вали за ним: Лайонел -
совершенно равнодушный ко  всему  происходящему  вокруг,  а  Сесилия  -  вся
трепеща от страха за мужа, презирающего опасность.
   - Они заблуждаются, думая, что разыскивают своего врага, - сказал старик,
властным жестом подняв руку и  как  бы  приказывая  слушать  его,  -  но  он
поклялся стать под их знамена, и они радостно примут в свои ряды человека  с
таким именем и из такой семьи.
   - Нет, нет, - вскричала Сесилия, - он не давал такого позорного обещания!
Беги, Линкольн, пока ты еще свободен! Оставь  меня!  Я  сама  встречу  наших
преследователей - они не причинят зла женщине.
   К счастью, эти слова Сесилии  заставили  Лайонела  опомниться,  и,  обняв
тонкий стан жены, он увлек ее за собой, на ходу сказав Ральфу:
   - Старик, как только это дорогое мне существо  будет  в  безопасности,  я
разберусь, говорил ли ты правду или лгал.
   Но  Ральф  уже  далеко  опередил  своих  спутников:  старика   ничто   не
обременяло, а его железное здоровье, казалось, смеялось  над  разрушительным
влиянием времени.
   Когда он повернул в поле,  прилегающее  к  покинутому  ими  кладбищу,  он
сделал Лайонелу и Сесилии знак рукой, словно подзывая их к себе.
   Шум шагов становился все громче, и в промежутках между пушечными  залпами
крики  погони  слышались  все  отчетливее.   Несмотря   на   сильную   руку,
поддерживающую ее, хрупкая Сесилия скоро почувствовала,  что  изнемогает  от
усталости. Когда Они вышли на другую дорогу, пролегавшую вблизи  от  первой,
она остановилась и против воли призналась, что не может идти дальше.
   - Ну, тогда подождем тех, кто за нами гонится, - сказал Лайонел с внешним
спокойствием,  -  и  пусть  мятежники  поостерегутся  злоупотреблять   своим
незначительным численным преимуществом.
   Едва он произнес эти слова, как из-за поворота показался воз, запряженный
четырьмя волами, который вскоре поравнялся с ними.  Правил  волами  глубокий
старик, но он с большой ловкостью орудовал своей палкой,  ибо  постигал  это
искусство больше  полувека.  Увидев  этого  человека,  одного  на  пустынной
дороге, Лайонел решился на отчаянный поступок. Он  оставил  свою  измученную
подругу и с таким  свирепым  лицом  подступил  к  крестьянину,  что  мог  бы
напугать всякого, кто имел хоть малейшее основание страшиться опасности.
   - Куда вы направляетесь? - грозно спросил Лайонел.
   - На мыс, - был ответ. - Да, да, и старые и молодые, и большие и малые, и
люди и скотина, и двухколесные и четырехколесные повозки - сегодня ночью все
спешат на мыс, как ты можешь сам догадаться, приятель!
   Да, - продолжал он, воткнув свою палку в землю и опершись на  нее  обеими
руками, - четырнадцатого марта мне исполнилось восемьдесят три года, и,  бог
даст, к следующему дню моего рождения  в  Бостоне  не  останется  ни  одного
красного  мундира.  По  моему  мнению,  приятель,  они  слишком  долго   там
засиделись, пора и честь знать. Сыновья мои все на войне, а моя  старуха  со
вчерашнего вечера помогала мне нагружать этот воз сеном. Вот я и везу его  в
Дорчестер, и оно ни гроша не будет стоить конгрессу.
   - Значит, вы везете  свое  сено  на  Дорчестерскии  перешеек?  -  спросил
Лайонел, меряя взглядом старика и его упряжку и не решаясь напасть на такого
немощного и беззащитного человека.
   - Да говорите громче, по-солдатски, так же, как  вы  говорили  раньше,  я
немного туговат на ухо, - ответил возница. - Нет,  они  не  забрали  у  меня
сено, они говорят, что я уже и так много сделал. А  я  говорю:  разве  можно
сказать, что человек достаточно сделал для своей страны,  если  она  хоть  в
чем-нибудь еще нуждается? Я слышал, что солдаты тащат на укрепления  фашины,
как они их называют, и прессованное сено. Ну, а  сено-то  как  раз  по  моей
части, вот я и навил его целый воз. И,  если  этого  мало,  пусть  хоть  сам
Вашингтон ко мне явится. Я отдам ему и амбары, и сеновалы, и все, что у меня
есть!
   - Если вы готовы так много сделать для конгресса, может быть, вы поможете
уставшей женщине? Ей с вами по дороге, но  она  слишком  слаба,  чтобы  идти
пешком.
   - От всего сердца, - сказал возница, оглядываясь кругом  в  поисках  той,
кому он хотел помочь. - Да только, может, она далеко? Ведь час уже  поздний,
а мне бы не хотелось, чтобы английские пули попали в кого-нибудь из наших на
Дорчестерских холмах только из-за того, что там не хватило нескольких охапок
сена.
   - Она вас не задержит ни  на  минуту,  -  сказал  Лайонел  и  подбежал  к
Сесилии, почти незаметной в тени изгороди, у которой она стояла. Подведя  ее
к возу, Лайонел продолжал:
   - Вам щедро заплатят за услугу.
   - Ну, какая тут плата! Может, она дочка солдата или, скажем, его  жена  и
ей следовало бы ехать в коляске  с  лошадьми,  а  не  на  возу,  запряженном
волами?
   - Да, да, - вы правы, она и жена и дочь солдата.
   - Вот и славно! Ручаюсь, старый Пут не совсем ошибался, когда уверял, что
женщинам под силу остановить те два полка, про  которые  чванный  английский
парламент хвастал, будто они пройдут через все  колонии  -  от  Гемпшира  до
Джорджии... Ну, как вы там - устроились?
   - Превосходно! - ответил Лайонел, который тем временем приготовил в  сене
два места, для себя и Сесилии, и помог ей взобраться на воз. - Можно ехать.
   Возница, который был владельцем сотни акров хорошей земли  по  соседству,
без долгих разговоров взмахнул своей палкой и погнал вперед  четырех  волов.
Ральф наблюдал за этой короткой сценой, прячась в тени изгороди.
   Когда воз отъехал, он махнул рукой, перешел через  дорогу,  и  скоро  его
серая фигура растаяла в туманной дымке, словно призрак.
   Между тем погоня за беглецами не прекращалась: кругом раздавались  голоса
и в обманчивом свете луны мелькали  тени  солдат,  рассыпавшихся  по  полям.
Кроме того, как слишком поздно сообразил Лайонел, оказалось, что им придется
проехать через Кембридж. Когда он заметил, что они въехали на улицы городка,
то охотно покинул бы воз вместе с Сесилией, но было слишком опасно попасть в
самую гущу солдат, беспорядочно сновавших повсюду.
   Оставалось только неподвижно и молча лежать, зарывшись в сено, в надежде,
что их не заметят. В довершение всего пылкий патриотизм старого  возницы  не
спасал его от некоторых слабостей, и он,  вместо  того  чтобы  ехать  прямой
дорогой, повернул своих волов и остановился у того самого трактира, куда  за
несколько часов до этого доставил Сесилию американский офицер. Здесь  царило
такое же бурное, беззаботное веселье,  как  и  раньше.  Появление  странного
экипажа сразу собрало вокруг него толпу, и злополучная парочка на возу стала
с тревогой прислушиваться к разговорам.
   - Что, старина, и тебя конгресс запряг в  работу?  -  закричал  солдат  с
кружкой пива в руке. - Ну-ка, промочи себе горло, почтенный отец Свободы,  -
для сына Свободы ты ведь староват!
   - Да, да, - ответил восхищенный фермер, - я и отец Свободы и сын. У  меня
четверо сыновей на войне да семеро внуков в придачу.  В  одной  нашей  семье
могло быть одиннадцать добрых стрелков, если бы  у  пяти  ружей  было  вдвое
больше замков. Однако младшие все-таки раздобыли себе  охотничье  ружьецо  и
даже одну двустволку.
   А у мальчишки Аарона такой седельный пистолет, что лучше  его,  я  думаю,
нет во всем Массачусетсе! Ну и подняли же вы тарарам  сегодня  ночью!  Этого
пороха небось хватило бы еще для одного сражения на Банкер-Хилле.
   - Простая  военная  хитрость,  старик!  Надо  было  отвлечь  англичан  от
Дорчестера.
   - Если бы они и глазели на него, не много увидели бы в такую темную ночь.
   - Твоя правда, отец. А вот не видел ли ты, как по дороге улепетывали двое
мужчин и одна женщина?
   - Двое, ты говоришь? Двое? - спросил  фермер  и  наклонил  голову  набок,
словно размышляя о чем-то.
   - Да, двое мужчин.
   - Нет, двоих я не видел. Ты говоришь, они бежали из города?
   - Да, и бежали так, словно за ними гнался сам дьявол.
   - Нет, я не видел двоих. Да и вообще не видел,  чтобы  кто-нибудь  бежал.
Оно, конечно, от хорошего дела не побежишь... А что, за их поимку  назначена
награда? - перебил сам себя старик и снова задумался.
   - Пока еще нет, ведь они только что убежали.
   - Самый верный способ поймать вора - это пообещать за его поимку  хорошую
награду. Нет, я не видел двоих мужчин. А ты уверен, что их было двое?
   -  Эй,  ты,  проезжай   со   своим   возом!   И   поживее!   -   закричал
офицер-интендант, мчавшийся по улице на коне.
   И фермер вдруг вспомнил, что ему надобно торопиться. Он  взмахнул  палкой
и, пожелав веселым солдатам доброй ночи,  погнал  своих  волов.  Однако  еще
долго после того, как старик покинул городок и перебрался через реку, он  то
и дело останавливал воз,  словно  колеблясь,  продолжать  ли  ему  путь  или
вернуться назад. Наконец он взобрался повыше на сено  и  уселся  так,  чтобы
одним глазом наблюдать за волами, а другим - за Лайонелом и Сесилией.  Около
часа старик рассматривал своих спутников, и никто не проронил за  это  время
ни слова, после чего он, очевидно, решил, что  его  подозрения  напрасны,  и
больше не обращал на них внимания. Быть может, он забыл  о  своих  сомнениях
еще и потому, что дорога была забита встречными возами и править становилось
все труднее.
   Лайонел, которого волнения последних часов  заставили  забыть  о  прежних
мрачных мыслях, теперь вздохнул с облегчением, понимая, что пока  им  больше
ничего не грозит. Прошептав на ухо Сесилии слова  ободрения  и  надежды,  он
закутал ее в свой плащ, чтобы  защитить  от  холодного  ночного  воздуха,  и
вскоре  по  ее  спокойному  дыханию  убедился,  к  своей  радости,  что  она
задремала, побежденная усталостью.
   Уже было далеко за  полночь,  когда  показались  холмы  за  Дорчестерским
перешейком. Сесилия  проснулась,  и  Лайонел  стал  подыскивать  благовидный
предлог, чтобы проститься со стариком, не вызвав у  него  новых  подозрений.
Наконец показалось пустынное место, где  сделать  это  было  всего  удобнее.
Лайонел уже хотел заговорить с возницей, как вдруг волы  сами  остановились:
посреди дороги стоял Ральф.
   - Посторонись, приятель! - закричал фермер.  -  Бессловесная  скотина  не
может пройти, когда ей загораживает дорогу человек.
   - Спускайтесь! - сказал Ральф, взмахом руки указывая на поля.
   Лайонел тотчас же повиновался, и не успел еще возница слезть с воза,  как
беглецы уже стояли на дороге.
   - Вы нам оказали гораздо большую услугу, чем думаете,  -  сказал  Лайонел
фермеру, - вот вам пять гиней.
   - За что? За то, что вы проехали несколько миль на  возу  с  сеном?  Нет,
нет, за дружескую услугу в Массачусетс се денег не берут.  Эй,  приятель,  у
вас, кажется, кошелек полон денег, это не часто встречается в  наше  трудное
время!
   - Я бесконечно вам благодарен, но не  могу  больше  задерживаться,  чтобы
дать вам еще.
   Заметив нетерпеливое движение  Ральфа,  Лайонел  быстро  перенес  Сесилию
через изгородь, тянувшуюся вдоль поля, и вскоре все трое исчезли из виду,  а
удивленный фермер все еще продолжал что-то говорить.
   - Эй, эй, приятель!  -  вдруг  завопил  достойный  защитник  отечества  и
побежал за ними со всей быстротой, какую позволял его возраст. -  Разве  вас
было трое, когда я вас подобрал?
   До беглецов донеслись возгласы словоохотливого  старика,  но,  как  легко
себе представить, они не сочли нужным останавливаться, чтобы обсудить с  ним
этот вопрос.
   А несколько секунд спустя яростные вопли: "Чего стали посреди дороги?"  -
и стук колес возвестили, что появление встречных порожних фургонов заставило
старого возницу вернуться к своим волам, и, пока еще  можно  было  разобрать
слова, Лайонел  и  его  друзья  слышали,  как  их  недавний  спутник  громко
рассказывал остальным, что произошло. Впрочем, о погоне за беглецами никто и
не думал: у возчиков были более неотложные дела,  чем  преследование  воров,
даже если бы за их поимку и назначили награду.
   Кратко объяснив свои намерения, Ральф  кружным  путем  повел  Лайонела  и
Сесилию к берегу залива. Там в неглубокой бухточке они  нашли  спрятанную  в
камышах лодку, и Лайонел узнал суденышко, на котором Джеб Прей в часы досуга
ловил рыбу. Все немедля сели  в  лодку,  и  Лайонел,  взявшись  за  весла  и
пользуясь начавшимся отливом, умело направил ее в сторону видневшихся  вдали
колоколен Бостона.
   Ночные тени еще  боролись  со  светом  зарождающегося  дня,  когда  яркая
огненная вспышка осветила туманный горизонт и снова послышался рев  затихшей
к утру канонады. Но  теперь  грохот  пушек  раздавался  с  моря,  и  облако,
вставшее над туманным портом, говорило о  том,  что  корабли  снова  приняли
участие в бою. Эта неожиданная канонада побудила Лайонела направить лодку  к
островкам, потому что и форт и  южные  городские  батареи  присоединились  к
кораблям и обрушили свои ядра  на  землекопов,  еще  трудившихся  на  холмах
Дорчестера. Когда  утлое  суденышко  скользнуло  мимо  большого  английского
фрегата, Сесилия увидела юношу, который был ее первым проводником  во  время
ее вчерашних ночных странствий.
   Он стоял на корме и  с  удивлением  тер  себе  глаза,  глядя  на  высоты,
овладеть которыми, как он и  предсказывал,  можно  было,  лишь  пролив  реки
крови. Короче говоря, в то время как  Лайонел  работал  веслами,  его  взору
открылось зрелище, напоминавшее  битву  при  Бридс-Хилле:  одна  батарея  за
другой вслед за кораблями наводила пушки на дерзких колонистов, которые, как
и в тот раз, ускорили развязку своей смелостью. Внимание  всех  было  занято
происходящим, и лодка, никем не замеченная, плыла вдоль  пристани;  утренний
туман еще не растаял, когда она свернула в узкий пролив и причалила к берегу
неподалеку от пакгауза, на том самом месте, где слабоумный хозяин так  часто
оставлял ее..

Глава 33

   Почил высокий дух. - Спи, милый принц
   Шекспир, "Гамлет"

   Лайонел помог Сесилии взойти по  крутой  лестнице,  и  они  вместе  с  их
спутником очутились на разводном мосту.
   - Здесь мы с вами простимся, - сказал Лайонел, обращаясь к Ральфу.  -  Вы
доскажете   вашу   печальную   повесть   при   других,   более    подходящих
обстоятельствах.
   - Более подходящих обстоятельств, чем теперь,  у  нас  больше  не  будет:
время, место, положение города - все благоприятствует нам.
   Лайонел бросил беглый взгляд на унылую рыночную площадь. При сером  свете
раннего утра было видно, как  несколько  полуодетых  солдат  и  перепуганных
горожан бежали в ту сторону, где гремела канонада, В этой сумятице никто  не
обратил внимания на появление троих путников.
   - Время и место, - медленно повторил Лайонел.
   - Да, и время и место. Разве в другое время друг Свободы  мог  бы  пройти
незамеченным среди этих нечестивых наемников, которые  сейчас  вне  себя  от
страха вскочили со своих  постелей?  А  вот  и  место,  -  прибавил  старик,
указывая на старый пакгауз, - где вы услышите  подтверждение  всему,  что  я
рассказал.
   Майор Линкольн на мгновение задумался. Вероятно, он вспомнил все, что ему
было известно о таинственной связи, существовавшей  между  жалкой  нищенкой,
обитавшей в этом  складе,  и  покойной  бабкой  Сесилии,  женщиной,  о  чьих
коварных интригах, причинивших столько зла его семейству, он узнал на старом
кладбище. Некоторое время он стоял в нерешительности.
   - Ну хорошо, - сказал он наконец, - я пойду с вами.
   Кто знает, как далеко зайдет дерзость мятежников, и,  быть  может,  такой
случай нам больше не представится.
   Я только сперва отведу это дорогое мне создание...
   - Нет, Лайонел, я не хочу, я не должна расставаться  с  тобой,  -  горячо
возразила Сесилия, - иди за ним, выслушай его и узнай все, но  и  твоя  жена
имеет право быть при этом!
   Не  дожидаясь  дальнейших  возражений,  Ральф  легким   мановением   руки
предложил Лайонелу и Сесилии следовать за ним и быстрым  шагом  повел  их  в
низкое и темное убежище Эбигейл Прей. Тревога, царившая  в  городе,  еще  не
достигла  этого  заброшенного  строения,  сейчас  еще  более  сумрачного   и
безмолвного, чем обычно. Очутившись в помещении,  где  накануне  буйствовали
солдаты, они пробирались между кучками разбросанной по полу пакли, как вдруг
услышали  тихие  стоны,  доносившиеся  из  комнаты  в  одной  из  башен,   и
догадались, что  найдут  там  ее  страждущих  обитателей.  Отворив  дверь  в
каморку, Лайонел и Сесилия остановились на  пороге;  даже  старик  не  сразу
решился войти туда.
   Подавленная горем, мать дурачка  сидела  на  грубой.  скамейке  и  чинила
бедную одежду, изношенную и изорванную  ее  беспечным  сыном.  Руки  женщины
работали с привычной ловкостью  и  быстротой,  но  ее  суровые  сухие  глаза
выдавали глубокое внутреннее страдание, которое она старалась  скрыть.  Джэб
по-прежнему лежал на своем жалком ложе,  но  дыхание  его  стало  еще  более
громким и тяжелым, чем когда мы покинули его, а обострившиеся черты его лица
свидетельствовали о том, что конец уже недалек. Подле Джэба сидел Полуорт  и
с важным видом, словно врач щупал ему пульс. Поминутно переходя от  опасений
за жизнь  больного  к  надежде  на  его  выздоровление,  капитан  все  время
вглядывался в его стекленеющие глаза.
   Естественно, что ни на кого из  них  внезапное  появление  новых  лиц  не
произвело  особого  впечатления.  Джэб  обратил  на  вошедших   помутневший,
невидящий взгляд и, не узнав их, снова уставился в одну точку.  Луч  радости
скользнул по лицу добряка Полуорта, когда  он  увидел  Лайонела  и  Сесилию,
однако выражение озабоченности тотчас же вернулось на его обычно благодушную
физиономию. И лишь Эбигейл, когда перед ней неожиданно вырос Ральф, опустила
голову на грудь и задрожала всем телом. Йо, хотя  ее  лицо  исказилось,  она
быстро справилась со своим волнением, и пальцы ее вновь принялись за  работу
и задвигались с привычной быстротой.
   - Объясни мне, что все это значит? - спросил Лайонел у  своего  друга.  -
Как ты попал в жилище этих несчастных? И что за беда случилась с Джэбом?
   - В твоем вопросе заключается и ответ на него, майор Линкольн, - серьезно
ответил капитан, не сводя внимательных глаз с больного - Я здесь, потому что
они несчастны.
   - Твои побуждения похвальны. Но чем он болен?
   - Видимо, функции его организма ослаблены из-за  какого-то  значительного
повреждения. Сообразив, что он болен от истощения, я дал ему столько вкусной
и питательной пищи, что ее хватило бы для самого крепкого  солдата  в  пашем
гарнизоне, однако состояние его, как ты сам видишь, остается очень опасным.
   - Он болен заразной болезнью, свирепствующей в городе, а ты накормил  его
до отвала, когда он был в жару!
   - Что такое оспа в сравнении с самым страшным недугом -  голодом?  Полно,
Лео, ты слишком много читал в школе латинских поэтов, и у  тебя  не  хватило
досуга изучить  естественную  философию.  Врожденный  инстинкт  научит  даже
ребенка найти лекарство от голода.
   Лайонел не был склонен вступать со своим другом  в  спор  по  вопросу,  в
котором тот считал себя знатоком, и обратился к Эбигейл:
   - Но вы-то, с вашим опытом больничной сиделки, вы бы  могли  посоветовать
ему быть осторожнее!
   - Может ли слушаться опыта сердце матери, если ее дитя молит  о  пище?  -
ответила несчастная Эбигейл. - Нет, нет, мать не  может  быть  глуха  к  его
стонам, а когда сердце истекает кровью, разум молчит.
   - Не надо никого упрекать, Лайонел, -  сказала  Сесилия.  -  Вместо  того
чтобы разбирать причины, вызвавшие опасность, постараемся лучше справиться с
ней.
   - Слишком поздно, слишком поздно! - ответила неутешная мать. -  Его  часы
сочтены, и смерть уже витает над ним.
   - Оставьте эти лохмотья, - сказала Сесилия, осторожно  пытаясь  отнять  у
женщины одежду ее сына. - Не утомляйте  себя  бесполезной  работой  в  такую
священную минуту.
   - Вы не знаете, сударыня, что такое чувства матери, и дай вам бог никогда
не знать материнских горестей.
   Я работала для своего сына два