остренький подбородок. Глаза ее были спокойны. Закинув руки за голову,  Кейт
потянулась всем телом, сладостно зевнула. Опустила ладони к груди,  медленно
пропела по бокам вниз до бедер. Чуть приподняла  уголки  рта  в  улыбочке  и
пошла на кухню.

2

     Побывали  и   ушли   постоянные   клиенты,   наведались   два   заезжих
коммивояжера, а лесовики все не показывались. До двух ночи сидели девушки  в
гостиной, ожидая и позевывая.
     Лесовикам помешало прибыть печальное и непредвиденное происшествие. Еще
до ужина, посреди заключительного ритуала,  с  Кларенсом  Монтитом  случился
сердечный приступ. Его положили на ковер в ожидании врача,  прикладывали  ко
лбу мокрые салфетки. За ужин садиться никому не  захотелось.  Явился  доктор
Уайльд, осмотрел Кларенса; потом соорудили носилки, просунув  два  древка  в
рукава двух пальто. По дороге домой Кларенс умер, и опять пришлось  посылать
за доктором Уайльдом. Потом условливались о  похоронах,  писали  некролог  в
местную газету, и желание посетить бордель угасло окончательно.
     Назавтра, узнав об этом происшествии, девушки вспомнили, что без десяти
два Этель сказала:
     - Господи! Никогда так тихо у нас не было. Рояль не играет,  Кейт  язык
проглотила. Точно покойник в доме.
     И сама Этель потом удивлялась этим своим вещим словам.
     - А в самом деле  -  почему  ты  молчишь,  Кейт?  -  подхватила  Грейс.
Приболела, что ли? А, Кейт? Приболела?
     - Что? - встрепенулась Кейт.- Нет, я просто задумалась.
     - А мне вот ни о чем не  думается,  -  сказала  Грейс.  Спать  хочется.
Давайте кончать. Спросим Фей, не пора ли запирать. Даже ни один китаец нынче
уж не заявится, Пойду спрошу Фей.
     - Не надо беспокоить Фей, - остановил ее голос Кейт.- Фей нездорова.  В
два часа закроем.
     - Эти часы врут, - сказала Этель. - А что с Фей?
     - Об этом я и задумалась. Фей болеет. Я ужасно тревожусь. Она крепится,
виду не показывает.
     - Выглядит она ничего, - сказала Грейс.
     И опять вещунья Этель каркнула:
     - А мне ее вид не нравится. Румянец вроде нездоровый. Я заметила.
     - Только, девочки, пусть это останется между нами, не проболтайтесь ей,
- вполголоса сказала Кейт.- Фей не хочет, чтоб  вы  из-за  нее  тревожились.
Какая она милая!
     - Лучший бардак из всех, где я давалкой работала, сказала Грейс.
     - Вот услыхала бы тебя Фей, - сказала Алиса.
     - Ни хрена, - сказала Грейс.- Она и не такие слова знает.
     - Но не любит, чтобы мы их говорили.
     - Я хочу вам рассказать, что случилось, - терпеливо продолжала Кейт. Мы
сегодня вечером пили у нее чай, и с ней вдруг обморок.  Ей  непременно  надо
доктора.
     - Я заметила у ней этот румянец,  -  повторила  Этель.-  А  часы  врут;
только не помню, отстают или спешат.
     - Идите все спать, - сказала Кейт.- Я запру.
     Девушки ушли, а Кейт переоделась у себя в красивенькое  новое  ситцевое
платье, в котором она казалась совсем девочкой. Расчесала волосы, заплела  в
толстую косу, повязала белый бантик на конце, закинула  за  спину.  Надушила
щеки туалетной флоридской водой. Чуть поколебавшись, достала из  комода,  из
верхнего ящика, золотые часики-медальон с  булавкой  в  виде  геральдической
лилии. И вышла, завернув их в один из своих батистовых платочков.
     В коридоре была темень, но из-под двери Фей пробивался  свет  полоской.
Кейт тихо постучалась.
     - Кто там? - произнесла Фей.
     - Это я, Кейт.
     - Не входи еще. Побудь за дверью. Я скажу, когда войти.
     Кейт слышен был какой-то шорох, шарканье. Но вот Фей позвала:
     - Теперь можно. Входи.
     Комната разукрашена. По углам  с  бамбуковых  жердей  свисают  японские
фонарики со свечками, и красная жатая бумага  пущена  фестончато  от  центра
потолка к углам комнаты, обращая ее как бы в шатер. На  столе,  в  окружении
подсвечников, большой белый торт и коробка с шоколадными конфетами, а  рядом
двухлитровая бутылка шампанского выглядывает из колотого  льда.  На  Фен  ее
лучшее кружевное платье, и глаза блестят от душевного волнения.
     - О боже! -  воскликнула  Кейт.  Закрыла  дверь.  Здесь  у  тебя  прямо
праздник.
     - Да, праздник. В честь моей дорогой дочери. - Но у  меня  же  не  день
рождения.
     - А может быть, в каком-то смысле и день рождения, - сказала Фей.
     - Не понимаю. А я тебе подарок принесла. - И положила свернутый  платок
на колени Фей. - Разверни, но осторожно.
     Фей подняла часики за цепочку.
     - Ах, моя детка, моя душенька! Но ты с ума сошла. Я не могу их принять.
     Фей полюбовалась циферблатом, открыв крышечку, затем ногтем отколупнула
заднюю, прочла выгравированную надпись: "Горячо любимой К. от А.".
     - Это часики моей покойной матери, - сказала тихо Кейт.- Я дарю их моей
новой маме.
     - Деточка моя! Деточка моя!
     - Моя мама порадовалась бы.
     - Но праздник-то сегодня твой. И подарок принимать надо тебе -  дорогой
моей дочке. Только я его преподнесу торжественно. Ну-ка, откупори бутылку  и
налей фужеры, а я нарежу торт. Пусть будет по-праздничному,
     И вот уже все готово. Фей села за стол. Подняла фужер.
     - За новообретенную мою дочь - долгой и счастливой тебе жизни!  Выпили,
и Кейт провозгласила: - За тебя, мою маму!
     - Ах, не доводи меня до слез  -  я  сейчас  заплачу.  Там,  на  комоде,
доченька... Принеси шкатулку. Да, вот эту. Поставь на стол. Теперь открой.
     В полированной, красного дерева шкатулке лежал свернутый в трубку  лист
белой бумаги, он был перевязан красной лентой.
     - Это что такое? - спросила Кейт. - Мой дар тебе. Разверни.
     Кейт осторожно развязала ленту, развернула бумагу.  Изящно  оттененными
буквами там было написано - и аккуратно подписано Фей и  засвидетельствовано
поваром:
     "Всю мою собственность без  всякого  изъятия  завещаю  Кейт  Олби,  ибо
считаю ее своей дочерью".
     Просто и без околичностей - и никакому крючкотвору не придраться.  Кейт
трижды перечла,  поглядела  на  дату,  всмотрелась  в  подпись  повара.  Фей
наблюдала, от волнения приоткрыв рот. Губы читающей Кейт шевелились, и у Фей
шевелились тоже.
     Кейт свернула бумагу, перевязала  опять  лентой,  вложила  в  шкатулку,
закрыла. Посидела молча. Наконец Фей спросила: - Ты рада?
     Буравя взглядом Фей, точно желая проникнуть ей в глаза  и  глубже  -  в
мозг, - Кейт сказала негромко:
     - Я стараюсь не заплакать, мама. Я не знала, что на  свете  есть  такая
доброта. Стоит мне не удержать порыв, сказать,  что  чувствую,  прильнуть  к
тебе - и разревусь до истерики.
     Фей даже не предполагала, что получится  так  волнующе,  так  насыщенно
тихим электричеством. Она проговорила:
     - Смешной подарок, правда?
     - Смешной? Почему же смешной?
     - Ну как же - завещание. Но это не просто завещание. Теперь ты мне дочь
по-настоящему, и я скажу тебе все. У меня - у нас с тобой -  есть  деньги  и
ценные бумаги на шестьдесят с лишним тысяч долларов. В моем  столе  записаны
банковские сейфы и счета. Заведение в Сакраменто я продала за очень  хорошую
цену. Что же ты молчишь, детка? Тебя что-то огорчает?
     - Завещание - звучит траурно. Точно смертью повеяло.
     - Но каждому положено сделать завещание.
     - Я знаю, мама, - грустно улыбнулась Кейт.- Мне подумалось -  вся  твоя
родня примчится в гневе, чтобы сделать  его  недействительным.  Нельзя  тебе
писать такое завещание.
     - Так вот что тебя удручает, бедная моя девочка? У меня нет родни. Я не
знаю ни о каких родственниках, А если бы где-то и существовали, то  как  они
узнают? Ты думаешь, только у тебя одной есть тайны? Думаешь,  я  живу  здесь
под своим настоящим именем?
     Кейт слушала, не отрывая от Фей ровного и пристального взгляда.
     - Кейт!- воскликнула та. - У нас  же  праздник!  А  ты  сидишь  как  на
поминках. Не грусти!
     Кейт встала, отодвинула в сторонку стол, села на пол. Прилегла щекою на
колени к Фей и стала водить  тонкими  пальцами  по  золотой  нити,  плетущей
сложный узор из листьев на подоле кружевного платья. И Фей гладила ей  лицо,
волосы, странные ушки, лоб, доходя осторожно пальцами до самой кромки шрама.
     - Никогда еще, мне кажется, я не была так счастлива, - произнесла Кейт.
     - Доченька моя. И я, глядя на тебя, тоже счастлива. Как никогда. Теперь
я уже не одинока. Теперь мне ничего не страшно.
     Кейт ноготками нежно теребила золотую нить.  Долго  сидели  они  так  в
тепле близости; наконец Фей шевельнулась.
     - Кейт, - сказала она, - мы совсем забыли. Надо праздновать. Мы  забыли
про вино. Налей, доченька. Надо же отметить.
     - Зачем нам вино, мама, - поежилась Кейт.
     - Но почему ж. Вино хорошее. Я люблю немного выпить. Ополоснуть душу от
дряни. Разве ты не любишь шампанское, Кейт?
     - Да я вообще мало пью. Мне плохо от вина.
     - Вздор. Налей, милая.
     Кейт встала, налила шампанское в фужеры.
     - А теперь пей до дна, - сказала Фей. - Я слежу. Я, старуха,  не  желаю
пить одна, без тебя.
     - Ты не старуха, мама.
     - Без разговоров - пей. Пока не допьешь, я пить не стану.
     И лишь когда фужер Кейт опустел. Фей залпом выпила свой.
     - Хорошо-то как, - сказала Фей. - Налей еще. И  не  отставай,  дочурка,
опрокидывай. Два-три бокала - и горести уйдут.
     Все нутро в Кейт кричало: "Не пей!"  Она  помнила,  чем  уже  кончилось
однажды, и ей было страшно.
     - Ну-ка, до дна, доченька - вот так. Хорошо ведь? Наливай, наливай!
     И после второго бокала Кейт сразу же преобразилась.  Страх  улетучился,
все стало трын-трава. Вот этого она и опасалась, но теперь уже было  поздно.
Вино смыло все так тщательно устроенные  ею  защитные  прикрытия,  обманы  и
уловки - все стало нипочем. Прощай  притворство  и  самоконтроль.  В  голосе
зазвучал  холод,  рот  обратился  в  узкую  щелку.   Сощурились   и   широко
расставленные глаза и стали впиваться в Фей колюче-насмешливо.
     - А теперь пей ты, мама, а я буду  смотреть,  -  сказала  она.  -  Будь
м-милочкой. Спорим, два подряд не выпьешь.
     - Не спорь, Кейт. Проспоришь. Я могу выпить шесть подряд.
     - Ну-ка, поглядим.
     - А если выпью, то и ты выпьешь?
     - Конечно.
     Состязанье началось, и на столе образовалась лужица пролитого вина, а в
бутылке стало быстро убавляться.
     - Когда я девушкой была...- сказала Фей, хохотнув.- Но рассказать, ты и
не поверишь.
     - А я такое могу рассказать, что никто не поверит, сказала Кейт.
     - Ты? Глупенькая. Ты еще дитя.
     - Такого дитяти ты в жизни не видала, - засмеялась Кейт.- Хорошо дитя -
ага, дитя!- захохотала она тонко и визгливо.
     Этот звук сквозь винные  пары  пробился  к  мозгу  Фей.  Она  с  трудом
сосредоточила взгляд на Кейт.
     - Какой странный у тебя вид, - сказала Фей. - Это от лампы, наверно. Ты
словно бы совсем другая.
     - Да, я другая.
     - Зови же меня мамой, милая.
     - Мама - милая.
     - Кейт, мы так славно будем жить.
     - Еще бы. Ты даже и не знаешь. Не представляешь.
     - Я всегда хотела поехать в Европу. Поплывем туда  на  корабле,  нашьем
там платьев - красивых, парижских.
     - Может, и поедем, но не сейчас.
     - А почему, Кейт? У меня много денег.
     - Нам надо куда больше наработать.
     -  Давай  сейчас  поедем,  -  принялась  упрашивать  Фей.  -   Продадим
заведение. Дело идет бойко - мы тысяч десять за него получим.
     - Нет,
     - То есть как нет? Это мой дом. Хочу и продам.
     - А забыла, что я твоя дочка?
     - Мне твой тон не нравится. Что с тобой, Кейт? Еще вино есть?
     - Есть немного. Гляди, вон оно в бутылке. Дуй из горла. Вот так,  мама,
проливай на грудку. Под корсет, мамаша, на жирный животик.
     - Кейт, что за грубости!- ахнула Фей. - Нам же так славно  было.  Зачем
ты все портишь!
     - Дай сюда! - Кейт вырвала у нее из  рук  бутылку.  Запрокинув  голову,
выпила до дна, уронила бутылку на пол. Лицо  у  Кейт  теперь  хищное,  глаза
поблескивают. Маленький рот приоткрыт, и видны острые зубки, длинные  хищные
клычки.
     - Мама, милая мама, - с тихим смешком сказала Кейт.- Я покажу тебе, как
надо вести бордель. Мы  прижмем  это  вахлачье,  что  приходит  к  нам  сюда
опорожняться за доллар. Мы им дадим удовольствие, мама милая.
     - Кейт, ты пьяна, - сказала Фей резко. - Не понимаю, что ты мелешь.
     - Не понимаешь, мама милая? Хочешь, чтобы растолковала?
     - Я хочу, чтоб ты была славная. Такая, как раньше.
     - Теперь поздно. Я не хотела пить вино. Но ты меня заставила, жирная ты
гусеница. Я же твоя  дорогая  дочурка  -  ты  забыла?  А  я  помню,  как  ты
удивилась, что у меня постоянные клиенты. И  думаешь,  я  так  и  брошу  их?
Думаешь, они несчастный доллар платят мне мелкими монетками? Нет, они десять
долларов платят, и цена все растет. А к  другой  пойти  они  уже  не  могут.
Никакая другая их теперь не удовлетворит.
     Фей заплакала по-детски.
     - Не говори так, Кейт. Ты не такая. Ты совсем не такая.
     - Милая мама, жирненькая мама,  стяни-ка  подштанники  с  любого  моего
постоянного клиента. Погляди на синяки от каблучков в паху - полюбуйся. И на
царапинки-порезы, что кровоточат себе  тихонько.  У  меня  в  футляре  такой
миленький набор бритв - острых-преострых.
     Фей было привстала со своего кресла, но Кейт толчком усадила ее снова.
     - И знаешь, милая мама, весь дом этим займется. Двадцать долларов будет
цена, и подонки эти будут ванну у нас после принимать. Мы  шелковыми  белыми
платочками будем им кровь утирать, мама милая, кровь от узластых плеточек.
     Фей хрипло закричала в своем кресле. Кейт быстро зажала ей рот  жесткой
рукой.
     - Не шуми. Будь милочкой. Мажь дочкину руку соплями, но не шуми.
     Отняла руку - крик не возобновился; вытерла пальцы о подол платья Фей.
     - Уходи из моего дома, - прошептала Фей. - Уходи. У меня  хороший  дом,
без гадостей. Уходи.
     - Не могу, мама. Не могу покинуть  тебя,  бедненькую.-  В  голосе  Кейт
ощутился ледок.- Тошно мне от тебя. Тошно.
     Взяв фужер со стола, она пошла к комоду, достала настойку опия,  налила
полфужера.
     - Вот, мама, пей. Тебе станет легче.
     - Не хочу.
     - Будь милочкой. Выпей. - И она ласково влила настойку в рот Фей. - Ну,
еще глоток - только один.
     Невнятно побормотав, Фей обмякла в кресле и уснула, густо захрапела.

3

     А на Кейт нашел ужас, заполнил закоулки ее мозга и породил панику.  Она
вспомнила, чем кончилось в тот раз, с Эдвардсом, и ее затошнило  от  страха.
Она сцепила, сжала руки; паника росла. Кейт зажгла свечу  от  лампы,  сквозь
мрак коридора неверной походкой направилась  на  кухню.  Насыпала  в  стакан
сухой горчицы, подлила  туда  воды  и,  размешав,  выпила.  Горло,  пищевод,
желудок обожгло; она держалась  за  края  раковины.  Ее  бурно  вырвало.  От
мучительных рвотных  потуг  колотилось  сердце,  она  ослабла,  но  все-таки
победила вино, рассудок прояснился.
     Кейт повторила в памяти весь ход вечера, - как зверек,  принюхиваясь  к
эпизоду за эпизодом. Умыла  лицо,  вымыла  раковину,  поставила  горчицу  на
полку. Потом вернулась в спальню Фей.
     Светало, Фримонт-Пик чернел на фоне  зари.  Фей  попрежнему  храпела  в
кресле. Кейт вгляделась в нее, раскрыла постель Фей.  С  трудом,  с  натугою
приподняла, перетащила туда  эту  безжизненно-вялую  тяжесть.  Раздела  Фей,
обмыла ей лицо, убрала  платье.  Становилось  все  светлей.  Кейт  сидела  у
кровати, глядя на спокойное теперь лицо. Рот у Фей  был  открыт,  она  шумно
дышала.
     Вот Фей  дернулась,  пробурчала  что-то  сухими  губами  и  со  вздохом
захрапела снова.
     В глазах у Кейт блеснула мысль. Выдвинув ящик комода,  она  порылась  в
домовой  аптечке.   Настойка   опия,   "Болеутолитель",   микстура   Пинкем,
укрепляющий раствор железа, мазь Холла, горькая соль,  касторка,  нашатырный
спирт... Взяла бутылочку с нашатырем, подошла к  постели,  намочила  носовой
платок и, отклонись подальше, приложила платок ко рту и носу Фей.
     Удушающе-резкий запах спер дыхание Фей - и, хрипя,  и  барахтаясь.  Фей
вырвалась из черной паутины забытья. Широко раскрыла глаза - в них был ужас.
     - Успокойся, мама, - сказала Кейт.- Успокойся. Это был дурной сон. Тебе
приснилось.
     -  Да,  приснилось.-  И  опять  она  откинулась,  уснула,  но  -  после
нашатырной встряски -  уже  беспокойней,  не  так  глубоко.  Кейт  поставила
бутылочку в комод. Убрала на столе, вытерла винную лужицу, отнесла посуду на
кухню.
     В доме было  сумрачно,  рассвет  вползал  под  спущенные  шторы.  Повар
возился, одеваясь, в своей комнатке-пристройке за  кухней,  стучал  тяжелыми
башмаками.
     Бесшумно двигаясь, Кейт выпила два  стакана  воды  и,  наполнив  стакан
снова, принесла его в спальню. Затворила дверь. Подойдя к  Фей,  подняла  ей
правое веко; глаз глянул ухарски-скошенно, но был на месте, не ушел под лоб.
Кейт действовала не спеша и  аккуратно.  Взяла  платок,  понюхала.  Нашатырь
частично улетучился, но дух был еще резок. Тихонько накинула спящей на лицо,
и, когда та судорожно заворочалась, почти  проснулась,  Кейт  сняла  платок,
возвращая ее в сон. Проделав так три раза,  убрала  платок  и  с  комода,  с
мраморного верха принесла костяной вязальный крючок, Откинув покрывало,  она
прижала крючок тупым концом к рыхлой груди Фей, налегая  все  сильнее,  пока
спящая не застонала, дернувшись.  Затем  Кейт  перебрала  таким  же  образом
другие чувствительные места: подмышки, пах, ухо, клитор, убирая  крючок  как
раз вовремя, чтобы Фей не проснулась полностью.
     А та почти уже пробудилась. Постанывала, сопела, металась  на  постели.
Кейт погладила ей лоб, своими гладкими пальцами провела по руке до подмышки,
заговорила тихо:
     - Родненькая. Тебе снится дурной сон. Очнись от этого кошмара, мама.
     Фей  задышала  ровней.  Глубоко  вздохнула,  повернулась  на   бок   и,
успокоенно помыкивая, погрузилась в сон.
     Кейт поднялась с постели,  и  в  голову  ей  волной  ударила  слабость.
Поборов головокружение, она подошла к дверям, прислушалась,  выскользнула  в
коридор, осторожно прошла к  себе  в  комнату.  Быстро  разделась,  накинула
рубашку, халатик, обула туфли-шлепанцы. Расплела косу  и,  причесав,  убрала
волосы под ночной чепец, обтерла лицо туалетной водой. Тихонько вернулась  в
спальню к Фей.
     Та все еще спала спокойно на боку. Кейт отворила дверь настежь. Поднеся
стакан с водой к постели, влила холодную воду Фей в ухо.
     Фей истошно закричала.  Испуганно  выглянув  из  своей  комнаты,  Этель
увидела, что в коридоре, у дверей в спальню Фей  стоит  Кейт  в  халатике  и
шлепанцах, а позади нее - повар и удерживает рукой, не пускает в спальню.
     - Не входите туда, мисс Кейт. Кто знает, что там сейчас творится.
     - Вздор, я должна прийти Фей  на  помощь.  Кейт  ворвалась  в  спальню,
подбежала к постели. Фей глядела диким взглядом, плакала, стонала.
     - Что с тобой? Что с тобой, родная?
     Повар стоял посреди спальни, в дверях - три заспанные девушки.
     - Скажи же, что с тобой? - воскликнула Кейт. - О милая,  сны,  страшные
сны. Я не могу их вынести.
     Кейт повернулась к девушкам.
     - Ей приснился кошмар -  она  сейчас  успокоится.  Идите  досыпайте.  Я
побуду с ней. Алекс, принеси чаю.
     Кейт хлопотала без устали. Девушки и удивлялись, и восхищались ею.  Она
прикладывала влажные холодные полотенца к больной голове Фей, поила ее чаем,
обняв за плечи. Ухаживала, нянчилась, как с маленькой, но  из  глаз  Фей  не
уходил ужас. В десять утра  Алекс  принес  банку  пива,  молча  поставил  на
конторку. Кейт поднесла стакан к губам Фей.
     - Выпей, родненькая. Легче станет.
     - Ни за что, никогда больше не буду пить.
     - Вздор. Выпей как лекарство. Ну вот, умница. А теперь приляг и усни.
     - Я боюсь спать.
     - Такие страшные сны тебе снились?
     - Ужасные, мерзкие!
     - Расскажи мне, мама. Может, станет легче?
     Фей испуганно отстранилась.
     - Ни за что