з  того,  что,  соприкоснувшись с  цивилизацией белого
человека,  население,  некогда  (по  подсчетам капитана  Кука)  составлявшее
четыреста тысяч  человек,  за  какие-нибудь  восемьдесят лет  сократилось до
пятидесяти пяти тысяч!
     Общество этого удивительного,  миссионерски-китобойно-административного
центра   представляет   собой   довольно   причудливую   смесь.   Если   вы,
разговорившись с каким-нибудь незнакомцем,  испытываете столь естественное в
таких случаях желание узнать,  как  вам следует держаться с  ним,  к  какому
разряду людей его отнести, смело величайте его капитаном. Затем приглядитесь
и,  если по  выражению его  лица вам  покажется,  что вы  дали маху,  тут же
спросите его, в какой церкви он читает свои проповеди. Можно поручиться, что
он либо миссионер,  либо капитан китобойного судна.  Сам я  перезнакомился с
семьюдесятью двумя  капитанами и  девяносто шестью миссионерами.  Капитаны и
священники составляют половину населения острова; четверть его приходится на
туземцев  и  на  купцов  иностранного происхождения с  женами  и  детьми,  и
последняя   четверть   -   на   высокопоставленных   чиновников   гаванского
правительства. На каждого человека приходится по три кошки.
     На  днях какой-то  степенного вида незнакомец остановил меня на окраине
города и сказал:
     - Доброе утро,  ваше преподобие.  Вы,  верно,  служите в  той  каменной
церкви?
     - Нет, не служу. Я не священник.
     - Право?  Извините, пожалуйста, капитан. Как улов в этом году? Много ли
жира...
     - Жира? За кого вы меня принимаете? Я не китобоец.
     - Тысячу   извинений,   ваше   превосходительство!   Так   вы   гвардии
генерал-майор,  не так ли? Или министр внутренних дел? Военный министр? Нет?
Камергер его величества? Или комиссар королевской армии?
     - Вздор! Я никакой не чиновник и вовсе не связан с правительством.
     - Вот те и раз! Кто же вы, черт бы вас побрал? Что вы, черт возьми, тут
делаете?  Какой черт вас сюда занес?  И  откуда вы вообще взялись,  черт вас
побери?
     - Я всего лишь частное лицо... скромный иностранец... недавно прибыл из
Америки.
     - Не  может быть!  Не  миссионер!  Не  китобоец!  Не  член кабинета его
величества!  Даже не  военно-морской министр!  Боже мой!  Я  не  верю своему
счастью -  увы,  это,  должно быть,  сон! Впрочем, это открытое, благородное
лицо,  эти  чуть  раскосые  простодушные глаза,  эта  массивная  голова,  не
способная...  ни  на  что...  Руку!  Дайте вашу  руку,  прекрасный скиталец!
Извините мои слезы. Шестнадцать томительных лет ждал я этой минуты, и вот...
     Не в  силах вынести нахлынувших на него чувств он упал в обморок.  Всем
сердцем я сочувствовал бедняге.  Я был растроган. Я уронил на него несколько
слезинок  и  с  материнской нежностью  поцеловал его.  Затем,  освободив его
карманы от мелочи, которую в них нашел, улизнул.


ГЛАВА XXVI

     Законодательное учреждение на  островах.  -  Что  видел председатель на
своем веку.  -  Права женщин.  -  Аборигены одеваются.  - Но не по парижской
моде. - Игра в империю. - Блеск и великолепие двора.

     Продолжаю цитировать свой дневник:
     "Национальный  законодательный  орган  состоит,  как  я  обнаружил,  из
десятка белых и тридцати-сорока туземцев.  Общий колорит ассамблеи - темный.
Вельможи  и  министры  (вместе  они  составляют примерно двенадцать человек)
занимают  левый  угол  залы;  их  возглавляют  Дэвид  Калакауа  (королевский
канцлер) и принц Уильям. Председатель ассамблеи - его королевское величество
Кекуанаоа* и вице-председатель (белый) восседают на кафедре,  если можно так
выразиться.
     ______________
     * Ныне покойный. (Прим. автора.)

     Председатель -  отец короля.  Это прямой, крепкий, смуглый и седовласый
старец с  крупными чертами лица,  на  вид лет восьмидесяти.  Он  просто,  но
хорошо одет:  синий сюртук,  белый жилет и белые штаны. Нигде ни пылинки, ни
пятнышка.  Держится  со  спокойным,  несколько  торжественным  достоинством,
осанка благородная.  Более  чем  полвека назад он  был  молодым,  доблестным
воином  под  началом  замечательного  полководца  Камехамехи  I.   Зная  его
биографию,  я  не  мог  не  думать,  глядя на  него  "Некогда,  примерно два
поколения  назад,   этот  человек,   нагой,  как  в  первый  день  творенья,
вооруженный дубинкой и копьем предводительствовал ордой дикарей, наступающей
на   другую   орду   таких   же   дикарей,   упиваясь   резней   и   бойней.
Коленопреклоненный,  он  молился деревянным идолам.  До  того как миссионеры
вступили на эту землю,  сам он представления не имел о боге белого человека,
он  видел,  как  сотни  его  соотечественников  приносились  в  жертву  этим
деревянным кумирам в языческих храмах.  Он верил, что враг его может тайными
молитвами навлечь на  него  смерть.  Он  помнил  дни  своего детства,  когда
человек,  который сел за трапезу с  собственной женой,  подвергался смертной
казни,  и  когда такая же  участь постигала плебея,  если  дерзкая тень  его
случайно касалась короля.  А  теперь?  Образованный христианин;  аккуратно и
красиво одетый;  благородного образа  мыслей изысканный джентльмен;  человек
который довольно много путешествовал и в качестве почетного гостя посетил не
один  двор  Европы;   опытный  и  просвещенный  правитель,  разбирающийся  в
политических  делах  своей  страны  и  обладающий  также  познаниями  общего
характера.  Вот  он  председательствует в  законодательном  собрании,  среди
членов которого имеются и белые.  Серьезный и почтенный государственный муж,
он занимает свой пост с таким достоинством,  словно родился сановником и всю
жизнь сидел на  этом  месте.  Если  подумать о  бурном жизненном пути  этого
старика, какими бледными покажутся все дешевые измышления беллетристики!"
     Сам  Кекуанаоа не  является принцем крови.  Высокий титул  достался ему
через жену -  дочь Камехамехи Великого. В других монархиях принято вести род
по мужской линии.  Здесь же,  напротив, предпочтение отдается линии женской.
Доводы,  которые туземцы приводят в  оправдание такой  системы,  чрезвычайно
разумны,   и  я  бы  даже  порекомендовал  европейской  аристократии  к  ним
прислушаться.  Нетрудно,  говорят они, установить, кто была мать, в то время
как отец... и т.д. и т.д.
     Обращение туземцев в  христианство не  только не  уничтожило,  но  даже
почти и  не ослабило кое-какие из их варварских предрассудков.  Я только что
упомянул об  одном из  них.  До  сих  пор  принято считать,  что  если  враг
завладеет какой-нибудь вещью,  вам принадлежащею,  ему достаточно помолиться
как следует над нею,  чтобы вымолить себе вашу смерть.  Поэтому бывает,  что
туземец,  вообразив,  что  его недруг молится о  его гибели,  падает духом и
умирает.  На  первый  взгляд подобное вымаливание кому-нибудь смерти кажется
нам чудовищной нелепостью,  однако если вспомнить попытки, предпринимаемые в
этом направлении кое-кем из  наших священников,  предрассудок этот перестает
казаться таким уж диким.
     В   былые  времена  на   островах  наряду  с   многоженством  было  еще
распространено и  многомужество.  Иная аристократка держала до  шести мужей.
Многомужняя жена  обычно жила со  своими мужьями по  очереди,  по  нескольку
месяцев с  каждым.  Когда один из  мужей воцарялся у  нее,  на все время его
пребывания  над  дверьми  ее  жилища  вывешивался особый  знак.  Когда  знак
убирали, это означало: "Следующий!"
     В  те  дни с  женщины строго взыскивали,  чтобы она "знала свое место".
"Место" же ее сводилось к тому,  чтобы она делала всю работу,  молча сносила
бы тычки и подзатыльники,  поставляла бы пищу в дом, а сама довольствовалась
бы объедками своего господина и повелителя.  По древнему закону, под страхом
смерти она не только не смела разделять трапезу с мужем или осквернять своим
присутствием лодку -  такая же казнь грозила ей, если бы она дерзнула съесть
банан,  ананас, апельсин или любой из благородных плодов. Этого она не смела
делать никогда,  ни при каких обстоятельствах.  Пои и тяжелый труд - вот чем
она  должна  была  довольствоваться.   Несчастные  невежественные  язычники,
очевидно,  имели какое-то смутное представление об истории, приключившейся с
женщиной,  которая вкусила запретного плода в саду Эдема,  и решили впредь с
этим делом не шутить.  Миссионеры нарушили этот удобный жизненный уклад. Они
освободили женщину и уравняли ее в правах с мужчиной.
     У туземцев был еще романтический обычай закапывать своих детей живьем в
тех случаях,  когда семья начинала непомерно разрастаться.  Миссионеры и тут
вмешались, положив конец этому обычаю.
     И  по сей день туземец не утратил способности лечь и умереть в расцвете
сил и здоровья,  когда бы он ни захотел. Если канак задумал умереть - конец:
никому не отговорить его от этого намерения,  и никакие доктора на свете его
не спасут.
     Пышные похороны -  излюбленный вид роскоши у  местного населения.  Если
вам нужно избавиться от надоедливого туземца,  обещайте устроить ему богатые
похороны,  назначьте день и час -  и он,  вернее его останки,  будет к вашим
услугам минута в минуту.
     Все туземцы приняли христианство, но многие из них до сих пор в трудный
час становятся отступниками и  временно ищут покровительства у Великого Бога
Акулы.  Очередное извержение вулкана  Килауэа  или  землетрясение непременно
вызывает прилив  дотоле дремавшей лояльности Великому Богу  Акуле.  Говорят,
что и король,  несмотря на то,  что он безусловно образованный, культурный и
утонченный христианин,  в  тревожную минуту обращается за помощью к  кумирам
своих отцов. Рассказывают, что когда некий плантатор поймал акулу, кто-то из
туземцев,   обращенных  в  христианство,  продемонстрировал  свой  разрыв  с
древними предрассудками тем, что стал потрошить рыбу способом, по его старой
вере запрещенным.  Однако вскоре его замучило раскаяние. Он сделался угрюм и
нелюдим,  неотступно размышлял  о  содеянном грехе,  отказывался от  пищи  и
наконец сказал,  что умрет, что заслужил смерть, ибо согрешил против Великой
Акулы,  что ему теперь все равно не будет покоя.  Ни уговоры, ни насмешки на
него не  действовали.  Прошло два дня,  он  слег и  умер,  хотя ни  малейших
симптомов болезни у него не нашли.
     Юная  его  дочь последовала его  примеру и  умерла в  течение следующей
недели.  Суеверия вошли в  плоть и кровь туземцев,  и не удивительно,  что в
тяжелую пору они дают яркую вспышку.  Повсюду на  островах,  куда бы  вы  ни
пошли,  вы встретите кучки камней на обочинах дорог,  и на камнях жертвенные
растения,  возложенные туземцами либо для  того,  чтобы ублажить злых духов,
либо чтобы почтить местных богов древней мифологии.
     В  сельской местности путешественнику на  каждом шагу  попадаются то  в
речке,  то в море небольшие группы смуглых купальщиц,  которые, как правило,
при виде посторонних не  проявляют неумеренного рвения прикрыть свою наготу.
Когда миссионеры с  семьями только начали селиться в Гонолулу,  туземки чуть
ли не каждый день забегали к ним в гости нагишом,  даже румянец не прикрывал
их щек. Стоило большого труда растолковать им всю нескромность их поведения.
Наконец миссионеры снабдили их длинными просторными ситцевыми платьями,  что
значительно упростило дело:  женщины шли через весь город в чем мать родила,
неся платье под мышкой, и уже придя в дом к миссионеру, начинали облачаться!
Вскоре  туземцы  стали  проявлять  большой  интерес  к  одежде,  но  тут  же
выяснилось,  что  видели они в  ней лишь средство украсить себя.  Миссионеры
выписали большое количество шляп, капоров и других предметов одежды, мужских
и  женских,  роздали их прихожанам и  умоляли их в  следующее воскресенье не
приходить в  церковь  голыми.  Прихожане оделись,  но  широта,  свойственная
канакской  натуре,  заставила их  поделиться нарядами  с  теми  из  соседей,
которые почему-либо не  присутствовали во время раздачи.  Бедным священникам
стоило большого труда  сохранить серьезную мину  во  время чтения воскресной
проповеди.  Когда пели  гимн,  смуглая статная дама вдруг важно прошла между
рядов в  одном цилиндре и  перчатках;  за  ней следовала другая -  ее туалет
составляла мужская сорочка:  третья вошла с шиком -  рукава яркого ситцевого
платьица были  завязаны спереди  на  животе,  остальная же  часть  облачения
тянулась за  ней,  как  опущенный павлиний хвост;  тут  же  в  церковь вплыл
стройный франт в  дамской шляпке,  надетой задом наперед,  -  больше на  нем
ничего не было; товарищ же его нацепил брюки на шею, завязав штанины бантом,
а  за ним следовал и  третий -  в  пламенном галстуке и  полосатом жилете на
голом теле.  Бедняги так и сияли самодовольством - откуда им было знать, что
они выглядят нелепо?
     С  радостным восхищением взирали они друг на друга,  и молодые девушки,
словно они всю жизнь провели в стране, где водятся библии, и знали, для чего
люди  ходят в  церковь,  поглядывали друг на  друга,  сличая наряды.  Прямое
доказательство зарождающейся цивилизации!  Церковь в  этот день представляла
собой  зрелище  до  того  смехотворное и  вместе  с  тем  трогательное,  что
миссионеры  с  трудом  довели  свою  проповедь  до  конца;   наконец,  когда
простодушные дети солнца начали тут же  меняться своими нарядами,  устраивая
из них еще более чудовищные комбинации, священник поспешил благословить свою
паству и распустить это фантастическое сборище.
     Наши  дети  любят  играть  в  "дочки-матери".  Точно  так  же  взрослые
обитатели островов,  с  их жалкой площадью и ничтожным населением,  играют в
"империю".  У них есть его королевское величество -  король, получающий, как
нью-йоркский сыщик,  свои тридцать -  тридцать пять тысяч долларов в  год по
"королевскому  цивильному  листу"  и  с  "королевских  имений".  Двухэтажный
дощатый домик служит ему дворцом.
     Имеется также королевская фамилия -  обычный улей  августейших братьев,
сестер,  кузенов  и  кузин  и  других  благородных трутней и  прихлебателей,
обязательных в  любом монархическом государстве.  Каждый из  них держится за
свой  кусок  народного  пирога,  каждый  и  каждая  титулуются  его  или  ее
королевское высочество,  принц или принцесса имярек,  -  правда, мало у кого
придворная пышность простирается на собственный выезд,  и они большей частью
довольствуются экономичной  канакской  лошадкой  или,  как  плебеи,  шлепают
пешком.
     Есть и его превосходительство "королевский камергер" - чистая синекура,
ибо  его  величество  одевается  всегда  собственноручно,  если  не  считать
пребывания в летней резиденции Ваикики, когда он вовсе не одевается.
     Затем идет его  превосходительство главнокомандующий гвардией.  Под его
началом  находится ровно  столько солдат,  сколько в  других  странах обычно
вверяют капралу.
     За ними следуют церемониймейстер его величества и  старший стремянный -
два  высокопоставленных лица  со  скромным  жалованьем и  почти  без  всяких
обязанностей.
     Затем -  его  превосходительство королевский камердинер,  чья должность
столь же необременительна, сколь великолепна.
     Затем идет его превосходительство премьер-министр -  американец-ренегат
из Нью-Гемпшира,  тщеславный,  напыщенный,  невежественный болтун,  типичный
адвокат-крючкотвор,  по самой природе своей шарлатан,  подобострастный слуга
короля,  пресмыкающееся,  которому никогда не надоест поносить свою родину и
петь хвалу десятиакровому королевству,  приютившему его,  давшему ему четыре
тысячи долларов годового дохода и огромную власть.
     Имеется еще  его  превосходительство имперский министр финансов.  Через
его руки ежегодно проходит миллион долларов народных денег;  он торжественно
выступает с  докладом о  новом "бюджете",  бесконечно толкует о  "финансах",
предлагая  различные  планы  для  погашения  "государственного  долга"  (сто
пятьдесят  тысяч  долларов).  Все  это  он  проделывает ради  четырех  тысяч
долларов в год и умопомрачительной славы.
     Его  превосходительство  военный  министр  ведает  Королевской  армией,
которая  состоит из  двухсот тридцати канаков,  одетых  в  военную форму,  -
большинство из них имеет чин генерала,  и мы,  вероятно,  услышим их славные
имена,   если   королевству  когда-нибудь   случится   завязать  конфликт  с
какой-нибудь  иностранной  державой.   Я   когда-то   был  знаком  с   одним
американцем,  у  которого  на  визитной карточке был  выгравирован следующий
внушительный  титул:  "Подполковник королевской  пехоты".  Сказать,  что  он
гордился этим своим званием,  - значит ничего не сказать. В ведении военного
министра имеется также несколько заслуженных пушечек на  горе Панч-Боул.  Из
пушек  этих  салютуют  всякий  раз,  когда  в  гавань  входят  военные  суда
иностранных держав.
     Дальше следует его превосходительство морской министр - набоб, ведающий
"королевским  флотом"   (буксирный  пароходик  и   шхуна   водоизмещением  в
шестьдесят тонн).
     Затем  идет  его  преосвященство  лорд  епископ  Гонолулу,  высший  чин
"государственной    церкви",    ибо,    после    того    как    американским
миссионерам-пресвитерианам   удалось   образовать   из   народа   компактную
христианскую массу, туземная монархия вмешалась и торжественно поставила над
ними  "государственную (епископальную) церковь",  выписав для  этой  цели из
Англии дешевенького и  готовенького епископа{350}.  Будучи стеснены в  своем
лексиконе, миссионеры так и не высказались до конца по этому поводу.
     Затем идет его превосходительство министр народного образования. За ним
- их превосходительства губернаторы Оаху,  Гавайи и т.д.,  с соответствующей
вереницей шерифов и  других мелких чинов,  -  их столько,  что и перечислить
невозможно.
     Затем -  их превосходительства чрезвычайный и полномочный посланник его
императорского  величества  императора  Франции;  посланник  его  величества
королевы Великобритании;  представитель Соединенных Штатов в ранге советника
и еще шесть-семь представителей иностранных держав, - и у всех у них громкие
титулы, все они важные, и все ведут жизнь одновременно пышную и экономную.
     Теперь представьте себе все  это великолепие в  игрушечном королевстве,
чье население даже не достигает шестидесяти тысяч душ!
     Здешний народ  так  привык  к  вельможам и  девятиэтажным званиям,  что
какой-нибудь  принц  крови,  прибыв  в  Гонолулу,  производит впечатление не
большее, чем наш конгрессмен из западных штатов - на жителей Нью-Йорка.
     Не  следует  забывать  и  о  том,  что  существует строго  определенный
придворный наряд,  столь сногсшибательный,  что рядом с  ним клоун из  цирка
показался бы  чрезвычайно скромно одетым джентльменом.  Кроме того,  каждому
правительственному чиновнику на Гавайях полагается соответственно занимаемой
им  должности роскошный,  яркий,  расшитый золотом мундир,  причем  все  они
разные,  и трудно сказать, который из них самый кричащий. Через определенные
промежутки времени король,  по примеру других монархов, устраивает приемы; и
когда все  эти разнообразные костюмы собираются вместе,  человек со  слабыми
глазами не  рискует смотреть на  это  зрелище иначе,  как сквозь закопченное
стекло.  Каков  контраст,  однако:  церковь,  набитая  полунагими  дикарями,
вырядившимися в только что полученные от миссионеров одежды, - и современное
блистательное сборище,  многие  участники  которого  являются  потомками тех
самых первых прихожан!  Утешительно,  не правда ли?  Что значит -  религия и
цивилизация!"


ГЛАВА XXVII

     Королевские похороны.  -  Порядок  церемонии.  -  Пышность и  помпа.  -
Разительный контраст.  -  Болезнь монарха.  -  Человеческие жертвы после его
смерти. - Оргии на тризне.

     В  Гонолулу мне  довелось быть  свидетелем торжественных похорон сестры
короля,  ее  королевского высочества принцессы  Виктории.  В  соответствии с
придворным обычаем тело ее  покоилось во дворце,  под круглосуточной охраной
почетного караула,  в те