ецы!  Храбрый  Педро,  храбрый  Игнасио,
храбрый Аугустино - все, все лежали мертвые! - Рафаэлю следовало бы ска-
зать: "мертвецки пьяные", но натура у него, как у  всякого  латиноамери-
канца, была сложная, и потому он в трагических чертах обрисовал эту  ка-
тастрофу, так что он и все другие жандармы выглядели  героями,  как  это
искренне представилось его воображению. - Они лежали мертвые. Но, может,
и не мертвые, а только оглушенные. Я пополз. Пробрался  в  камеру  этого
гринго Моргана. Пусто. В стене зияет огромная, страшная дыра.  Я  выполз
через нее на улицу. Видку: стоит большая толпа. Но гринго Моргана уже  и
след простыл. Я поговорил с одним оборванцем,  который  видел,  как  это
произошло. Их ждали лошади. Они поскакали к берегу. Там уже  стояла  под
парусами шхуна. У Френсиса Моргана к седлу был привязан мешок с золотом:
оборванец видел его своими глазами. Большой такой мешок...
   - А дыра большая? - спросил начальник полиции. - Дыра в стене?
   - Да побольше мешка будет, куда больше, - отвечал Рафаэль. - Хотя ме-
шок у гринго большой - так мне этот оборванец сказал. И мешок был привя-
зан у Моргана к седлу.
   - Моя тюрьма! - воскликнул начальник полиции; он  выхватил  кинжал  и
поднял вверх, держа за лезвие  так,  что  рукоятка  его,  на  которой  с
большим искусством был вырезан распятый Христос, казалась настоящим кре-
стом. - Клянусь всеми святыми, я буду мстить! О, наша тюрьма! Наше  пра-
восудие! Наш закон!.. Лошадей! Скорее лошадей! Жандарм, лошадей, живо! -
Он быстро обернулся к Торресу и накинулся на него, хотя тот не  произнес
ни слова: - К черту сеньора Ригана! Мне хоть бы уж свое-то вернуть! Меня
оскорбили! Разрушили мою тюрьму! Надругались над моим  законом  -  нашим
законом, дорогие друзья! Лошадей! Лошадей! Отобрать их  у  проезжих!  Да
скорее же! Скорей!
   Капитан Трефэзен, владелец "Анджелики", сын индианки из племени  майя
и негра с Ямайки, шагал взад и вперед по узкой палубе своей шхуны,  пос-
матривая в сторону Сан-Антонио, откуда уже отчалила переполненная людьми
шлюпка, и раздумывал: не удрать ли ему от этого сумасшедшего американца,
зафрахтовавшего его судно? Или, может быть, разорвать контракт и  соста-
вить новый - на сумму в три раза большую? Трефэзена терзали противоречи-
вые веления его смешанной крови: как негр, он был склонен к осторожности
и соблюдению панамских законов, а как индеец - стремился к беззаконию  и
конфликтам.
   Верх одержала индейская кровь: капитан приказал поднять кливер и нап-
равил шхуну к берегу, чтобы поскорее  подобрать  приближавшуюся  шлюпку.
Разглядев, что все Солано и Морганы вооружены ружьями, он чуть  было  не
пустился наутек и не бросил их на произвол судьбы. Но когда он увидел на
корме женщину, склонность к романтике и алчность побудили его  дождаться
и взять шлюпку на борт, ибо он знал, что если женщина замешана  в  делах
мужчин, то вместе с ней появляются опасность и деньги.
   Итак, на борту появилась  женщина,  а  следовательно  -  опасность  и
деньги: Леонсия, ружья и мешок с золотом. Все, что было в шлюпке, не без
труда попало на шхуну: поскольку ветер был слабым, капитан не потрудился
даже приостановить судно.
   - Рад приветствовать вас на борту "Анджелики", сэр, - широко улыбнул-
ся капитан Трефэзен, здороваясь с Френсисом. - А это кто? - спросил  он,
кивая на Генри.
   - Мой друг, капитан, мой гость и даже родственник.
   - Осмелюсь вас спросить, сэр, а что это за джентльмены с  такой  пос-
пешностью скачут там по берегу?
   Френсис взглянул на группу всадников, галопом несшихся  по  песчаному
пляжу, бесцеремонно выхватил из рук капитана бинокль и направил  его  на
берег.
   - Во главе едет сам шеф, - сообщил он, обращаясь к Леонсии и ее роди-
чам, - а следом за ним жандармы. - Внезапно он издал какое-то  восклица-
ние, потом долго смотрел в бинокль и, наконец, покачал  головой:  -  Мне
показалось, что я увидел с ними нашего друга Торреса.
   - С кем, с нашими врагами?! - не веря собственным ушам, вскричала Ле-
онсия. Она вспомнила, как  Торрес,  только  сегодня  утром,  на  веранде
асьенды, предлагал ей руку и сердце и говорил, что  она  может  распоря-
жаться его жизнью и честью.
   - Я, должно быть, ошибся, - признался Френсис. - Они как-то все  сби-
лись в кучу. Но шефа я хорошо различил: он скачет головы на две впереди.
   - А что за субъект этот Торрес? - резко спросил Генри. - Он с  самого
начала мне не понравился, а у вас в доме, Леонсия,  его  всегда  радушно
принимают.
   - Прошу прощения, сэр, извините меня, пожалуйста, - вкрадчиво прервал
их капитан Трефэзен, - и разрешите со всем смиреннейшим почтением повто-
рить мой вопрос, сэр: кто эти всадники, которые так стремительно  скачут
там вдоль берега? Кто они такие, сэр?
   - Они чуть не повесили меня вчера, - расхохотался Френсис. - А завтра
собирались повесить вот этого моего родственника. Только мы  их  надули.
И, как видите, вот мы здесь. А теперь,  мистер  шкипер,  прошу  обратить
внимание на то, что паруса наши только хлопают по ветру. Мы не  двигаем-
ся. Сколько еще вы намерены торчать тут?
   - Мистер Морган, сэр, - последовал ответ, - я  с  глубочайшей  почти-
тельностью служу вам как клиенту, зафрахтовавшему мое судно.  Но  должен
поставить вас в известность, что я британский подданный. Король Георг  -
мой король, сэр, и ему я прежде всего обязан повиноваться, а также уста-
новленным им законам о плавании в иностранных водах, сэр. Мне ясно, сэр,
что вы нарушили законы этой страны, к берегам которой я доставил вас,  -
иначе вон те блюстители порядка не преследовали бы вашу милость с  такой
настойчивостью. А кроме того, мне ясно, что вы хотите, чтобы  я  нарушил
законы мореплавания и помог вам бежать.  Однако  честь  обязывает  меня,
сэр, оставаться здесь до тех пор, пока это маленькое недоразумение,  ко-
торое, по всей вероятности, произошло на  берегу,  не  будет  улажено  к
удовлетворению всех заинтересованных сторон, сэр, а также к удовлетворе-
нию моего законного монарха.
   - Поднимай паруса и выходи в море, шкипер! - гневно прервал его  Ген-
ри.
   - Надеюсь, вы всемилостивейше извините меня, сэр, но, к сожалению,  я
должен вам сказать две вещи. Во-первых, не вы являетесь лицом, зафрахто-
вавшим у меня судно; а во-вторых, не вы мой доблестный король Георг, ко-
торому я присягал служить верой и правдой.
   - Но я-то зафрахтовал твое судно, шкипер, - добродушно вмешался Френ-
сис, научившийся уже ладить с метисом. - Так  будь  любезен  взяться  за
штурвал и вывести нас из лагуны Чирикви - да ради бога  поскорее,  а  то
ветер стихает.
   - Но в контракте не указано, сэр, что "Анджелика" должна нарушать за-
коны Панамы и короля Георга.
   - Я хорошо заплачу тебе, - пообещал Френсис, начиная терять терпение.
- Берись за дело.
   - В таком случае, сэр, вы согласны заключить со мной  новый  контракт
на сумму в три раза большую?
   Френсис утвердительно кивнул.
   - Тогда одну минуточку, сэр, я сейчас. Я только сбегаю в каюту за пе-
ром и бумагой, чтоб мы могли составить документ.
   - О господи! - простонал Френсис. - Да развернись же и сдвинься  хоть
немного с места. Ведь мы можем составить эту бумагу и на ходу, не обяза-
тельно во время стоянки. Смотри! Они стреляют!
   Капитан-метис, услышав залп, окинул взглядом развернутые паруса и об-
наружил дырку от пули у самого верха грот-мачты.
   - Хорошо, сэр, - согласился он. - Вы джентльмен и  человек  чести.  Я
верю вам на слово и надеюсь, что вы подпишете  документ  при  первой  же
возможности... Эй ты, черномазый! Берись за штурвал! Держи  руль!  Живо,
черные дьяволы, ослабить главный парус! А ты, Персиваль, помоги вон там!
   Команда мигом повиновалась. Персиваль,  вечно  ухмыляющийся  негр  из
Кингстона, а также другой, которого звали Хуаном, -  светло-желтый  цвет
кожи и нежные и тонкие, как у девушки, пальцы, свидетельствовали о  том,
что он метис - полуиспанец, полуиндеец, - кинулись ослаблять паруса.
   - Дай этому черномазому по башке, если он и дальше будет  дерзить,  -
буркнул Генри, обращаясь к Френсису. - Или поручи это мне, я в два счета
с ним расправлюсь.
   Но Френсис покачал головой:
   - Он славный малый, только он из ямайских негров, а ты знаешь,  какие
они. К тому же в нем есть и индейская кровь. Лучше давай  уде  ладить  с
ним, раз такой это гусь. Ничего плохого у него в мыслях нет - просто хо-
чет содрать подороже: ведь он рискует своей шхуной, ее  могут  конфиско-
вать. А кроме того, он страдает манией vocabularitis: он просто  лопнет,
если не будет изрекать всякую мудреную чепуху.
   В эту минуту к ним подошел Энрико Солано - ноздри его раздувались,  а
пальцы нетерпеливо барабанили по ружью, в то время как глаза то  и  дело
обращались к берегу, откуда велась беспорядочная стрельба.
   - Я серьезно виноват перед вами, сеньор Морган, - сказал он, протяги-
вая руку Генри. - Я был так удручен смертью моего любимого брата  Альфа-
ро, что, признаюсь, в первую минуту счел вас повинным в его убийстве.  -
Тут глаза старого Энрико сверкнули гневом - неистребимым, но  истребляю-
щим. - Это было самое настоящее убийство, коварно  совершенное  каким-то
трусом, удар в спину под покровом темноты. И как это я сразу не  сообра-
зил! Но я был так сражен горем, а все улики были против вас. Я даже  за-
был, что моя горячо любимая и единственная дочь помолвлена  с  вами;  не
подумал, что человек таких нравственных качеств - прямой,  мужественный,
храбрый - не способен нанести удар в спину под покровом темноты. Я сожа-
лею о своей ошибке. Прошу извинить меня. И я снова с гордостью рад  при-
нять вас в нашу семью как будущего мужа моей Леонсии.
   Пока Генри Моргана столь чистосердечно принимали обратно в лоно семьи
Солано, Леонсия с раздражением думала: зачем  ее  отцу  нужно  следовать
этому глупому латиноамериканскому обычаю и  говорить  так  много  пышных
слов, когда достаточно было бы одной-единственной фразы, крепкого  руко-
пожатия и откровенного взгляда друг другу в глаза? Окажись на  месте  ее
отца Генри или Френсис, они, несомненно, так и вели бы себя. Ну  почему,
почему все ее испанские родичи любят выражаться так цветисто  и  многос-
ловно, совсем как этот ямайский негр!
   Френсис же тем временем изо всех сил старался делать вид, что  проис-
ходящее нимало не интересует его; тем не менее он все-таки заметил,  что
желтолицый матрос по имени Хуан шепчется о чем-то с остальной  командой,
многозначительно пожимает плечами и ожесточенно жестикулирует.
 
 
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
 
   - Ну вот, теперь мы упустили обоих  этих  свиней-гринго!  -  горестно
воскликнул Альварес Торрес, увидев с берега, как "Анджелика",  распустив
паруса, надувшиеся от посвежевшего ветра, стала быстро удаляться и  пули
с суши не могли уже теперь ее достать.
   - Я бы, кажется, пожертвовал собору на три колокола,  -  провозгласил
Мариано Веркара-и-Ихос, - только чтобы увидеть их в ста ярдах  от  моего
ружья. Эх, будь на то моя власть, я бы так быстро отправил  всех  гринго
на тот свет, что дьяволу в аду пришлось бы изучать английский язык!
   Альварес Торрес, задыхаясь от досады и бессильного  гнева,  несколько
раз ударил кулаком по луке седла.
   - Владычица моих грез! - чуть не рыдая, воскликнул он. - Она  уехала,
исчезла вместе с обоими Морганами. Я сам видел, как  она  взбиралась  на
шхуну. Что же я теперь скажу Ригану в Нью-Йорке? Ведь если  шхуна  выбе-
рется из лагуны Чирикви, она может прямым ходом пойти в Нью-Йорк. И тог-
да окажется, что эта свинья Френсис не пробыл в отсутствии и  месяца,  и
сеньор Риган не захочет ничего нам платить.
   - Они не выйдут из лагуны Чирикви, - мрачно заявил начальник полиции.
- Что я - безмозглое животное, что ли? Нет, я человек! И я знаю, что они
не выйдут отсюда. Разве я не поклялся мстить им до гроба?  Закат  такой,
что к ночи ветер явно спадет. По небу это сразу понять можно. Видите эти
перистые облачка? Если ветер и подымется, то небольшой,  и  наверняка  с
северо-востока. Значит, он их погонит прямо в пролив Чоррера. А они  ни-
когда не осмелятся войти в него. Этот черномазый  капитан  знает  лагуну
как свои пять пальцев. Он попытается сделать  крюк  и  пройти  мимо  Бо-
кас-дель-Торо или через пролив Картахо. Но и в таком случае мы  перехит-
рим его. Я тоже кое-что соображаю. Да еще  как  соображаю-то!  Слушайте.
Нам предстоит долгий  путь  верхом.  Мы  проедем  по  берегу  до  самого
Лас-Пальмас. А там сейчас капитан Розаро со своей "Долорес".
   - Это такой паршивенький старый буксир, который даже развернуться как
следует не может? - спросил Торрес.
   - Но ведь ночью ветра не будет, да и утром тоже. И мы на этом буксире
захватим "Анджелику",  -  успокоил  его  начальник  полиции.  -  Вперед,
друзья! Поскакали! Капитан Розаро - мой приятель. Он  окажет  нам  любую
услугу.
   На рассвете вконец измученные люди на загнанных  лошадях  протащились
через заброшенную деревушку Лас-Пальмас к заброшенному причалу, у  кото-
рого стоял совсем заброшенный на вид, облезлый буксир, показавшийся  им,
однако, лучшим в мире. Из трубы валил дым -  признак  того,  что  буксир
стоит под парами; увидев это, начальник полиции, несмотря на  усталость,
возликовал.
   - Доброе утро, сеньор капитан Розаро! Рад вас видеть! - приветствовал
он испанца-шкипера, старого морского волка, который, полулежа  на  круге
каната, потягивал черный кофе из кружки, и зубы его, всякий раз  как  он
подносил ее ко рту, выбивали на ней дробь.
   - Нечего сказать, доброе утро, когда эта проклятая лихорадка всю душу
из меня вытрясла, - угрюмо проворчал капитан Розаро; руки его и все тело
так дрожали, что горячая жидкость выплескивалась и текла по подбородку и
за ворот расстегнутой рубашки, на волосатую седую грудь. - Да возьми  ты
это, чертова скотина! - крикнул он, запуская кружкой вместе с ее  содер-
жимым в мальчика-метиса, по-видимому, его слугу, который, как ни  силил-
ся, не мог сдержать смеха.
   - Солнце взойдет, лихорадка уймется и оставит вас в покое,  -  учтиво
сказал начальник полиции, делая вид, что не замечает дурного  настроения
капитана. - Ваши дела здесь закончены, вы направляетесь в Бокас-дель-То-
ро, и мы поедем с вами, всей компанией, -  нам  предстоит  интереснейшее
приключение. Мы захватим шхуну "Анджелика", которая из-за штиля не могла
ночью выбраться из лагуны, я арестую уйму людей, и вся Панама заговорит,
капитан, о вашей храбрости и находчивости, так что вы и думать  забудете
о том, что вас когда-либо донимала лихорадка.
   - Сколько? - напрямик спросил капитан Розаро.
   - Сколько? - с удивленным видом повторил начальник полиции. - Это  же
государственное  дело,  дорогой  друг!  И  вы  все  равно  идете  в  Бо-
кас-дель-Торо. Ведь вам это не будет стоить ни одной лишней лопаты угля!
   - Muchacho! [10] Еще кофе! - рявкнул шкипер, обращаясь к мальчику.
   Наступила пауза, во время которой Торрес, начальник полиции и все  их
утомленные спутники с жадностью смотрели на горячий напиток, принесенный
мальчиком. Зубы капитана Розаро стучали о кружку точно кастаньеты, но он
все-таки сумел глотнуть кофе, не расплескав  его,  хотя  и  обжегся  при
этом.
   Какой-то швед с отсутствующим взглядом, в грязном комбинезоне и заса-
ленной фуражке, на которой значилось: "механик", вылез из люка,  закурил
трубку и, присев на борт, казалось, весь ушел в свои мысли.
   - Так сколько же? - снова спросил капитан Розаро.
   - Давайте отчаливать, дорогой друг, - сказал начальник полиции.  -  А
потом, когда лихорадка оставит вас в покое, мы с  вами  разумно  обсудим
все - ведь мы же разумные существа, а не какие-нибудь скоты.
   - Сколько? - повторил капитан Розаро. - Извините, я не скот. Я всегда
в полном разуме - и когда есть солнце, и когда его нет, и даже когда ме-
ня треплет эта растреклятая лихорадка. Так сколько?
   - Ну ладно, отчаливайте. А сколько вы хотите? - сдаваясь, устало про-
изнес начальник полиции.
   - Пятьдесят долларов золотом, - тотчас последовал ответ.
   - Но ведь вы все равно туда идете, не так ли, капитан? - мягко  спро-
сил Торрес.
   - Я же сказал: пятьдесят долларов золотом.
   Начальник полиции безнадежно всплеснул руками и повернулся на  каблу-
ках, делая вид, что собирается уйти.
   - Однако вы же поклялись мстить до гроба за разрушение вашей  тюрьмы,
- напомнил ему Торрес.
   - Но не в том случае, если мне придется платить за это пятьдесят дол-
ларов, - огрызнулся начальник полиции, краешком глаза наблюдая  за  дро-
жавшим от лихорадки капитаном: не начинает ли тот сдаваться.
   - Пятьдесят долларов золотом, - сказал капитан, допив кофе и трясущи-
мися пальцами пытаясь скрутить себе сигарету. Потом он кивнул в  сторону
шведа и добавил: - И еще пятерку золотом моему механику. Таков уж: у нас
обычай.
   Торрес подошел поближе к начальнику полиции и шепнул:
   - Я заплачу за буксир, а с гринго Ригана взыщу лишнюю сотню,  разницу
же мы с вами поделим пополам. Так что мы ничего не потеряем. Напротив  -
еще останемся в барыше. Риган наказывал мне, чтоб я не скупился на  рас-
ходы.
   Когда солнце поднялось над линией горизонта и ослепительно засверкало
в небе, один из жандармов направился обратно в Лас-Пальмас с измученными
лошадьми, а остальные поднялись на палубу буксира; механик швед спустил-
ся в недра машинного отделения, и капитан Розаро, избавленный  от  лихо-
радки благостными лучами солнца, приказал матросам сняться с причала,  а
одному из них стать в рубке у компаса.
   На рассвете "Анджелика" все еще дрейфовала недалеко от берега:  ветра
не было всю ночь, и ей не удалось выйти в море, хотя она и  продвинулась
к северу и находилась сейчас на полпути между  Сан-Антонио  и  проливами
Бокас-дель-Торо и Картахо. Эти два пролива, которые ведут в открытое мо-
ре, все еще были милях в двадцати пяти от  "Анджелики",  а  шхуна  точно
спала на зеркальной глади лагуны. Душная тропическая ночь заставила всех
перебраться на палубу, и она была положительно устлана спящими. На крыше
каюты капитана лежала Леонсия. В узких проходах, по обеим сторонам  каю-
ты, расположились ее братья и отец. А на носу, между каютой  капитана  и
рубкой рулевого, лежали рядом оба Моргана; рука  Френсиса  покоилась  на
плече Генри, словно оберегая его. У штурвала, по одну его сторону,  обх-
ватив колени руками и положив голову на руки, сидя спал метис-капитан, а
по другую сторону, точно в такой же позе, спал рулевой -  не  кто  иной,
как Персиваль, чернокожий негр из Кингстона. На шкафуте вповалку  лежали
матросы, тогда как на носу, на крошечном полубаке,  уткнувшись  лицом  в
скрещенные на груди руки, спал вахтенный.
   Первой проснулась Леонсия. Приподнявшись на локте и подоткнув под не-
го край плаща, на котором она спала, девушка посмотрела вниз на палубу и
увидела Генри и Френсиса, мирно спавших рядом. Ее влекло к ним  обоим  -
ведь они были так походки друг на друга; она  любила  Генри,  вспомнила,
как он целовал ее, и, вспомнив об этом, вся затрепетала;  она  любила  и
Френсиса, вспомнила и его поцелуй - и вся залилась краской. Она сама ди-
вилась тому, что в сердце ее уживается любовь к двум  людям  сразу.  Она
уже достаточно разобралась в своих чувствах и знала, что готова последо-
вать за Генри на край света, а за Френсисом еще  дальше.  И  ее  терзала
собственная безнравственность.
   Стремясь бежать от пугавших ее мыслей, Леонсия протянула руку и  кон-
чиком шелкового шарфа начала щекотать нос Френсиса; молодой человек  за-
шевелился, взмахнул рукой, как бы отгоняя москита или муху, и  спросонья
ударил Генри по груди. Таким образом.  Генри  проснулся  первым.  Резким
движением он поднялся и сел, разбудив при этом Френсиса.
   - Доброе утро, веселый родственничек, - приветствовал его Френсис.  -
Что это ты так резвишься?
   - Доброе утро, дружище, - проворчал Генри, - да только кто же из  нас
резвится? Ведь это ты стукнул меня и разбудил. Мне со сна  даже  показа-
лось, будто это палач пришел за мной: ведь как раз  сего