и  или  глазел  на  военный  корабль  -  слушал,  как  эти
богохульники поют и бражничают в такую ночь!
   А ведь знает, поганец, что корабль уже вошел в гавань  и  госпожа  Лечмир
ждет, что я тотчас извещу ее об этом! И знает, бездельник, что я сижу  здесь
и жду его с самого что ни на есть захода солнца, чтобы послать  весточку  на
Тремонт-стрит! Так ведь нет, его и след простыл, не  докличешься!  А  знает,
прекрасно знает, кого она ждет!
   - Не сердитесь на бедного Джэба, маменька! Солдаты так  исполосовали  ему
спину веревкой, что кровь текла ручьями! Госпожа Лечмир! А  госпожа  Лечмир,
сдается мне, маменька, перебралась куда-то в другое  место.  Вот  уже  битый
час, как я разыскиваю ее дом, потому что  один  господин,  который  сошел  с
корабля, хочет, чтобы Джэб отвел его к ней.
   - Что болтает этот дурачок? - воскликнула его мать.
   - Он говорит обо мне, - сказал молодой офицер, входя в  комнату.  -  Если
миссис Лечмир ожидает кого-то, то этим лицом являюсь я. Я только что  прибыл
из Бристоля на корабле "Эйвон". Но ваш сын и в самом деле немало покружил со
мной по городу; он даже поговаривал о  том,  чтобы  наведаться  на  кладбище
Копс-Хилл.
   - Не гневайтесь на безмозглого  дурачка,  сударь!  воскликнула  почтенная
матрона, устремив на молодого человека пронзительный  взгляд  сквозь  стекла
очков. - Он знает дорогу туда не хуже, чем в собственную постель,  -  просто
на него находит по временам.. Вот то-то будет радость на Тремонт-стрит! Да и
какой же вы красавчик,  статный  какой!  Уж  вы  простите  меня,  сударь,  -
продолжала она, словно в забывчивости поднося свечу к  его  липу.  -  Та  же
дивная улыбка, что у маменьки, тот  же  огненный  взгляд,  что  у  папеньки!
Господи, прости Нам наши прегрешения и пошли вечное блаженство на том  свете
тем, кто не знал счастья на  этой  злой  и  грешной  земле!  -  в  необычном
волнении пробормотала женщина, опуская свечу.
   Хотела она того или нет, но молодой человек  расслышал  все,  от  первого
слова до последнего, и тень печали омрачила и без того сумрачное  его  чело.
Однако он спросил только:
   - Я вижу, вы знаете меня и мою семью?
   - Я присутствовала при вашем рождении, сударь, и до чего же радостный был
день!.. Однако госпожа Лечмир  с  нетерпением  ожидает  вестей.  Мой  бедный
сыночек без промедления проводит вас к ней, и вы услышите от  нее  все,  что
вам надлежит знать... Джэб! Ну же, Джэб, чего ты забился в угол! Бери  шапку
и проводи молодого господина на Тремонт-стрит. Ты же любишь ходить к госпоже
Лечмир, сынок, не так ли?
   - Джэб сам, по доброй воле, ни за что не пошел бы  туда,  -  насупившись,
пробормотал дурачок. - И, если бы Нэб тоже не знала дороги туда, меньше было
бы на ее душе греха.
   - Да как ты смеешь, змееныш этакий! - воскликнула его  разгневанная  мать
и, схватив кочергу, яростно занесла ее над головой своего упрямого отпрыска.
   - Женщина, уймись! - раздался голос за ее спиной.
   Смертоносное  орудие  выпало  из  ослабевшей  руки  мегеры,   и   желтое,
морщинистое лицо ее побелело, как саван.
   Минуту она стояла  неподвижно,  словно  пригвожденная  к  месту  какой-то
сверхъестественной силой, затем, собравшись с духом, пролепетала:
   - Кто это говорит со мной?
   - Это я, - отвечал незнакомец, переступив через темный порог и  появляясь
перед женщиной в тусклом свете свечи. - Я тот, кто прошел необозримо длинный
путь и знает, что господь заповедал нам любить детей наших так  же,  как  он
любит нас, детей своих.
   Женщина затрепетала - казалось, она вот-вот лишится чувств. Она упала  на
стул, взгляд ее перебегал с  одного  посетителя  на  другого:  она  пыталась
что-то сказать, но не произносила ни слова, словно утратив  дар  речи.  Джэб
тем временем нерешительно приблизился к незнакомцу и, заглядывая ему в лицо,
жалобно произнес:
   - Не нужно обижать старую Нэб... Прочитайте ей лучше  добрые  слова,  что
написаны в библии, и она больше  никогда  не  станет  бить  Джэба  кочергой.
Верно, маменька? Вон, видите, она прикрыла свою чашку полотенцем,  когда  вы
пришли! Госпожа Лечмир дает ей, это зелье - чай, и  Нэб  теперь  никогда  не
бывает так добра к Джэбу, как Джэб был бы добр к своей маменьке, если бы его
маменька была, как он, слабоумной, а Джэб  был  бы  такой  старый,  как  его
маменька.
   Незнакомец  пристально  вгляделся  в  подвижное   лицо   дурачка,   столь
трогательно  вступившегося  за  мать,  а  когда  тот  умолк,  сострадательно
погладил его по голове и сказал:
   - Бедное, лишенное разума дитя! Господь  не  дал  тебе  одного  из  самых
драгоценных  своих  даров,  но  дух  господень  витает  над  тобой,  ибо  ты
чувствуешь доброту там, где видна лишь суровость, и различаешь добро и  зло.
А тебе, юноша, разве не ясно, что  отсюда  явствует,  какая  пропасть  лежит
между выполнением долга по принуждению и по доброй воле?
   Не выдержав устремленного на него горящего  взгляда  незнакомца,  молодой
офицер отвел глаза;  после  непродолжительного,  но  неловкого  молчания  он
обратился к женщине, которая успела  уже  несколько  оправиться,  и  выразил
готовность продолжать свой путь. Почтенная  матрона,  собравшись  с  силами,
медленно выпрямилась на стуле  и,  ни  на  секунду  не  отрывая  взгляда  от
незнакомца, дрожащим  голосом  приказала  своему  сыну  показать  дорогу  на
Тремонт-стрит. Долгий опыт научил ее, как видно, справляться с сыном,  когда
он заупрямится, а на сей раз волнение сделало ее тон таким грозным, что Джэб
беспрекословно  встал  и  приготовился  выполнить  приказ.  Все   испытывали
некоторое замешательство, и молодой офицер уже намеревался покинуть комнату,
ограничившись безмолвным, хотя и учтивым поклоном, но  незнакомец  продолжал
неподвижно стоять в дверях, преграждая ему путь.
   - Прошу вас, пойдемте, сударь, - сказал молодой офицер. - Время  позднее,
и вам тоже, вероятно, потребуется провожатый до вашего дома.
   - Мне улицы Бостона хорошо знакомы, - возразил старик. - Как отец смотрит
на своего возмужавшего сына, так  смотрел  я  сегодня  на  этот  разросшийся
город, и любовь моя к нему равна отцовской любви. Для  меня  довольно  того,
что я енота вернулся сюда, в  этот  город,  который  ценит  свободу  превыше
всего, а под какой крышей приклоню я голову, не имеет значения, и этот приют
ничуть не хуже всякого другого.
   - Этот! - воскликнул офицер, окидывая взглядом убогое жилище. - Да ведь в
этом помещении вы найдете еще меньше удобств, чем  на  корабле,  который  мы
только что покинули!
   - Мне он подходит, - ответил незнакомец, хладнокровно усаживаясь на  стул
и с решительным видом кладя возле себя узелок. - Ступайте в  ваш  дворец  на
Тремонт-стрит. Я сам позабочусь о том, чтобы мы с вами свиделись снова.
   Молодой офицер успел уже достаточно хорошо изучить нрав своего спутника и
не стал возражать.  Отвесив  низкий  поклон,  он  покинул  каморку,  оставив
старика, в задумчивости склонившегося головой на свою трость,  и  пораженную
хозяйку, с изумлением и страхом взиравшую на незваного гостя.

Глава 3

   Над чашками клубится пар душистый,
   В них льется чай струею золотистой.
   Ласкает сладостный напиток сей
   И обоняние и вкус гостей.
   Александр Поп

   Памятуя многократно повторенные увещевания матери, Джэб на сей раз твердо
выбрал прямой путь. Как только молодой офицер  вышел  из  пакгауза,  дурачок
повел его через мост, потом направился вдоль залива и  свернул  на  широкую,
застроенную солидными зданиями улицу, которая вела  от  главной  пристани  к
богатым  кварталам  города.  Свернув  на  эту  улицу,  Джэб   сосредоточенно
продолжал шагать вперед,  как  вдруг  внимание  его  было  привлечено  шумом
пирушки,  доносившимся  из  окон  дома,  расположенного  на  противоположной
стороне, и он остановился.
   - Ты помнишь, что говорила тебе мать? - сказал офицер. - Что ты уставился
на этот кабак?
   - Это же английская кофейня! - отвечал Джэб, покачивая головой. - Еще бы,
это же каждому понятно - ишь, какой шум  поднимают  они  в  субботнюю  ночь!
Слышите? Там сейчас полным-полно офицеров лорда Бьюта.
   Вон они торчат в окнах в своих красных мундирах! Ну сущие черти! А небось
завтра, когда колокол на Южной церкви позовет к молитве, ни один из них,  из
этих грешников, не вспомнит своего создателя!
   - Ну, довольно, бездельник! - воскликнул офицер. - Тотчас отведи меня  на
Тремонт-стрит или ступай своей дорогой, а я поищу себе другого провожатого!
   Дурачок глянул исподлобья на  разгневанное  лицо  офицера,  повернулся  и
побрел дальше, бормоча достаточно громко, чтобы тот мог его услышать:
   - Уж кто вырос в Бостоне, тот знает, как нужно  блюсти  субботний  вечер.
Тот не бостонец, кто не любит бостонских обычаев.
   Офицер промолчал. Они шли быстро и скоро без дальнейших задержек миновали
Кинг-стрит и Куин-стрит и вышли на  Тремонт-стрит.  В  нескольких  шагах  от
перекрестка Джэб остановился и, указывая на стоявший неподалеку дом, сказал:
   - Вон. Вон тот дом с  палисадником  и  колоннами  и  с  такой  высоченной
парадной дверью - это и есть дом миссис Лечмир. И каждый скажет вам, что она
очень важная дама. А я скажу: жалко, что она дурная женщина.
   - Да кто ты такой, чтобы так дерзко  судить  о  даме,  которая  настолько
старше тебя и выше по положению!
   - Кто я? - сказал дурачок с самым простодушным  видом,  глядя  офицеру  в
глаза. - Я Джэб Прей, так меня все называют.
   - Ладно, Джэб Прей, вот тебе крона. В другой раз захочешь быть провожатым
- поменьше суй нос в чужие дела. Ты что,  не  слышишь,  приятель?  Вот  тебе
крона.
   - Джэбу не нужна крона. На ней корона, а корону носит король, и от  этого
он такой чванный.
   "Должно быть, недовольство здесь и в самом деле приняло широкие  размеры,
если даже этот дурачок отказывается от денег во имя  убеждений",  -  подумал
офицер и сказал:
   - Ну что же, вот тебе полгинеи, если ты золото предпочитаешь серебру.
   Дурачок с беспечным  видом,  подбрасывая  носком  башмака  камешек  и  не
вынимая рук из карманов, поглядел на офицера из-под надвинутой на лоб  шапки
и ответил:
   - Вы не позволили солдатам бить Джэба,  и  Джэб  не  хочет  брать  у  вас
деньги.
   -  Ну,  друг,  размеры  твоей  благодарности  далеко   превосходят   твое
благоразумие! Идем, Меритон, мы еще встретимся с этим беднягой, я не  забуду
этих его слов. Поручаю тебе позаботиться о том, чтобы у него была  приличная
одежда на этой же неделе.
   - Великий боже,  сударь...  -  сказал  слуга.  -  Разумеется,  все  будет
исполнено, если это доставит вам удовольствие, хотя, сказать  по  правде,  я
совершенно не представляю себе, какого рода костюм следует  предпочесть  для
человека с подобным лицом и подобной фигурой, чтобы получилось что-то  более
или менее пристойное.
   - Сударь, сударь! - закричал дурачок, устремляясь  за  офицером,  который
уже направился к указанному ему дому. - Если вы не  позволите  больше  вашим
солдатам избивать бедного Джэба, Джэб всегда будет провожать вас по городу и
бегать по вашим поручениям, куда прикажете!
   - Ах ты, бедняга! Ладно, обещаю тебе, что никто  из  солдат  больше  тебя
пальцем не тронет. Прощай, дружище!
   Мы еще увидимся с тобой.
   Это обещание, по-видимому, вполне удовлетворило дурачка, так как  он  тут
же повернулся, неуклюже побежал по  улице  и  вскоре  скрылся  за  углом.  А
молодой  человек  тем  временем  приблизился  к  калитке,  которая  вела   в
палисадник миссис Лечмир. Это был кирпичный дом.  Его  вид  производил  куда
более внушительное впечатление,  чем  убогие  лачуги  у  залива.  Деревянные
резные наличники в несколько старомодном вкусе украшали окна; в двух верхних
этажах окон было семь, и крайние из них казались  значительно  уже  средних.
Нижний этаж отличался от верхнего только тем, что имел парадный вход.
   Часть окон была ярко освещена, и среди  окружающего  уныния  и  мрака  от
этого создавалось впечатление, что там, за окнами, царят радость и  веселье.
Молодой офицер постучал в дверь. Она тотчас отворилась, и  он  увидел  перед
собой старого  негра,  одетого  в  ливрею,  и  притом  довольно  пышную  для
колониального дома средней руки. Посетитель осведомился о  миссис  Лечмир  и
был проведен через просторную прихожую в соседнюю  комнату.  Комната  эта  в
наши дни показалась бы маловатой для гостиной, но то, чего ей не хватало  по
величине, с лихвой возмещалось богатством и обилием  убранства.  Стены  были
расписаны пейзажами с живописными руинами замков, и каждое  панно  обрамляла
резная деревянная панель. На  блестящей,  покрытой  лаком  поверхности  этих
панно были сверх .того изображены еще  родовые  гербы  и  девизы.  Панели  в
нижней части стены были расписаны так, чтобы создать иллюзию того или  иного
архитектурного украшения. Между  панно  располагались  деревянные  пилястры,
увенчанные золочеными капителями, и все это завершалось массивным деревянным
карнизом под потолком. Ковры в ту пору еще  не  вошли  в  моду  в  колониях,
однако богатство миссис Лечмир и ее высокое положение могли  бы  привести  к
появлению в ее доме и этих предметов роскоши, если бы возраст  этой  дамы  и
стиль самого дома не побудили ее остаться  верной  старинным  обычаям.  Пол,
сверкавший чистотой так же, как и мебель, был выложен мозаичным рисунком  из
маленьких квадратиков красного дерева и сосны, а в центре его столяр  сделал
попытку изобразить геральдических "прыгающих львов" - рода Лечмиров. По  обе
стороны величественного камина в стенах имелись полукруглые ниши, служившие,
по-видимому, для практических нужд, так как поднятые жалюзи в одной  из  них
открывали взору  буфет,  полки  которого  ломились  под  тяжестью  массивной
серебряной посуды. Комната была обставлена дорогой  и  громоздкой  старинной
мебелью, ничуть, однако, не пострадавшей от времени.  И  среди  всего  этого
провинциального великолепия, которому придавали особую пышность бесчисленные
восковые свечи, зажженные  во  всех  углах,  на  козетке  в  церемонной,  но
исполненной достоинства позе восседала дама довольно преклонных лет. Молодой
офицер еще в прихожей сбросил свой плащ на руки Меритона и  появился  теперь
перед ней в красивом военном мундире, который чрезвычайно шел  его  стройной
мужественной фигуре. Пожилая дама поднялась навстречу гостю,  и  ее  суровый
взгляд, задержавшись на мгновение на его лице, смягчился, выразив  при  этом
приятное удивление. Первым, однако, нарушил молчание молодой офицер:
   - Я позволил себе, сударыня, явиться к вам без доклада -  владевшее  мною
нетерпение заставило меня нарушить  правила  приличия,  ведь  как  только  я
вступил в ваш дом, на меня нахлынули воспоминания отрочества, так беззаботно
протекавшего в этих стенах.
   - Дорогой племянник, - приветствовала его миссис  Лечмир  (ибо  это  была
она), - эти темные глаза, эта улыбка, да, да даже эта  походка  сами  служат
вам лучшим докладом. Как могла бы я не  узнать,  что  передо  мной  один  из
Линкольнов! Я не забыла  моего  бедного  брата,  так  же  как  и  того,  кто
по-прежнему так дорог нам!
   В речах и манере обоих чувствовалась известная сдержанность,  быть  может
вызванная  требованиями   провинциального   этикета,   строго   соблюдаемого
почтенной хозяйкой дома, однако этими  требованиями  никак  нельзя  было  бы
объяснить глубокую печаль, внезапно отразившуюся в глазах молодого офицера и
согнавшую с его лица улыбку, когда  он  услышал  обращенные  к  нему  слова.
Впрочем, происшедшая в нем перемена была мимолетной, и он отвечал любезно:
   - Я всегда был приучен к мысли, что на Тремонт-стрит  найду  себе  второй
дом, и мои упования, как я вижу, были не напрасны, - в  этом  убеждает  меня
ваше любезное заверение, сударыня, что вы помните меня и моих родителей.
   Ответ, очевидно, произвел весьма  благоприятное  впечатление  на  госпожу
Лечмир, ибо она позволила себе улыбнуться, отчего суровые черты ее несколько
смягчились, и сказала:
   - Разумеется, это ваш родной дом, хотя, быть может,  он  слишком  скромен
для наследника богатого рода Линкольнов. Я не  допускаю  мысли,  чтобы  хоть
один из членов этого благородного рода мог забыть свой священный долг  и  не
оказать должного приема лицу, связанному с ним кровными узами.
   Молодой человек почел, по-видимому, что все подобающие случаю  слова  уже
сказаны. Он почтительно склонился над протянутой ему рукой, выпрямился  и  в
то же мгновение увидел перед собой молодую девушку, которую до  этой  минуты
скрывали от его взора тяжелые шторы окна.
   Шагнув  к  ней,  он  произнес  с  поспешностью,  выдававшей  его  желание
переменить тему разговора:
   - Кажется, я вижу перед собой  еще  одну  особу,  с  которой  имею  честь
состоять в родстве. Вы мисс Дайнвор?
   - Хотя это и не моя  внучка,  -  сказала  она,  -  тем  не  менее,  майор
Линкольн,  эта  девица  в  такой  же  мере  имеет  право  называться   вашей
родственницей.
   Это Агнеса Денфорт, дочь моей покойной племянницы.
   - Значит, в ошибку впали только мои глаза, но не мои чувства,  -  ответил
молодой офицер. - Надеюсь, что мне будет позволено называть вас кузиной?
   Молчаливый  наклон  головы  послужил  ему  единственным   ответом,   хотя
протянутая  со  словами  приветствия  рука  майора   не   была   отвергнута.
Обменявшись еще несколькими любезными фразами и обычными в подобных  случаях
вопросами, все уселись, и беседа потекла более непринужденно.
   - Мне очень приятно было убедиться, что вы не позабыли  нас,  Лайонел,  -
сказала миссис Лечмир. - Здесь,  в  этой  провинциальной  глуши,  все  столь
ничтожно по сравнению с нашей далекой родиной,  что  ваша  память  могла  не
сохранить ни единого воспоминания о том крае, где вы появились на свет, -  я
опасалась этого, признаться.
   - В городе, несомненно, произошли  большие  перемены,  но  есть  здесь  и
немало мест, которые я хорошо помню,  хотя,  конечно,  долгое  отсутствие  и
знакомство  с  другими  городами  заставило   эти   воспоминания   несколько
потускнеть.
   - Разумеется, знакомство с английским  двором  не  могло  придать  блеска
нашему скромному образу жизни в ваших воспоминаниях, и, конечно,  у  нас  не
найдется таких зданий, которые привлекли бы к себе внимание того, кто  много
странствовал по свету. В вашем девонширском родовом доме легко уместилась бы
дюжина любых бостонских зданий - будь то правительственные пли частные.
   Недаром  в  нашей  семье  издавна  существует  поговорка,  что  из   всех
королевских замков только один Виндзор может потягаться с резиденцией  главы
рода Линкольнов.
   - Да, конечно, дом в Равенсклифе довольно  велик,  -  небрежно  отозвался
молодой человек. - Впрочем, вы ведь знаете,  что  его  величество  не  любит
особой пышности у себя в Кью. Сам же я так мало бывал в поместье,  что  едва
ли возьмусь судить о его благоустройстве или размерах.
   Старая дама  удовлетворенно  кивнула;  как  многие  жители  колоний,  она
чрезвычайно гордилась своим родством со знатной английской семьей -  чувство
отнюдь не редкое для колонистов, - и ей доставляло удовольствие, когда о нем
заходила речь. Затем, словно беседа навела ее на эту мысль, она воскликнула:
   - По-видимому,  Сесилия  еще  не  оповещена  о  приезде  нашего  дорогого
родственника,  иначе  она  не  преминула  бы   явиться   сюда,   чтобы   его
приветствовать.
   - Она оказывает  мне  большую  честь,  если  почитает  меня  за  близкого
родственника, с которым не требуется соблюдения церемоний.
   - Она доводится вам всего лишь троюродной сестрой, - слегка нахмурившись,
возразила старая дама. - А это не столь близкое родство,  чтобы  забывать  о
приличиях. Вы видите, Лайонел, как мы дорожим родственными связями,  которые
составляют предмет гордости даже самых отдаленных ветвей нашего рода.
   - Я не слишком силен в генеалогии, сударыня, но, если не  ошибаюсь,  мисс
Дайнвор принадлежит по прямой линии к столь знатному роду, что едва  ли  для
нее  могут  иметь  особое  значени