, прощупывая биение пульса на ее висках. Потом он  снял  руку
и, откинувшись назад, стал обдумывать решение.
   - Встань, сеньорита, - произнес он. - В твоем сердце нет зла. Ты сво-
бодна... Кто еще взывает к Суровой Справедливости?
   Френсис тотчас шагнул вперед:
   - Я тоже помог этому человеку спастись от смертной казни,  к  которой
он был несправедливо приговорен. Мы с ним родственники, хотя и  дальние,
и носим одну и ту же фамилию.
   Он тоже опустился на колени и почувствовал, как мягкие  пальцы  осто-
рожно скользнули по его бровям и вискам, а потом нащупали руку и  задер-
жались на пульсе у запястья.
   - Здесь мне не все ясно, - сказал слепец. - В душе твоей нет  мира  и
покоя. Что-то грызет тебя.
   В эту минуту пеон вдруг выскочил вперед и, не  спрашивая  позволения,
заговорил; при звуке его голоса люди в рясах даже вздрогнули, словно  он
совершил богохульство.
   - О Справедливый, отпусти этого человека! - взмолился пеон. - Я дваж-
ды за сегодняшний день поддался слабости и предал его врагам, а он дваж-
ды за сегодняшний день защитил меня и спас от моих врагов.
   И пеон уже в который раз снова рухнул на колени, но только впервые  -
перед справедливым вершителем закона, и, дрожа и замирая  от  суеверного
ужаса, почувствовал  легкое  и  вместе  с  тем  уверенное  прикосновение
пальцев этого самого необычного из всех судей, перед которым  когда-либо
преклонял колени человек. Эти пальцы быстро обследовали все рубцы и сса-
дины на коже пеона, даже на плечах и на спине.
   - Тот человек тоже может быть свободен! -  провозгласил  Справедливый
судья. - И все-таки что-то гнетет и волнует его. Нет ли  здесь  кого-ни-
будь, кто знает, в чем дело, и мог бы нам рассказать?
   И Френсис сразу понял, какое волнение угадал в нем слепец:  любовь  к
Леонсии, которая снедала его и грозила нарушить его  преданность  Генри.
Столь же быстро догадалась об этом и Леонсия, и если бы слепец  мог  пе-
рехватить тот полный понимания взгляд, каким невольно обменялись молодые
люди, и заметить, с каким смущением оба тотчас отвели глаза, он  безоши-
бочно угадал бы причину волнения Френсиса. Метиска же  заметила  это,  и
сердце подсказало ей, что здесь замешана любовь. Не ускользнуло это и от
Генри, и он бессознательно нахмурился.
   Тут Справедливый снова заговорил.
   - Должно быть, это любовная история, - сказал  он.  -  Боль,  которую
женщина вечно причиняет сердцу мужчины. И все-таки  я  освобождаю  этого
человека. Дважды за один день он пришел на помощь тому, кто дважды  пре-
дал его. Его гнетет тоска - и все-таки он помог тому, кто был несправед-
ливо приговорен к смерти. Остается испытать еще и  другого  человека,  а
кроме того надо решить, как поступить с этим жестоко избитым пеоном, ко-
торый стоит передо мной и который ради собственного спасения  дважды  за
сегодняшний день обнаружил слабость духа, а сейчас, отринув  всякие  по-
мыслы о себе, проявил силу и мужество.
   Он нагнулся и стал ощупывать брови и лицо пеона.
   - Ты боишься смерти? - внезапно спросил он.
   - О великий и святой человек, страх как боюсь! - отвечал пеон.
   - Тогда скажи, что ты солгал про этого человека, скажи, что твои уве-
рения, будто он дважды пришел тебе на помощь, - ложь,  и  ты  останешься
жить.
   Пеон весь съежился и поник под пальцами слепца.
   - Подумай как следует, - строго  предупредил  его  старец.  -  Смерть
страшна. Навеки застыть в неподвижности, стать таким, как земля или  ка-
мень, - это ли не страшно! Скажи, что ты солгал, и ты будешь  жить.  Ну,
говори!
   И хотя голос пеона выдавал его ужас, но он нашел в себе  силы  посту-
пить, как человек большой и мужественной души.
   - Дважды за сегодняшний день я предал его, о святой человек. Но я  не
Петр. И в третий раз я не предам этого человека. Я страх как  боюсь,  но
предать его в третий раз не могу.
   Слепой судья откинулся назад, лицо его преобразилось, словно освещен-
ное внутренним светом.
   - Ты хорошо сказал! - промолвил он. - У тебя душа настоящего  челове-
ка. А теперь выслушай мой приговор: отныне и впредь до конца дней  твоих
ты всегда будешь думать как человек и поступать как человек. Лучше в лю-
бой момент умереть человеком, чем вечно жить скотом. Экклезиаст был неп-
рав. Мертвый лев лучше живой собаки. Иди, возрожденный сын мой, ты  сво-
боден!
   Но когда пеон по знаку метиски стал подниматься с колен. Слепой судья
вдруг остановил его:
   - Скалки мне, о человек, который только сегодня  сделался  человеком,
что было первопричиной всех твоих бед?
   - О Справедливый, мое слабое сердце жаждало любви  женщины  смешанной
крови из tierra caliente. Сам я уроженец этих гор. Ради нее  я  задолжал
плантатору две сотни песо. А она взяла деньги и сбежала с другим.  Я  же
остался рабом у плантатора. Он неплохой человек,  но  ведь  он  все-таки
плантатор. Я трудился, терпел побои и страдал целых пять лет, а долг мой
теперь возрос до двухсот пятидесяти песо; у меня же ничего  нет,  только
кожа да кости, прикрытые жалкими лохмотьями.
   - А она очень была хороша, эта женщина? - мягко спросил Слепой судья.
   - Я с ума сходил по ней, о святой человек. Теперь мне уже не кажется,
что она была так хороша собой. Но тогда она казалась мне прекрасной. Лю-
бовь к ней, точно лихорадка, сжигала мне сердце и мозг и превратила меня
в раба. А она сбежала от меня в первую же ночь, и с тех пор я никогда ее
не видел.
   Пеон ждал, стоя на коленях, склонив голову, а Слепой разбойник, к об-
щему удивлению, глубоко вздохнул и, казалось, забыл обо всем  на  свете.
Его рука непроизвольно легла на голову метиски  и  погладила  ее  черные
блестящие волосы.
   - Женщина... - заговорил он так тихо, что голос его, чистый  и  звон-
кий, как колокольчик, сейчас был не  громче  шепота.  -  Вечно  женщина,
прекрасная женщина! Все женщины прекрасны... для мужчины. Они любили на-
ших отцов; они произвели нас на свет; мы любим  их;  они  производят  на
свет наших сыновей, чтобы те любили их дочерей и называли девушек  прек-
расными, - так всегда было и всегда будет, пока на земле существует  че-
ловек и человеческая любовь.
   Глубокое молчание воцарилось в пещере, а Суровый судья  погрузился  в
свои думы. Наконец, красавица метиска ласково дотронулась до него и зас-
тавила вспомнить о пеоне, все еще стоявшем перед ним на коленях.
   - Вот мой приговор, - сказал слепец. - Ты получил немало ударов. Каж-
дый удар по твоему телу уже был достаточной расплатой за долг  плантато-
ру. Ты свободен. Иди. Но оставайся в горах и в следующий раз полюби жен-
щину с гор, раз уж ты должен любить женщину и раз без женщины вообще не-
возможна жизнь мужчины. Иди, ты свободен. Ты ведь наполовину майя?
   - Да, я наполовину майя, - пробормотал пеон. - Мой отец - майя.
   - Вставай и иди. И оставайся  в  горах  с  твоим  отцом-майя.  Tierra
caliente - не место для человека, рожденного в  Кордильерах.  Плантатора
же твоего здесь нет, а потому мы и не можем судить его.  Плантатор  есть
плантатор. Его друзья могут считать себя свободными.
   Суровый судья чего-то ждал, ждал и Генри,  а  затем  без  приглашения
шагнул вперед.
   - Я тот самый человек, - храбро заявил он, - который был приговорен к
смерти за убийство, но я не совершал его. Убитый - родной  дядя  любимой
мною девушки, и я женюсь на ней, если здесь в Кордильерах, в этой  пеще-
ре, действительно царит справедливость.
   Но начальник полиции перебил его:
   - Двадцать человек были свидетелями того, как он грозил дядюшке  этой
сеньоры, что убьет его. А через час мы застали этого  гринго  возле  еще
теплого трупа.
   - Он правду говорит, - подтвердил Генри. -  Я  действительно  угрожал
тому человеку - нам обоим бросилось в голову вино  и  горячая  кровь.  И
жандармы действительно наткнулись на меня, когда я стоял возле еще  теп-
лого тела. Но я не убивал его. И я не знаю, представить  себе  не  могу,
чья трусливая рука под покровом темноты всадила ему нож: в спину.
   - Встаньте оба на колени, чтобы я мог допросить вас, - приказал  Сле-
пой разбойник.
   Долго  вел  он  допрос  своими  чуткими,  пытливыми  пальцами.  Долго
скользили они по лицам обоих мужчин; слепец щупал и пульс -  и  все-таки
не мог прийти ни к какому выводу.
   - В этом деле замешана женщина? - напрямик спросил он Генри Моргана.
   - Да, прекрасная женщина. Я люблю ее.
   - Это хорошо, что любовь так сильно задела твое сердце, ибо  мужчина,
которого не ранит любовь к женщине, - только наполовину мужчина, - снис-
ходительно заметил Слепой судья. И, обращаясь к начальнику полиции,  до-
бавил: - Вот твоего сердца не ранила женщина, однако  тебя  тоже  что-то
гнетет. Что же до этого человека, - он указал на Генри, - то я не думаю,
чтобы одно только чувство к женщине ранило его сердце. Быть  может,  от-
части ты повинен в этом, а отчасти та злоба, которая побуждает его злоу-
мышлять против тебя. Встаньте оба. Я не могу рассудить вас. Но есть  та-
кое испытание, которое дает непогрешимый ответ:  это  испытание  Змеи  и
Птицы. Оно столь же непогрешимо, как непогрешим  сам  бог,  ибо  так  он
восстанавливает истину. Вот и Блэкстон говорит, что испытание божьим су-
дом помогает восстановить истину.
 
 
   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
 
   В самом центре владений Слепого разбойника была котловина футов деся-
ти глубиной и тридцати в диаметре, которая вполне могла бы служить  кро-
шечной ареной для боя быков. Эта впадина с ровным дном и отвесными  сте-
нами образовалась естественным путем и была столь совершенным  творением
природы, что человеку почти и рук не пришлось прикладывать, чтобы довес-
ти это совершенство до конца. Разбойники в длинных холщовых рясах, план-
таторы и жандармы - все были тут, кроме Сурового судьи  и  метиски;  все
стояли на краю котловины, точно зрители, собравшиеся на  бой  быков  или
сражение гладиаторов.
   По знаку строгого предводителя отряда, взявшего их в  плен.  Генри  и
начальник полиции спустились по маленькой лесенке в котловину.  За  ними
последовали предводитель отряда и несколько разбойников.
   - Одному небу известно, что сейчас произойдет,  -  со  смехом  сказал
по-английски Генри, обращаясь к Леонсии и Френсису, остававшимся  навер-
ху. - Но если это будет борьба не на жизнь, а на смерть,  если  разрешат
давать подножки, кусаться и боксировать по  правилам  маркиза  Куинсбери
или лондонских призовых боев, мистер толстопузый  шеф  непременно  будет
моей добычей. Впрочем, старик умен, уж он, конечно, позаботится  о  том,
чтобы шансы в этой схватке у нас были равные. Так вот: если шеф  одолеет
меня, вы, как мои сторонники, поднимите вверх большие пальцы и орите  во
всю глотку. Можете не сомневаться: если я одолею его, вся его банда под-
нимет пальцы вверх.
   Начальник полиции, на которого котловина произвела  самое  удручающее
впечатление, обратился по-испански к предводителю отряда.
   - Я не стану драться  с  этим  человеком,  -  заявил  Мариано  Верха-
ра-и-Ихос. - Он молодое меня, и у него лучше дыхание. К тому же все  это
несправедливо. По закону Панамской республики так не судят. А я не приз-
наю экстерриториальности Кордильер и таких незаконных действий.
   - Это испытание Змеи и Птицы, - оборвал его вожак. - Ты будешь Змеей.
В руки тебе дадут вот это ружье. Тот человек будет Птицей. Ему мы  дадим
колокольчик. Смотри! Сейчас ты поймешь, в чем состоит испытание.
   По его команде одному из разбойников дали  ружье  и  завязали  глаза.
Другому разбойнику, которому глаз не завязывали, дали  серебряный  коло-
кольчик.
   - Человек с ружьем - это Змея, - сказал вожак. - Он имеет право  один
раз выстрелить в Птицу - человека с колокольчиком.
   По сигналу второй разбойник вытянул руку с колокольчиком, позвонил  и
быстро отскочил в сторону. Первый прислушался к звону и,  наугад  прице-
лившись, сделал вид, что стреляет.
   - Понятно? - спросил предводитель отряда у Генри и его противника.
   Генри только кивнул в ответ, а  начальник  полиции,  захлебываясь  от
удовольствия, воскликнул:
   - Так это я буду Змеей?
   - Да, - подтвердил предводитель.
   Начальник полиции живо схватил ружье, не протестуя больше против экс-
территориальности Кордильер и незаконности такого суда.
   - Что ж, значит, попытаетесь уложить меня? - с угрозой в голосе спро-
сил его Генри.
   - Нет, сеньор Морган. Не попытаюсь, а просто уложу.  В  Панаме  всего
два хороших стрелка, и я один из них. У меня больше  сорока  медалей  за
стрельбу. Я могу стрелять с закрытыми глазами. Могу стрелять в  темноте.
Я частенько стрелял в темноте - и стрелял без промаха.  Так  что  можете
считать себя покойником.
   В магазин был вложен один патрон, после чего начальнику полиции завя-
зали глаза, вручили ружье и велели повернуться пока лицом к стене. Генри
снабдили предательским колокольчиком и поставили у противоположной  сте-
ны. Затем разбойники вылезли из ямы, втащили за собой лестницу, и  пред-
водитель их уже сверху сказал:
   - Слушайте меня внимательно, сеньор Змея, и стойте, пока не дослушае-
те. У Змеи один выстрел. Она не имеет права сдвигать повязку.  Если  она
ее сдвинет, мы обязаны немедленно умертвить ее. Зато Змея не  ограничена
во времени. Она может ждать  весь  остаток  дня  и  всю  ночь  и  вообще
столько, сколько ей будет угодно, прежде чем сделает  свой  единственный
выстрел. Что же до Птицы, то она должна твердо помнить одно правило - ни
на минуту не выпускать из рук колокольчика и ни в коем случае не  дотра-
гиваться до язычка, чтобы помешать ему звенеть. В случае если  Птица  не
выполнит этого правила, она будет немедленно умерщвлена. Мы  ведь  стоим
наверху, над вами обоими, сеньоры, и у нас ружья в руках, так что тот из
вас, кто нарушит правило, в ту же секунду умрет. А теперь за дело, и  да
будет бог на стороне правого!
   Начальник полиции медленно повернулся и прислушался. Генри неуверенно
шагнул в сторону, и колокольчик зазвенел. Ружье тотчас поднялось и наце-
лилось. Генри заметался по яме - дуло  ружья  следовало  за  ним.  Генри
быстро перебросил колокольчик из одной вытянутой руки в  другую,  а  сам
метнулся в сторону - и дуло неумолимо метнулось за ним. Однако начальник
полиции был слишком хитер, чтобы рисковать всем ради случайного  выстре-
ла, и начал медленно, осторожно пересекать яму.  Генри  замер,  и  коло-
кольчик его умолк.
   Чуткое ухо начальника полиции столь безошибочно засекло то место, от-
куда в последний раз слышался серебряный звон, что, несмотря на завязан-
ные глаза, он направился прямо к Генри и очутился совсем  рядом  с  ним,
как раз под вытянутой рукой, державшей колокольчик. С  величайшей  осто-
рожностью, стараясь не издать ни малейшего звука. Генри приподнял  руку,
и его противник прошел под ней в каком-нибудь дюйме от колокольчика.
   Держа ружье на  прицеле,  начальник  полиции  остановился  в  нереши-
тельности на расстоянии фута от стены, с  минуту  тщетно  прислушивался,
потом сделал еще шаг и дулом уткнулся в стену.  Мгновенно  повернувшись,
он, как слепой, стал шарить ружьем по воздуху в  поисках  противника.  И
дуло непременно коснулось бы Генри, если бы тот поспешно не отпрыгнул  в
сторону и не принялся петлять, непрерывно звеня колокольчиком.
   Посредине ямы Генри остановился и замер. Его враг прошел в  каком-ни-
будь ярде от него и наткнулся на противоположную стену. Тогда  он  пошел
вдоль стены, ступая осторожно, как кошка, и все время шаря ружьем. Потом
он решил пересечь яму. Он пересек ее несколько раз, но так и не  обнару-
жил Генри: колокольчик его молчал. И  тут  начальник  полиции  прибег  к
весьма хитроумному способу. Бросив на землю свою шляпу, чтобы она служи-
ла ему исходной точкой, он пересек яму по кратчайшей хорде,  сделал  три
шага вдоль стены и пошел назад по другой, более  длинной  хорде;  сделал
еще три шага вдоль стены, выверяя параллельность двух хорд  по  расстоя-
нию, оставшемуся до шляпы, затем отмерил от шляпы  еще  три  шага  вдоль
стены и стал пересекать котловину по третьей хорде.
   Глядя, как он прочесывает поле боя. Генри понял, что дело его худо  и
ему не избежать встречи с противником. Он не стал ждать, пока враг обна-
ружит его. Звеня колокольчиком и перебрасывая его из одной руки  в  дру-
гую, он запетлял по котловине, а потом вдруг застыл,  но  уже  на  новом
месте.
   Начальник полиции возобновил свои многотрудные поиски противника,  но
Генри не склонен был затягивать эту столь мучительную по своей напряжен-
ности игру. Он дождался, когда последняя хорда свела  его  и  начальника
полиции лицом к лицу. Дождался, когда дуло ружья  поднялось  на  уровень
его груди в нескольких дюймах от сердца, и тогда, быстро  присев,  чтобы
ружье оказалось выше его, громовым голосом крикнул:
   - Огонь! Это было так внезапно, что начальник полиции невольно  спус-
тил курок, и пуля просвистела над головой Генри. Сверху  раздался  взрыв
аплодисментов - это бурно аплодировали люди в холщовых рясах.  Начальник
полиции сорвал с глаз повязку и увидел перед собой улыбающееся лицо про-
тивника.
   - Отлично, бог сказал свое слово, - объявил предводитель разбойников,
спускаясь в яму. - Тот, кого не тронула пуля, - не виновен. Остается ис-
пытать другого.
   - Меня? - не своим голосом взвизгнул начальник  полиции,  потрясенный
страхом и неожиданностью.
   - Поздравляю, шеф, - с усмешкой сказал Генри. - Вы действительно  пы-
тались уложить меня. Теперь мой черед. Давайте-ка сюда ружье.
   Но начальник полиции, ослепленный своей неудачей и гневом, забыв, что
ружье было заряжено всего одной пулей, с проклятием ткнул дулом прямо  в
грудь Генри и нажал гашетку. Курок щелкнул с резким  металлическим  зву-
ком.
   - Отлично, - сказал предводитель, отбирая у него ружье и  перезаряжая
его. - О твоем поведении будет доложено. Испытание продолжается;  только
теперь сразу видно, что ты не избранник божий.
   Точно раненый бык на арене, ищущий, куда бы укрыться,  и  в  отчаянии
озирающий амфитеатр, полный безжалостных лиц, начальник полиции  посмот-
рел вверх и увидел лишь ружья разбойников, торжествующие лица Леонсии  и
Френсиса, любопытные физиономии своих жандармов и налитые  кровью  глаза
плантаторов, какие бывают у зрителей, наблюдающих бой быков.
   Легкая улыбка промелькнула на сурово сжатых губах предводителя,  ког-
да, вручив ружье Генри, он стал завязывать его глаза.
   - Почему вы не велите ему стать лицом к стене, пока я приготовлюсь? -
спросил начальник полиции, и серебряный колокольчик зазвенел в его  дро-
жавшей от ярости руке.
   - Потому что он человек, угодный богу, - был ответ. - Он выдержал ис-
пытание. Значит, он не способен на вероломный поступок. Теперь  ты  под-
вергнешься божьему суду. Если ты человек правдивый и  честный.  Змея  не
причинит тебе никакого вреда. Таков промысел божий.
   Начальник полиции был куда более ловким в роли охотника, чем  в  роли
дичи. Стоя напротив Генри, он пытался не шевелиться, но когда дуло ружья
начало приближаться к нему, нервы его не выдержали, рука дрогнула, и ко-
локольчик зазвенел. Ружье почти перестало двигаться - лишь дуло его зло-
веще колебалось, улавливая направление звука. Тщетно старался  начальник
полиции унять дрожь в руке, чтобы колокольчик не звенел, - он  продолжал
звенеть. Тогда шеф в отчаянии отшвырнул его в сторону, а сам ничком упал
на землю. Но Генри, услышав звук падающего тела, опустил ружье  и  нажал
курок. Начальник полиции взревел от боли - пуля пробила  ему  плечо:  он
поднялся было на ноги, но тут же с проклятиями снова растянулся на земле
и так и остался лежать, продолжая изрыгать проклятия.
   Все снова очутились в пещере, где Слепой разбойник,  у  ног  которого
сидела метиска, вершил суд.
   - Этот человек, который ранен и который слишком много болтал о законе
tierra caliente, узнает теперь, что  такое  закон  Кордильер.  Испытание
Змеи и Птицы доказало, что он виновен. За его жизнь назначается выкуп  в
десять тысяч долларов золотом; если деньги внесены не будут, он ост