святотатством; слезы
текут дольше избыть может, причиняют больше мучений.
Живя в хижине, император-работник наблюдал за строительст-
136


     Письмо девятое
вом своей будущей столицы. В похвалу ему следует сказать, что тогда он больше
заботился о городе, чем о дворце. Одна из комнат этой прославленной лачуги -- та,
что служила царю-плотнику мастерской, -- нынче превращена в часовню; люди
входят в нее с таким же благоговением, как в самые прекрасные храмы империи.
Русские охотно делают из своих героев святых. Им нравится смешивать воедино
устрашающие добродетели своих повелителей и чудотворную мощь их небесных
заступников; они стремятся освятить жестокости истории авторитетом веры.
Другой русский герой, на мой вкус нимало не заслуживающий восхищения,
провозглашен греческим духовенством святым: это Александр Невский, образец
осторожности, но не жертвенности. Русская церковь канонизировала этого
монарха, скорее мудрого, чем отважного. Это -- Улисс среди святых. Мощи его
покоятся в построенном для этой цели огромном монастыре.
Могила князя-святого в соборе Александра Невского -- сама по себе
настоящий памятник; на ней установлен массивный серебряный алтарь,
увенчанный серебряной же пирамидой, устремленной к сводам этого просторного
храма. Монастырь с его церковью и гробницей -- одно из русских чудес.
Расположен он в конце улицы, которая называется Невский проспект, в части
города, противоположной крепости. Я разглядывал гробницу Александра Невского
скорее с изумлением, нежели с восхищением; искусства в этом памятнике нет и в
помине, но роскошь его поражает воображение. Одна мысль о том, сколько людей
и слитков серебра потребовалось для возведения такого мавзолея, исполняет душу
ужасом. Я побывал в монастыре час назад.
     Возвратимся к хижине царя. Мне показали построенный им ботик и
некоторые другие вещи, принадлежавшие ему и сберегаемые с благоговейным
почтением; подле них несет караул солдат-ветеран. В России при церквях, дворцах
и многих общественных заведениях, а равно и частных домах служат сторожами
отставные солдаты. Эти несчастные покидают казарму в столь преклонных летах,
что им не остается ничего другого, кроме как сделаться привратниками. На новом
посту они продолжают носить солдатскую шинель -- грубый шерстяной балахон
тусклого, грязного цвета; у дверей любого дома, у ворот любого общественного
заведения вас встречают люди, одетые таким образом,-- призраки в мундирах,
напоминающие вам, что вы живете в царстве дисциплины. Петербург -- военный
лагерь, ставший городом.
     Проводник мой не оставил без внимания ни одну картину, ни одну деревушку
в императорской хижине. Охраняющий ее ветеран, зажегши несколько свечей в
часовне -- иными словами, прославленной конуре, показал мне спальню Петра
Великого, императора всея Руси: нынешний плотник постыдился бы поселить в
ней своего ученика.
     137


     Астольф де Кюстин
     Россия в 1839 ГОДУ
Эта блистательная скромность дает нам понятия об эпохе, стране и человеке;
русские выбивались из сил ради будущего, ибо те, кому предназначались
великолепные дворцы, тогда еще не родились на свет, те же, кто их строили, не
испытывали никакой нужды в роскоши и, удовлетворяясь ролью просветителей,
гордились возможностью приготовить палаты для своих далеких потомков, неве-
домых властителей будущего. Спору нет, в желании народа и его вождя укрепить
могущество и даже потешить тщеславие грядущих поколений выказывается
немалое величие души; подобная вера в славу внуков благородна и своеобычна. Это
чувство бескорыстное, поэтическое и намного превосходящее чувства обычных
людей и наций, питающих почтение не к потомкам, но к предкам.
В других краях великие города строятся в память о великих деяниях прошлого
или вырастают сами по воле обстоятельств и истории, без видимого вмешательства
людских расчетов, Петербург же с его роскошными постройками и необъятными
просторами -- памятник, который русские возвели во славу своего будущего могу-
щества; надежда, подвигающая людей на такие труды, кажется мне
величественной! Со времен постройки Иерусалимского храма вера народа в свою
судьбу не создавала ничего более чудесного, чем Санкт-Петербург. Самое же
замечательное в этом наследстве, завещанном императором его честолюбивой
державе, состоит в том, что история его не отвергла.
Пророчество Петра Великого, воплощенное в гранитных глыбах посреди моря,
в течение целого столетия сбывается на глазах всего мира. Когда понимаешь, что
подобные фразы, остающиеся в любой другой стране простыми словами, здесь
служат совершенно точным описанием достоверных фактов, исполняешься
почтения и говоришь себе: такова Господня воля! Впервые гордыня кажется
трогательной:
     всякое деяние, в котором сполна выказывается могущество человеческой души,
достойно восхищения.
     Впрочем, история России, что бы ни утверждала на этот счет невежественная
и легкомысленная Европа, начинается отнюдь не при Петре I: Санкт-Петербурга не
понять, не зная Москвы; явление императора Петра подготовили цари Иваны.
Освобождение Московии от многовекового чужеземного ига;
осада и взятие Казани Иваном Грозным; ожесточенные сражения со шведами и
многие другие более или менее блистательные происшествия -- вот на чем
держались гордыня Петра и смиренная вера в него русского народа. Поклонение
неведомому всегда почтенно. Этот железный человек имел право положиться на
будущее; люди с таким характером свершают то, о чем другие мечтают. Я представ-
ляю себе, как с простотой истинного вельможи, более того, истинного гения, сидел
он на пороге этой хижины, наблюдая, как по его велению созидаются на страх
Европе город, нация и история. Величие 'Петербурга исполнено глубокого смысла;
этот могуществе


     Письмо девятое
венный город, одержавший победу над льдами и болотами, дабы впоследствии
одержать победу над миром, потрясает -- потрясает не столько взор, сколько ум! А
между тем это чудо обошлось в сотню тысяч человеческих жизней: русские
крестьяне безропотно принесли их в жертву смертоносным болотам, ставшим
сегодня столицей России.
     В Германии нынче рождается научный шедевр: одну из столиц умело
превращают в город, подобный городам Греции или старинной Италии; однако
новому Мюнхену недостает древнего народа:
     русским недостало бы Петербурга.
Выйдя из домика Петра Великого, я вновь миновал мост через Неву, ведущий
на острова, и вошел в петербургскую крепость.
Я уже говорил, что, хотя крепости этой, само название которой наводит ужас,
не исполнилось еще и ста сорока лет, ее гранитные основания и стены уже дважды
требовали обновления! Что за
     страшная борьба!
Здесь камни так же страждут от насилия, как и люди. Мне не позволили заглянуть
в казематы, ни в те, что находятся под водой, ни в те, что расположены под
крышей; все они полны узников. Меня допустили лишь в собор -- усыпальницу
царствующей фамилии. Я стоял перед этими могилами и продолжал искать их
глазами, не в силах вообразить, что эти покрытые зеленым сукном с
императорским гербом простые каменные плиты, длиной и шириной не больше
постели, скрывают под собой прах Екатерины I, Петра I, Екатерины II и многих
других монархов вплоть до
     императора Александра.
Греческая религия изгнала скульптуры из храмов, которые по этой причине
утратили немалую долю роскоши и великолепия, но не сделались особенно
аскетичными, ибо византийская религия мирится с позолотой, резьбой и даже
живописью, и не стали больше располагать к молитве. Греки -- потомки
иконоборцев, но раз уж они сочли возможным немного смягчить в России
суровые взгляды их отцов, они могли бы проявить и еще большую снисходитель-
ность.
     В этой мрачной цитадели мертвые, как мне показалось, куда
свободнее живых. Я задыхался в ее стенах. Если бы мысль поместить в одной
могиле пленников императора и пленников смерти, заговорщиков и монархов,
против которых они злоумышляли, была продиктована философическими
взглядами, я отнесся бы к ней с уважением, но здесь я не вижу ничего, кроме
цинизма абсолютной власти, кроме грубой самонадеянности деспотизма.
Сверхъестественная мощь позволяет тирану пренебрегать мелкими человеческими
чувствами, присущими любому другому властителю: российский император
настолько преисполнен почтения к самому себе, что вершит свой суд, не
вспоминая о суде Божьем. Мы, жители Запада, роялисты-революционеры, видим в
государственном преступнике, заключенном в петербургскую крепость, лишь
невинную жертву
     139


     Астольф де Кюстин
     Россия в 1839 году
деспотизма, русские же видят в нем отверженного. Вот до чего доводит
политическое идолопоклонство. Россия -- страна, где беда покрывает
незаслуженным позором всех, кого постигает.
     Во всяком шорохе мне слышалась жалоба; камни стенали под моими ногами,
сердце мое разрывалось от сочувствия к страдальцам, претерпевающим
жесточайшие из всех мучений, какие человек когда-либо причинял себе подобным.
О! как мне жаль узников этой крепости! Если судить о существовании русских,
томящихся взаперти под землей, по жизни тех русских, что ходят по земле, нельзя
не содрогнуться...
     Мне приходилось видеть крепости в разных странах, но там это слово
означает совсем не то, что в Петербурге. Я не в силах без ужаса думать о том, что
люди, отличающиеся самой безответной преданностью, самой безукоризненной
честностью, могут в любую минуту очутиться в подземных казематах
петербургской крепости;
     сердце мое едва не выскочило из груди, когда я вновь перешел по мосту ров,
окружающий эти печальные стены и отделяющий их от мира.
О! кто не преисполнился бы сострадания к этому народу? Русские -- я имею в
виду тех, кто принадлежит к высшим сословиям, -- выказывают нынче невежество
и предрассудки, на самом деле им уже не свойственные. Притворное смирение
кажется мне величайшей гнусностью, до какой может опуститься нация рабов;
бунт, отчаяние были бы, конечно, более страшны, но менее подлы; слабость,
которая пала так низко, что не позволяет себе даже жалобного стона -- этого
утешения невольников; страх, изгоняемый страхом еще более сильным,-- все это
нравственные феномены, которые невозможно наблюдать, не проливая кровавые
слезы;
     Посетив усыпальницу русских самодержцев, я возвратился в квартал, где
расположена моя гостиница, и велел отвести меня в католическую церковь, где
службу отправляют монахи-доминиканцы. Я хотел, чтобы они отслужили мессу по
случаю годовщины, которую я всегда, где бы ни оказался, отмечал в католической
церкви. Доминиканский монастырь находится на Невском проспекте,
прекраснейшей улице Петербурга. Церковь скромна и не отличается особым
великолепием; монастырские помещения пустынны, дворы загромождены
обломками камня, и повсюду царит печаль: кажется, несмотря на благоволение
властей, община живет небогато и не чувствует уверенности в завтрашнем дне. В
России религиозная терпимость не имеет опоры ни в общественном мнении, ни в
государственном устройстве: как и все прочее, она -- результат милости одного
человека, способного завтра отнять то, что ему заблагорассудилось пожаловать
сегодня.
     Ожидая, пока освободится настоятель, я принялся осматривать церковь и
внезапно увидел под ногами камень, на котором прочел имя, живо"меня
взволновавшее: Понятовский!.. Жертва собственного
140


     Письмо девятое
фатовства, этот легковерный любовник Екатерины II погребен здесь, в безвестной
могиле; однако, лишенный того величия, какое сообщает власть, он в полной мере
сохранил то величие, какое даруется несчастьем; бедствия этого монарха, его
слепота, за которую он так жестоко поплатился, коварство его политических про-
тивников -- все это будет вечно привлекать к его могиле всех путешественников-
христиан.
     Подле короля-изгнанника предано земле изувеченное тело Моро. Император
Александр приказал доставить его сюда из Дрездена. Мысль воссоединить останки
двух столь достойных жалости людей, дабы возносить единую молитву в память
об их несчастьях, представляется мне одной из самых великодушных идей
монарха, который -- не забудем об этом! -- сохранил, благородство при въезде в
город, только что покинутый Наполеоном.
     Около четырех часов пополудни я наконец вспомнил, что прибыл в Россию не
только для того, чтобы осматривать более или менее любопытные памятники и
предаваться более или менее философическим размышлениям, и бросился к
французскому послу.
     Там меня постигло жестокое разочарование: я узнал, что бракосочетание
великой княжны с герцогом Лейхтенбергским состоится послезавтра и я уже не
успею представиться императору прежде этой церемонии. Меж тем побывать в
стране, где все самое важное вершится при дворе, и не увидеть придворного
празднества -- значит не увидеть ровно ничего.


        "ПИСЬМО ДЕСЯТОЕ"
     Поездка на острова.-- Своеобразие пейзажа.-- Искусственные красоты.--
Протяженность русских городов. -- Русские "украшают улицы". -- Их манера
располагать цветы в доме. -- Англичане поступают наоборот.-- Самые
заурядные растения наших лесов здесь-- редкость.-- Воспоминания о пустым в
глубине садов.-- Цель цивилизации на Севере.-- Счастье в России невозможно.--
Жизнь светских людей на островах.-- Мимолетность хорошей погоды. --
Переселение в город в конце августа. -- В других больших городах жизнь куда
более основательна, нежели в Петербурге.-- Равенство при деспотической
власти.-- Суровость правительств, действующих чересчур логично.--
Деспотизм в полный рост.-- Чтобы жить в России, следует быть русским. --
Основные черты русского общества. -- Деланная верность монарху. -- Несчастье
всемогущего властителя. -- Источник частных добродетелей абсолютного
монарха.-- Павильон императрицы на островах.-- На что похожа толпа,
ожидающая появления императрицы. -- Клопы на постоялых дворах. -- Они
встречаются и в императорском дворце.-- Портрет славянина-простолюдина.--
Его красота.-- Красивых женщин здесь меньше, чем красивых мужчин. --
Национальный головной убор женщин. -- Неуклюжие типажи.-- Состояние русских
крестьян.-- Взаимоотношения крестьян с помещиками.-- Они выкупают себя
сами.-- Богатство частных лиц зависит от императора.-- Помещики, убитые
крепостными.-- Размышления.-- Живой товар.-- Отвратительная роскошь.--
Различия между положением рабочих в свободных странах и участью крепостных
крестьян в России. -- Торговля и промышленность изменят нынешнее положение.
     -- Обманчивая видимость.-- Никто не желает разъяснят, вам истинное
положение дел.-- Старания скрыть истину от чужестранцев.-- Петр f
узурпировал религиозную власть: smozo зла не искупить всем тем добром, какое
совершил этот император.-- Русская аристократия не исполняет своего долга
перед самой собой и перед народом. -- Недоверчивые взгляды русских. -- Их
поведение по отношению к путешественникам-литераторам. -- Состояние
медицины в России. -- Всеобщая скрытность.-- Русские доктора не слишком
хорошие врачеватели, но из них вышли бы неплохие летописцы.-- Позволение
присутствовать на свадьбе великой княжны Марии.-- Особая милость.
Петербург, 12 июля 1839 года, вечер
     Меня повезли на острова; это-- прелестное болото; никогда еще никому не
удавалось так удачно скрыть тину цветами. Вообразите себе сырую низину, откуда,
однако, в летнее время вода отступает благодаря осушительным каналам: низину
эту засадили
     142


     Письмо десятое
     великолепной березовой рощей и выстроили здесь множество очаровательных
загородных домов. Видя здешние березовые аллеи (а березы и сосны --
единственные деревья, произрастающие в северных ледяных пустынях),
воображаешь, будто попал в английский парк. Острова -- не что иное, как
огромный сад, усеянный виллами и коттеджами и заменяющий жителям
Петербурга загородную местность; бивуак царедворцев, густо населенный в
течение недолгой летней поры и пустующий во все остальное время года.
Туда ведут несколько очень красивых дорог и переброшенные через разные
рукава реки мосты.
     Гуляя по тенистым аллеям, чувствуешь себя за городом, однако загородная эта
местность однообразна и лишена естественности. Почва повсюду совершенно
ровная, а деревья одни и те же: откуда же взяться живописным видам? Старания
людей лишь в очень малой мере исправляют изъяны природы. Усовершенствуя
Господне творение, люди сделали здесь все, что могли, но добились очень
немногого. В северных широтах тепличные растения, экзотические плоды, даже
подземные сокровища -- золото и драгоценные камни -- не так редки, как самые
обычные деревья, прои