дно.
     - Вырастить, конечно, можно. Только, когда соберешь урожай, чего с  ним
делать будешь?
     - Ну, а, к примеру, пшеница? В  Калифорнии  очень  даже  много  пшеницы
выращивают. - Всю твою пшеницу ржа поест,- сказал Карл.  -  Это  почему  же?
Знаешь, Карл, говорят, в Калифорнии все растет так быстро, что,  как  только
посеял, сразу отходи в сторону, а не то с ног собьет.
     - Тогда какого черта ты туда не едешь? Только скажи - я  твою  половину
фермы хоть сейчас откуплю.
     Адам промолчал, но на  следующее  утро,  причесываясь  перед  маленьким
зеркальцем, снова вернулся к этому разговору.
     - В Калифорнии не бывает зимы,- начал он.- Там круглый год, как весной.
     - А я зиму люблю,- сказал Карл.
     Адам подошел к плите.
     - Не злись.
     - Тогда не приставай. Тебе сколько яиц жарить? - Четыре.
     Карл положил семь яиц на край гревшейся плиты и, аккуратно накрыв  угли
мелкими щепками, развел сильный огонь. Потом поставил на  огонь  сковородку.
Пока он жарил бекон, настроение у него исправилось.
     - Не знаю, Адам, ты, может, не замечаешь, но у тебя  эта  Калифорния  с
языка не сходит. Ты что, всерьез хочешь туда ехать? Адам хмыкнул.
     - Я и сам пытаюсь понять, чего хочу,- сказал он. Даже не знаю. Это  как
с утра, когда проснешься.  Вставать  не  хочется,  но  и  в  постели  лежать
неохота.
     - Мне бы твои заботы,- буркнул Карл.
     - В армии меня каждый день будил этот чертов горн,- продолжал Адам.-  И
я поклялся, что если когда нибудь стану вольным человеком, буду каждое  утро
дрыхнуть до полудня. А здесь, на ферме, встаю даже на полчаса раньше, чем  в
армии. Объясни, Карл, за каким чертом Мы столько работаем?
     - С кровати хозяйство на ферме не ведут.- Карл помешал  вилкой  шипящие
кусочки бекона.
     - Ты сам подумай,- серьезно сказал Адам.- Ни у тебя, ни у меня  нет  ни
детей, ни девушки - о жене уж и не говорю. И если дальше пойдет так  же,  то
никогда не будет.  У  нас  и  времени-то  нет  жен  себе  подыскать.  А  мы,
понимаешь, затеяли прирезать к своей земле еще и участок Кларка, если в цене
сойдемся. Чего ради?
     - У Кларка участок каких мало. Добавить его к  нашей  земле,  и  у  нас
будет одна из лучших ферм во  всей  округе.  Постой-ка!  Ты  никак  жениться
надумал?
     - Нет. Я тебе о том и толкую. Пройдет еще пять-десять лет, будет у  нас
самая лучшая ферма в округе. А мы, два одиноких старых  пердуна,  будем  все
так же надрывать пуп. Потом один из  нас  помрет,  и  эта  прекрасная  ферма
останется уже не двум, а всего одному старому  пердуну,  а  потом  помрет  и
он...
     - Ты это к чему? - грозно спросил Карл.- С тобой ни минуты  покоя.  Всю
душу мне вымотал.. Что тебе неймется? А ну говори начистоту.
     - От такой жизни мне  никакой  радости.  По-крайней  мере  меньше,  чем
хотелось бы. Работаю как вол, непонятно для чего, хотя мог  бы  не  работать
совсем.
     - Не нравится, чего ж тогда не бросишь?- закричал Карл.
     - Чего же тогда здесь сидишь?! Никто тебя силой не  держит.  Желаешь  -
отправляйся хоть в Африку и спи себе там целый день в гамаке!
     - Не злись,- спокойно попросил Адам.- Я ведь сказал, это как с  утра...
И вставать не хочется, и лежать неохота. Я не хочу застревать  здесь,  но  и
уезжать тоже не хочу.
     - Всю душу вымотал,- повторил Карл.
     - Ты, Карл, лучше подумай хорошенько. Тебе здесь нравится?
     - Нравится.
     - И ты хочешь жить здесь всю жизнь?
     - Да.
     - Господи, до чего просто, мне бы так. Как  ты  считаешь,  что  это  со
мной?
     - Дурью  маешься,  тебе  баба  нужна.  Сходи  сегодня  в  салун,  мигом
вылечишься.
     - Может, и правда. Но от шлюх я большого  удовольствия  не  получаю.  -
Бабы, они  все  одинаковые.  А  глава  закроешь,  так  и  вовсе  разницы  не
чувствуешь. - У нас в полку  многие  заводили  себе  Постоянных  женщин,  из
индианок. У меня одно время тоже была. Карл повернулся и поглядел на него  с
интересом.
     - Если бы отец узнал, что  ты  с  индианкой  путался,  он  бы  в  гробу
перевернулся. Ну, и как тебе с ней было?
     - Очень неплохо. Она мне стирала, штопала, даже готовила иногда.
     - Я не про то. Как тебе с ней было... ну, сам знаешь?
     - Хорошо. Очень хорошо. Она была такая... нежная, что ли,  мягкая.  Ну,
вроде как ласковая... и нежная.
     - Это тебе повезло, а то ведь могла бы и прирезать, пока ты спал.
     - Она? Нет. Она ласковая была.
     - А чего это у тебя глаза такие  стали?  Сдается  мне,  у  тебя  с  той
индианкой серьезно было.
     - Да, наверно.
     - И куда же она потом подевалась?
     - От оспы умерла.
     - А другую ты себе не завел?
     Во взгляде Адама была боль.
     - Мы их сложили друг на друга,  как  дрова...  Их  там  больше  двухсот
человек было, руки-ноги во все стороны торчали. А сверху набросали  хворосту
и полили керосином.
     - Я слышал, они оспу не переносят.
     - Она для них - смерть,- сказал Адам.- У тебя сейчас бекон сгорит.
     Карл быстро повернулся к плите.
     - Просто будет поджаристый,- сказал он.- Я люблю, когда поджаристый. Он
выгреб бекон на тарелку, разбил яйца и вылил их в горячий  жир:  подпрыгнув,
они растеклись по сковородке, потом застыли в коричневых кружевных обводах и
зашкворчали.
     - У нас тут была одна учительница,-  сказал  Карл.  Хорошенькая,  ножки
крохотные. Все платья в Нью-Йорке себе покупала. Рыженькая... а ножки  -  ты
таких крохотных в жизни не видал! А еще она в хоре церковном пела. Все сразу
стали в церковь ходить. Прямо валом туда валили. Правда, давно это было.
     - Ты не тогда ли писал, что жениться собрался?
     Карл усмехнулся.
     - Вроде тогда. У нас в округе все парни тогда с  ума  посходили,  всем,
вишь, сразу жениться приспичило.
     - И куда же делась эта учительница?
     - Да знаешь,  как  бывает.  Здешние  женщины  из-за  нее  просто  покой
потеряли. Объединились между  собой.  И  быстренько  ее  отсюда  выперли.  Я
слышал, она даже белье шелковое носила. Очень была  такая  вся  благородная.
Школьный совет турнул  ее  еще  до  конца  учебного  года.  А  ножки-то  вот
такусенькие. Она любила их показывать - высунет из-под юбки,  по  щиколотку,
будто случайно... Да, она частенько их показывала.
     - Ты с ней хоть познакомился?- спросил Адам.
     - Нет, я только в церковь  ходил.  Еле  протискивался.  Такой  красивой
девушке в маленький городок нельзя. Только людей смущает. И разговоры всякие
идут.
     - А помнишь ту девушку, дочку Сэмюэлсов? Вот ведь была красавица! С ней
что?
     - Та же история. Разговоры пошли нехорошие. Она  уехала.  Я  слышал,  в
Филадельфии живет. Портнихой стала. Говорят, у нее одно платье сшить  десять
долларов
     - Все-таки надо бы нам отсюда уехать,- сказал Адам.
     - Опять про Калифорнию думаешь?
     - Угу.
     Карл вдруг взорвался:
     - Давай уходи отсюда! - закричал он.- Не нужен ты  мне  здесь!  Я  твою
долю у тебя откуплю, или продам,  или  не  знаю  чего!  Убирайся,  сукин  ты
сын!..- Он осекся.- Насчет сукина сына, это я, пожалуй, хватил. Но вообще ты
меня уже довел, черт тебя побери!
     - Я уйду,- сказал Адам.

3

     Через  три  месяца  Карл  получил  цветную  открытку  с  видом   гавани
Рио-де-Жанейро, а на обороте Адам нацарапал: "У вас там зима, а здесь  лето.
Почему бы тебе сюда не приехать?"
     Еще  через  полгода  он  получил  другую  открытку,  из  Буэнос-Айреса.
"Дорогой Карл! Ну и огромный же это город! Тут говорят  и  по-французски,  и
по-испански. Высылаю тебе книгу".
     Но никакой книги не пришло. Карл ждал всю  следующую  зиму  и  половину
весны.  Вместо  книги  на  ферму  прибыл  Адам.  Он  загорел  и   был   одет
по-иностранному.
     - Ну, как ты? - спросил Карл.
     - Отлично. Ты книгу получил?
     - Нет.
     - Куда же она, интересно, запропастилась? Там картинки были хорошие.
     - На ферме-то думаешь оставаться?
     - Пожалуй, да. Я расскажу тебе, в каких был краях.
     - И слушать не стану,- сказал Карл.
     - Господи, до чего ж ты злющий,- вздохнул  Адам.  -  Просто  я  наперед
знаю, как все будет. Год-другой ты  поживешь  здесь,  потом  на  тебя  опять
лихоманка найдет, а из-за тебя и я покой потеряю. Сперва будем друг на Друга
злиться, потом начнем сдерживаться, будем эдак вежливо разговаривать, только
это еще хуже. А потом оба опять на стенку полезем, и ты снова уедешь,  потом
опять вернешься - и все по новой.
     - Но ты хочешь, чтобы я остался? - спросил Адам, - Конечно, хочу. Когда
ты уезжаешь, я по тебе скучаю. Но ведь опять все будет, как раньше.
     Так  оно  и  случилось.   Сперва   они   какое-то   время   предавались
воспоминаниям детства, потом рассказывали Друг другу о том, что с ними было,
пока они не виделись, и, наконец, стали все чаще неловко  замолкать,  целыми
днями работали, непроронив ни слова, а потом начали то и  дело  выплескивать
свое раздражение. Время текло, не стесненное событиями, и  потому  казалось,
что оно тянется бесконечно долго. Как-то вечером Адам сказал
     - Знаешь, мне скоро будет тридцать семь. Полжизни прожито.
     - Ну вот, понеслось,- проворчал  Карл.-  Сейчас  скажешь,  что  попусту
тратишь лучшие годы. Послушай, Адам, может, не будем в этот раз ругаться?  -
Не понимаю.
     - Если  пойдет,  как  повелось,  мы  сперва  будем  три  четыре  недели
ссориться, а потом ты уедешь. Если тебе не сидится  на  месте,  давай  лучше
уезжай прямо сейчас, и обойдемся без скандалов.
     Адам засмеялся, и обстановка в комнате разрядилась.
     - У меня, оказывается, совсем не  глупый  брат,  сказал  он.-  Ты  дело
говоришь. Когда засвербит так, что невмоготу, я  сразу  уеду,  чтобы  мы  не
успели разругаться вдрызг.  Точно,  мне  эта  мысль  нравится...  А  ты  все
богатеешь, Карл, верно?
     - Богатею не богатею, а дела идут неплохо.
     - Может, это не ты купил в городе четыре дома и салун?
     - Может, и не я.
     - Я же знаю, что ты. Карл, ты из этой  фермы  сделал  конфетку,  второй
такой нет ни у кого. Почему бы нам не построить себе новый дом -  с  ванной,
водопроводом и с уборной? Мы же давно не бедняки. Да  что  там  не  бедняки!
Говорят, ты чуть ли не самый богатый фермер в округе!
     - Новый дом нам ни к чему,- резко сказал  Карл.  Катись  ты  со  своими
фантазиями!
     - Разве плохо иметь уборную в доме и не бегать во двор?
     - Меня твои фантазии не интересуют. Адам развеселился.
     - А может, я сам построю себе красивый  домик  прямо  возле  рощи.  Что
скажешь? Уж тогда-то мы не будем друг другу нервы портить.
     - Мне на моей земле второй дом не нужен.
     - Но земля-то наполовину моя.
     - Я твою половину откуплю.
     - А кто сказал, что я ее продам? У Карла сверкнули глаза.
     - Только построй себе дом - я его сожгу!
     - А ведь и правда сожжешь. Адам внезапно посерьезнел.- Да,  ты  можешь.
Что ты на меня так смотришь?
     - Я давно, знаешь ли, думаю,- медленно сказал Карл.-  И  давно  хочу  с
тобой поговорить. Ты, как я понимаю, уже и не помнишь. - О чем?
     - Небось забыл, как телеграмму послал и попросил сто долларов?
     - Еще как помню. Ты мне тогда, можно сказать, жизнь спас. А что такое?
     - Ты эти деньги так мне и не вернул.
     - Мне кажется, вернул.
     - Нет.
     Адам поглядел на старый  стол,  за  которым  когда-то  сидел  Сайрус  и
постукивал палкой по деревянной ноге. Поглядел на висевшую над столом старую
керосиновую лампу, из круглого раструба которой сеялся зыбкий желтый свет.
     - Завтра утром я тебе их верну,- медленно скаpал он.
     - Долго же ты раскачивался.
     - Да, Карл, верно. Я должен был бы  сам  вспомнить.-  Он  помолчал,  но
потом решил, что все скажет. Ты ведь не знаешь, зачем  мне  были  нужны  эти
деньги.
     - Я тебя об этом не спрашивал.
     - А сам я не говорил. Наверно, стыдно было. Я, понимаешь ли,  в  тюрьме
сидел. И слинял... в смысле, сбежал оттуда.
     У Карла от удивления открылся рот.
     - Ты что это такое говоришь?
     - Сейчас объясню. Я  бродяжил,  меня  за  бродяжничество  арестовали  и
отправили строить дорогу, в кандальную команду - вечером нам  всем  надевали
на ноги кандалы. Через шесть месяцев я вышел на волю и меня тут  же  забрали
снова. Они так всегда делают, иначе кто им будет дороги строить? А когда  до
конца второго срока оставалось три дня, я  сбежал.  Перебрался  в  Джорджию,
украл в одном магазинчике одежду и послал тебе телеграмму.
     - Я тебе не верю,- сказал Карл.- А впрочем, верю, Ты врать  не  привык.
Да, я тебе верю. Что же ты мне раньше не рассказал?
     - Может, потому что стыдно было. Но мне еще  больше  стыдно,  что  долг
тебе не вернул.
     - Да ну, черт с ними, с деньгами! Я  и  сам  не  знаю,  чего  я  о  них
вспомнил.
     - Нет-нет, что ты! Завтра же утром все тебе верну.
     - Это же кому сказать! Мой брат - беглый каторжник! - восхищался Карл.
     - Чего ты так обрадовался?
     - Наверно, это глупо, но я как будто даже горжусь. Мой  брат  -  беглый
каторжник! Слушай, Адам, ты мне только одно объясни: почему ты ждал почти до
конца срока и сбежал, когда тебе всего три дня осталось?
     Адам улыбнулся.
     - Тут несколько причин,- сказал он.- Во-первых,  я  боялся,  что,  если
отбуду срок целиком, меня потом опять заберут. И еще я прикинул,  что,  если
подожду, пока срок подойдет  к  концу,  никто  не  подумает,  что  я  бежать
собрался.
     - Толково,- согласился Карл.- Но ты сказал: несколько причин. Какая  же
еще?
     - Да, была еще одна причина, и верно самая  важная,  но  это  объяснить
труднее всего. Я считал, что должен отработать на государство шесть месяцев.
Раз уж вынесли такой приговор. И  мне  казалось,  что  жульничать  нехорошо.
Поэтому я обманул государство всего на три дня. Карл покатился со смеху.
     - Да у тебя ж мозги набекрень, шалопай ты этакий,- добродушно и ласково
сказал он.- Говоришь, ты еще ограбил какую-то лавку?
     - Я потом выслал владельцу деньги, возместил убыток,  плюс  еще  десять
процентов приплатил.
     Карл перегнулся через стол поближе к брату.
     - Адам, расскажи мне про кандальную команду.
     - Обязательно, Карл. Обязательно расскажу.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

     Узнав, что  Адам  побывал  в  тюрьме,  Карл  зауважал  его.  Он  теперь
относился к брату с тем теплым чувством, какое мы испытываем лишь  к  людям,
далеким от совершенства и, следовательно, не заслуживающим нашей  ненависти.
Адам отчасти пользовался этим обстоятельством. И продолжал искушать Карла.
     - Карл, а тебе не приходило в голову, что при таких  деньгах  мы  можем
позволить себе все, что хотим?
     - Ну и что же мы хотим?
     - Мы можем съездить в Европу, погулять по Парижу.
     - Что это?
     - Что?
     - Вроде кто-то на крыльце шебуршится.
     - Кошки, наверно.
     - Да, похоже. Они у меня дождутся, скоро открою на них охоту.
     - А еще, Карл, мы можем поехать в Египет, поглядеть на Сфинкса,
     - А еще можем никуда не ездить, жить, где живем,  и  тратить  деньги  с
пользой, И заодно можем не трепать сейчас языком, а идти  наконец  работать,
чтобы день зря не пропал. Ох, эти кошки, будь они неладны! - Карл  подскочил
к двери и распахнул ее настежь.- Брысь!
     Увидев, что брат замер и молча глядит на крыльцо, Адам подошел и  встал
рядом с Карлом.
     Бесформенное грязное существо  в  рваных,  вымазанных  глиной  тряпках,
извиваясь, пыталось вползти в дом. Тонкая голая рука неуверенно цеплялась за
ступеньки. Другая рука беспомощно висела. Лицо  -  корка  запекшейся  крови,
губы разбиты, глаза еле видны из-под  распухших  почерневших  век.  Лоб  был
рассечен открытой раной,  черная  кровь  струйками  затекала  под  спутанные
волосы.
     Адам сбежал с крыльца и, опустившись на колени, склонился над девушкой.
     - Помоги-ка,- сказал он.- Скорее, давай внесем  ее  в  дом.  Подымай...
осторожно, за эту руку не бери. Кажется, сломана.
     Когда они внесли ее в кухню, она потеряла сознание.
     - Уложи ее в мою постель!- распорядился Адам. И поезжай за доктором.
     - А может, запряжем телегу и отвезем ее?
     - Отвезем? Ее нельзя никуда везти. Ты что, сумасшедший?
     - Не знаю, кто из нас больше  сумасшедший.  Лучше  бы  сначала  головой
подумал.
     - Да чего тут еще думать, господи?
     - Двое мужчин... живут одни... и вдруг у них в доме такое.
     Адам оторопел.
     - Ты это серьезно?
     - Вполне серьезно. По-моему, лучше ее отсюда  увезти.  Через  два  часа
разговоры пойдут по всему округу. Ты разве  знаешь,  кто  она?  И  как  сюда
попала? И что с ней случилось? Слишком большой риск, Адам.
     - Если ты сейчас  же  не  поедешь  за  доктором,  я  поеду  сам,  а  ты
останешься дома,- холодно сказал Адам.
     - По-моему, ты делаешь глупость. Я, конечно, поеду, но предупреждаю, мы
еще настрадаемся.
     - Страдания я беру на себя,- сказал Адам.- А ты поезжай.
     Когда Карл уехал, Адам взял на кухне чайник и перелил  горячую  воду  в
таз. Потом отнес таз в спальню,  намочил  носовой  платок  и  стал  обмывать
девушке лицо. Она пришла в сознание, и голубые глаза <Так у автора.-  Ред.>,
блеснув, взглянули на Адама. Он мысленно перенесся  в  прошлое:  да,  та  же
комната, та же  кровать.  Мачеха  держала  в  руке  мокрую  тряпочку,  и  он
чувствовал, как боль жалит его скользящими укусами, когда вода просачивается
под запекшуюся на лице корку.  А  мачеха  все  время  что-то  повторяла.  Он
явственно слышал ее голос, но не мог вспомнить, что же она такое говорила.
     - Все будет хорошо,- сказал он девушке.- Мы  послали  за  доктором.  Он
сейчас приедет. Ее губы слабо шевельнулись.
     - Не надо разговаривать. Лежи спокойно.- Он осторожно протирал ей  лицо
платком и чувствовал, как в душе его поднимается теплая волна нежности.-  Ты
сможешь здесь  остаться.  Оставайся,  сколько  захочешь.  Я  буду  зa  тобой
ухаживать.- Он выжал платок, промокнул им  сбившиеся  волосы  и  откинул  их
назад с рассеченного лба.
     Он слышал свой голос будто со стороны, будто говорил кто-то другой.
     - Вот  так...  не  больно?  Глазоньки,  бедные...  ничего,  я  компресс
поставлю. Все будет хорошо. А на лбу-то какая рана... Боюсь, шрам останется.
Можешь сказать, как тебя зовут? Нет, не надо, не старайся говорить.  Времени
у нас много. Успеется. Слышишь,  колеса  скрипят?  Доктор  приехал.  Быстро,
правда?- Он подошел к двери и крикнул: Сюда, доктор. Она здесь.

2

     Покалечена она была сильно. Если бы в те времена  существовал  рентген,
доктор, вероятно, нашел бы у нее еще больше повреждений. Но и  без  рентгена
он обнаружил их достаточно. Левая рука и три ребра были  сломаны,  в  нижней
челюсти трещина. В черепе тоже была трещина, во рту с левой  стороны  выбито
несколько зубов. Кожа на голове была в разрывах и ссадинах, а  лоб  рассечен
до кости. Вот все, что доктор смог установить с  точностью.  Он  наложил  на
руку лубок, туго забинтовал  ребра  и  зашил  раны  на  голове.  Нагрел  над
спиртовкой стеклянную трубочку, согнул ее с  помощью  пинцета  под  углом  и
вставил в щель, оставшуюся на месте выбитого зуба, чтобы девушка могла  пить
и глотать жидкую пищу. Потом вколол больной дозу морфия, оставил на тумбочке
пузырек пилюль с опиумом и  надел  сюртук.  Когда  он  выходил  из  комнаты,
девушка уже спала.
     Пройдя в кухню, доктор сел за стол, и Карл  поставил  перед  ним  чашку
горячего кофе.
     - Так все же, что с ней случилось? - отхлебнув кофе, спросил доктор.
     - А мы почем знаем? - враждебно сказал Карл. Мы ее  нашли  на  крыльце.
Хотите, можете сходить на дорогу и посмотреть - там следы остались, где  она
ползла.
     - Кто она такая, знаешь?
     - Нет, конечно.
     - Ты бываешь в салуне, наверху... Она не из тех?
     - Я там давно не был. Да и сейчас все равно бы ее не узнал.
     Доктор повернулся к Адаму:
     - Ты ее раньше не видел?
     Адам медленно покачал головой.
     - Слушайте, а чего это вы вынюхиваете?