анции, правители которой и
при Директории продолжали считать себя
     преемниками революционеров.
Астольф рос в эпоху Империи, но воспитывался в уважении к Бур-бонам,
поэтому в феврале 1814 г., еще до падения Наполеона, отправился в Нанси, где
находились сторонники графа д'Артуа, младшего брата Людовика XVIII; к
роялистам он, однако, относился критически. "Нашу партию поддерживают такие
болваны, что я краснею от стыда",-- пишет он матери i о апреля 1814 г., через
десять дней после вступления в Париж союзных войск **. То же отчуждение от
власти сохранилось у него и в эпоху Реставрации, когда роялисты пришли к власти.
В начале ноября 1814 г. молодой дипломат Алексис де Ноай берет Астольфа с
собою в Вену, где заседает знаменитый Венский конгресс -- европейские монархи
обсуждают судьбы посленаполеоновской Европы. Реакция Кюстина скептична:
"Ярмарочный шарлатан намалевал на двери заманчивую вывеску, будящую
любопытство досужих зевак. Все бросаются в его заведение, обнаруживают,
• Lettres a Vamhagen. P. 197; письмо к Рахили Варнгаген от а6 мая
18171'. ** Цит. по: Тат. Р. 46.
     387


     В. Мильчина
     что там нет ровно ничего интересного, но выйдя, говорят другим: "Ступайте туда, на это
стоит посмотреть!" Никто не желает признать себя обманутым, и честолюбие простофиль
помогает шарлатану поймать на ту же удочку все больше и больше народу. ^...) Вот в
точности история конгресса, на нем никто ничего не делает, но он происходит за закрытыми
дверями, а это много значит для тех, кого внутрь не пускают" *. Многих аристократов
возвращение Бурбонов на французский трон привело в состояние эйфории, Кюстин же
сохраняет трезвость и сознает, насколько чужда Франции старинная династия: "Французы не
помнят, кто такие Бурбоны, не знают, кто такой Monsieur ^граф д'Артуа, будущий Карл X),
осведомляются, кем он приходится Людовику XVI, расспрашивают один другого о
генеалогии наших принцев и говорят о них, как о картинах, разысканных в какой-нибудь
заброшенной церкви" **.
     Кюстин вообще не был практикующим политиком; и в юности, и в зрелые годы он
предпочитал оценивать тех или иных политических деятелей исходя прежде всего из
нравственных критериев. "Политика мне либо скучна, либо страшна,-- писал он Рахили
Варнгаген 4 февраля 1831 г.,-- я ненавижу правительства, которые вынуждают весь свет
работать на себя. Правительства кажутся мне неизбежным злом, неотвратимым следствием
общественного состояния; по мне, лучшим будет то правительство, в работе которого
принимает участие как можно меньшее число людей,-- если, конечно, правительство ато не
убивает свободу. Я могу сказать об этом современном божестве то же, что вельможи у
Лабрюйера говорят о дворе:
     оно не делает меня счастливым, но не позволяет мне быть счастливым без него. ^...) Я
ненавижу те лживые правительства, какие именуются представительными. Я желал бы жить
в большом государстве с чистой монархией, ограниченной мягкостью европейских нравов,
или в стране маленькой и чисто демократической. Да и это последнее не доставило бы мне
много радости. Твердо я знаю лишь одно: нами управляют люди тщеславные и, по причине
своей посредственности, лицемерные..." ***.
     Если Кюстин испытывал недовольство властью в эпоху Реставрации, у него было еще
меньше оснований быть довольным Июльской монархией. Эта монархия, конституционная и
буржуазная, не устраивала его по многим причинам: он полагал, что она лжива, предает честь
Франции (Луи Филипп отличался миролюбием и не желал ввязываться в войны) и, главное,
отдает управление страной на откуп толпе, толпа же, был убежден Кюстин, "не способна
хранить запас основополагающих идей, необходимых для жизни человеческого рода" ****.
Споря (в постскриптуме к З^чу письму "Испании при Фердинанде VII") с А. Токвилем,
который в книге "Демократия в Америке" (1835) утверждал, что человеческое общество
неотвратимо движется к абсолютной демократии, Кюстин отказался признать
* Цит.по: Тагя. Р. 51 •
     •• Цит. по: Maugras. P. 47њ (письмо к матери 12 апреля 1814 г.). *** Lettres d Vamhagm. P.
360--361 • Те же мысли Кюстина высказывает и в "России в 1839 году" (см. наст. том, с. ai
а). ••** Espagne. P. 318.
     388


     О маркизе де Кюстине и его книге
     неотвратимость этого движения, неизбежность прощания человечества с абсолютизмом--
режимом, в котором ему хотелось видеть залог порядка
и спокойствия.
     Примерно той же точки зрения придерживались французские легитимисты (сторонники
свергнутой в июле 1830 г. старшей ветви Бурбонов). В споре с республиканцами и
доктринерами (представителями правящей партии) они охотно ссылались на Россию. Ее
пример, писали легитимистские публицисты, доказывает, как благодетельно влияет на жизнь
и нравы страны абсолютная монархия. Начиная с XVIII века во французском сознании
боролись два взгляда на Россию: одни мыслители смотрели на нее как на молодую
динамичную нацию с просвещенным монархом (монархиней) на троне (французский
исследователь А. Лортолари назвал это обольстительное действие екатерининской России на
французских просветителей "русским миражом"), другие видели в ней средоточие
разрушительного деспотизма, представляющего опасность для соседей, и страшились
"крестового похода" против европейской цивилизации, который она вот-вот может
предпринять *. "Царство порядка" или "империя кнута", идеал или кошмар -- такой
изображали Россию участники политических дискуссий 18зо-х годов, печатавшиеся в тех
газетах, из которых Кюстин, пусть даже не всегда осознанно, черпал свои представления. Его
путешествие в Россию было задумано не только и не столько как поездка в экзотическую
страну за острыми ощущениями. Это был своего рода идеологический эксперимент:
Кюстин захотел убедиться своими глазами, способна ли русская абсолютная монархия
оправдать надежды, которые возлагают на нее французские легитимисты. Кюстин очень
надеялся, что Россия эти надежды оправдает, но изначальный скептицизм и нежелание
обманываться мнимостями, декорациями взяли свое. Эксперимент окончился тем, что
монархист вернулся из России противником абсолютной монархии и сторонником
представительного правления как наименьшего из зол.
Книга Кюстина -- своего рода отчет об экзамене на соответствие легитимистскому
идеалу, который маркиз устраивает России. Те внешние черты российской
действительности, которые Кюстин увидел и описал, запечатлены в книгах и статьях едва ли
не всех его предшественников и современников, также побывавших в России
("параллельные" эти места мы по мере возможности отмечаем в комментариях). Не
случайно нидерландский полковник Гагерн, посетивший Россию тем же летом 1839 г., писал
отцу по прочтении книги Кюстина: "Я не нашел в нем ^Кюстине^ ничего нового, но
встретил подтверждение моих собственных взглядов" **. Однако ни один из
предшественников Кюстина, авторов книг о России: ни аббат Шапп д'0трош, ни водевилист
Ансело, ни только что упомянутый полковник Гагерн, не говоря уже о дипломате Фабере
или статистике
     * См.: Liechtenhan F.-D. La progression de 1'interdit: les recits de voyage en Russie et leur critique
a 1'epoque des tsars // Revue suisse d'histoire. 1993. Vol. 43.
P. 15--4i.
     ** PC. 1886, No 7. С. 24.
389


     В. Мильчина
Шницлере,-- не снискали той шумной известности, какую завоевала"Рос-сия в 1839 году",
хотя у их сочинений есть немало достоинств.
     Дело в том, что у Кюстина были свои представления о том, каковы должны быть
идеальные путевые заметки. Долг всякого путешественника, пишет он в посвящении мисс
Боулс, открывающем книгу "Испания при Фердинанде VII", -- описывать увиденное как
можно более ярко и непосредственно, но этого мало; "недостаточно рассказывать о том, что
есть, нужно уметь видеть вещи с интересной стороны ^...) Как же избежать беспорядка; как,
то и дело удивляя читателя новыми картинами, не утомить его постоянной сменой точек
зрения и не смутить его вашими собственными сомнениями? С помощью главной мысли,
идеи, которую вы невольно, безотчетно будете применять ко всему! Идея эта станет нитью,
которая свяжет меж собою все остальные мысли и проведет вас самого сквозь хаос самых
противоречивых ваших впечатлений. Благодаря ей переживания и раздумья окажутся тесно
сплетены с описаниями и предстанут их естест- ', венным следствием. ^...) Путешественник-
писатель должен, на мой взгляд, ' пройти между двух рифов: с одной стороны ему грозит
опасность утонуть ! в общих словах, которые все обесцвечивают, с другой -- погибнуть от
лжи,' которая все убивает: без правды нет увлекательности, но без порядка нет ! стиля,
следственно, нет жизни" *.
     Итак, один из источников долголетия книги Кюстина -- в том, что она •! не только
описывает поездку по реальной России реального маркиза* ' писателя, но осуществляет
своеобразный суд над идеей, над мифом о России, якобы призванной спасти старую Европу
от демократической револю* ции. Но в неменьшей степени успеху книги способствовала
такая чисто, стилистическая особенность Кюстина-писателя, как его пристрастие к мо-
ралистическим афоризмам, к фразам-сентенциям. В этом отношении он был ! безусловным
наследником французской традиции XVII XVIII вв., и Ба- | льзак имел все основания назвать
его продолжателем Шамфора в том, чт0! касается наблюдательности, и Ривароля в том, что
касается острого ума, и, ' таким образом, уподобить его двум самым блистательным мастерам
афоризма, каких знал французский XVIII век. Выразительный пример кюстинов- 1 ского
описательного стиля - афористического и подчиняющего разные | образы одной
главенствующей идее - отрывок из романа "Этель": "У| каждого города на земном шаре есть
свой главный звук; в Лондоне эт6| скрип машин и свист пара, вырывающегося из-под клапана;
в Петербург ге -- барабанный бой; в Риме -- могильный звон колоколов; в Неаполе --*:
любовные песни и храп спящих горожан; в Вене -- оратория хора в сопро-;
вождении оркестра, звучащая одновременно с музыкой театральной и са незадолго до брошюры! Толстого,
причем публикация эта сопровождалась громким скандалом, тав| как из-за
нескромности Греча европейская публика узнала о причастности ' к ней российских
властей (причастности, которую те вовсе не стремились;
     --------------
     "
' •'
     зависть в других спекуляторах" и они принялись в свой черед издавать клеветничео*.
кие сочинения о России, однако соперничать с Кюстином этим авторам оказалось н^ под силу,
ибо-- резюмирует уже отчет за 1845 год-- "публика не обращает внимания на то, что не
заключает в себе особенно нового и любопытного" (ГАРФ.
Ф. Ю9. On. 223. No 9- ^- i22 њ®-> '^ам же- ^ I0- •^- 9')-                         ^
• Там же. No 195. Л. 125--125 об.; подл. по-фр. М. А. Корф также бы)" уверен, что
Кюстина нельзя опровергать "по пунктам": такой ответ "должен был бц походить часто на бой
Дон Кихота с мельницами, так тут много вздору, тривяальнос-тей и вещей, против которых
смешно было бы даже возражать" (ГАРФ. Ф. 728. On. *t No 1817. Ч. 6. Л. 19706.).
1 ** Там же. No 192. Л. 90; письмо А. А. Сагтынскому от того же 5/17 января
1844 г.; подл. по-фр.
     *** См. примеч. к наст. тому, с. ю6.
394


     О маркизе де Кюстине и его книге
афишировать) *. Опровержение Греча -- самое дотошное и обстоятельное из всех; он не
пропускает ни одной мелочи, вроде формы еловых брусков, которыми вымощен Невский
проспект; именно поэтому, как утверждал Толстой, сочинение Греча в Париже не произвело ни
малейшего действия
     и почти никем не читалось **.
Написал опровержение и П. А. Вяземский, оскорбившийся книгой Кюстина и увидевший
в ней "сплошь крики и брань черни", "скучное злословие" человека "с подпорченной
репутацией" ***, однако в связи с опубликованием царским правительством указа "О
дополнительных правилах на выдачу заграничных паспортов" от i^lsf марта 1844 г. понял, что
"благомыслящему русскому нельзя говорить в Европе о России и за Россию", и отказался от
намерения публиковать свою статью, которая увидела свет лишь в 1967 г. в книге М. Кадо ****.
За подробными разборами книги Кюстина русскими литераторами последовали
сочинения, авторы которых использовали полемику с ней как предлог для общих
историософских рассуждений о судьбе России. Это, прежде всего, брошюра Ф. И. Тютчева
"Письмо г-ну Густаву Кольбу, редактору "Аугсбургской Всеобщей газеты"" (июнь 1844; Ha
фр.яз.), где книга Кюстина названа "новым доказательством того умственного бесстыдства и
духовного растления, благодаря которым (...) иные авторы дерзают судить весь мир менее
серьезно, чем, бывало, относились к критическому разбору водевиля" *****. К "косвенным"
откликам на книгу Кюстина относятся также брошюра Ф. Ф; Вигеля "Россия, завоеванная
немцами" (сентябрь 1844; на ФР- ^•з-), где основным источником российских несчастий
объявляется засилье немцев среди чиновников, но заодно достается и Кюстину - "легитимисту
из тщеславия, либералу из честолюбивого расчета" ******^ и статья А. С. Хомякова "Мнение
иностранцев о России" ("Москвитянин", 1845, No 4), где Кюстин не назван по имени, но зато
упомянут "маркиз", который поступает с русскими, "как его предки с вил-ленями"
(крестьянами), и наполняет свою книгу "путаницей", "бесстыдной ложью" и "наглой злобой"
*******_
     Если русские печатные отзывы на книгу Кюстина были, по понятным
* Лелже. С. 143--'5'-
     •* См.: ГАРФ. Ф. 109. СА. Оп. 4. No 195- Л. 126. В конце концов русское
правительство решило прекратить полемику с Кюстином и его "продолжателями", ибо
"журнальная война и возражения ни к чему не ведут; они только возбудят внимание и породят
бесконечные распри, в которых затмевается самая истина. Несравненно лучше следовать
принятому нами правилу -- возражать молчанием и презрением, тем более что ало
уничтожается собственным своим излишеством;
     нелепость и огромность обвинений сами собою доказывают их неосновательность . и
ничтожность" (Отчет III Отделения за 1845 год -- ГАРФ. Ф. 109. On. 223. No ю.
Л. 93 об.).
     •** НЛО. С. i24.
**•• См. подробнее: НЛО. С. 114--115; 124--125; русский перевод опровержения
Вяземского см.: Невелев Г. А. А. де Кюстин и П. А. Вяземский // Теоретическая
культурология и проблемы отечественной культуры. Брянск, I992- С. 66--дв.
***** Тютчев Ф. И. Политические статьи. Париж, 1976. С. 8. ******
Wiegcl. P. 96. ******* Хомяков А. С. О старом и новом. М., 1988. С. 83.
395


     В. Мильчина
причинам, выдержаны только во враждебных тонах, то приватная реакция на "Россию в 1839
ГОДУ" оказалась весьма разнообразна: от решительного отрицания за иностранцем, да
вдобавок человеком сомнительной репутации, права критиковать Россию, пусть даже она ату
критику в какой-то мере заслуживает (согласно "формуле", выведенной по другому поводу
Пушкиным: "Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног -- но мне досадно, если
иностранец разделяет со мною это чувство" *), до признания, что Кюстин, сделав ошибки в
подробностях, изобразил "сущность русского быта справедливо и точно" (Н. И. Тургенев),
"раздражил нашу мертвечину" и тем "заслужил народную благодарность" (А. И. Тургенев)
**.
     Книга Кюстина затрагивает столько больных мест в национальном самолюбии, что
восприятие ее многими людьми (как правило, полного текста "России в 1839 году" не
читавшими и судящими о ней по нескольким эффектным цитатам) до сих пор отличается
горячностью, какую вызывает обычно только самая злободневная публицистика: на Кюстина
обижаются, его бранят, клеймят за "русофобию" и проч. Меж тем Кюстин не был ни столь
прямолинеен, ни столь агрессивен. Формула, мимоходом выведенная московским почт-
директором А. Я. Булгаковым: "И черт его знает, какое его истинное заключение, то мы
первый народ в мире, то мы самый гнуснейший!" *** -- замечательно охватывает весь спектр
кюстиновских впечатлений от России. Тот, кто хочет взращивать за счет Кюстина соб-
ственный комплекс национальной неполноценности, волен читать его книгу как пасквиль и
доказывать автору прошлого столетия, что он неправ. Но, как представляется, разумнее
наконец прочесть эту книгу как исторический документ, как свидетельство умного и тонкого
(хотя порой вызывающе пристрастного) человека о чужой стране, увиденной в течение двух
летних месяцев 1839 года.
     Вера Мильчина
• Пушкин. Т. ю. С. i6i (письмо к Вяземскому от 27 мая 1826 г.). *• НЛО. С. 120, 126. **•
НЛО. С. 124 (письмо к П.А.Вяземскому от 22 декабря 1843/3 января
I 1-1.
     1844 г.


     Комментарии
     Настоящие комментарии ориентированы не только на разъяснение текста (прежде
всего, разнообразных реалий), но также и на воссоздание -- хотя бы некоторыми штрихами
     -- того идеологического и культурного контекста, из которого выросла книга Кюстина. Мы
стараемся указывать как события, которые имели место в действительности, так и те
источники, из которых мог знать о них Кюстин. При этом фиксируются и "общие места"
россики, и фактические сведения из французских историко-геогра-фических описаний
России, и слухи -- зачастую недостоверные, -- распространявшиеся парижскими газетами.
Кроме того, по возможности полно отражены реплики русских и французских критиков
Кюстина.
     В комментарии включены также примечания самого автора, которыми он дополнил
третье (1846) и пятое (1854) издания. В раздел "Дополнения", помещенный во втором томе,
вошли предисловия автора к третьему (1846) и пятому (1854) изданиям и пространное
дополнение к третьему изданию:
     "Отрывки из книги "Злоключения католической церкви обоих обрядов в Польше и в России",
переведенной с немецкого графом де Монталам-
бером".
     Список условных сокращений, использованных в примечаниях, см.
в конце второго тома.
     Перевод выполнен по второму изданию "России в 1839 ГОДУ" (Париж,
i843).
     Кроме особо оговоренных случаев, письма Кюстина к Виктору Гюго
(музей Виктора Гюго в Париже) и к Софи Гэ (Bibliotheque Nationale, NAF., No 14882)
цитируются по копиям, любезно предоставленным нам французской исследовательницей
Доминик Лиштенан; пользуемся случаем высказать ей сердечную благодарность.
С. 6. Несколько слов издателя о втором издании. -- Первое издание "России в 1839
году" вышло в мае 1843 года (объявлено в "Bibliographic de la France" 13 мая). Следует
подчеркнуть, что встречающаяся в литературе версия о выходе некоего "самого первого"
издания в i8^o или iS^i году (см.:
     397


     Комментарии
     Нечаева В. П. А. Вяземский как пропагандист творчества Пушкина во Франции // ЛН. М., I952-
Т. 58. С. 320; Кийко Е. И. Белинский и Достоевский о книге Кюстина "Россия в 1839
году"//Достоевский. Материалы и исследования. Л., 1974- T.I. 0.189: Буянов М. И. Маркиз
против империи... М., 1993- ^- 77) является плодом недоразумения. Повод к нему дали, по-
видимому, известия о книге, распространившиеся после того, как весной 1840 г. Кюстин
устроил в своем парижском доме чтение отрывков из нее (см. примеч. к наст. тому, с. 379. ч
НЛО. С. но ш). Первое издание было так быстро распродано, что издатель Амио счел
возможным уже в ноябре того же года выпустить второе издание тиражом 3000 экземпляров,
причем две трети этого нового тиража разошлись в полтора месяца (см.: Lettres a Vamhagen. P.
472). "Несколько слов..." написаны самим Кюстином; см. в его письме к немецкому литератору
Карлу Августу Варнгагену фон Энзе (1785 1858) от ао января 1844г.: "Во втором издании в
предуведомлении книгопродавца я ответил на наиболее часто повторявшиеся замечания, и ответ
этот навлек на меня новые критики" {Lettres и Vamhagen. P. 47о). Наиболее существенные
дополнения, внесенные во второе издание, -- рассказ о казни декабристов (письмо двадцать
первое), рассказ о судьбе П.В.Долгорукова (письмо двадцать девятое), исправление неточностей
в рассказе о семействе Лавалей (глава "Изложение дальнейшего пути"); см. об этом: Cadot. P.
225. О работе над вторым изданием Кюстин 14 июня 1843 г. писал своей приятельнице Софи Гэ:
"Я готовлю второе издание "России" и исправляю ошибки, сделанные по