нимание.
     - Во-первых, нам так удобнее,- сказал он.- Во-вторых, это  своего  рода
самозащита. Но дело не в этом. Мы вынуждены  говорить  так  главным  образом
потому, что иначе нас не поймут вообще.
     Самюэд и виду не подал, что заметил происшедшую с Ли перемену.
     - Два первых объяснения я могу понять,- кивнул он.- Но третье  до  меня
как-то не доходит.
     - Я знаю, вам трудно поверить,  но  и  со  мной,  и  с  моими  друзьями
подобное случалось так часто, что мы уже привыкли. Если бы мне понадобилось,
например, что-то спросить и я бы  подошел  к  людям  и  заговорил  так,  как
сейчас, они бы меня не поняли.
     - Господи, да почему?
     - Потому что они уверены, что я буду лопотать "твоя-моя", и ухо  у  них
уже настроено на эту тарабарщину. А заговори я на нормальном английском,  их
слух его не воспримет, и они меня не поймут.
     - Неужели правда? А как же я тебя понимаю?
     - Поэтому я с  вами  и  разговариваю.  Вы  из  тех  редких  людей,  чье
восприятие не замутнено предвзятостью. Вы видите то, что есть, а большинство
видит то, что хочет увидеть.
     - Мне его не приходило в голову. На себе я ничего такого не  испытывал,
но в твоих словах есть зерно истины. Я рад, что мы с тобой разговорились.  У
меня к тебе множество вопросов.
     - Отвечу с удовольствием.
     - Даже не знаю, с чего начать...  Вот,  например,  ты  носишь  косу.  Я
слышал, коса у китайцев - символ рабства, навязанный  им  маньчжурами  после
завоевания Южного Китая.
     - Да, правильно.
     - Тогда скажи на милость, зачем ты носишь косу здесь - ведь  в  Америке
маньчжурам до тебя не добраться.
     - Моя по-китайски говоли. Моя - китайца, а китайца долзна с косой ходи,
понимай?
     Самювл расхохотался.
     - Твой маскарад и впрямь надежное удобство. Жаль, у меня нет  прикрытия
вроде твоего.
     - Не знаю, сумею ли вам объяснить,- сказал Ли. Кто  не  познал  это  на
собственном опыте, тому трудно в такое поверить. Вы, как я понимаю, родились
не в Америке.
     - Я родился в Ирландии.
     - И тем не менее через несколько лет в вас перестали видеть иностранца;
а мне, хоть я и родился здесь, в Грасс-Валли, ходил в местную школу, а потом
несколько лет учился в Калифорнийском университете - мне никогда не  слиться
с окружением.
     - А если ты отрежешь косу и начнешь одеваться и разговаривать как все?
     - Это ничего не даст. Я пробовал. Для так называемых белых я все  равно
оставался китайцем, только уже не внушающим доверия; а мои китайские  друзья
начали меня избегать. Пришлось отказаться от этой затеи.
     Ли натянул вожжи, остановил бричку под деревом, вылез и распряг лошадь.
     - Пора перекусить,- сказал он.- Я кое-что захватил.
     - Поедите со мной?
     - Охотно, только сначала сяду в тень. Странно, но порой я  забываю  про
еду, хотя вообще-то есть хочу всегда.  Мне  очень  интересно  тебя  слушать.
Внимать умудренному жизнью приятно. Я вот сейчас подумал, а не вернуться  ли
тебе в Китай?
     Ли саркастически улыбнулся.
     - Немного терпения, и вы поймете; в поисках  своего  места  в  жизни  я
перепробовал все. Я ведь  ездил  в  Китай.  Мой  отец  располагал  солидными
средствами. Но и в Китае меня не признали своим. У тебя чужеземное  обличье,
говорили мне там, и речь у тебя чужеземная. Я  делал  ошибки  в  этикете,  я
нарушал правила хорошего тона, потому что со времени отъезда моего отца  они
усложнились. Меня не хотели принять обратно. Вы не поверите, но здесь  я  не
так остро ощущаю себя иностранцем, как в Китае.
     - Все, что ты говоришь, разумно, и я не могу тебе не  верить.  Но  пищу
для ума ты дал мне надолго, этак до конца февраля. Скажи, я не докучаю  тебе
расспросами?
     - Нет, нисколько. Когда все время говоришь на этой  нашей  тарабарщине,
то и думать на ней привыкаешь. Чтобы  не  забыть  нормальный  английский,  я
много пишу. Слышать и читать - это  одно,  а  говорить  и  писать  -  совсем
другое.
     - А с тобой не случается казусов? Не бывает, что ты вдруг переходишь на
обычный английский язык?
     - Нет, такого не случается. Я думаю, все дело в том, чего от тебя ждут.
Посмотришь человеку в  глаза  и  видишь:  он  ждет,  что  ты  будешь  пищать
"твоя-моя", семенить в кланяться - ну и пищишь, кланяешься, семенишь.
     - Пожалуй, это верно,- согласился Самюэл.- Я ведь тоже  сыплю  шутками,
потому что люди приезжают ко мне посмеяться. Ради них стараюсь быть веселым,
даже когда на сердце тоска.
     - Но я слышал, ирландцы народ жизнерадостный и любят пошутить.
     - Это такой же маскарад, как твоя тарабарщина  и  твоя  коса.  Ирландцы
вовсе не такие уж весельчаки. Они люди угрюмые  и  умеют  обрекать  себя  на
страдания, которых не заслужили. Это ведь про них говорят, что они  бы  сами
себя порешили, да благо есть виски, а с ним и мир краше, и на душе  легчает.
И балагурят они лишь потому, что именно этого от  них  ждут.  Ли  достал  из
свертка небольшую бутылку.
     - Хотите попробовать? Китайский напиток "уцзяпи".
     - А что это такое?
     - Китайская  бленди.  Клепкая  стуцка...  Это  действительно  бренди  с
добавкой полыни. Очень крепкий напиток. И на душе от него легчает.
     Самюэл отпил из бутылки.
     - По вкусу немного похоже на гнилые яблоки.
     - Да, на яблоки, которые подгнили, но все же  хороши.  Вы  не  глотайте
сразу, а попробуйте ощутить вкус гортанью.
     Самюэл приложился к бутылке основательнее, потом откинул голову назад.
     - Да, теперь понимаю. И впрямь, отменно.
     - Если хотите, вот сандвичи, пикули, а в этой бутылке - пахта.
     - Какой ты, однако, хозяйственный.
     - Да, стараюсь предусмотреть все.
     Самюэл надкусил сандвич.
     - У меня к тебе с полсотни вопросов, не меньше, и я только  что  думал,
какой из них задать следующим,  а  ты  сам  подсказал  главный.  Спрошу,  не
возражаешь?
     - Пожалуйста. Единственное, о чем я вас  прошу:  не  разговаривайте  со
мной так в присутствии других людей. Они страшно удивятся и не поверят своим
ушам.
     - Постараюсь. Но если случайно забуду, не волнуйся: все же знают, что я
мастер шутить. Когда человек открылся тебе в двух  ипостасях,  трудно  потом
воспринимать его только в одной.
     - Мне кажется, я догадываюсь, что вы хотите у меня спросить.
     - Что?
     - Почему я довольствуюсь положением слуги?
     - Как ты прочел мои мысли?
     - По-моему, этот вопрос логичен.
     - Но он тебе неприятен?
     - Нисколько, потому что меня спрашиваете вы. Неприятны лишь те вопросы,
которые задают снисходительным тоном. Не  понимаю,  почему  профессию  слуги
считают недостойной. Для философа она убежище от мирской суеты, для ленивого
- легкий хлеб; толковый слуга может добиться большой власти  и  даже  любви.
Удивляюсь, почему до сих пор так мало умных людей избирают это поприще  -  в
совершенстве овладев ремеслом  слуги,  они  пожинали  бы  прекрасные  плоды.
Хороший слуга всегда уверен в завтрашнем дне, и не потому, что хозяин добр к
нему, а потому что люди - рабы привычек  и  склонны  к  праздности.  Нелегко
отказаться от вкусных блюд или  привыкнуть  самому  за  собой  убирать.  Чем
менять свою натуру, проще держать слугу, пусть даже плохого. Что до хорошего
слуги - а я слуга превосходный- то он может командовать  своим  хозяином  во
всем: может диктовать ему, о чем думать и как поступать, на ком  жениться  и
когда развестись; он может наказывать своего хозяина, превращая его жизнь  в
кошмар, а может и дарить радость, и в результате попадает в число упомянутых
в завещании. Если бы я захотел, я мог бы обобрать любого,  у  кого  работал,
снять с него последнюю рубашку, наплевать ему в лицо, и на прощание  мне  бы
еще сказали "спасибо". Ну и, наконец, в силу причин, о которых мы  говорили,
я человек беззащитный. Хозяин же  всегда  за  меня  вступится,  убережет  от
нападок. Вам вот приходится много работать, и у вас много  тревог.  Я  же  и
работаю меньше и меньше тревожусь. При этом я хороший слуга. А плохой  слуга
и не работает и ни о чем не тревожится, но все равно сыт, одет и огражден от
опасностей. Не знаю, в какой другой сфере деятельности вы  насчитаете  столь
великое множество бездарей и так редко встретите подлинного  мастера  своего
дела.
     Самюэл сидел подавшись вперед и внимательно его слушал.
     - Пожалуй, я вздохну с облегчением, когда снова перейду  на  "твоя-моя,
хоцет-не хоцет",-заметил Ли.
     - Отсюда до поместья Санчеса рукой  подать.  Почему  ты  решил  сделать
здесь привал?- спросил Самюэл.
     - Все влемя только говоли-говоли. Моя, китайский слуга, свое дело  знай
отлицио. Твоя готова ехать?
     - Что? А да, конечно, Но жить так, должно быть, очень одиноко.
     - Да, это единственный недостаток,- кивнул Ли. Я давно собираюсь уехать
в Сан-Франциско и открыть там свое небольшое дело.
     -  Что-нибудь  вроде  прачечной?  Или  ресторанчик?  -  Нет.  Китайских
прачечных и ресторанов и так развелось слишком много.  Может  быть,  книжную
лавку. Книги мне по вкусу, да и конкурентов было бы не так много. Но  боюсь,
дальше  слов  у  меня   не   пойдет.   Когда   работаешь   слугой,   теряешь
предприимчивость.

3

     После полудня Самюэл и Адам проехали  по  участку.  Как  бывало  каждый
день, к этому времени поднялся ветер и в небо летела желтая пыль.
     - Прекрасное ранчо!- воскликнул  Самюэл.-  Вам  досталась  на  редкость
хорошая земля.
     - Боюсь, ее скоро всю сдует,- заметил Адам.
     - Нет, она просто передвигается.  Часть  ее  уходит  от  вас  на  ранчо
Джеймсов, а взамен вам перепадает кое-что с участка Сауди.
     - И все же этот ветер мне не нравится. От него как то не по себе.
     - Да, ветер быстро всем надоедает. Он и  на  скот  действует,  животные
покой теряют. Не знаю, обратили вы внимание или нет,  но  в  северной  части
Долины начали для защиты от ветра сажать эвкалипты. Их из Австралии завезли.
Говорят, за год вырастают на десять футов. Почему бы и вам не  посадить  для
пробы несколько рядов? Со временем полоса станет смягчать  натиск  ветра,  а
кроме того, эвкалиптовые дрова - отличное топливо.
     - Хорошая мысль. Но что мне действительно нужно, это  вода.  При  таком
ветре насосы с приводом от ветряных мельниц накачают воды сколько угодно.  Я
и подумал: если пробурить несколько скважин и  наладить  поливное  орошение,
землю никуда уже не сдует. Можно заодно для укрепления почвы посеять бобы.
     - Если хотите, я помогу вам найти воду,- жмурясь  от  ветра,  предложил
Самюэл.- К тому же я смастерил небольшой насос, он качает  довольно  быстро.
Мое собственное изобретение. А ветряки - штука дорогая. Но,  может  быть,  я
сумею построить их для вас сам, тогда обойдется дешевле.
     - Замечательно. Если ветер будет работать на меня, то бог с ним,  пусть
дует. А если будет вода, я, возможно, начну сеять люцерну.
     - На люцерне больших денег не заработать. - Дело не в деньгах. С  месяц
назад я объезжал окрестности Гринфилда и Гонзалеса. В тех местах  поселилось
несколько швейцарцев. У них по десять-двадцать хороших дойных коров, и в год
они собирают четыре урожая люцерны.
     - Да,  я  слышал.  Коров  они  вывезли  из  Швейцарии.  Глаза  у  Адама
восторженно блестели. - Вот и я хочу заняться  тем  же.  Масло  и  сыр  буду
продавать, а молоком отпаивать поросят.
     - Чувствую, долина будет вами гордиться,- сказал  Самюэл.-  Такие  люди
украсят наше будущее.
     - Была бы только вода.
     - Если она тут есть, я ее вам добуду. Отыщу обязательно. Я прихватил  с
собой  мою  волшебную  палочку.  Он  похлопал   по   сухой   рогатой   лозе,
притороченной к седлу.
     Адам показал рукой налево, туда, где широко раскинулся ровный  пустырь,
поросший чахлой полынью.
     - Вот,- сказал он,-  тридцать  шесть  акров,  земля  ровная,  как  пол.
Толщину почвы я проверял. Пахотный  слой  под  песком  -  в  среднем  три  с
половиной дюйма, лемех будет доходить до суглинка. Найдете здесь  воду,  как
Вы думаете?
     - Не знаю. Увидим.
     Самюэл спешился, передал поводья Адаму и отвязал от седла лозу. Взял ее
обеими руками за расходящиеся концы и не спеша побрел вперед: локти  у  него
были  разведены  в  стороны,  хвостик  У-образной  рогульки  смотрел  вверх.
Внезапно Самюэл нахмурился, вернулся на  несколько  шагов  назад,  но  потом
покачал головой b пошел дальше.
     Адам медленно ехал следом и вел за собой на поводу лошадь Самюэла.
     Глаза Адама не отрывались от лозы.  Он  увидел,  как  она  задрожала  и
мотнулась вниз, в точности как удочка  когда  клюет  рыба.  Лицо  у  Самюэла
сосредоточенно застыло. Он продолжал идти вперед, пока лозу не потянуло вниз
с такой силой, словно она пыталась вырваться из его напряженных рук.  Самюэл
медленно описал круг, вырвал кустик полыни и  бросил  его  на  землю.  Потом
отошел подальше в сторону, опять выставил перед собой рогульку, повернулся и
зашагал к отмеченному месту. Едва он к нему приблизился, лозу снова  дернуло
вниз. Самюэл облегченно вздохнул и опустил свою волшебную палочку в траву.
     - Вода здесь есть,- сказал он.- И даже не очень глубоко. Тянуло сильно,
а значит, воды много.
     - Отлично,- кивнул Адам.- Я хочу показать вам еще два места.
     Самюэл выбрал стебель полыни потолще, обстругал его и воткнул в  землю.
Чтобы опознавательный знак был заметнее, он расщепил ножом верхушку стебля и
вставил туда поперечину. Потом для верности притоптал вокруг сухую полынь.
     Когда он проверял второе показанное Адамом место, лоза чуть не вылетела
у него из рук.
     - А вот тут воды целый океан,- заметил он.
     В третьем выбранном Адамом месте поиск ничего не дал. За  полчаса  лоза
дернулась всего один раз да и то совсем слабо.
     Мужчины повернули лошадей и неторопливо двинулись к дому Траска. Воздух
был словно соткан  из  золота:  желтая  пыль,  летя  ввысь,  золотила  свет,
лившийся с неба. Как обычно, ветер на исходе  дня  начал  утихать,  впрочем,
бывали вечера, когда пыль держалась в воздухе  долго  и  оседала  только  за
полночь.
     - Я знал, что здесь хорошая земля,- сказал Самюэл.- Это  любому  видно.
Но я не подозревал, что она настолько хороша. Должно быть, с гор  сюда  идет
мощный отток грунтовых вод. Вы умеете выбирать  землю,  мистер  Траск.  Адам
улыбнулся.
     - У нас была ферма в Коннектикуте. Шесть поколений Трасков  очищали  ее
от камней. Одно из моих первых  детских  воспоминаний  -  груженная  камнями
волокуша, которую тащат к стене на краю поля. Я думал, земля всюду такая.  А
здесь... мне это странно, и даже такое чувство, словно жить на этой земле  -
грех. Тут, пока найдешь хотя бы один камень, все ноги оттопчешь.
     - Любопытная это штука, чувство греховности, заметил Самюэл.-  Если  бы
человеку пришлось отказаться от всего, что у него  есть,  остаться  нагим  и
босым, вытряхнуть и карманы,  и  душу,  он,  думаю,  и  тогда  бы  умудрился
припрятать где-нибудь пяток мелких грешков ради  собственного  беспокойства.
Уж если мы за что и цепляемся из последних сил, так это за наши грехи.
     - Может быть, сознание  нашей  греховности  помогает  нам  проникнуться
большим смирением. И вселяет в нас страх перед гневом Господним.
     - Да, наверно. Я думаю, ощущение собственной ничтожности дано нам  тоже
не без доброго умысла, потому что едва ли найдешь человека, лишенного  этого
ощущения напрочь; но что касается смирения, то его ценность  понять  трудно,
хотя, наверно,  логично  допустить,  что  муки,  принимаемые  со  смирением,
сладостны и прекрасны. Что есть страдание?.. Не уверен, что его  природу  мы
понимаем правильно.
     - Расскажите мне про вашу лозу,- попросил Адам. В чем ее секрет?
     Самюэл погладил сухую рогульку, привязанную к седлу.
     - В ней самой, я думаю, никакого секрета  нет,  она  лишь  орудие.-  Он
улыбнулся Адаму.- Может быть, тут другое. Может быть, это я знаю, где  вода,
как  говорится,  нутром   чую.   Есть   же   люди,   наделенные   необычными
способностями. Предположим, что некая  особенность  моей  натуры...  назовем
это, к примеру, сознанием собственной ничтожности или  глубоким  неверием  в
себя, заставляет меня творить чудеса и выявлять то, что  скрыто  от  других.
Вам понятно, о чем я?
     - Я должен поразмыслить.
     Лошади шагали, сами выбирая  дорогу;  головы  их  были  низко  опущены,
поводья свободно свисали полукружьями.
     - Останетесь у нас ночевать?- спросил Адам.
     - Вообще-то мог бы, но, думаю, не стоит. Я  не  предупредил  Лизу,  что
уеду с ночевкой. Не хочу, чтобы она волновалась.
     - Но она же знает, где вы.
     - Знает, конечно. И все-таки я вернусь домой.  Пусть  попозже,  это  не
суть важно. А вот поужинаю у вас  с  удовольствием.  Да,  кстати,  когда  вы
хотите, чтобы я взялся за колодцы?
     -  Сейчас...  то  есть,  как  только  сможете.  -  Вода,   знаете   ли,
удовольствие не из дешевых. Я буду брать с вас по пятьдесят центов за фут, а
возможно, и больше, если упремся в известняк  или  камень.  Так  что  работа
встанет вам в приличную сумму.
     - Деньги у меня есть. Мне нужны колодцы. Понимаете, мистер Гамильтон...
- Зовите меня  Самюэл,  так  будет  проще.  -  Понимаете,  Самюэл,  я  решил
превратить эту землю в сад. Ведь меня зовут Адам, не забывайте. Но мой  рай,
мой Эдем, еще даже не создан, так что об изгнании думать рано.
     - Превратить свою землю в сад, чтобы почувствовать себя в раю -  лучше,
пожалуй, и не сказать!- воскликнул Самюэл. Потом усмехнулся: - Ну и  где  же
будут расти плоды познания?
     - Яблони я сажать не буду. Зачем искушать судьбу?
     - А что по этому поводу говорит Ева? У  нее  ведь  есть  и  собственное
мнение, вы же помните. Все Евы страсть как любят яблоки.
     - Все, кроме моей.- Глаза у Адама сияли.- Такую Еву вы еще  не  видели.
Она с радостью одобрит любое мое решение. Никто и представить себе не может,
какая это чистая душа!
     - Вам досталось редкое сокровище. Даже не знаю, что  сравнить  с  таким
щедрым подарком небес.
     Они подъезжали к входу в лощину,  где  стоял  дом  Санчеса.  Вдали  уже
виднелись круглые кроны могучих виргинских дубов.
     - Подарок небес,- тихо повторил Адам.- Вам не понять.  Этого  никто  не
поймет. Вся моя жизнь была серой и унылой, мистер  Гамильтон...  Самюэл.  Не
то, чтобы я жил хуже других, но моя жизнь была...  никакой.  Даже  не  знаю,
почему я вам это рассказываю. - Может быть, потому что мне интересно. -  Моя
мать... она умерла, когда я был младенцем, я се не помню. Мачеха у меня была
женщина хорошая, но издерганная и больная. Отец был  суровый,  правильный...
возможно, он был даже великий человек.
     - Но любви к нему вы не питали?
     - Он вызывал у меня чувство, схожее с тем, что  испытываешь  в  церкви,
своего рода благоговение, смешанное с изрядной долей страха.
     Самюэл кивнул.
     - Понимаю. Некоторые любят, когда к  ним  так  относятся.-  Он  грустно
улыбнулся.- А вот меня такое никогда не привлекало.- Лиза  говорит,  в  этом
моя слабость.
     - Отец отдал меня в армию. Я воевал на западе, с индейцами.
     - Да, вы говорили. Но склад ума у вас не военный.
     - Я был плохим солдатом. Ох, кажется, я вам все про себя выложу!
     - Значит, вам это сейчас нужно. Без причины не бывает.
     - Необходимо, чтобы  солдат  сам  хотел  делать  все  то,  к  чему  нас
принуждали на войне... необходимо по меньшей мере испытывать  удовлетворение
от того, что ты делаешь. Я же не мог объяснить себе, почему я обязан убивать
людей, и я не мог понять те объяснения, которые нам предлагали.
     Несколько минут они ехали молча. Потом Адам снова заговорил;
     - Когда я расстался с армией, мне казалось, будто я выполз из  трясины,
будто я весь в грязи. И я долго бродяжил, прежде чем вернулся  домой,  в  то
место, которое я помнил, но не любил.
     - А ваш отец?
     - Он к тому времени умер, дом был для меня лишь пристанищем, где  можно
коротать время или работать  в  ожидании  смерти,  тоскливом,  как  ожида