ы имеется золотая жила,  и  я  могу в  любую минуту
показать ее.  Смех душил меня. Трудно было устоять перед соблазном сразу все
выпалить; но я устоял. Я решил сообщить радостную весть постепенно, каплю за
каплей,  сохраняя полное  спокойствие и  следя  за  произведенным эффектом с
безмятежностью летнего утра. Я спросил:
     - Где вы были?
     - Ходили на разведку.
     - Что вы нашли?
     - Ничего.
     - Ничего? А каково ваше мнение о здешних местах?
     - Пока  трудно  сказать,   -  ответил  старик  Баллу.  Он  был  опытный
золотоискатель, да и на серебряных приисках немало поработал.
     - Все-таки какое-то мнение вы себе, верно, составили?
     - Да,  кое-какое составил.  Места неплохие,  но перехваленные. Впрочем,
содержание серебра на  семь тысяч долларов -  это  вообще редкость.  Руда на
"Шебе",  может,  и очень богатая,  но ведь она не наша.  А кроме того, в ней
столько примесей малоценных металлов,  что никакой наукой ее не обработаешь.
С голоду мы здесь не помрем, но и не разбогатеем.
     - Значит, вы считаете, что особенно надеяться не на что?
     - Вот именно.
     - Так не лучше ли уехать обратно?
     - Нет, зачем же? Мы сначала еще поищем.
     - Ну, допустим, что - разумеется, это только предположение, - допустим,
вы  нашли  бы  пласт,  который давал бы,  скажем,  сто  пятьдесят долларов с
тонны... Это бы вас устроило?
     - Еще бы! - хором ответили все.
     - Или  допустим -  опять-таки это только предположение -  допустим,  вы
нашли бы пласт,  который давал бы две тысячи долларов с тонны...  Это бы вас
устроило?
     - Послушай,   что   ты   хочешь  сказать?   Куда  ты   гнешь?   Что  за
таинственность?
     - Успокойтесь.  Ничего я не хочу сказать.  Вы отлично знаете, что здесь
нет богатых месторождений.  Ну,  конечно, знаете. Вы ведь опытные люди и уже
успели осмотреться.  Всякий сведущий человек может это понять. Но допустим -
просто так,  для разговора,  -  допустим,  кто-нибудь сказал бы вам, что две
тысячи долларов на тонну -  это чепуха, безделица... понимаете, безделица...
и что вот тут,  рукой подать -  груды чистого золота и чистого серебра... Да
что груды.  Моря,  океаны...  В двадцать четыре часа вы все будете богатыми.
Ну, что вы скажете?
     - Скажу,  что это чушь! - воскликнул старик Баллу, не скрывая, впрочем,
своего волнения.
     - Джентльмены, - сказал я, - я ничего не утверждаю. Я, конечно, не могу
похвалиться ни  опытом,  ни  знаниями,  но я  только прошу вас взглянуть,  к
примеру, вот на это и сказать мне ваше мнение! - И с этими словами я выложил
перед ними свои сокровища.
     Все  кинулись  к   ним,   все  склонились  над  ними  в  тусклом  свете
единственной свечи. Потом Баллу сказал:
     - Мое  мнение?  По-моему,  это всего лишь осколки гранита и  никудышная
слюда, которая и десяти центов за акр не стоит!
     Так  развеялись мои мечты.  Так растаяло мое богатство.  Так рухнул мой
воздушный замок, повергнув меня в бездну отчаяния и скорби.
     Немного погодя я  философически заметил,  что  не  все то  золото,  что
блестит.
     Старый кузнец посоветовал мне не останавливаться на этом,  а  пополнить
мою сокровищницу знаний той истиной,  что все, что блестит, не золото. Так я
запомнил раз и навсегда, что золото от природы вещество тусклое и невзрачное
и  только  неблагородные металлы вызывают восхищение невежд  своим  мишурным
блеском.  Однако, как и все смертные, я упорно пренебрегаю золотыми людьми и
превозношу  людей  слюдяных.   Выше  этого  заурядный  человек  не  в  силах
подняться.


ГЛАВА XXIX

     Разведка.  - Наконец-то серебряная жила. - Мы добываем богатство кайлом
и буром. - Тяжелый труд. - Миллионные заявки. - Каменистый край.

     Что такое на  самом деле поиски серебра,  мы узнали очень скоро.  Баллу
повел нас на  разведку.  Мы карабкались по горным склонам,  увязая в  снегу,
рыскали среди кустов и  камней до полного изнеможения,  но не нашли ничего -
ни серебра,  ни золота. И так изо дня в день. Время от времени мы натыкались
на углубления,  пробитые в склоне горы и,  по-видимому,  брошенные, а иногда
около ямы  еще  возились один или  два молчаливых старателя.  Но  серебра не
было. Какие-то люди вырыли эти ямы, чтобы проложить штольню на глубине сотни
футов   в   надежде  когда-нибудь  открыть  потаенный  сереброносный  пласт.
Когда-нибудь!  Как это долго,  скучно и  нудно!  День за  днем мы  маялись -
лазали,  карабкались,  рыскали,  и  всем  нам,  кроме  старика  Баллу,  этот
бесполезный и  тяжелый труд порядком опротивел.  И  вот однажды мы очутились
под нависшим выступом скалы,  уходящей высоко в  небо.  Баллу отбил молотком
несколько кусков  породы и  принялся тщательно разглядывать их  в  маленькую
лупу,  потом бросил и  отбил другие;  он сказал,  что это кварц,  а  кварц -
именно та порода,  которая содержит серебро.  "Содержит"!  А я-то думал, что
серебро,  вроде облицовки,  будет плотным слоем покрывать поверхность! Баллу
еще долго отбивал кусочки от скалы,  вертел их в  руках,  облизывал языком и
рассматривал в лупу. И вдруг он воскликнул:
     - Есть!
     Мы все всполошились. Порода в тех местах, где Баллу поработал молотком,
была белая и  чистая,  и  поперек нее  вилась тоненькая голубая полоска.  Он
сказал,  что в этой полосе есть серебро, смешанное с малоценными металлами -
свинцом,  сурьмой и  всякой дребеденью,  а кое-где даже вкраплено золото.  С
величайшим  трудом  мы  разглядели несколько  крохотных  желтых  пятнышек  и
подсчитали,  что  если набрать такой породы две -  три тонны,  то,  пожалуй,
получится один золотой доллар.  Мы  повесили нос,  но  Баллу сказал,  что на
свете бывают жилы и  похуже этой.  Он выбрал образец,  который назвал "самым
богатым",  и  сказал,  что  проба при  помощи плавки установит его ценность.
Потом мы окрестили наш прииск "Повелитель гор" (скромность в выборе названий
редко  отличает золотоискателей),  и  Баллу прикрепил к  нему  нижеследующую
заявку,  сняв  с  нее  копию,  которую  нужно  было  предъявить в  городское
приисковое управление для регистрации:

ЗАЯВКА

     Мы,  нижеподписавшиеся,  делаем заявку на отвод трех участков по триста
футов (кроме участка за  открытие месторождения) на  сереброносной кварцевой
залежи,  или  жиле,  к  северу и  к  югу от  места,  обозначенного настоящей
заявкой,  включая все падения, а равно возвышения, ответвления, отклонения и
изменения пласта,  как и  пятьдесят футов с каждой стороны -  для разработки
такового.

     Мы приложили руку к этой заявке и пытались внушить себе,  что приобрели
богатство.  Но,  обсудив это дело со  стариком Баллу,  мы  впали в  уныние и
расстройство.  Он объяснил нам,  что покамест мы видели только поверхностный
слой кварцевой руды,  а  сама залежь,  именуемая "Повелитель гор",  уходит в
глубь земли на  сотни и  сотни футов;  толщина ее  -  около двадцати футов -
почти не  меняется на  всем  протяжении,  и  руда  сохраняет свои  свойства,
отличающие ее от породы,  в  которую она заключена,  как бы глубоко пласт ни
уходил в  недра земли и  как бы далеко он ни тянулся по горам и долинам.  Он
может уходить в глубину хоть на милю,  а в длину иметь до десяти миль -  это
никому не известно,  и всюду,  где бы ни рыть,  на земле или под землей,  мы
будем находить в  руде  серебро и  золото,  но  ничего не  найдем в  породе,
окружающей ее.  И  еще Баллу сказал,  что самое богатство под землей,  и чем
глубже залегает пласт,  тем он  богаче.  Поэтому мы должны либо вырыть шахту
глубиной,  скажем, в сто футов, либо спуститься в долину и проложить штольню
в склоне горы, - только так можно добраться до скрытых сокровищ. Ясно, что и
то и другое потребует месяцев тяжелого труда,  ибо за день мы могли в лучшем
случае пробить пять или шесть футов.  Но и это еще не все. Баллу сказал, что
после того,  как мы добудем руду,  ее надо погрузить в  фуры и  доставить на
отдаленную фабрику;  там ее раздробят и  путем длительного и  дорогостоящего
процесса извлекут из нее серебро. Вечность отделяла нас от богатства.
     Однако  мы  взялись за  работу.  Решили  прорыть шахту.  Целую  неделю,
вооружившись кайлами,  бурами,  клиньями,  ломами,  заступами,  жестянками с
порохом и  мотками шнура,  мы  влезали на  гору  и  трудились не  жалея сил.
Сначала дело у нас спорилось, потому что поверхностный слой состоял из мелко
раскрошенной породы,  и мы,  взломав его кайлами,  отваливали заступами.  Но
вскоре пошел сплошной камень,  и  мы пустили в  ход ломы и  клинья.  Потом и
этого оказалось недостаточно,  и  мы  прибегли к  пороху.  Вот уж  противная
работа! Один из нас держал железный бур, а другой бил по нему восьмифунтовой
кувалдой,  точно  вколачивая огромный гвоздь.  Часа  за  полтора бур  уходил
вглубь на два - три фута, образуя дыру диаметром в несколько дюймов. Туда мы
насыпали порох,  вкладывали пол-ярда шнура,  плотно заваливали его  песком и
гравием,  потом поджигали шнур и удирали. Раздавался взрыв, камни взлетали в
воздух, дым подымался к небу. После этого мы возвращались обратно и находили
выброшенными на поверхность фунтов десять твердого,  неподатливого кварца. И
все.   С  меня  хватило  одной  недели.  Я  отступился.  Клаггет  и  Олифант
последовали моему примеру.  В  нашей шахте было  не  больше двенадцати футов
глубины.  Мы  решили,  что  это не  годится и  нам нужна штольня.  Итак,  мы
спустились в  долину и  проработали там  неделю;  к  концу ее  мы  проложили
штольню  такой  глубины,  что  в  ней  свободно могла  поместиться бочка,  и
рассудили,  что этак футов через девятьсот мы  доберемся до  жилы.  Я  опять
отступился,  а остальные продержались еще один день.  Мы решили, что штольня
тоже не годится,  а нам нужна уже разработанная залежь.  Но таковой здесь не
было.
     Мы на время забросили "Повелителя гор". Между тем народу все прибывало,
округ Гумбольдт,  словно магнит,  притягивал старателей. Мы тоже не избежали
заразы и  лезли из  кожи вон,  чтобы захватить как можно больше "футов".  Мы
ходили  в  разведку,   открывали  новые  месторождения,  прикрепляли  к  ним
широковещательные заявки и  давали им  пышные наименования.  Мы  меняли свои
участки и участки других владельцев.  Вскоре мы уже были совладельцами таких
приисков,   как  "Серый  орел",   "Колумбиана",  "Филиал  монетного  двора",
"Мария-Джейн",   "Вселенная",   "Умри,   но  добудь",   "Самсон  и  Далила",
"Сокровищница",  "Голконда",  "Султанша",  "Бумеранг", "Великая республика",
"Великий Могол",  и  с  полсотни других  "разработок",  еще  не  тронутых ни
кайлом, ни заступом. Нам принадлежало не менее тридцати тысяч футов на брата
в "самых богатых в мире рудниках" -  как их усердно рекламировали,  -  но мы
задолжали мяснику.  Нас била лихорадка,  голова кружилась от  счастья,  горы
будущих богатств грозили раздавить нас,  мы с  высокомерной жалостью взирали
на  миллионы несчастных тружеников,  ничего  не  знающих о  нашем  волшебном
ущелье, но в бакалейной лавочке нам не отпускали в кредит.
     Странная это была жизнь. Какая-то оргия нищих. Весь округ бездействовал
- ничего  не   добывалось,   не   обрабатывалось,   не   производилось,   не
приобреталось,  - и на всех приисках не нашлось бы денег на покупку сносного
участка в восточных штатах,  -  а между тем со стороны могло показаться, что
люди купаются в  деньгах.  С  первым лучом рассвета они  толпами выходили из
поселка,  а под вечер возвращались,  таща на себе добычу,  попросту говоря -
камни.  Карманы у  всех были набиты ими,  они усеивали пол в  каждой хижине;
снабженные ярлыками, они рядком красовались на полках.


ГЛАВА XXX

     Бескорыстные друзья. - Как продавались "футы". - Мы больше не работаем.
- Поездка в "Эсмеральду".  - Мои спутники. - Индейское пророчество. - Потоп.
- Наше убежище во время наводнения.

     На каждом углу я  встречал людей,  которым принадлежали тысячи футов на
неразработанных серебряных приисках и которые были убеждены,  что каждый фут
не сегодня-завтра будет стоить от пятидесяти до тысячи долларов,  а покамест
редко у  кого из них нашлось бы и двадцать пять долларов.  Каждый похвалялся
своей новой заявкой и  держал наготове "образцы";  при первом удобном случае
он отводил вас в  уголок и предлагал -  не для своей,  конечно,  а для вашей
пользы - уступить несколько футов "Золотого века", или "Сары-Джейн", или еще
какого-нибудь богатейшего месторождения в  обмен на стоимость сытного обеда.
Но только, чур, никому не рассказывать о том, что он предлагал вам свои футы
по  столь  убыточной цене,  -  ведь  он  идет  на  эту  жертву ради  чистой,
бескорыстной дружбы.  Тут он вытаскивал из кармана осколок камня и, опасливо
озираясь,  словно он  ожидал,  что при виде такого сокровища на  него тотчас
накинутся грабители, облизывал его языком, прикладывал лупу и восклицал:
     - Гляньте-ка!  Вон  там,  под  красной пылью,  видите?  Видите крупинки
золота? А прожилку серебра? Это с "Дяди Эйба". Там сто тысяч тонн такой руды
прямо на поверхности.  Понимаете, прямо на поверхности! А когда мы доберемся
до  коренной  жилы,   да  это  будет  просто  золотое  дно!  Вот,  почитайте
удостоверение! Я не прошу вас верить мне на слово, - почитайте!
     И  он вытаскивал из кармана замасленную бумагу,  из которой явствовало,
что подвергнутый испытанию образец содержит серебра и  золота в  соотношении
стольких-то сотен или тысяч долларов на тонну.  Я тогда еще не знал, что, по
общепринятому обычаю,  для  пробы  выбирали самый ценный образец.  Сплошь да
рядом в целой тонне пустой породы только один-единственный кусок величиной с
орех содержал частицу металла,  -  и  на  основании этой частицы вычислялась
средняя стоимость содержания золота и серебра!
     Именно такая система вычисления и свела с ума округ Гумбольдт. Ссылаясь
на результаты анализа,  репортеры,  захлебываясь от восторга,  уверяли,  что
порода стоит четыре, а то и семь тысяч тонна!
     Помнит ли читатель отрывок из газетной статьи,  приведенный в  одной из
предыдущих глав, где автор ее утверждал, что добытая руда будет отправлена в
Англию,  золото  и  серебро  выплавлено и  возвращено владельцам рудников  в
качестве чистой  прибыли,  ибо  стоимость меди,  сурьмы  и  других металлов,
содержащихся в руде, с лихвой покроет издержки? Все обитатели округа бредили
такими "расчетами" и  окончательно теряли голову.  Мало  кто  думал  о  том,
сколько потребуется труда или наличных денег,  - учитывали только чужой труд
и чужие издержки.
     Мы больше не притронулись ни к своей шахте,  ни к штольне.  Почему?  Да
потому,  что,  по  нашему  мнению,  мы  открыли подлинный секрет  успеха  на
серебряных приисках,  а  именно:  не  добывать серебро в  поте лица своего и
силой рук своих, а продавать месторождения рабам, влачащим ярмо, - пусть они
сами его добывают!
     Перед моим отъездом из Карсона мы с  братом приобрели у каких-то бродяг
несколько  паев  в   рудниках  "Эсмеральда".   Мы  надеялись,   что  на  нас
незамедлительно посыплются золотые и  серебряные слитки,  но  вместо этого с
нас непрерывно требовали добавочных вкладов.
     Наконец терпение наше лопнуло,  и я решил лично проверить,  как обстоят
дела.  Для этого мне нужно было съездить в Карсон,  а оттуда в "Эсмеральду".
Купив лошадь,  я  пустился в  путь со стариком Баллу и одним джентльменом по
фамилии Оллендорф, из пруссаков; но это был не тот Оллендорф, который принес
столько страданий людям  своими  злосчастными учебниками иностранных языков,
где  до  одури  повторяются вопросы,  немыслимые и  неслыханные ни  в  одном
человеческом разговоре.  Почти три дня мы ехали верхами в  метель и  наконец
прибыли на  постоялый двор  "Медовое озеро".  Двухэтажное бревенчатое здание
стояло на пригорке посреди обширной безлюдной низины, по которой уныло течет
хилая  речка  Карсон.  По  соседству с  постоялым двором  находилась конюшня
почтовой станции,  сложенная из  самана.  Других строений не было на десятки
миль в  окружности.  Под вечер подъехали возов двадцать сена;  их  поставили
возле дома, а все возницы - компания в высшей степени неотесанная - пришли к
нам ужинать. Кроме того, на постоялом дворе находились два кучера с почтовой
станции и человек шесть бродяг и проходимцев;  короче говоря,  общество было
многолюдное.
     После ужина мы отправились в небольшой индейский поселок, расположенный
неподалеку.  Индейцы почему-то отчаянно суетились, укладывали свои пожитки и
спешно снимались с  места.  Коверкая слова,  они кое-как объяснили нам,  что
"скоро много-много вода",  знаками показывая,  что будет наводнение.  Погода
стояла ясная,  да и время года не сулило проливных дождей. В речушке уровень
воды не превышал одного-двух футов, и была она не шире деревенского проулка;
высота же берегов едва достигала человеческого роста. Так откуда тут взяться
наводнению? Мы потолковали между собой и решили, что это хитрость, - по всей
вероятности, у индейцев была другая причина, почему они так торопились уйти:
кто же станет бояться наводнения в самое сухое время года?
     В  семь часов вечера мы улеглись спать в своей комнате на втором этаже,
как всегда,  не раздеваясь, и все трое на одной кровати, потому что двор был
переполнен и постояльцы заняли не только все кровати,  но и все кресла и все
свободное пространство на  полу.  Час  спустя нас  разбудил сильный шум,  и,
выскочив из постели,  мы с трудом пробрались к окнам между рядами спавших на
полу людей.  Удивительное зрелище открылось нам в лунном свете: подлая речка
Карсон вздулась,  вода, поднявшаяся вровень с берегами, мчалась как бешеная,
бурля и  пенясь на  крутых поворотах и  увлекая за  собой дикий хаос бревен,
вырванных  с  корнем  кустов,  всяческого мусора.  Широкое  углубление,  где
когда-то  было старое русло,  тоже быстро наполнялось,  и  кое-где  вода уже
перехлестывала через его края. Люди бегали взад и вперед, подтягивая скотину
и возы поближе к дому;  пригорок,  на котором он стоял,  был очень невелик -
всего-то  футов тридцать перед домом да  футов сто позади.  У  старого русла
реки стояла маленькая бревенчатая конюшня,  и  туда-то отвели наших лошадей.
Вода прибывала так стремительно,  что уже через несколько минут мимо конюшни
с  ревом несся поток,  все выше и  выше заливая бревенчатую стену.  Мы вдруг
сообразили,  что наводнение -  это не просто эффектная картина, а нешуточное
дело и  что  может пострадать не  только маленькая конюшня,  но  и  почтовая
станция,  так  как  волны уже перекатывались на  берег,  бились о  фундамент
строений и заливали примыкающий к ним огороженный склад сена. Мы выбежали из
дому и  смешались с  толпой встревоженных людей и перепуганных животных.  По
колено в  воде мы  добрались до конюшни и  отвязали своих лошадей,  а  когда
выводили их,  вода уже была нам почти по пояс.  Потом все ринулись к складу,
стали  растаскивать огромные  стоги  сена  и  вкатывать  плотные  охапки  на
пригорок, к постоялому двору. Между тем хватились Оуэнса - одного из кучеров
почтовой станции;  и его товарищ бросился к конюшням,  где вода доходила ему
до края голенищ,  нашел Оуэнса спящим, растолкал его и ушел. Но Оуэне еще не
очнулся и опять задремал; однако спал он недолго: через две минуты, когда он
повернулся на другой бок и  рука его свесилась с койки,  он попал пальцами в
холодную воду,  -  она уже заливала тюфяк!  Едва он успел,  по грудь в воде,
выбраться наружу,  как саманные стены растаяли, словно сахар, и все здание в
мгновение ока развалилось и было унесено потоком.
     В  одиннадцать часов  вечера только крыша маленькой конюшни торчала над
водой,  а  постоялый двор  превратился в  остров  посреди океана.  Безлюдная
низина  исчезла,  и,  насколько хватал  глаз,  вокруг расстилалась озаренная
лунным сиянием водная ширь.  Пророчество индейцев сбылось. Но как они узнали
про наводнение? На этот вопрос я не берусь ответить.
     Восемь  дней  и  восемь ночей  мы  просидели взаперти вместе с  другими
постояльцами; с утра до вечера