нею  не  способствуют
этому,  ибо именно подобное занятие и  отравило сознание нашего юного друга,
одновременно подточив  и  физические его  силы.  Если  же  верно,  что  репа
смягчает страсти, не будете ли Вы так любезны и не сообщите ли, в каком виде
ее  следует принимать?  Должен далее заметить,  что  Вы  утверждаете,  будто
"необходимо указать причины", а между тем сами их не указываете.
     Совершенно неосновательно Вы, по-видимому, приписываете мне корыстные -
чтобы не сказать больше -  мотивы в этом деле.  Уверяю Вас, дорогой сэр, что
если Вам и показалось, что я "пристаю к вдове", то это чистое недоразумение,
которое,  я  надеюсь,  мне  удастся аннулировать в  Ваших глазах.  Я  никоим
образом не  повинен в  той роли,  которую мне приходится сейчас играть.  Она
сама просила меня написать Вам.  Я не думал приставать к ней, я, если хотите
знать,  почти и незнаком с ней. Да и вообще не имею обыкновения приставать к
людям.  Стремлюсь жить себе скромненько,  по возможности праведно, никому не
причинять вреда,  и никогда не позволил бы себе,  например, намеков на чужой
счет.  Что "до ее мужа и его имущества", у меня хватает своего имущества, во
всяком случае обойдусь без чужого,  - не в моих правилах вынюхивать, где чье
имущество "аннулировано". Однако неужели Вам не ясно, что, поскольку женщина
эта -  вдова,  у нее не может быть никакого "мужа"?  Он умер или,  во всяком
случае,  прикинулся мертвым  на  своих  похоронах.  Поэтому  никакие "грязь,
купанье и  т.д.  и  т.д."  не "выбьют из него дури" -  если быть покойником,
по-Вашему,  "дурь".  Заключительное же  Ваше  замечание столь же  невежливо,
сколь несправедливо;  и если верить слухам, сэр, Вы могли бы применить его к
себе с большим успехом и основанием.
                                                 Искренне Ваш
                                                              Саймон Эриксон

     Прошло несколько дней,  и мистер Грили сделал то,  что ему следовало бы
сделать с самого начала. Тогда все эти неприятности, недоразумения, недуги -
как душевные,  так и  физические -  не  имели бы  места.  Короче говоря,  он
прислал копию,  или,  вернее,  перевод со  своего первого письма,  сделанный
рукой   секретаря,   чей   почерк  оказался  вполне  вразумительным.   Тайна
рассеялась, и я убедился, что все это время имел дело с человеком прекрасной
души.  Повторяю вам окончательный текст письма, в новом, усовершенствованном
его разночтении:

     (Перевод)
     Картофель иногда  удается  культивировать как  ползучее растение;  репа
сохраняет пассивность;  причины указывать незачем.  Сообщите вдове,  что все
усилия  ее  сына  напрасны.  Впрочем,  с  помощью правильной диеты,  морских
купаний и  т.д.  и  т.д.  возможно исцелить его от  этого вздора.  Итак,  не
волнуйтесь.
                                              Ваш покорный слуга
                                                                 Хорэс Грили

     Увы,  джентльмены,  было уже поздно.  Да. Преступная халатность сделала
свое дело -  юного Бизли не  стало.  Душа его  отлетела туда,  где не  царит
тревога,   где  все  желания  исполняются,  все  цели  достигаются.  Беднягу
похоронили, вложив ему по репе в каждую руку.
     Так заключил свой рассказ Эриксон,  после чего он снова впал в  обычное
свое  состояние,  принялся трясти головой,  бормотать что-то  себе под  нос,
позабыв  об  окружающем  мире...   Все  стали  расходиться,  оставив  его  в
одиночестве...  Отчего же он все-таки сошел с ума,  так никто и не сказал. Я
как-то растерялся и позабыл спросить.


ГЛАВА XXX

     Бухта Кеалакекуа.  -  Смерть капитана Кука.  -  Памятник Куку. - Как он
сделан. - На шхуне.

     В  четыре  часа  пополудни  мы  завершали  наше  приятное  путешествие,
спускаясь к морю по унылому и пустынному склону горы, образованной застывшей
лавой.  Лава эта накопилась за  много веков.  Огненные потоки один за другим
скатывались по  склонам гор,  поднимая остров все  выше  и  выше над  морем.
Ноздреватая лава полна пещер. Копать колодцы в этой почве бессмысленно: вода
бы в ней не удержалась,  -  не говоря уже о том,  что и воды в ней не найти.
Таким образом, плантаторы здесь целиком зависят от цистерн.
     Последнее извержение лавы происходило так  давно,  что живых свидетелей
его не встретишь и  среди стариков.  В одном месте лава хлынула на кокосовую
рощу и выжгла ее всю; там, где проходили стволы деревьев, в лаве сохранились
цилиндрические отверстия,  стенки их хранят следы отпечатков древесной коры;
на местах, где в огненный ручей попадали деревья, в лаве запечатлелся точный
оттиск каждого сучка,  веточки, листа, даже самих плодов, - словно для того,
чтобы грядущий охотник до курьезов природы мог впоследствии любоваться этими
оттисками.
     Надо полагать,  что во  время извержения и  тут стояли часовые,  но,  в
отличие от римлян,  охранявших Геркуланум и Помпею, канаки не оставили своих
отпечатков в лаве.  Жаль,  конечно - подобные оттиски весьма любопытны, - да
что делать -  на нет суда нет!  Они,  верно,  ушли со своего поста. Не стали
ждать.  Каждому -  свое,  впрочем.  Поведение римлян  свидетельствует об  их
храбрости, зато канаки проявили больше здравого смысла.
     Вскоре  показалась бухта,  история  которой  известна  школьникам всего
мира,  -  бухта Кеалакекуа, где капитан Кук, знаменитый мореплаватель, почти
сто  лет тому назад был убит туземцами.  Заходящее солнце пылало над бухтой,
шел летний дождь, и две великолепные радуги перекинулись с одного края ее на
другой. Два всадника оторвались от нашей группы и ехали впереди, в некотором
отдалении от  остальных.  Вдруг на  одном из  них на  какой-то  короткий миг
засияла божественным светом одежда -  он въехал в  радугу!  Зачем у капитана
Кука,  когда он  сделал свое великое открытие,  не хватило вкуса назвать эту
землю  Островами  Радуги?  Очаровательное зрелище,  которое  мы  только  что
видели, попадается тут на каждом шагу. Это явление обычно для всех островов.
Его  можно  видеть каждый день,  а  подчас и  ночью,  причем это  совершенно
непохоже на нашу серебристую дугу,  раз в сто лет появляющуюся в Соединенных
Штатах в  лунную ночь,  -  здесь радуга является во всем великолепии ярких и
прекрасных тонов,  как подобает детищу солнца и дождя.  Совсем недавно я сам
наблюдал ночную  радугу.  Кусочки  радуги,  похожие на  разноцветные витражи
соборов,  - то, что моряки называют "дождевыми собаками", - часто проплывают
по небесам в здешних широтах.
     Бухта  Кеалакекуа  представляет собой  завиточек,  подобный  последнему
завитку раковины.  Она довольно глубоко врезается в  берег,  и расстояние от
одного берега ее  до другого кажется не больше мили.  По одну сторону бухты,
на том ее берегу,  где было совершено убийство,  -  небольшой плоский клочок
земли, на котором высится кокосовая роща и стоит несколько полуразвалившихся
домиков; крутая стена лавы - в тысячу футов высотой в своей высшей точке и в
триста или четыреста в  низшей -  спускается с  горы и  служит границей этой
равнины.  Своим названием -  Кеалакекуа - бухта обязана именно этой стене. В
переводе это слово означает: "дорога богов". Туземцы говорят (и, несмотря на
свое христианское воспитание, до сих пор верят в это), что великий бог Лоно,
который некогда жил на склоне горы,  всегда пользовался этой дорогой,  когда
срочные  дела,  связанные  с  работой  небесной  канцелярии,  требовали  его
присутствия на берегу.
     Меж тем как багряное солнце смотрело на  спокойный океан сквозь высокие
гладкие стволы кокосовых пальм,  словно краснорожий пьянчужка, выглядывающий
из-за решетки городской тюрьмы, я подошел к воде и стал на плоскую скалу, на
которой стоял  в  последний раз  капитан Кук,  когда роковой удар  лишил его
жизни. Я пытался представить себе мысленно, как обреченный капитан отбивался
от  яростной толпы дикарей,  как матросы на  судне,  собравшись у  борта,  в
тревоге и  растерянности смотрели на берег,  и...  и не мог представить себе
всего этого.
     Начало темнеть,  лил дождь,  и мы видели,  как вдали беспомощно застрял
наш  "Бумеранг" с  повисшими парусами.  Удалившись под сень маленькой унылой
коробки - склада, я уселся покурить и подумать, мысленно подгоняя "Бумеранг"
к  берегу,  -  за  последние десять часов мы  почти ничего не ели и  жестоко
проголодались.  Простое,  неприкрашенное изложение  фактов  лишает  убийство
капитана Кука  какого бы  то  ни  было романтического ореола и  подсказывает
приговор:   справедливое  возмездие.  На  всех  островах  население  радушно
приветствовало Кука  и  щедро снабжало его  суда  всевозможной провизией.  В
ответ на  их любезность он оскорблял их и  всячески помыкал ими.  Обнаружив,
что его принимают за давно исчезнувшего и всеми оплакиваемого бога Лоно,  он
поддерживал в  туземцах это заблуждение ради неограниченной власти,  которой
он  таким образом у  них пользовался.  И  вот,  во время знаменитого мятежа,
вспыхнувшего  на   этом  месте,   когда  он   с   товарищами  стоял  посреди
пятнадцатитысячной толпы озверевших дикарей, кто-то из них его поранил, и он
выдал свое земное происхождение,  испустив стон.  Тем самым он произнес свой
смертный приговор.  В ту же минуту поднялся крик:  "Он стонет! Он - не бог!"
Толпа бросилась на него и расправилась с ним.
     Мясо  его  тут  же  счистили с  костей  и  сожгли (кроме девяти фунтов,
посланных на корабль).  Сердце подвесили под потолком одной туземной хижины.
Трое детей обнаружили его там,  приняли за  собачье и  съели.  Один из  этих
"сердцеедов" дожил до  глубокой старости и  умер в  Гонолулу всего несколько
лет   назад.   Офицеры  капитана  Кука  подобрали  несколько  костей  своего
начальника и предали его морю.
     Особенно осуждать туземцев за убийство Кука не следует.  Они относились
к нему хорошо. В ответ он обижал их. И сам он и его матросы не раз поднимали
руку на  туземцев и  успели убить по  крайней мере троих из них,  прежде чем
туземцы надумали отплатить им той же монетой.
     На берегу мы обнаружили "памятник Куку" - пень кокосовой пальмы, четыре
фута в  вышину и  примерно один фут в  диаметре.  Он был обложен валунами из
лавы -  они поддерживали памятник,  который был весь, сверху донизу, обвешан
грубыми,  потемневшими щитами из меди -  той самой меди, какой обшивают киль
корабля.  На щитах были нацарапаны -  по всей видимости,  гвоздем - какие-то
каракули.  Работа чрезвычайно грубая.  В большей части надписей сообщалось о
посещениях памятника  различными офицерами  английского флота,  в  одной  же
значилось:

                           Возле этого места пал
                             КАПИТАН ДЖЕМС КУК
                         Выдающийся Мореплаватель,
                           Открывший Эти Острова
                                в году 1778.

     Когда убили Кука,  его  помощник,  находившийся в  это время на  судне,
открыл огонь по толпе туземцев,  кишащей на берегу. Одно ядро попало в ствол
этого дерева, и таким образом получился сей монументальный пень. В сумерках,
под дождем,  он показался нам унылым и одиноким. Как-никак, это единственный
памятник капитану Куку.  Правда,  спускаясь с  горы,  мы набрели на какой-то
довольно обширный участок,  огороженный глыбами  лавы  и  похожий на  свиной
загон,  -  на этом месте мясо капитана Кука было снято с  костей и  сожжено.
Вряд ли,  впрочем, можно это считать памятником, так как туземцы воздвигнули
его не столько в  честь знаменитого мореплавателя,  сколько для того,  чтобы
зажарить его мясо.  Род мемориальной доски был прикреплен к  высокому шесту.
Некогда  на  ней  была  надпись,  повествующая  о  памятном  событии,  здесь
происшедшем.  Но солнце и ветер давно уже так обработали надпись, что теперь
ни слова нельзя было разобрать.
     Около  полуночи поднялся хороший бриз;  наша  шхуна  вошла  в  бухту  и
бросила якорь.  К  берегу за нами подъехала шлюпка,  а через несколько минут
туч и дождя как не бывало. Луна озаряла своим спокойным сиянием сушу и море,
а  мы  легли на  палубу и  уснули.  Это был здоровый сон,  полный счастливых
сновидений, какие выпадают лишь на долю усталых и невинных людей.


ГЛАВА XXXI

     Молодые канаки  в  Новой  Англии.  -  Храм,  выстроенный призраками.  -
Купальщицы.  -  Я в роли сторожа.  -  Женщины и виски.  - Священная война. -
Миссионеры прибыли.

     Утром, овеваемые ветерком, мы вышли на берег и посетили развалины храма
последнего гавайского бога, Лоно. Верховный повар этого храма - жрец, в чьем
ведении находился храм  и  который жарил  человеческие жертвы,  -  доводился
родным дядей Обоокии, который работал одно время под его началом. Обоокиа же
был  тот  самый  молодой  и   способный  туземец,   которого  некий  капитан
китобойного судна увез вместе с  тремя его соотечественниками в Новую Англию
во времена Камехамехи.  Эти-то юноши и привлекли внимание религиозных кругов
к  их  родине.   В  результате  туда  были  направлены  миссионеры.  Обоокиа
прославился еще тем,  что сел на церковную паперть и заплакал при мысли, что
у  его соотечественников нет библии.  Инцидент этот описан весьма подробно в
прелестных книжечках,  издаваемых для учеников воскресных школ, и описан так
трогательно,  так  нежно,  что я  сам,  в  бытность свою учеником воскресной
школы,  проливал над ним слезы.  Плакал я тогда,  впрочем, так, из принципа,
ибо я мало что соображал в те времена вообще.  В частности, я не мог понять,
зачем народам Сандвичевых островов убиваться оттого,  что у  них нет библии,
когда они даже не знают о существовании ее.
     Обоокиа был обращен в христианскую веру и обучен грамоте. Он должен был
возвратиться на родину вместе с  первой партией миссионеров,  но не дожил до
этого часа. Зато юноши, привезенные одновременно с ним, вернулись, и двое из
них ревностно служили вере в качестве священников.  Третий же, Уильям Кануи,
впоследствии  на  некоторое  время  сбился  с   пути.   Когда  в  Калифорнии
разразилась золотая  лихорадка,  он  двинулся  туда  и  сделался старателем,
несмотря на  свои  пятьдесят лет.  Он  достиг  неплохих результатов на  этом
поприще,  но крах "Пейдж,  Бекон и Кo" облегчил его на шесть тысяч долларов,
так что на  старости лет он  оказался банкротом.  После этого он снова понес
слово божие в мир и до самой смерти своей служил священником в Гонолулу, где
и умер в 1864 году.
     Прилегающий к храму участок -  широкая полоса,  идущая от самого моря и
до  вершины  горы,  -  считался в  древности владением бога  Лоно.  Туземцу,
случись ему ступить кощунственной ногой на священную эту почву,  пришлось бы
тотчас составить завещание,  ибо  песенка его  была бы  спета.  Участок этот
можно было объезжать водой, проходить по нему строго воспрещалось. Там и сям
на  участке  были  разбросаны храмы  и  торчали грубые,  аляповатые идолы  -
обтесанные деревянные чурбаны.  Был там и специальный храм, в котором молили
о дожде. С мудрой предусмотрительностью его поместили почти на самой вершине
горы,  так что если бы вы молились о дожде двадцать четыре раза на дню, ваши
мольбы были бы услышаны каждый раз.  Пока вы дошли бы до слова "аминь",  вам
пришлось бы уже раскрыть зонт.
     Неподалеку находился еще огромный храм,  воздвигнутый за  одну ночь,  в
бурю, грозу и дождь, призрачными руками мертвецов! Если верить преданию, при
зловещем свете молнии можно было  увидеть бесшумную толпу призраков.  Высоко
по склону горы, в глухую полночь, творили они свое диковинное дело - сновали
вверх  и  вниз,  держа  огромные обломки лавы  своими  бесплотными пальцами,
появляясь с бледным светом зарницы и с нею же исчезая во мраке. Говорят, что
туземцы по  сей день взирают на мрачное это строение со священным трепетом и
избегают проходить мимо него по ночам.
     В  полдень я  набрел на группу молодых и  обнаженных дам,  купавшихся в
море,  и уселся на берегу -  сторожить их вещи.  Я умолял купальщиц выйти из
воды:  начинался прилив,  и  мне  казалось,  что они рискуют жизнью.  Они же
бесстрашно продолжали свои игры.  Плавали и  ныряли они  в  совершенстве,  и
видно было,  что  купание составляет для них высшее блаженство.  Они плавали
взапуски,  брызгались,  окунали и перевертывали друг дружку в воде, и воздух
звенел от их смеха.  Говорят,  что ребенок,  родившийся на островах,  первым
делом обучается плавать.  Искусство ходить,  как второстепенное, постигается
позднее.   Рассказывают  всевозможные  случаи,  когда  туземец  или  туземка
приплывали на  берег с  какого-нибудь судна,  находящегося за  много миль  в
море.  При этом называют такие цифры,  что я  не только ручаться за них,  но
даже и приводить их не смею.  Рассказывают также об одном туземце,  который,
нырнув на тридцать или сорок футов в глубину, вынырнул оттуда с наковальней!
Если память мне не изменяет,  наковальню он впоследствии проглотил.  На этом
обстоятельстве, я, впрочем, не настаиваю.
     Я  уже говорил тут о боге Лоно.  Остается добавить к сказанному еще два
слова.
     Кумиром,  представлявшим для туземцев этого бога, служил тонкий гладкий
шест  в  двенадцать  футов  высотой.   Существует  предание,   что  это  был
излюбленный бог жителей острова Гавайи,  что был он первоначально их царем и
за  великие  заслуги  его  произвели в  боги,  -  совсем  как  наша  система
награждения героев, с той лишь разницей, что у нас его, вероятно, сделали бы
не богом, а почтмейстером. Как-то под горячую руку он убил свою жену, богиню
по  имени  Каикилани  Аиии.  Раскаяние и  угрызения совести  довели  его  до
безумия; и предание рисует нам небывалую картину бога-бродяги: в безысходной
тоске слонялся он  с  места на  место,  вступая в  кулачный бой и  борьбу со
всяким,  кто попадался ему на пути.  Как и  следовало ожидать,  занятие это,
едва  только оно  утеряло прелесть новизны,  приелось богу,  ибо  само собой
разумеется,  что,  когда столь мощное божество клало хилого смертного на обе
лопатки,  последний  уже  не  вставал.  Поэтому  Лоно  учредил  нечто  вроде
олимпийских игр в  свою честь,  назвав их "макахики",  а  сам отплыл в чужие
края на треугольном плоту,  пообещав когда-нибудь вернуться. С тех пор никто
никогда не  видел Лоно.  Скорее всего,  плот его захлестнуло волной.  Однако
народ продолжал его ждать -  и  потому-то с  такой легкостью принял капитана
Кука за воскресшего своего бога.
     Кое-кто из  стариков туземцев до  самой своей смерти продолжал верить в
то,  что Кук был богом Лоно;  большинство же  не  верило,  ибо не допускало,
чтобы бог мог умереть.
     На  расстоянии какой-нибудь мили от бухты Кеалакекуа находится еще одна
достопримечательность -  место,  где произошла последняя битва за  языческих
кумиров.  Мы  не  преминули посетить его и,  как большинство людей,  которые
ходят   смотреть  на   подобные  памятники  старины   без   соответствующего
настроения, ровно ничего не вынесли из этой экскурсии.
     В  то время как первые миссионеры еще только огибали мыс Горн,  туземцы
вдруг отказались от  языческих обычаев,  царивших на острове с  незапамятных
времен.  Старый Камехамеха I умер.  Его сын и наследник Лихолихо,  бонвиван,
гуляка   и   пьянчужка,   ненавидел  строгости,   налагаемые  древним  табу.
Вдовствующая королева Каахуману,  помогавшая ему  править  народом,  женщина
гордая и  независимая,  ненавидела табу,  лишавшее ее  пол каких-либо прав и
низводившее женщину до  положения бессловесных животных.  С  этого началось.
Лихолихо стал  задумываться о  том,  чтобы  положить конец  древнему обычаю.
Каахуману,  не  задумываясь,  подстрекала его к  этому.  Остальное довершило
виски.  Это был,  вероятно, первый случай в истории, когда виски разительным
образом послужило на пользу цивилизации. Лихолихо прибыл в Каилуа на великий
пир.  Он был пьян,  как сапожник. Бестрепетная королева раздула его хмельную
храбрость до степени отчаянной отваги, и Лихолихо на глазах изумленной толпы
соотечественников решительно выступил вперед и