так  же  холодно  и
безразлично, как он к своим бригадам. И так же, как у него, у Кэтрин имелись
свои приемы и методы. Прибрав его к рукам - а ей это удалось  очень  быстро,
она тотчас повела себя так, будто ее что-то  не  устраивает.  Она  старалась
создать впечатление, что все  время  как  на  иголках,  и  мистеру  Эдвардсу
казалось, будто она в любую минуту может сбежать. Когда она знала, что он  к
ней придет, то нарочно заранее уходила из дома, а потом  влетала  сияющая  и
раскрасневшаяся, словно вернулась с невероятного любовного приключения.  Она
часто жаловалась, что на улице ей не дают проходу, что, не в силах совладать
с собой, мужчины так к ней и липнут  -  то  норовят  дотронуться,  то  прямо
раздевают глазами. Несколько раз она  вбегала  в  дом  задыхаясь  от  ужаса,
потому что еле  спаслась  от  какого-то  погнавшегося  за  ней  развратника.
Бывало, мистер Эдвардс ждет ее, а она, вернувшись лишь под вечер, объясняет:
"Господи, да я просто ходила по магазинам! Должна же я  иногда  что-то  себе
покупать". И говорила она это таким тоном, будто врала.
     Что до их  постельных  отношений,  то  она  внушала  ему,  что  полного
наслаждения с ним не испытывает, у него маловато мужской силы, иначе  он  бы
доводил ее до экстаза. Ее метод заключался в том,  чтобы  постоянно  держать
его в неуверенности. И она с удовлетворением  отмечала,  что  у  него  сдают
нервы и начали дрожать руки, что он похудел и глаза  его  часто  стекленеют,
как у безумного. А когда чутье подсказывало ей, что он вот-вот  взбесится  и
обрушит на нее свою ярость, она забиралась к нему на колени,  успокаивала  и
заставляла на мгновение поверить, что безгрешна. Убедить его она могла в чем
угодно.
     Кэтрин нужны были только деньги, и к своей цели она  шла  кратчайшим  и
самым легким для себя путем. Успешно скрутив мистера Эдвардса в бараний  рог
- а Кэтрин точно определила, когда он стал как  шелковый,-  она  начала  его
обкрадывать. Она шарила у него по  карманам  и  вытаскивала  оттуда  крупные
купюры. Боясь, что она его бросит, он не отваживался уличить ее в воровстве.
Драгоценности,  которые  он  ей  дарил,  бесследно  исчезали,  и,  хотя  она
говорила, что, мол, потеряла, он понимал, что она их продает. Отчитываясь  в
расходах, она приписывала нули к счетам из бакалейной лавки и завышала  цены
купленных нарядов. Пресечь это он был не в силах. Дом  она  не  продала,  но
заложила, выцыганив у банка сколько могла.
     Однажды вечером он не смог  отпереть  замок  входной  двери.  Он  долго
стучался, прежде чем она ему открыла. Да,  замки  она  сменила,  потому  что
потеряла свой ключ. И, понятное дело, перепугалась - как-никак она  живет  в
доме одна. Мало ли кто может войти. Она закажет еще один ключ,  для  него...
Но ключа ему она так и не дала. С тех пор он должен был каждый раз  звонить,
и, случалось, она не открывала очень долго, порой же не открывала вообще.  И
определить, дома она или нет, он не мог. Мистер Эдвардс нанял сыщиков -  она
и не подозревала, как часто за ней следят.
     Мистер Эдвардс был в целом натура не сложная, но даже  в  простой  душе
есть свои закоулки, темные и  запутанные.  Кэтрин  была  умна,  но  и  умной
женщине не углядеть всех развилок в лабиринте мыслей и чувств мужчины.
     Она совершила  всего  одну  грубую  ошибку,  но  как  раз  ту,  которой
старалась избежать. Как и полагалось, мистер  Эдвардс  держал  в  их  уютном
гнездышке запас шампанского. Но Кэтрин с самого начала  отказалась  от  вина
наотрез.
     - Мне будет плохо,- объяснила  она.-  Я  пробовала  и  знаю:  мне  пить
нельзя.
     - Чепуха,-  сказал  он.-  Всего  один  бокал.  Тебе  это  нисколько  не
повредит.
     - Нет, спасибо. Нет-нет, ни за что.
     В ее нежелании пить мистер Эдвардс усмотрел присущую благородным  дамам
утонченную  женственность.  И  с  тех  пор  больше  не настаивал, но однажды
вечером  вдруг  сообразил,  что  он  ведь  ничего  о  ней  не  знает.   Вино
может  развязать  ей  язык.  Чем  чаще  он  возвращался  к  этой  мысли, тем
больше она ему нравилась.
     - Ну зачем ты меня обижаешь, почему не хочешь со  мной  выпить?
     - Мне будет нехорошо, поверь.
     - Вздор.
     - Говорю тебе, мне нельзя.
     - Глупости,- сказал он.- Хочешь, чтобы я рассердился?
     - Нет.
     - Тогда выпей хотя бы бокал.
     - Не хочу.
     - Выпей.- Он протянул ей шампанское, но она отодвинулась.
     - Ты не понимаешь. На меня это плохо действует.
     - Пей.
     Она взяла бокал, выпила его до дна, замерла на месте, потом задрожала и
долго стояла так, словно к чему-то прислушивалась.  Щеки  ее  раскраснелись.
Она налила себе еще, потом еще. Глаза ее  застыли,  от  них  веяло  холодом.
Мистеру Эдвардсу стало страшно. С ней происходило что то такое, над  чем  ни
он, ни она были не властны.
     - Я ведь не хотела. Забыл? - спокойно сказала она.
     - Тогда, может быть, больше не надо.
     Она рассмеялась и налила себе снова.
     - Теперь уже  все  равно.  Чуть больше, чуть меньше не имеет значения.
     - Иногда приятно выпить бокальчик-другой,- неловко пробормотал он.
     Когда она заговорила, голос ее звучал мягко. - Червяк  ты  толстопузый,
сказала она.- Что ты про меня вякаешь? Да я тебя  насквозь  вижу,  все  твои
мыслишки вонючие. Хочешь, скажу, о чем ты думаешь?  Ты  ведь  все  пытаешься
понять, откуда я, такая паинька, всем этим штучкам-дрючкам  выучилась.  Могу
рассказать. Я этому делу в притонах обучалась - слышишь?  -  в  притонах!  В
таких местах работала, о которых ты и слыхом не  слыхивал.  Матросы  мне  из
Порт-Саида подарочки возили. Я ведь  в  тебе  каждую  жилку  наизусть  знаю,
квашня ты несчастная, и могу из тебя веревки вить.
     - Кэтрин! Ты сама не понимаешь, что говоришь! - ужаснулся он.
     - Я же сразу догадалась. Ждал, что проболтаюсь. Вот и дождался.
     Она медленно приближалась к нему, и мистер Эдвардс с трудом  подавил  в
себе желание сдвинуться вбок. Он боялся ее, но продолжал неподвижно  сидеть.
Остановившись прямо перед  ним,  она  допила  остатки  шампанского,  изящным
движением разбила бокал о край стола и  вдавила  оставшийся  у  нее  в  руке
зазубренный осколок в щеку мистеру Эдвардсу.
     Тут уж он кинулся бежать без оглядки, а вслед  ему  на  дома  несся  ее
смех.

3

     Таких, как мистер Эдвардс, любовь калечит. Это чувство  отняло  у  него
способности судить здраво, перечеркнуло накопленный опыт, ослабило волю.  Он
твердил себе, что с Кэтрин всего лишь приключилась истерика,  н  старался  в
его поверить, а Кэтрин всячески старалась ему помочь. Она пришла в  ужас  от
своего срыва и теперь прилагала разнообразные усилия, чтобы  мистер  Эдвардс
восстановил прежнее лестное мнение о ней. Когда мужчина так безумно влюблен,
он способен истерзать себя до невозможности.  Мистер  Эдвардс  всем  сердцем
жаждал  уверовать  в  добродетель  Кэтрин,  но  сомнения,  которые  разжигал
засевший в его душе бес, равно как и недавняя выходка Кэтрин, не давали  ему
покоя. Почти неосознанно он  доискивался  правды,  но  не  верил  тому,  что
узнавал. Так, к примеру, чутье подсказывало ему, что она не  станет  держать
деньги в банке. И действительно, с помощью хитроумной системы зеркал один из
нанятых им сыщиков установил, что деньги Кэтрин хранит в  потайном  месте  в
подвале своего кирпичного дома.
     Однажды  из  сыскного  агентства  мистеру  Эдвардсу  прислали  газетную
вырезку. Это была  старая  заметка  из  провинциальной  газеты  о  пожаре  в
маленьком городке. Мистер Эдвардс внимательно ее прочел. Его бросило в  жар,
он обмяк, перед глазами поплыли красные круги.  Любовь  смешалась  в  нем  с
неподдельным страхом, а при такой соединительной реакции в  осадок  выпадает
жестокость. Шатаясь, он  добрел  до  стоявшего  в  кабинете  дивана,  лег  и
прижался лбом к прохладной черной коже.  На  мгновение  он  словно  повис  в
пустоте и перестал дышать. Постепенно  разум  его  прояснился.  Во  рту  был
соленый привкус, от гнева  больно  сводило  плечи.  Но  мистер  Эдвардс  уже
успокоился, и его мысли, словно  острый  луч  прожектора,  прорубили  дорогу
сквозь время, оставшееся до выполнения намеченного. Неторопливо,  как  перед
обычным инспекционным выездом, он проверил, все ли уложил - свежие сорочки и
белье, ночная рубашка и шлепанцы, толстая плетка - змеей свернувшаяся на дне
чемодана.
     Тяжело ступая, он прошел через палисадник  перед  кирпичным  домиком  и
позвонил в дверь.
     Кэтрин тотчас открыла. Она была в пальто и шляпке.
     - Ой! Какая досада! Мне надо ненадолго отлучиться.
     Мистер Эдвардс опустил чемодан на пол. - Нет,- сказал он...
     Она изучающе поглядела на него. Что-то было, не. так... Он  протиснулся
мимо нее в дом и начал спускаться в подвал.
     - Ты куда?- пронзительно взвизгнула она. Он не  ответил.  Через  минуту
поднялся обратно, в руках у него была дубовая шкатулка. Он положил ее к себе
в чемодан.
     - Это мое,- мягко сказала она.
     - Знаю.
     - Что ты затеял?
     - Решил взять тебя с собой в небольшую поездку.
     - Куда? Я сейчас ехать не могу.
     - В одни городок в Коннектикуте. У меня там дела. Ты когда-то говорила,
что хочешь работать. Вот и будешь работать.
     - Раньше хотела, а теперь не хочу. Ты меня не заставишь. Да  я  полицию
позову!
     Он улыбнулся такой зловещей улыбкой, что Кэтрин попятилась. В висках  у
нее гулко стучало.
     - Может, тебе больше хочется съездить в твой  родной  город?  -  сказал
он.- Несколько лет назад там был большой пожар. Помнишь?
     Она пытливо всматривалась в него, стараясь нащупать  слабое  место,  но
взгляд его был тверд и ничего не выражал.
     - Что я должна сделать?- спокойно спросила она.
     - Просто поехать со мной в небольшую поездку.  Ты  ведь  говорила,  что
хочешь работать.
     Она поняла, что выбора нет. Придется  ехать  с  ним  и  ждать  удобного
случая. Не может же он все время быть начеку. Сейчас  перечить  ему  опасно,
лучше смириться и выжидать. Этот метод всегда себя  оправдывал.  По  крайней
мере до сих пор. И тем не менее Кэтрин испугалась не на шутку.
     Когда поезд довез их до того городка,  уже  смеркалось;  они  дошли  до
конца единственной улицы и углубились в  поля.  Кэтрин  устала  и  держалась
настороженно. Ей так и не удалось выведать его планы. В сумочке у нее  лежал
острый как бритва нож.
     Мистеру Эдвардсу казалось, что он все продумал. Он  собирался  выпороть
ее, потом поместить в один  из  номеров  при  здешнем  салуне,  потом  снова
выпороть, перевезти в другой городок и так далее. А когда от  нее  не  будет
никакого проку, он вышвырнет ее на улицу. Местная полиция  проследит,  чтобы
она не сбежала. То, что у нее нож, мистера Эдвардса не волновало. Про нож он
знал.
     Когда они остановились в укромном месте между каменной стеной и опушкой
кедровой рощи, он первым делом вырвал у нее сумочку и перекинул через стену.
Итак, с ножом он разобрался. Но, увы, он не разобрался в  себе,  потому  что
прежде никогда не любил ни одну женщину.
     Он-то думал, что хочет ее просто наказать. Однако, хлестнув  раза  два,
почувствовал, что не удовольствуется обычной  поркой.  Отбросив  плетку,  он
пустил в ход кулаки. Из груди его рвался визгливый, прерывистый вой.
     Кэтрин изо всех сил старалась не впасть в панику. Она уворачивалась  от
сокрушительных ударов, загораживалась, но в конце концов страх взял свое,  и
она побежала. Он прыжком нагнал ее, повалил,  но  теперь  ему  было  мало  и
кулаков. Рука его судорожно нащупала на земле камень,  и  ярость  клокочущей
багровой волной хлынула на волю.
     Опомнившись, он посмотрел на ее изуродованное лицо. Взял  ее  за  руку,
пытаясь понять, бьется ли у нее сердце, но его  собственное  сердце  стучало
так громко, что сквозь этот стук ничего не было слышно. В голове  пронеслись
сразу две совершенно разные мысли, словно два ясных  голоса  позвали  его  в
разные стороны. Один голос сказал: "Надо ее похоронить, надо  вырыть  яму  и
бросить ее туда". А другой голос жалобно, по-детски проскулил: "Я  этого  не
вынесу. Я не смогу к ней притронуться".  Затем,  как  бывает  после  вспышки
ярости, на него накатила дурнота. Он бросился бежать, забыв и про чемодан, и
про плетку, и про дубовую шкатулку с  деньгами.  Спотыкаясь  в  темноте,  он
бежал прочь от этого места  и  думал  лишь  о  том,  что  необходимо  где-то
спрятаться и переждать, пока дурнота отступит.
     Никто его ни о чем не расспрашивал. Какое-то время он болел, и  супруга
нежно за ним ухаживала, а поправившись, он снова  занялся  делами  и  больше
никогда не позволял себе терять голову от любви. Жизнь ничему не учит только
дураков, говорил он. До конца своих дней он относился  к  себе  с  опасливым
уважением. Ведь раньше он и не подозревал, что способен убить.
     В живых Кэтрин осталась случайно. Каждым своим ударом  он  хотел  убить
ее. Она долго не приходила в себя, а потом долго  была  как  в  тумане.  Она
чувствовала, что у нее сломана рука, и понимала,  что,  если  хочет  выжить,
должна найти кого-нибудь, чтобы ей помогли. Жить ей хотелось, и она поползла
по темной  дороге  на  поиски  людей.  Свернула  в  какие-то  ворота  и  уже
карабкалась на крыльцо дома, когда  снова  потеряла  сознание.  В  курятнике
кукарекали петухи, на востоке проступал серый ободок рассвета.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

     Когда двое мужчин живут вместе, они  быстро  начинают  раздражать  друг
друга и оттого обычно поддерживают в доме видимость чистоты и порядка.  Двое
одиноких мужчин, живя вместе, готовы в любую минуту подраться и сами об этом
знают. Адам Траск вернулся домой не так давно, но его отношения с Карлом уже
накалялись. Братья слишком много времени проводили  вдвоем  и  слишком  мало
виделись с другими людьми.
     Первые два-три месяца они занимались  получением  наследства:  оформили
завещанные деньги  на  себя  и  сняли  со  счета  Сайруса  всю  сумму,  плюс
набежавшие проценты. Они съездили в Вашингтон поглядеть на могилу - солидный
каменный обелиск, украшенный сверху железной звездой с отверстием,  куда  30
мая <30 мая в США  ежегодно  отмечается  День  Памяти  погибших  в  войнах.>
полагалось вставлять флажок. Братья долго стояли у могилы, потом молча пошли
прочь, не сказав об отце ни слова.
     Если Сайрус и был мошенником, то дела свои он обтяпал чисто.  Никто  не
задавал братьям никаких вопросов. Но Карл по-прежнему ломал голову, откуда у
отца взялось столько денег.
     Когда они вернулись на ферму, Адам спросил его: - Почему ты  не  купишь
себе хотя бы новый костюм? Ты же богатый человек, а ведешь себя  так,  будто
пять центов боишься потратить.
     - Я и вправду боюсь,- сказал Карл.
     - Почему?
     - Может, мне придется эти деньги вернуть.
     - Все та же старая песня? Если бы что-то было не так, думаешь,  нам  бы
уже не намекнули?
     - Не знаю.
     - Давай лучше не будем об атом говорить. Но в тот  же  вечер  Карл  сам
вернулся, к этой теме.
     - Я все-таки одного непонимаю...- начал он.
     - Ты про деньги?
     - Да. Когда ворочаешь такими деньгами, обязательно остаются концы.
     - Какие концы?
     - Ну, разные там документы, квитанции, купчие,  записи,  расчеты...  Мы
ведь все отцовские вещи разобрали, а ничего такого не нашли.
     - Может, он все это сжег.
     - Да, может быть.
     Жили братья, придерживаясь заведенного Карлом  распорядка,  который  он
никогда не менял. Просыпался Карл ровно в половине пятого, с боем часов, как
будто медный маятник толкал его в  бок.  Вообще-то  он  просыпался  даже  на
секунду раньше. Вот и в этот день глаза его уже были открыты и  успели  один
раз моргнуть, прежде чем часы раскатисто пробили половину.  Он  еще  немного
полежал, глядя в темноту и почесывая живот.  Потом  потянулся  к  столику  у
кровати и привычным движением безошибочно опустил руку  на  коробок  спичек.
Его пальцы вытянули одну спичку, и он чиркнул ею о коробок.  Серная  головка
догорела до конца, и только тогда синий  огонек  перекинулся  на  деревянную
палочку. Карл зажег свечу. Откинул одеяло и встал с  кровати.  На  нем  были
длинные  серые  кальсоны,  мешками  провисавшие  на   коленях   и   свободно
болтавшиеся у щиколоток. Зевая, он подошел к двери, открыл ее и крикнул:
     - Адам, полпятого! Пора вставать. Просыпайся.
     - Хоть бы раз дал выспаться!- донесся в ответ приглушенный голос Адама.
     - Пора вставать.- Карл сунул ноги в штанины и начал  натягивать  брюки.
Тебе-то, конечно, подыматься необязательно,- сказал он.- Ты человек богатый.
Можешь целый день в постели валяться.
     - Ты тоже можешь. И все равно мы оба встаем ни свет ни заря.
     - Тебе подыматься необязательно,- повторил Карл. Правда, если обзавелся
землей, желательно на ней работать.
     - Чтобы потом  прикупить  еще  земли  и  работать  еще  больше,-  уныло
отозвался Адам.
     - Хватит! Можешь спать, если тебе так хочется.
     - А ты вот, даже если останешься лежать,  все  равно  уже  не  заснешь,
готов поспорить,- сказал Адам.- И еще знаешь что? Еще я готов поспорить, что
ты так рано  встаешь  только  потому,  что  тебе  это  нравится,  а  значит,
гордиться тут нечем - никто же не  станет  гордиться,  что  он  от  рождения
шестипалый! Карл прошел в кухню и зажег лампу.
     - С кровати хозяйство на  ферме  не  ведут,-  огрызнулся  он,  постучал
кочергой по решетке плиты, стряхивая волу,  потом  нарвал  побольше  бумаги,
высыпал клочки на тлевшие угли и долго дул, пока не разгорелся  огонь.  Адам
наблюдал за ним сквозь приоткрытую дверь.
     - Спички-то жалеешь,- заметил он.
     Карл сердито обернулся:
     - Занимайся своим делом и не лезь ко мне. Хватит цепляться!
     - Ладно,- кивнул Адам.- Буду заниматься  своим  делом.  Только,  может,
торчать здесь вовсе и не мое дело.
     - Это уж как знаешь. Можешь уходить отсюда, когда пожелаешь - скатертью
дорога.
     Ссора была дурацкая, но Адам уже не мог остановиться. Помимо его воли с
губ срывались злые, обидные слова.
     - А вот это правильно - уйду, когда сам того пожелаю,- сказал он.- Я на
ферме такой же хозяин, как и ты.
     - Тогда почему бы тебе слегка не поработать?
     - О господи,- вздохнул Адам.- Из-за чего мы собачимся? Давай не будем.
     - Мне тут скандалы не нужны.- Карл вывалил чуть теплую кашу в две миски
и шваркнул их на стол.
     Братья  сели  завтракать.  Карл  намазал  маслом  ломоть  хлеба,  ножом
подцепил из банки повидла и размазал его поверх  масла,  потом  снова  полез
ножом в масленку, чтобы сделать себе второй  бутерброд,  и  по  куску  масла
расползлась клякса повидла.
     - Ты что, черт возьми, не можешь нож вытереть?! Посмотри, на что  масло
похоже!
     Карл положил нож и хлеб перед собой и оперся обеими руками о стол.
     - А ну проваливай !
     Адам встал из-за стола.
     - Уж лучше жить со свиньями в свинарнике,- сказал он и ушел из дома.

2

     Вновь Карл увидел его лишь через восемь месяцев. Он вернулся с работы и
застал Адама во дворе: нагнувшись над кухонным ведром,  Адам  шумно  плескал
воду себе в лицо и на волосы.
     - Здравствуй,- сказал Карл.- Ну, как ты?
     - Хорошо.
     - Где был?
     - В Бостоне.
     - И больше нигде?
     - Нигде. Просто гулял, город  смотрел.  Жизнь  братьев  снова  вошла  в
прежнюю колею, но теперь оба тщательно следили за собой, чтобы не дать  волю
злобе. Каждый из  них,  заботясь  о  другом,  в  какой-то  мере  оберегал  и
собственный покой. Карл, всегда встававший  спозаранку,  готовил  завтрак  и
только потом будил Адама. А Адам поддерживал в доме чистоту и вел  на  ферме
весь учет. Взаимная сдержанность помогла братьям прожить в мире два года, но
потом копившееся раздражение опять прорвалось наружу.
     Как-то раз, зимним вечером, Адам оторвался от приходно-расходной  книги
и поднял глаза на брата.
     - Где хорошо, так это в Калифорнии,- сказал он. Там и зимой  хорошо.  И
выращивать можно что уго