гордыни; мне казалось, что я слышу, как, бунтуя в
душе против своего положения, эти русские придворные говорят себе: "За
неимением лучшего возьмем, что дают". Эта смесь надменности с низостью не
понравилась мне и не внушила особенного расположения к стране, которую я
собрался посетить.
     Мне случилось оказаться в толпе зевак, наблюдавших за тем, как цесаревич
выходит из экипажа; он остановился у дверей
     21


     Астольф де Кюстин
     Россия в 1839 году
купальни и долго беседовал с русской дамой, графиней ***, что позволило мне как
следует рассмотреть его. Ему двадцать семь лет, и выглядит он не старше и не
моложе; он высокого роста, но, на мой вкус, полноват для своего возраста; лицо его
было бы красиво, если бы не некоторая одутловатость, размывающая его черты и
придающая ему сходство с немцем; вероятно, так же выглядел в этом возрасте
император Александр; впрочем, наследник ничуть не похож на калмыка. Лицу его
предстоит претерпеть еще немало изменений, прежде чем оно обретет свой
окончательный вид; нынче оно, как правило, выражает доброту и
благожелательность, однако контраст между смеющимися молодыми глазами и
постоянно поджатыми губами выдает недостаток искренности, а может быть, и
какую-то тщательно скрываемую боль. Печали юности -- эпохи, когда человек
имеет все права на счастье,-- суть тайна, хранимая тем более тщательно, что ее не
умеет разгадать и сам страдалец. Взгляд юного принца исполнен доброты; походка
изящна, легка, благородна; он выглядит так, как и должен выглядеть монарх;
держится он скромно, но без робости, и это приятно; принужденность великих
мира сего так тягостна для окружающих, что их естественность кажется нам самой
любезностью, да, впрочем, и является таковой. Воображая себя священными
идолами, властители только и думают, что о мнении, которое имеют о себе они
сами и которое отчаиваются внушить окружающим.
Великому князю эти глупые тревоги не знакомы; он держится прежде всего
как человек прекрасно воспитанный; вступив на престол, он будет повелевать не с
помощью страха, но с помощью обаяния, если, конечно, титул российского
императора не изменит его характер.
     ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРЕДЫДУЩЕГО ПИСЬМА
6 июня, вечер
     Я еще раз видел наследника и долго рассматривал его с очень близкого
расстояния; он расстался с мундиром, который ему тесен и не красит его; штатское
платье, на мой вкус, ему больше к лицу;
     у него приятные манеры и благородная походка, в которой нет ничего
солдафонского; вообще его отличает то особое изящество, что присуще славянским
народам. Это не страстная живость обитателей южных стран и не бесстрастная
холодность жителей Севера, но смесь южной простоты и легкости со
скандинавской меланхоличностью. Славяне -- суть белокурые арабы; цесаревич
больше чем наполовину немец, но в Мекленбурге, равно как и в некоторых
областях Голштинии и России, живут немцы славянского происхождения.
Лицо наследника, несмотря на его молодость, не так привлекательно, как
фигура; он бледен и выглядит больным *; полуприкры-
• Цесаревич незадолго до приезда в Эмс перенес тяжелую болезнь. 22


     Письмо первое
     тыс грустные глаза выдают заботы, присущие обычно людям более преклонных
лет; изящно очерченный рот свидетельствует, пожалуй, о кротости нрава;
греческий профиль напоминает античные медали или портреты императрицы
Екатерины, однако, несмотря на добродушный вид, какой почти всегда сообщают
красота, молодость и немецкая кровь, во всех чертах великого князя заметна
скрытность, пугающая в столь юном существе. Эта его особенность знаменательна;
она утверждает меня в мысли, что этот принц призван стать императором. Голос
его мелодичен, что в его роду большая редкость; говорят, этим он пошел в мать.
Он блистает среди своего окружения, на первый взгляд не отличаясь от
сверстников ничем, кроме чрезвычайного изящества. Меж тем изящество есть
верный признак тонкого ума: в походке, выражении лица, манерах человека всегда
выражается его душа!.. Великий князь держится разом и величественно и любезно.
Русские путешественники много говорили мне о его исключительной красоте; не
распиши они ее в столь ярких красках, она поразила бы меня сильнее; к тому же я
хорошо помню романический, ангельский вид, каким потрясли Париж в 1815 году
отец цесаревича и его дядя, великий князь Михаил, прозванные во французской
столице северным сиянием; я сужу строго оттого, что испытал разочарование. Но
даже и таков, каков он есть, наследник российского престола кажется мне одним из
самых красивых государей, каких мне доводилось видеть.
Поразила меня убогость его экипажа, беспорядок в его багаже и
неряшливость сопровождавших его слуг. Когда, глядя на этот царский выезд,
вспоминаешь великолепную простоту английских карет и исключительную
аккуратность английских слуг, не оставляющих без внимания ни единой мелочи,
понимаешь, что, дабы достичь материального совершенства, каким в наш
положительный век блистает Англия, недостаточно заказывать кареты у
английских
     мастеров.
Вчера я видел закат на берегу Рейна; это величественное зрелище. В здешнем
чересчур прославленном краю самыми красивыми кажутся мне отнюдь не берега с
их однообразными руинами и бесплодными виноградниками, которых здесь, на
мой вкус, слишком много; мне случалось видеть берега более красивые, более
разнообразные, более веселые, случалось любоваться более густыми лесами и
более живописными склонами, но что кажется мне истинным чудом, особенно
вблизи, так это сама река. Ее бескрайняя водная гладь, неуловимо скользящая вдоль
берегов, которые она освещает и оживляет своим блеском, потрясает мой ум, ибо
здесь творение выдает изумительную мощь творца. Когда я смотрю на течение этой
реки, я напоминаю себе врача, щупающего пульс человеку, дабы узнать, силен ли
он: реки -- артерии нашей планеты, и я исполняюсь восхищения при виде
бьющейся в них могучей всемирной
     23


     Астольф де Кюстин
     Россия в 1839 WAY
жизни; я чувствую рядом с собой своего повелителя, я вижу вечность,
верую в бесконечность, дотрагиваюсь до нее рукой; в этом зрелище скрыта
какая-то величественная тайна, между тем если я чего-то не понимаю в
природе, ато лишь умножает мой восторг; невежество мое укрывается под
сенью обожания. Вот отчего я не испытываю такой тяги к науке, какая
присуща людям, всем недовольным.
     Мы поистине умираем от жажды: вот уже много лет в душной Эмской
долине солнце не палило так нещадно; прошлой ночью, возвращаясь с
берега Рейна, я видел в лесах целые стаи светящихся мошек; это мои
любимые итальянские luccioli; я всегда полагал, что они водятся лишь в
южных странах.
     Через два дня я уезжаю в Берлин, а оттуда в Петербург.


        "ПИСЬМО ВТОРОЕ"
     Успехи материальной цивилизации в Германии.-- Прусский протестантизм.--
Музыка как средство обучения крестьян. -- Поклонение искусству приуготовляет
душу к поклонению Богу. -- Пруссия под властью России.-- Связь между немецким
характером вообще и характером Лютера.-- Французский посол в Пруссии.--
Письма моего отца, хранящиеся в архиве французского посольства в Берлине.--
Мой отец в i^ga году, в двадцать два года, получает назначение французским
посланником при брауншвейгском и прусском дворах.-- Господин де Сегюр. -- Удар
ножом. -- Нескромность императрицы Екатерины. -- Неизвестный анекдот,
касающийся Пильницкой декларации. -- Мой отец заменяет господина де Сегюра.
     -- Его успехи при прусском дворе. -- Отца уговаривают изменить Франции. -- Он
возвращается на родину, несмотря на подстерегающие его там опасности. -- В
качестве добровольца он. участвует в двух кампаниях под командой своего отца.
     -- Письма господина де Ноая, в ту тру французского посла в Вене. -- Моя мать. --
Ее поведение во время суда над генералом Костимом, ее свекром. -- Она
присутствует рядом с ним на всех заседаниях.-- Опасность, которой она при
SIMM подвергается.-- Лестница Дворца правосудия.-- Каким образом моей матери
удается избежать смерти. -- Две матери. -- Смерть генерала. -- Его
благочестивое мужество. -- Камеру моего деда в Консьержери занимает
королева.-- Воспоминания о Версале у подножия эшафота.-- Мой отец печатает
речь в защиту генерала де Костина.-- Его арестовывают.-- Матушка пытается
помочь ему бежать из тюрьмы. -- Самоотверженность дочери консьержа. --
Героизм пленника. -- Газета. -- Трагическая сцена в тюрьме. -- Мой отец --
жертва собственного человеколюбия. -- Последнее свидание в Консьержери. --
Странное происшествие. -- Первые впечатления моего детства.-- С гувернером
моего отца, прочитавшим в газете о смерти его воспитанника, случается
апоплексический удар.
     Берлин, 23 июня 1839 годе
Как это ни стыдно для человечества, следует признать: существует
блаженство сугубо материальное -- то, которым наслаждаются нынче
жители Германии и в особенности-- Пруссии. Благодаря содержащимся в
отличном состоянии дорогам, продуманной таможенной системе,
превосходному управлению эта страна, колыбель протестантизма, сегодня
опережает нас в том, что касается материальной цивилизации; здесь царит
некая чувственная
     25


     Астольф де Кюстин
     Россия в 1839 году
религия, соделавшая своим Богом -- человечество. Мы имеем все основания
утверждать, что нынешние правительства покровительствуют этому утонченному
материализму, последнему отзвуку религиозной реформации XVI столетия.
Заботясь об одном лишь земном блаженстве, они, кажется, видят свою
единственную цель в том, чтобы доказать миру: нация может быть счастлива и не
помышляя о Боге. Такие правители -- старцы, которым довольно того, что они
живы *.
     Тем не менее пруссаки имеют все основания гордиться мудрой и экономной
политикой своего государства. В их сельских школах обучение ведется
продуманно и под строгим наблюдением. Во всех деревнях музыка служит
средством воспитания народа и одновременно источником развлечения: в каждой
церкви есть орган, в каждом приходе -- школьный учитель, знающий нотную
грамоту. В воскресенье он учит крестьян пению, аккомпанируя им на органе;
благодаря этому жителям самых отдаленных уголков знакомы шедевры
итальянской и немецкой старинной музыки. Строгие эти песнопения рассчитаны не
больше чем на четыре голоса: в какой деревне не найдется одного баса, одного
тенора и двух мальчишек-альтов? Всякий школьный учитель в Пруссии --
сельский Хорон или Вильхем **. Сельское хоровое пение воспитывает любовь к
музыке, противостоит кабацким радостям и готовит воображение народа к
усвоению религиозных истин. Протестанты низвели религию до курса
практической морали; однако не за горами то время, когда религия вновь вступит в
свои права; создание, наделенное бессмертием, не сможет долее удовлетворяться
земными радостями, и народы, более других привыкшие наслаждаться изящными
искусствами, первыми услышат голос небес. Итак, справедливость требует при-
знать, что прусское правительство достойным образом готовит своих подданных к
грядущему религиозному обновлению, о чьей близости свидетельствуют многие
неопровержимые приметы.
     Очень скоро Пруссия почувствует, что ее философия не способна даровать
душам покой. В ожидании же этого славного будущего город Берлин подчиняется
наименее философической из стран, России, что, впрочем, не мешает народам,
населяющим другие немецкие княжества, обращать свои взгляды в сторону
Пруссии, чья превосходная система управления их пленяет. Они полагают, что
именно отсюда придут к ним либеральные установления, которые большинство
людей по сей день путает с завоеваниями промышленности, словно роскошь и
свобода, богатство и независимость, наслаждения и добродетель суть синонимы!
• Прошло три года, и с переменой монарха наблюдения мои утратили едва ли не всю
свою справедливость.
     *• Не найдутся ли во Франции люди, которые пожелают перенять у пруссаков это
благотворное установление и распространить по нашей стране искусство, насаждающее
цивилизацию? Вильхем приобщил к нему парижских рабочих: отыщутся ли у него
последователи в провинции?
     26


     Письмо второе
     Главный недостаток немецкого народа, олицетворенный фигурой Лютера, --
это склонность к физическим радостям; в наши дни эту склонность ничто не
сдерживает; напротив, все поощряет ее. Так, принося свое достоинство, а может
быть, и свою независимость в жертву бесплодной мечте о сугубо материальном
благополучии, немецкая нация, скованная чувственной политикой и рассудочной
религией, изменяет самой себе и всему миру. У каждого народа, как и у каждого
индивида, есть свое предназначение: если Германия забыла о своем призвании,
виновата в этом прежде всего Пруссия -- древняя колыбель той
непоследовательной философии, которую
     здесь из вежливости именуют религией.
Сегодня Францию представляет в Пруссии посол, полностью
удовлетворяющий всем требованиям, какие в наши дни предъявляются к
государственному мужу. Он не напускает на себя таинственности, не прерывает
речь деланными паузами, не прибегает к бесполезным недомолвкам, -- одним
словом, ничем не выдает сознания собственного величия. О занимаемой им
должности окружающие помнят лишь оттого, что признают за ним все
достоинства, необходимые для того, чтобы с нею справляться. Угадывая с
исключительной чуткостью потребности и наклонности современного общества, он
спокойно движется в будущее, не презирая уроков прошлого;
он принадлежит к узкому кругу людей старого времени, приносящих пользу
времени новому.
     Уроженец той же провинции, что и я, он сообщил мне множество
любопытных подробностей из жизни моих родных, до сей поры остававшихся мне
неизвестными; слушая его, я испытал огромное душевное наслаждение и не боюсь
признаться в этом, ибо священный восторг, вызываемый в нашей душе героизмом
наших предков,
     не имеет ничего общего с гордыней.
Я опишу вам без утайки все чувства, какие испытал, слушая его рассказы, но
вначале позвольте познакомить вас с некоторыми сведениями, какие мне ко
времени моего приезда в Берлин уже были
     известны.
Я знал, что в архивах французского посольства в Берлине
хранятся письма и дипломатические ноты, представляющие большой интерес для
всех людей вообще и для меня в особенности: они
принадлежат перу моего отца.
     В 1792 ГОДУ) в двадцать два года, он был послан правительством Людовика
XVI, уже год как сделавшегося конституционным монархом, ко двору герцога
Брауншвейгского с важной и деликатной миссией. Речь шла о том, чтобы
склонить герцога отказаться от командования союзными войсками,
выступающими против Франции. Французские государственные мужи
справедливо полагали, что катаклизмы нашей революции будут грозить королю и
стране меньшими опасностями, если чужестранцы расстанутся с надеждой
насильственно прервать ее течение.
     27


     Астольф де Кюстин
     Россия в 1839 году
Батюшка прибыл в Брауншвейг слишком поздно: герцог уже дал согласие
встать во главе союзной армии. Тем не менее нрав и таланты молодого Кюстина
снискали ему на родине такое уважение, что его не отозвали назад в Париж, но
отправили к прусскому двору, дабы он попытался отговорить короля Вильгельма II
от участия в коалиции, чьей армией намеревался командовать герцог
Брауншвейгский.
     Незадолго до приезда моего отца в Берлин господин де Сегюр,
представлявший в ту пору Францию при прусском дворе, потерпел неудачу в этих
сложных переговорах. Моему отцу предстояло его сменить.
Король Вильгельм принял господина де Сегюра плохо, так плохо, что,
вернувшись однажды вечером к себе домой в совершенном отчаянии и сочтя свою
репутацию ловкого дипломата навсегда запятнанной, посол попытался покончить с
собой; лезвие кинжала вошло в его грудь не слишком глубоко, и самоубийца
остался жив, но был вынужден покинуть Пруссию.
Событие это поразило проницательных политиков Европы: никто из них не
мог объяснить причины, по которым прусский король оказал до крайности
нелюбезный прием человеку столь знатного происхождения и столь острого ума.
Я знаю из надежного источника анекдот, проливающий некоторый свет на
этот эпизод, по сей день остающийся загадкой; дело вот в чем: в пору своего
триумфа при дворе императрицы Екатерины господин де Сегюр часто забавлял
окружающих насмешками над племянником Фридриха Великого, который позднее
сделался королем под именем Фридриха Вильгельма II; он глумился над любов-
ными похождениями будущего монарха и над ним самим, а однажды послал
императрице записку, где, в согласии со вкусами той эпохи, начертал сатирические
портреты Фридриха Вильгельма и его приближенных.
После смерти Фридриха Великого политические обстоятельства внезапно
переменились, царица стала искать союза с Пруссией и, дабы новый король
поскорее решился принять сторону России против Франции, недолго думая
послала ему записку господина де Сегюра, которого Людовик XVI только что
назначил французским послом в Берлине.
     Приезду моего отца в столицу Пруссии предшествовало еще одно
любопытное происшествие, свидетельствующее о том, какое сочувствие вызывала
в ту пору в цивилизованном мире французская революция.
Проект Пильницкой декларации был уже написан, но члены коалиции
полагали необходимым как можно дольше скрывать от Франции условия этого
союза. Прусский король уже располагал черновиком договора, но никто из
французских агентов его еще не видел.
     28


     Письмо второе
     Однажды поздним вечером, возвращаясь пешком домой, господин де Сегюр
заметил, что какой-то человек, закутанный в плащ, идет за ним по пятам; посол
ускоряет шаг, незнакомец не отстает; он переходит на другую сторону улицы,
незнакомец следует его примеру; он останавливается, незнакомец отступает и
также останавливается в некотором отдалении. Господин де Сегюр не был
вооружен;
     памятуя о неприязни немцев к нему лично и о сложности политической
обстановки, он, вдвойне встревоженный, пускается бежать в сторону дома, но ему
не удается опередить таинственного незнакомца, который подбегает к дверям
одновременно с ним и, бросив к его ногам довольно толстую связку бумаг, тут же
исчезает. Подняв бумаги, господин де Сегюр посылает своих слуг вдогонку за тем,
кто их принес, но безуспешно.
     В связке бумаг господин де Сегюр обнаружил проект Пильниц-кой
декларации, списанный слово в слово прямо в кабинете короля прусского: вот
каким образом благодаря помощи людей, тайно сочувствующих новым идеям,
французы получили первые сведения об этом документе, вскоре получившем
всемирную известность.
     Обстоятельства, против которых бессильны и таланты и воля человеческие,
вынудили моего отца отказаться от новых попыток переубедить прусский кабинет,
однако, несмотря на эту неудачу, он снискал уважение и даже дружеское
расположение всех тех особ, с которыми ему пришлось иметь дело, не исключая
короля и его министров, чем вознаградил себя за неуспех своей политической
миссии.
     Берлинцы до сих пор помнят безупречный такт, с которым мой отец выходил
из сложных положений, подстерегавших его в столице Пруссии. Прибыв к
прусскому двору в качестве посла тогдашнего французского правительства, он
встретил в Берлине свою тещу, госпожу де Сабран, бежавшую сюда от
преследований этого самого правительства. В ту пору политика входила в каждый
дом, и не только народы, но даже семьи страдали от распрей и разноречий.
Когда батюшка собрался возвратиться во Францию, дабы дать отчет о своих
переговорах, теща его, прибегнув к помощи всех берлинских друзей, попыталась
воспрепятствовать исполнению этого намерения. Некий господин Калкреут,
племянник прославленного соратника принца Генриха Прусского, едва ли не на
коленях умолял молодого Кюстина не покидать Берлина или, по крайней мере,
дождаться в эмиграции того часа, когда он сможет снова служить своему
отечеству. Он предсказал моему отцу все, что сулит ему возвращение на родину.
События ю августа потрясли Европу. Людовик XVI томился в заключении,
повсюду царил хаос; ежедневно новые ораторы поднимались на триб