. Я
мечтаю  изменить  положение о  присяжных.  Я  хотел  бы  изменить его  таким
образом, чтобы ум и честность были поощряемы, а идиоты, мошенники и люди, не
читающие газет,  не  могли участвовать в  судопроизводстве.  Впрочем,  я  не
сомневаюсь в  том,  что  потерплю поражение,  ибо  все  мои  попытки  спасти
отечество неизменно дают осечку.
     Приступая к  настоящей главе,  я  собирался сказать  несколько слов  по
поводу головорезов в  Неваде в  "эпоху расцвета".  Ибо пытаться дать картину
того времени и  края,  умолчав о  кровопролитиях и побоищах,  было бы так же
нелепо,  как,  описывая  царство  мормонов,  не  упомянуть  о  многоженстве.
Головорез шагал по улицам города с большим или меньшим форсом, в зависимости
от  количества трупов на его счету;  смиренный его поклонник,  удостоенный в
ответ на приветствие хотя бы кивком,  чувствовал себя счастливым целый день.
Головореза с солидной репутацией,  который, по тогдашнему выражению, "держал
частное кладбище",  окружали почетом и уважением. Он шествовал по тротуару в
своем  сюртуке  с  преувеличенно длинными  полами,  в  сверкающих  тупоносых
башмаках,  в  изящной мягкой шляпе,  надвинутой на левый глаз,  -  и мелюзга
расступалась перед его величием;  он появлялся в  ресторане -  и  официанты,
бросив  банкиров  и  купцов,  подобострастно  мчались  к  нему;  он  плечами
расталкивал  всех,   кто  стоял  на  его  пути  к  стойке,  люди  возмущенно
оборачивались,  узнавали его и...  рассыпались в извинениях. Взгляд, который
они получали в  ответ,  пронизывал их холодом до мозга костей,  а  между тем
хозяин  уже  тряс  своими  кудряшками,  сверкал  алмазной булавкой,  радушно
улыбался  и,  щеголяя  своей  фамильярностью  с  гостем,  приветствовал  его
следующими словами:
     - А,  Билл,  как жизнь, старина? Рад тебя видеть. Чего прикажешь - того
самого, что ли?
     Под "тем самым", конечно, разумелся излюбленный напиток клиента.
     Наибольшей   известностью  на   территории   Невады   пользовались  эти
долгополые рыцари револьвера.  Ораторы,  губернаторы,  состоятельные люди  и
законодатели,  конечно,  тоже  пользовались некоторой известностью,  но  она
казалась жалкой,  имеющей чисто  местный характер,  рядом с  такими громкими
именами,  как  Сэм Браун,  Джек Уильямс,  Билли Маллиган,  Фермер Пиз,  Майк
Сахарная Ножка,  Рябой Джейк, Джонни Эль-Дорадо, Джек Мак-Нэбб, Джо Мак-Джи,
Джек Гаррис, Шестипалый Пит и т.д. и т.д. Список можно было бы и продолжить.
Это   был   народ   храбрый,   отчаянный,   привыкший  жонглировать  жизнью.
Справедливость требует отметить,  что  убивали они  в  основном друг друга и
лишь  изредка беспокоили мирных  граждан;  они  не  желали  вплетать в  свой
лавровый венок  такую дешевую побрякушку,  как,  -  выражаясь их  языком,  -
человек  "вне  игры".   Они   убивали  друг  друга,   придираясь  к   самому
незначительному поводу,  и каждый ожидал и даже надеялся быть убитым,  - ибо
смерть в постели,  или,  как они говорили, "без сапог", считалась у них чуть
ли не позорной.
     Мне  припоминается один  эпизод -  из  него  явствует,  что  головорезы
гнушались такой мелочью, как жизнь простого обывателя. Как-то поздно вечером
я  сидел  в  ресторане и  ужинал  в  обществе двух  репортеров и  маленького
наборщика по  имени...  ну,  назовем  его  Брауном,  что  ли.  Вдруг  входит
незнакомец в длиннополом сюртуке и,  не заметив шляпы Брауна, которая лежала
на стуле,  садится прямо на нее.  Маленький Браун вскочил и давай браниться.
Незнакомец улыбнулся,  расправил шляпу,  протянул ее  Брауну с  пространными
извинениями и  с  нескрываемой насмешкой умолял Брауна не  губить его  душу.
Браун,  скинув куртку, стал набиваться в драку - он ругал незнакомца, грозил
ему, упрекал его в трусости, требовал и даже умолял, чтобы тот вступил с ним
в драку; незнакомец же в ответ только улыбался и с притворным испугом просил
у нас защиты. Под конец, однако, он сказал уже серьезным тоном:
     - Что ж,  господа, видно, придется драться. Но раз уж вы напрашиваетесь
сами -  чур,  потом не говорить,  что я  вас не предупреждал.  Ведь я,  коли
разойдусь,  могу расправиться со всеми вами вместе взятыми. Позвольте же мне
сперва представить вам  некоторое подтверждение моих слов.  Если мой  друг и
после  этого  будет  упорствовать,  тогда  уж  придется,  видно,  пойти  ему
навстречу.
     Стол,  за  которым мы  сидели,  имел  около пяти  футов в  длину и  был
необычайно громоздок и  тяжел.  Незнакомец попросил  нас  придержать посуду,
стоявшую на  столе (среди блюд  находилось одно большое,  овальной формы,  с
увесистым куском ростбифа на нем). Затем он сел на стул, приподнял свой край
стола,  поставил две  его ножки себе на  колени,  зубами ухватился за  край,
отвел руки и, сжимая зубами край стола, начал поднимать весь стол, так что и
другие ножки оторвались от пола и весь стол со всем,  что на нем находилось,
пришел в положение,  параллельное полу!  Он заявил, что может зубами поднять
ящик  гвоздей.  Затем он  взял со  стола бокал и  выгрыз из  него аккуратный
полукруг.  Потом  обнажил свою  грудь  и  показал нам  целую паутину шрамов,
произведенных ножом и  пулями;  такие же знаки покрывали его руки и лицо.  В
его теле,  сказал он,  столько пуль,  что,  если бы  их все собрать воедино,
получилась бы целая свинцовая чушка.  Он был вооружен до зубов.  Закончил же
он свою речь сообщением, что его зовут мистером из Карибу, - при одном звуке
этого имени у нас у всех душа ушла в пятки!  Я только потому,  собственно, и
не  привожу его здесь,  что боюсь,  как бы он не явился и  не сделал из меня
котлету.  И  наконец он  спросил,  все ли еще мистер Браун жаждет его крови?
После минутного раздумья Браун пригласил его... отужинать с нами.
     В следующей главе,  с позволения читателя, я приведу несколько примеров
из жизни нашего маленького горного городишки в эпоху головорезов.  Я там был
в   то  время.   Читатель  познакомится  с  некоторыми  особенностями  нашей
общественной жизни; сверх того он убедится, что в молодом, только начинающем
обживаться краю, одно убийство неминуемо влечет за собой ряд других.


ГЛАВА VIII

     Роковая стычка.  -  Ограбление и  отчаянная перестрелка.  -  Образцовый
полицейский.   -   Спасенья  нет.   -  Уличная  баталия.  -  Как  наказуется
преступление.

     Вот  газетная выдержка того  времени  -  фотография,  не  нуждающаяся в
ретуши:

     РОКОВАЯ СТЫЧКА.  -  Вчера вечером в  бильярдном зале на улице "С" между
помощником  шерифа  Джеком  Уильямсом  и  Уил.   Брауном  произошла  стычка,
закончившаяся мгновенной смертью последнего.  Стороны находились в натянутых
отношениях уже несколько месяцев.
     Тотчас же было произведено дознание и собраны следующие свидетельства:
     Приведенный к присяге, полисмен Дж. Бэрдзолл, показывает: "Мне сказали,
что Уил.  Браун пьян и разыскивает Джека Уильямса;  услышав об этом, я начал
сам разыскивать их обоих, чтобы предотвратить драку; зашел в бильярдную, там
увидел Билли Брауна,  который носился по комнате и требовал,  чтобы тот, кто
имеет что-нибудь против него,  высказался.  Он был явно возбужден,  и  шериф
Перри отозвал его  в  другой конец комнаты,  чтобы поговорить с  ним.  Затем
Браун подошел ко мне,  сказал, что считает себя не хуже любого другого и что
он может за себя и сам постоять,  прошел мимо меня к стойке; не знаю, пил он
или  нет  Уильямс находился возле того конца бильярдного стола,  что ближе к
лестнице. Браун, отойдя от стойки, вернулся и сказал, что он не хуже кого бы
то ни было на свете,  затем подошел к первому бильярдному столу от стойки; я
подошел к ним ближе, предвидя драку; когда Браун вытащил револьвер, я тотчас
схватил его за  дуло;  Браун все же  успел выстрелить один раз по  Уильямсу.
Результат выстрела мне неизвестен;  одной рукой я  схватил самого Брауна,  а
другой -  револьвер,  повернув его дулом вверх; уже после того как я схватил
револьвер, если я не ошибаюсь, раздался еще один выстрел. Я вырвал револьвер
у Брауна,  прошел к другому концу бильярда и сказал,  что револьвер Брауна у
меня  и  чтоб  прекратили стрельбу;  кажется,  всего было произведено четыре
выстрела. М-р Фостер, выходя, отметил, что Браун убит наповал.

     Как видите,  никакого смятения,  - он лишь "отметил" это незначительное
обстоятельство!
     Через  четыре  месяца  после  этого  в  той  же  газете  ("Энтерпрайз")
появилось следующее сообщение.  Имя полицейского,  упомянутого в  предыдущем
сообщении (помощник шерифа Джек Уильямс), фигурирует и здесь.

     ОГРАБЛЕНИЕ И  ОТЧАЯННАЯ СТЫЧКА.  -  Во  вторник вечером некий  немец по
имени Карл Хуртзаль, механик одной из фабрик Силвер-Сити, прибыл в наш город
и посетил известное заведение на улице "В".  Музыка, танцы и тевтонские девы
вызвали у  нашего немца воспоминания о  "фатерланде" и  совершенно вскружили
ему голову.  Он  держал себя как человек при деньгах и  тратил их не считая.
Поздно вечером Джек Уильямс и Анди Блессингтон пригласили его вниз, на чашку
кофе,  Уильямс предложил сыграть в  карты и  поднялся за  колодой на  второй
этаж;  однако,  не  обнаружив там карт,  спустился обратно.  На  лестнице он
столкнулся с  немцем,  выхватил револьвер,  сбил его с  ног и  извлек из его
кармана семьдесят долларов.  Хуртзаль не смел поднять тревогу, так как к его
виску приставили револьвер и сказали, что, если он будет шуметь и донесет на
них,  ему вышибут мозги.  Угроза эта так сильно подействовала на него, что и
впоследствии он решился заявить в полицию только под давлением друзей. Вчера
был выписан ордер на арест, но преступники скрылись.

     Сей проворный полицейский чин Джек Уильямс славился как вор,  разбойник
и головорез. Рассказывали, что он имел обыкновение взимать подати с граждан,
прогуливавшихся ночью по  улицам Вирджинии,  приставляя для  этой цели к  их
груди заряженный револьвер.
     Через  пять  месяцев  после  появления  последней  заметки,  ночью,  за
карточным столом,  был убит сам Уильямс:  из  щели в  двери вдруг высунулось
дуло револьвера, и Уильямс упал со стула, изрешеченный пулями. Поговаривали,
что Уильямсу уже давно было известно о том, что некто, принадлежавший к тому
же  классу,  что и  он,  то есть к  классу головорезов,  поклялся лишить его
жизни. Публика надеялась, что друзья и враги Уильямса постараются превратить
это  убийство в  знаменательное,  а  вместе  с  тем  и  общественно полезное
событие, иначе говоря, что они поубивают друг дружку*.
     ______________
     *  Кое-каким  пророчествам,   впрочем,   было  суждено  сбыться.   Так,
головорезы утверждали,  что на  одного из них (а именно чрезвычайного агента
полиции Мак-Джи) пал жребий убить Уильямса.  При этом они говорили, будто им
известно,  что и  сам Мак-Джи человек конченный и что умерщвлен он будет тем
же  способом,  который  применил  для  убийства Уильямса.  Ровно  через  год
пророчество это  сбылось.  После  мучительнейших двенадцати месяцев  (ибо  в
каждом,  кто к нему приближался,  несчастному чудился убийца) Мак-Джи сделал
последнюю  из   многочисленных  своих   попыток  выбраться  из   этих   мест
незамеченным.  Он  отправился в  Карсон-Сити и  зашел в  кабачок в  ожидании
дилижанса,  который должен был отправиться в четыре часа утра. Но когда ночь
пошла на убыль и публика начала расходиться,  ему сделалось не по себе, и он
сообщил хозяину,  что  его  преследуют убийцы.  Хозяин велел  ему  держаться
середины комнаты и  не подходить ни к  дверям,  ни к  печке,  которая стояла
возле  окна.  Однако  по  какому-то  непреодолимому влечению он  то  и  дело
подходил к печке,  и хозяину тогда приходилось вести его назад,  на середину
комнаты,  и повторять свой наказ - не покидать этого места. Но это оказалось
свыше его сил.  В  три часа ночи он снова направился к  печке и  сел рядом с
каким-то  незнакомцем.  Прежде чем  хозяин успел подойти к  нему  и  шепотом
предостеречь его, из окна раздался выстрел, множество пуль вонзилось в грудь
Мак-Джи,  и  он почти в  то же мгновение умер.  Случайный его сосед также не
остался без внимания и через два-три дня скончался от ран. (Прим. автора.)

     Этого не  случилось,  но  все же  последующие сутки нельзя было назвать
скучными.  За это время застрелили женщину,  выбили мозги мужчине,  а  также
произвели  окончательный расчет  с  человеком  по  имени  Ридер.  Кое-что  в
рассказе об убийстве Ридера,  помещенном в "Энтерпрайз", достойно внимания -
в   частности  трогательная  покладистость  вирджинского  судьи.   Курсив  в
приведенном мною ниже сочинении мой.

     ОПЯТЬ СТРЕЛЯЮТ И РЕЖУТ. - Снова дьявол бушует в нашем городе. На улицах
гремят пистолетные и ружейные выстрелы,  сверкают ножи - совсем как в доброе
старое время! После длительного затишья люди неохотно обагряют руки в крови,
зато стоит кому-нибудь пролить ее,  и все снова начинают стрелять и резать с
удивительной легкостью. Позавчера ночью убили Джека Уильямса; и на другой же
день на той же улице снова была пролита кровь - уже в ответ на это убийство.
Как выяснилось,  Том Ридер,  друг Уильямса, беседовал с Джорджем Гумбертом в
мясной лавке последнего,  обсуждая недавнее убийство Уильямса. Ридер сказал,
что  только трус мог так поступить -  убить человека,  не  дав ему "показать
себя".  Гумберт,  намекая на мартовское убийство, возразил, что Уильямс имел
точно такую же возможность "показать себя",  какую в свое время он, Уильямс,
предоставил Билли Брауну.  Ридер сказал, что это гнусная ложь и что Уильямсу
вовсе не дали "показать себя".  Тогда Гумберт выхватил нож и дважды полоснул
Ридера по спине. Один удар ножа, взрезав рукав Ридеру, прошел сквозь материю
и  вонзился в тело чуть повыше поясницы;  второй удар был точнее,  и рана от
него  оказалась  значительно опасней.  Гумберт  сам  отдал  себя  во  власть
блюстителей закона  и  вскоре  был  отпущен судьей  Этуиллом на  собственные
поруки,  так как сам поручился за  свое появление перед судом в  шесть часов
вечера того же  дня.  Между тем  Ридера отнесли к  доктору Оуэнсу,  где  ему
перевязали раны.  Одна из  ран оказалась очень серьезной,  многие считали ее
смертельной.  Однако Ридер,  находясь в то время во власти винных паров и не
чувствуя боли  так,  как  чувствовал бы  ее  человек  в  трезвом  состоянии,
поднялся и вышел на улицу. Он направился к мясной лавке и возобновил ссору с
Гумбертом,  угрожая убить последнего.  Друзья пытались вмешаться, остановить
ссору  и  растащить противников.  В  кабаке "Элеганс" Ридер  грозился лишить
Гумберта жизни,  говоря,  что убьет его, и, как рассказывают, просил полицию
не  задерживать Гумберта,  так как он собирается его убить.  В  ответ на эти
угрозы Гумберт раздобыл себе двуствольное ружье, зарядил его - то ли дробью,
то ли револьверными пулями - и отправился на розыски Ридера. Между тем Ридер
шел  по  улице,  поддерживаемый провожатыми,  которые  пытались отвести  его
домой;  они приближались к магазину "Клопсток и Гаррис", когда Гумберт вдруг
подошел к  ним с противоположной стороны улицы,  с ружьем в руках.  В десяти
или  пятнадцати шагах от  Ридера он  закричал его провожатым:  "Берегись!  С
дороги!"  И  едва успели они отскочить,  как он  выстрелил.  Ридер между тем
пытался спрятаться за большой бочкой,  которая стояла перед навесом магазина
"Клопсток и  Гаррис";  несколько пуль,  однако,  попало ему  в  нижнюю часть
грудной клетки -  он  качнулся вперед и  упал  плашмя возле  бочки.  Гумберт
вторично прицелился и выпустил еще один заряд,  который на этот раз пролетел
мимо  Ридера  и  зарылся  в  землю.  Увидев,  что  Гумберт  собирается снова
стрелять,  в толпе закричали: "Стой! Не стреляй!" Резня происходила в десять
часов утра, стрельба - в двенадцать. Заслыша выстрелы, на улицу высыпало все
население из  близлежащих домов;  народ был  приятно возбужден и  говорил со
смехом,  что все это совсем как в "славном шестидесятом году". Шериф Перри и
офицер полиции Бэрдзолл оказались поблизости в  момент стрельбы,  и Гумберта
удалось тут  же  задержать и  увести  в  тюрьму.  Большинство из  тех,  кого
любопытство привело  к  месту  кровавого  происшествия,  пребывали в  полной
растерянности,  словно вопрошая -  что же дальше?  Они не знали, считать ли,
что мания убийства уже достигла своего апогея, или, напротив, теперь следует
ожидать,  что они вступают в  бурную полосу убийств,  когда человек начинает
стрелять направо и  налево,  во  всех и  всякого,  кто придется не по нутру.
Шепотом сообщали друг другу,  что  это  еще не  все и  что до  вечера должны
прибрать  еще   пять  или   шесть  человек.   Ридера  отнесли  в   гостиницу
"Вирджиния-Сити",  куда пригласили врачей для  осмотра его ран.  Две или три
пули попали ему  в  правый бок;  одна из  них,  по-видимому,  пробила легкое
навылет,  другая застряла в печени. Еще две пули были обнаружены в ноге. Так
как некоторые из пуль ударились в  бочку,  возможно,  что в  ногу они попали
рикошетом;  впрочем,  они могли попасть туда в  результате второго выстрела.
Тут же после обстрела Ридер поднялся на ноги и с улыбкой произнес: "Не таким
стрелком надо быть,  чтобы меня одолеть".  Врачи считают выздоровление почти
невозможным,  однако благодаря крепкому сложению он,  может быть, и выживет,
несмотря на количество и опасное свойство ран,  ему нанесенных.  В настоящее
время город кажется совершенно спокойным,  словно пронесшаяся буря  очистила
нашу нравственную атмосферу;  но как знать - не собираются ли где-нибудь еще
тучи, не замышляются ли новые убийства?

     Ридер -  вернее,  то что от него осталось,  -  протянул еще двое суток!
Гумберту же ничего не было.
     Суд  присяжных  -   палладиум  наших  гражданских  свобод.   Что  такое
палладиум, я не знаю, ибо никогда в глаза не видывал этого палладиума; надо,
однако,  полагать,  что это вещь хорошая.  В Неваде было убито не меньше ста
человек,  -  я бы не согрешил,  если бы сказал триста,  -  но, насколько мне
известно,  к  смертной казни  были  приговорены всего двое.  Правда,  то  ли
четыре,  то  ли пять преступников,  не имевших денег и  политических связей,
были приговорены к  тюремному заключению и  один из них протомился в тюрьме,
если не  ошибаюсь,  целых восемь месяцев.  Впрочем,  буду осторожен -  может
быть, и не все восемь.


ГЛАВА IX

     Капитан Нэд Блейкли.  -  Ходячая батарея.  - Сперва казнь, суд потом. -
Ноукс повешен.

     Вся  эта  судебно-криминальная статистика напомнила мне  одно несколько
своеобразное судебное разбирательство и  казнь,  имевшие место  двадцать лет
тому назад;  это страничка истории, хорошо известная старожилам Калифорнии и
достойная того, чтобы с ней познакомились и прочие народы, населяющие землю,
которые предпочитают, чтобы правосудие вершилось попросту, без дураков. Если
бы  эпизод,  который  я  собираюсь  поведать,  не  служил  бы  сам  по  себе
извинением, мне пришлось бы просить у читателя прощения за то, что я еще раз
отвлекаюсь.  Ну да я ведь только и делаю,  что отвлекаюсь. Поэтому, чтобы не
показаться навязчивым, я, пожалуй, раз и навсегда перестану извиняться.
     Капитан Нэд Блейкли (не все ли равно,  как мы его назовем!  Дело в том,
что, по последним сведениям, он значился еще в живых и - как знать? - может,
совсем  не   ищет  известности)  долгие  годы  водил  суда,   отбывающие  из
Сан-Франциско.  Это  был  доблестный ветеран  с  золотым  сердцем и  орлиным
взглядом;  моряк,  проплававший  пятьдесят  лет,  моряк  с  самого  детства.
Грубоватый,  честный, столь же простодушный, сколь отважный, он не признавал
пустых  условностей.  Его  лозунг  был  -  "дело!"  Как  истинный моряк,  он
ненавидел все крючки и закорючки судопроизводства и был убежден,  что первая
и  единственная цель,  которую преследуют закон и  законники,  заключается в
том, чтобы бороться с правосудием.
     Как-то  он  отправился к  островам Чинча на судне,  перевозившем гуано.
Экипаж  у  него  был  отличный,  но  особенной любовью  и  уважением у  него