шей на  якоре  "Анджелике",
чтобы за ним выслали шлюпку. Но не успели матросы спустить ее  на  воду,
как из лесу выскочили человек шесть всадников с револьверами за поясом и
ружьями поперек седел и галопом помчались к нему. Двое скакали  впереди.
В одном из них Френсис узнал Торреса. Остальные четверо  были  метисы  с
физиономиями отъявленных бандитов. Все схватились за винтовки и прицели-
лись в Френсиса, так что ему оставалось  лишь  повиноваться  незнакомому
вожаку, который рявкнул, чтобы он поднял руки вверх.
   - Подумать только, - сказал Френсис, - что еще совсем на днях  -  или
это было миллион лет назад? - я считал бридж по доллару за  фишку  самым
волнующим развлечением. А тут вдруг являетесь вы, сэры, верхом и угрожа-
ете моей бедной плоти всякими чужеродными телами. Так, может, вы  объяс-
ните мне, в чем дело? Неужели мне всегда суждено покидать этот берег под
аккомпанемент выстрелов? Что вам собственно нужно: мои  уши  или  хватит
усов?
   - Нам нужен ты сам, - ответил незнакомый вожак, усы его свирепо щети-
нились, а черные бегающие глазки свирепо поблескивали.
   - Так, может, вы мне скажете, во имя Адама и Евы и всех распрекрасных
ящеров, кто вы такие?
   - Это достопочтенный сеньор Мариано Веркара-и-Ихос, начальник полиции
Сан-Антонио, короче - шеф, - ответил Торрес.
   - Ну, пропал! - рассмеялся  Френсис,  вспомнив,  как  описывал  этого
субъекта Генри. - Должно быть, вы считаете, что я нарушил какое-то  пра-
вило стоянки судов или предписание  санитарной  комиссии,  бросив  здесь
якорь. Но об этом вам надо говорить с моим капитаном - капитаном  Трефэ-
зеном, весьма почтенным джентльменом. А я - только лицо,  зафрахтовавшее
шхуну, обычный пассажир. Вы безусловно убедитесь, что капитан Трефэзен -
большой знаток законов мореплавания и стоянки судов в порту.
   - Вы должны держать ответ за убийство Альфаро Солано, -  сказал  Тор-
рес. - Вам не удалось одурачить меня, Генри Морган, вашими разговорами в
асьенде о том, что вы якобы кто-то другой. Я знаю этого другого. Его зо-
вут Френсис Морган, и я смело могу сказать, что он вовсе  не  убийца,  а
джентльмен.
   - О боги морских глубин со всеми их рыбами и рыбешками! -  воскликнул
Френсис, - Но ведь вы пожали мне руку, сеньор Торрес!
   - Я был одурачен, - со скорбной миной признался Торрес, -  но  только
на какой-то миг. Ну, так сдаетесь вы мирным путем?
   - Точно я могу... - Френсис взглянул на шесть  ружей  и  красноречиво
пожал плечами. - Я полагаю, вы будете Судить меня pronto и на заре пове-
сите?
   - Правосудие свершается очень быстро в Панаме,  -  ответил  начальник
полиции по-английски; говорил он более или менее понятно, только  с  за-
бавным акцентом. - Но все-таки не так быстро. Мы не повесим вас на Заре,
лучше в десять утра - так для всех будет удобнее. Как вы полагаете?
   - О, решайте сами, - ответил Френсис. - Можно и  в  одиннадцать  и  в
двенадцать, мне все равно.
   - Попрошу вас следовать за нами,  сеньор,  -  сказал  Мариано  Верка-
ра-и-Ихос мягким тоном, который, однако, не мог скрыть железной твердос-
ти его намерений. - Хуан! Игнасио! - скомандовал он по-испански, -  Сле-
зайте с коней! Отберите у него оружие! Нет, руки связывать не надо.  По-
садите его на лошадь позади Грегорио.
   Френсиса втолкнули в аккуратно выбеленную камеру с глинобитными  сте-
нами футов в пять толщиной; на земляном полу спали в разных позах  чело-
век шесть арестантов-пеонов. Прислушиваясь к глухим ударам топора,  раз-
дававшимся где-то неподалеку, Френсис вспомнил только  что  окончившийся
суд и тихо, протяжно свистнул. Было половина девятого вечера. Суд начал-
ся в восемь. А топоры уже стучали по бревнам, из которых сооружали висе-
лицу, - завтра в десять часов утра на этом помосте ему обовьют  веревкой
шею и вздернут. Разбор дела длился всего тридцать минут, по  его  часам.
Они уложились бы и в двадцать, если бы в зал не ворвалась Леонсия  и  не
задержала внимания судей еще на десять  минут,  любезно  предоставленных
ей, как даме из знатного рода Солано.
   "Шеф был прав, - заключил про себя Френсис. - Правосудие в Панаме  на
самом деле свершается быстро".
   Одно то, что в кармане у него нашли письмо от Леонсии  на  имя  Генри
Моргана, уже губило его. Остальное было просто. С  полдюжины  свидетелей
присягнули в том, что было совершено убийство, и опознали его как  убий-
цу. То же подтвердил и сам начальник полиции. Единственным  светлым  мо-
ментом было внезапное появление Леонсии в  сопровождении  трясущейся  от
старости дряхлой тетушки Солано. У Френсиса сладко замерло сердце, когда
он увидел, с какой энергией прелестная девушка ринулась в борьбу за  его
жизнь, хотя борьба эта и была заранее обречена на провал.
   Первым делом она велела Френсису закатать рукав и показать левую  ру-
ку, при этом Френсис заметил, как начальник полиции  презрительно  пере-
дернул плечами. Затем Леонсия повернулась к Торресу и заговорила  по-ис-
пански, страстно доказывая что-то, - что именно, Френсис не мог  понять,
так как говорила она слишком быстро. А потом он видел и слышал, как ора-
ла и жестикулировала наполнявшая зал толпа, когда Торрес взял слово.
   Но чего он не видел - это как Торрес потихоньку обменялся несколькими
словами с начальником полиции, прежде чем пробраться сквозь толпу к мес-
ту, отведенному для свидетелей. Он не видел этой сценки, как не  знал  и
того, что Торрес находится на жалованье у Ригана, который платит,  чтобы
его, Френсиса, держали вдали от  Нью-Йорка  как  можно  дольше,  а  если
удастся, то и всю жизнь. Не знал Френсис и того, что  Торрес  влюблен  в
Леонсию и терзается ревностью, способной толкнуть его на любой шаг.
   Поэтому Френсис не понял всего, что скрывалось за ответами Торреса на
вопросы Леонсии, которая все-таки заставила его признать, что он никогда
не видел шрама на левой руке Френсиса Моргана. Леонсия победоносно  пос-
мотрела на старикашку судью, но тут начальник полиции  вышел  вперед  и,
подойдя к Торресу, громовым голосом спросил:
   - А можете ли вы поклясться, что когда-либо видели шрам на руке Генри
Моргана?
   Смущенный, сбитый с толку Торрес растерянно посмотрел на судью, потом
умоляюще перевел взгляд на Леонсию и, наконец, молча покачал  головой  в
знак того, что не может поклясться в этом.
   Толпа оборванцев, наполнявшая зал, торжествующе заревела. Судья  про-
изнес приговор, рев усилился, и комиссар с несколькими  жандармами  пос-
пешно вывели Френсиса - не без сопротивления с его стороны - из зала су-
да и препроводили в камеру, - казалось, они  стремились  спасти  его  от
толпы, не желавшей ждать до десяти часов завтрашнего утра, чтобы учинить
над ним расправу.
   "Эх, как этот бедняга Торрес попался, когда его стали спрашивать  про
шрам Генри!" - дружелюбно размышлял Френсис; вдруг  загромыхали  засовы,
дверь в его камеру отворилась, и на пороге показалась Леонсия.
   Френсис поднялся навстречу ей. Но она, не отвечая на его приветствие,
повернулась к сопровождавшему ее комиссару и обрушилась на  него,  подк-
репляя свою речь властными жестами. Комиссар, видимо, дал себя уговорить
и приказал тюремщику перевести пеонов в  другие  камеры,  а  сам  как-то
нервно поклонился, словно извиняясь перед Леонсией, и вышел, прикрыв  за
собой дверь.
   Только тогда самообладание покинуло Леонсию: она бросилась в  объятия
Френсиса и разрыдалась у него на плече.
   - Проклятая страна, проклятая страна! Нет в ней справедливости!
   Держа в объятиях ее гибкое тело, такое волнующе  прекрасное,  Френсис
вспомнил Генри - босого, в парусиновых штанах и обвисшем сомбреро, кото-
рый там, на острове Быка, упорно роет песок в поисках сокровища.
   И хотя его  влекло  к  Леонсии,  он  попытался  высвободиться  из  ее
объятий, но это не вполне удалось ему. И все же он отчасти  сумел  овла-
деть собой и заговорил с ней голосом рассудка, а не сердца, властно  на-
поминавшего о себе.
   - Теперь по крайней мере я знаю, что такое сговор, - произнес он, хо-
тя сердце его в этот миг подсказывало ему совсем иные слова. -  Если  бы
ваши соотечественники  умели  спокойно  рассуждать,  вместо  того  чтобы
действовать сгоряча, они бы прокладывали  железные  дороги  и  развивали
свою страну. Посмотрите на этот суд - ведь он весь был построен на  игре
страстей, на сговоре. Те, кто меня судил, заранее знали, что я  виновен,
и им так хотелось наказать меня, что они даже  не  потрудились  отыскать
доказательства моей виновности или хотя бы установить личность  обвиняе-
мого. К чему откладывать? Они  знали,  что  Генри  Морган  пырнул  ножом
Альфаро. Они знали, что я Генри Морган. А когда человек знает, чего ради
утруждать себя проверкой?
   Не слушая его, Леонсия всхлипывала и все  порывалась  обнять  его,  а
когда он умолк, она уже была в его объятиях, головка ее прильнула к  его
груди, губы - к его губам; и не успел он опомниться, как уже сам целовал
ее.
   - Люблю тебя, люблю тебя! - сквозь рыдания шептала она.
   - Нет, нет! - сказал он, отталкивая от себя ту, которую больше  всего
желал. - Мы просто очень похожи с Генри. Ведь вы любите Генри,  а  я  не
Генри.
   Разжав объятия, она сдернула с пальца кольцо Генри и швырнула его  на
пол. Френсис совсем потерял голову; он и сам не знал, что могло бы прои-
зойти в следующий момент, если бы его не спасло  появление  комиссара  с
часами в руке, который, не поднимая головы, упорно смотрел  на  минутную
стрелку и делал вид, что для него больше ничего не существует.
   Леонсия горделиво выпрямилась, но когда Френсис снова надел ей на па-
лец кольцо Генри и на прощание поцеловал руку, она едва не  разрыдалась.
Уже у самой двери она обернулась  и  одними  губами  беззвучно  шепнула:
"Люблю тебя".
   Ровно в десять, с последним ударом часов, Френсиса вывели на тюремный
двор, где стояла виселица. Все жители Сан-Антонио, а также и многих  ок-
рестных селений собрались здесь; толпа была возбуждена и весело настрое-
на. Леонсия, Энрико Солано и пять его рослых сыновей были тоже тут. Отец
и братья Леонсии, кипя от негодования, нетерпеливо прохаживались взад  и
вперед, но начальник полиции, окруженный жандармами во главе с  комисса-
ром, оставался невозмутимым. Тщетно пыталась Леонсия пробиться к Френси-
су, когда его подвели к виселице, и тщетно пытались родные уговорить де-
вушку покинуть двор. И так же тщетно протестовали ее отец и братья,  ут-
верждая, что Френсис не тот человек, которого ищет правосудие. Начальник
полиции лишь презрительно усмехнулся и приказал начинать.
   Когда Френсис взошел на помост и ступил уже на лестницу,  приставлен-
ную к виселице, к нему подошел священник; но Френсис  отказался  от  его
напутствия: он сказал ему по-испански, что если вешают невинного челове-
ка, то он и без чужих молитв попадет в рай, - пусть молятся те, кто  его
вешает.
   Френсису связали ноги и стали вязать руки, на него уже собирались на-
деть черный колпак и накинуть на шею петлю, как вдруг из-за тюремной ог-
рады донесся голос приближающегося певца:
   Мы - спина к спине - у мачты,
   Против тысячи вдвоем!
   Леонсия, находившаяся в полуобморочном состоянии, услышав этот голос,
пришла в себя и даже вскрикнула от радости, увидев Генри Моргана,  кото-
рый, расталкивая стражу, преграждавшую ему путь, входил в это  время  во
двор.
   Один только Торрес огорчился при появлении Генри,  но  все  были  так
возбуждены, что никто этого не заметил. Зрители не стали возражать, ког-
да начальник полиции, пожав плечами, объявил, что ему безразлично,  кого
из этих двух вешать, - лишь бы повесить. Зато вся мужская  половина  се-
мейства Солано горячо запротестовала, утверждая, что Генри тоже не вино-
вен в убийстве Альфаро. Однако решил дело Френсис; все еще стоя на помо-
сте, пока ему развязывали руки и ноги, он крикнул, перекрывая шум толпы:
   - Вы судили меня! Вы не судили его! Вы не  можете  повесить  человека
без суда! Раньше должен быть суд!
   Френсис спустился с помоста и обеими руками схватил руку Генри, но не
успел он пожать ее, как к ним подошел комиссар, сопутствуемый  начальни-
ком полиции, и с соблюдением всех формальностей арестовал Генри  Моргана
за убийство Альфаро Солано.
 
 
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
 
   - Надо действовать быстро - это главное, - заявил Френсис,  обращаясь
к небольшому семейному совету, собравшемуся на веранде асьенды Солано.
   - Главное - укоризненно воскликнула  Леонсия,  перестав  взволнованно
мерить шагами веранду. - Главное - спасти его!
   И она возмущенно потрясла пальцем перед носом Френсиса, как  бы  под-
черкивая значение сказанного. Не удовольствовавшись этим,  она  потрясла
пальцем и перед носом всех своих родных - отца и каждого из братьев.
   - И быстро! - с жаром продолжала она. - Мы должны действовать быстро,
а не то... - И голос ее оборвался от несказанного ужаса, охватившего  ее
при мысли о том, что может произойти с Генри, если они не будут действо-
вать быстро.
   - Для шефа все гринго одинаковы, - в тон ей заметил  Френсис,  а  сам
при этом подумал: "Какая она красивая и чудесная". - Шеф безусловно царь
и бог в Сан-Антонио, - продолжал он, - и привык действовать не  раздумы-
вая. Он даст Генри не больше сроку, чем дал мне. Мы  должны  сегодня  же
вызволить беднягу из тюрьмы.
   - Слушайте! - снова заговорила Леонсия. - Мы, Солано, не можем допус-
тить этой... этой казни. Наша гордость... наша честь... Мы не можем  до-
пустить этого. Ну, говорите же! Да  говорите  же  кто-нибудь!  Хоть  ты,
отец. Предложи что-нибудь...
   А пока шло обсуждение, Френсис молча слушавший  их  дебаты,  терзался
глубокой печалью. С каким великолепным пылом говорила  Леонсия,  но  пыл
этот был вызван чувством к другому человеку, что, конечно, не могло  по-
радовать Френсиса. Сцена, разыгравшаяся на тюремном  дворе  после  того,
как его выпустили, а Генри арестовали, все еще стояла у него перед  гла-
зами. Он точно сейчас видел - и сердце его заныло  при  воспоминании  об
этом, - как Леонсия бросилась в объятия Генри, а тот  отыскал  ее  руку,
чтобы убедиться, на месте ли его кольцо, и, убедившись, крепко обнял де-
вушку и поцеловал долгим поцелуем.
   "Ну ладно, хватит", - со вздохом подумал Френсис. Во  всяком  случае,
он сделал все, что мог. Разве после того, как Генри увели, он не  сказал
Леонсии - спокойно и даже холодно, - что Генри ее жених и возлюбленный и
что лучшего выбора дочь Солано и сделать не могла?
   Но от этих воспоминаний он ничуть не становился счастливее, как и  от
сознания, что поступил правильно. Да, правильно. Он ни разу  в  этом  не
усомнился, и это позволяло ему глушить в себе чувство к Леонсии.  Однако
сознания собственной правоты, как он обнаружил в данном случае, еще  да-
леко не достаточно, чтобы чувствовать себя счастливым.
   Но на что же иное мог он рассчитывать? Просто ему не повезло: он при-
ехал в Центральную Америку слишком поздно - вот и  все;  приехал,  когда
эта прелестная девушка уже отдала свое сердце тому, кто пришел до  него,
- человеку, ничуть не хуже его самого, а может  быть,  как  подсказывало
ему чувство справедливости, даже и лучше. И это  чувство  справедливости
требовало, чтобы он честно относился к Генри - своему кровному родствен-
нику Генри Моргану, необузданному потомку необузданного предка, человеку
в парусиновых штанах и обвисшем сомбреро, неравнодушному к ушам незнако-
мых молодых людей, питающемуся сухарями и черепашьими яйцами и  готовому
перекопать целых два острова - Быка и Тельца - в поисках  клада  старого
пирата.
   Энрико Солано и его сыновья, сидя на  широкой  веранде  своего  дома,
строили планы спасения Генри, а Френсис рассеянно слушал их; в это время
из комнат вышла служанка, прошептала что-то на ухо Леонсии и  повела  ее
за угол дома, на другой конец веранды, где произошла сцена, которая  не-
мало насмешила бы и разъярила Френсиса, присутствуй он при ней.
   Завернув за угол дома, Леонсия увидела Альвареса Торреса,  разодетого
в пышный средневековый костюм богатого плантатора, какие еще носят в Ла-
тинской Америке; Торрес снял сомбреро и, держа его в руке, склонился пе-
ред девушкой чуть не до земли, затем подвел ее к плетеному диванчику  из
индейского тростника и усадил. Леонсия  грустно  ответила  на  его  при-
ветствие, хотя в тоне ее прозвучало любопытство -  точно  она  надеялась
услышать от него какую-нибудь обнадеживающую весть.
   - Суд закончился, Леонсия, - сказал Торрес тихо  и  печально,  словно
говорил о покойнике. - Он приговорен. Завтра в десять утра - казнь.  Все
это очень грустно, чрезвычайно грустно, но... - Он пожал плечами. - Нет,
я не стану говорить о нем ничего  дурного.  Он  был  достойный  человек.
Единственный его недостаток - характер. Слишком он  был  горяч,  слишком
вспыльчив. Это и погубило его, заставив погрешить против чести. Будь  он
в ту минуту спокойнее и хладнокровнее, никогда бы он  не  всадил  нож  в
Альфаро...
   - Это не он убил моего дядю! - воскликнула Леонсия, поднимая голову и
глядя на него.
   - Все это весьма печально, - мягко и грустно продолжал Торрес,  избе-
гая перечить ей. - Судья, народ, начальник полиции - все, к сожалению, в
один голос утверждают, что он виновен. Весьма печально, конечно.  Но  не
об этом я пришел с вами говорить. Я пришел предложить  вам  мои  услуги.
Располагайте мной, как вам угодно. Моя жизнь, моя честь - в вашем распо-
ряжении. Приказывайте. Я ваш раб.
   И Торрес вдруг грациозно опустился перед ней на одно колено; взяв  ее
левую руку, он, видимо, собирался продолжать свою цветистую речь,  но  в
эту минуту взгляд его упал на кольцо с брильянтом, украшавшее безымянный
палец Леонсии. Он нахмурился и опустил голову;  затем,  поспешно  придав
своему лицу обычное выражение, заговорил:
   - Я знал вас, когда вы были еще совсем дитя, Леонсия, прелестная оча-
ровательная крошка, и я уже тогда любил вас. Нет, выслушайте меня! Прошу
вас. Я должен излить свое сердце. Выслушайте меня до конца. Я всегда лю-
бил вас. Но когда вы вернулись из-за границы, из этого монастыря, где вы
учились, - вернулись уже взрослой, благородной и важной дамой,  какой  и
подобает быть хозяйке дома Солано, - о, тогда я был просто сражен  вашей
красотой. Я был терпелив. Я не говорил вам о своих чувствах. Но вы могли
догадаться о них. И вы, конечно, догадывались. С тех самых пор я  воспы-
лал к вам страстью. Меня пожирало пламя, зажженное вашей красотой, вашей
душой, которая еще прекрасней вашей красоты.
   Леонсия знала, что остановить поток его излияний невозможно, и потому
терпеливо слушала, глядя на склоненную голову Торреса и от нечего делать
думая о том, почему у него волосы так некрасиво подстрижены и где  он  в
последний раз стригся - в Нью-Йорке или в Сан-Антонио.
   - Знаете ли вы, чем вы были для меня с тех пор, как вернулись?
   Она не отвечала и не пыталась отнять у него руку, хотя он так  сильно
сжимал ее, что кольцо Генри Моргана впилось ей в пальцы, причиняя острую
боль. Она не слышала речей Торреса, все дальше и дальше уносясь  в  мыс-
лях. И первая ее мысль была о том, что вовсе не такими выспренними тира-
дами сказал ей Генри Морган о своей любви и завоевал  ее  взаимность.  И
почему это испанцы всегда так высокопарно и  многословно  выражают  свои
чувства? Генри вел себя совсем иначе. Он вообще почти ни слова не сказал
ей. Он действовал. Поддавшись ее обаянию, чувствуя, что и  она  неравно-
душна к нему, он без всякого предупреждения - так он был уверен, что  не
удивит и не испугает свою любимую, - обнял ее и прижался губами к ее гу-
бам. И она не испугалась и не осталась равнодушной. Только  после  этого
первого поцелуя, продолжая держать ее в объятиях. Генри заговорил о сво-
ей любви.
   А о чем совещаются сейчас там, на другом конце террасы, ее  родные  и
Френсис Морган, что они придумали? Мысли ее текли дальше - она была глу-
ха к мольбам своего поклонника. Френсис! Ах!.. Она даже вздохнула: поче-
му, несмотря на любовь к Генри, этот чужой гринго так волнует е