енную  славу  солдат
Вольфа? Это вы должны были стать  достойными  преемниками  отважных  воинов,
покрывших себя славой под стенами Квебека! Ступайте  прочь!  Завтра  я  вами
займусь.
   - Не забудьте, ваше благородие, что он отказывался пить за  здоровье  его
величества. Думается мне, сударь, что будь здесь полковник Несбитт...
   - Негодяй! Ты еще осмеливаешься возражать! Прочь,  пока  я  не  арестовал
тебя!
   Смущенные солдаты, у которых при появлении разгневанного офицера,  словно
по волшебству,  вся  разнузданность  превратилась  в  оробелость,  поспешили
прочь. Те, что служили дольше, шепнули остальным  фамилию  офицера,  который
столь неожиданно возник перед ними.
   Молодой офицер проводил их гневным взглядом, а  когда  все  они  один  за
другим скрылись во  мраке,  спросил,  повернувшись  к  пожилому  горожанину,
который, стоя в сторонке и опираясь на костыль, наблюдал всю эту сцену:
   - Известна ли вам причина, почему так жестоко обошлись с  этим  беднягой?
Может быть, вы знаете, как это началось?
   - Этот парень слабоумный, - отвечал калека. - Голова у него не в порядке,
но он безвредный, зла никому не  делает.  Солдаты  пьянствовали  вон  в  том
кабаке. Они часто зазывают туда беднягу и  потешаются  над  ним.  Если  этим
выходкам не будет положен конец, боюсь, нам не миновать беды.  Из-за  океана
нам шлют суровые законы, а эти вот молодчики под командой таких господ,  как
полковник Несбитт, мажут дегтем, вываливают в перьях и...
   - Друг мой, пожалуй, нам с вами не следует продолжать  этот  разговор,  -
прервал его офицер. - Я сам принадлежу к "солдатам  Вольфа"  и  приложу  все
силы к тому, чтобы не была поругана справедливость; думаю, вы поверите в мою
искренность, когда узнаете, что я тоже уроженец Бостона.  Впрочем,  я  столь
долгие годы провел вдали от родного города, что его приметы стерлись в  моей
памяти и я боюсь заплутаться в этих извилистых улицах.
   Скажите, не знаете ли вы, где проживает миссис Лечмир?
   - Ее дом знает каждый житель Бостона, - отвечал  калека.  Тон  его  сразу
изменился, как только он услышал, что имеет дело с  бостонцем.  -  Вот  Джэб
только и делает, что бегает по поручениям. Он  охотно  покажет  вам  дорогу,
ведь он очень вам обязан. Не правда ли, Джэб?
   Однако дурачок  -  ибо  пустой  взгляд  и  бессмысленная  детская  улыбка
достаточно ясно свидетельствовали о  том,  что  несчастный  юноша,  которого
молодой офицер только что вызволил из рук мучителей, был жалким полуидиотом,
- ответил на обращенный к нему вопрос с явной  неохотой  и  колебанием,  что
было по меньшей мере удивительно, принимая  во  внимание  все  сопутствующие
обстоятельства.
   - Дом госпожи Лечмир? Да, конечно, Джэб знает этот дом... Он найдет его с
закрытыми глазами, только... только...
   - Ну что "только",  балбес  ты  этакий?  -  воскликнул  калека,  горевший
желанием помочь офицеру.
   - Только будь сейчас день...
   - С закрытыми глазами, но только днем! Вы не слушайте  этого  дурня!  Вот
что, Джэб, ты должен  без  всяких  разговоров  отвести  этого  господина  на
Тремонт-стрит.
   Еще рано, солнце только что село, и ты успеешь попасть туда  и  вернуться
домой в свою постель, прежде чем часы на Южной церкви пробьют восемь.
   - Ну да, ведь это какой дорогой идти, - возразил упрямый дурачок. - Я вот
знаю, сосед Хоппер, что вы и за час не доберетесь до  дома  госпожи  Лечмир,
если пойдете по Линн-стрит, а потом по Принс-стрит и назад через  Сноу-Хилл.
А уж если  будете  останавливаться,  чтобы  поглядеть  на  могилы  на  холме
Копс-Хилл, так и подавно.
   - Слыхали? Ну, раз дело  дошло  до  могил  на  Копс-Хилле,  значит,  этот
несчастный дурень заупрямился! - сказал калека, которому  пришелся  по  душе
молодой офицер; он, казалось, готов  был  проводить  его  сам,  если  бы  не
больные ноги. - Господину офицеру следует вернуть  назад  своих  гренадеров,
чтобы они научили тебя уму-разуму, Джэб.
   - Не браните этого несчастного, - сказал офицер. - Думаю,  что  память  в
конце концов придет мне все-таки на выручку, а если нет, так я могу спросить
дорогу у любого прохожего.
   - Конечно, если бы Бостон был прежним, вы могли бы  задать  такой  вопрос
любому встречному на любом перекрестке, - сказал калека. - Но теперь,  после
"кровавой резни" <Пятого марта 1770 года солдаты во время беспорядков  убили
и ранили девять жителей Бостона. Похороны  убитых  превратились  в  народную
демонстрацию.>, редко можно встретить прохожего на наших улицах в этот  час.
К тому  же  сегодня  субботний  вечер,  когда  такие  вот,  как  вы  видели,
бездельники любят устраивать попойки. Эта солдатня особенно неистовствует  с
тех пор, как у них ничего не вышло с пушкой в Салеме. Впрочем,  не  мне  вам
рассказывать о том, как ведут себя солдаты, когда распояшутся.
   - Мне пришлось бы признать, что я плохо знаю своих товарищей  по  оружию,
сударь, если бы их сегодняшний поступок мог служить образчиком  их  обычного
поведения, - возразил офицер. - Идемте,  Меритон.  Я  не  думаю,  чтобы  нам
предстояли большие трудности.
   Угодливый слуга поднял поставленный на землю  саквояж  и  уже  готов  был
тронуться в путь вместе со своим хозяином, но тут дурачок подобрался  бочком
к офицеру, робко заглянул ему в лицо и вдруг,  собравшись  с  духом,  словно
взгляд офицера придал ему храбрости, выпалил:
   - Джэб  покажет  господину  офицеру  дом  госпожи  Лечмир,  пусть  только
господин офицер прикажет своим гренадерам не трогать  Джэба,  если  они  его
встретят на том краю города.
   - Вот оно что! - рассмеялся молодой человек. - Ты, значит, хитер, хотя  и
дурачок. Ладно, я принимаю твое условие. Но берегись, если ты затащишь  меня
любоваться могилами при лунном свете! Тогда не миновать тебе рук  не  только
гренадеров, но и артиллеристов, и легкой пехоты, и всех остальных.
   С этой добродушной угрозой  молодой  офицер  последовал  за  своим  юрким
проводником, предварительно дружески распрощавшись с любезным калекой, а тот
все продолжал давать наставления  дурачку,  наказывая  ему  не  сбиваться  с
прямой дороги, и кричал им вслед, пока его голос не замер вдали.  Провожатый
с такой стремительностью двигался  вперед  по  узким,  кривым  улочкам,  что
молодой офицер едва успевал  поглядеть  вокруг.  Впрочем,  даже  мимолетного
взгляда было достаточно, чтобы убедиться в том, что они находятся в одном из
самых грязных и нищих кварталов  города,  и,  сколько  ни  старался  молодой
человек, он не мог вспомнить, видел ли он эти улицы  прежде.  Меритон  то  и
дело громко кряхтел и вздыхал, следуя за своим господином, и  тот,  наконец,
усомнившись в их своенравном проводнике, воскликнул:
   -  Неужели  ты  не  можешь  показать  своему  соотечественнику,   который
семнадцать лет не был на родине, чего-нибудь получше этих грязных закоулков?
Прошу тебя, веди нас по более благоустроенным улицам, если таковые имеются в
Бостоне.
   Джэб остановился как вкопанный  и  с  выражением  неприкрытого  изумления
заглянул в лицо своему спутнику, а потом, ни  слова  не  говоря,  свернул  в
сторону и, попетляв еще несколько минут, скользнул в такой  узкий  переулок,
что, став посредине  мостовой,  там  можно  было  коснуться  противоположных
зданий руками. Увидав этот темный  и  кривой  проход,  офицер  на  мгновение
заколебался, но, заметив,  что  его  проводник  уже  скрылся  за  поворотом,
прибавил шагу и догнал его. Вскоре они вынырнули из темноты на простор более
широкой улицы.
   - Вот, - торжествующе изрек Джэб, когда мрачный переулок остался  позади,
- разве король живет на такой узкой и кривой улице, как эта?
   - Его величество предоставляет эту привилегию тебе, - ответил офицер.
   - Госпожа Лечмир очень важная дама,  -  продолжал  дурачок,  следуя,  как
видно, прихотливому течению своих мыслей и выражая их вслух. - Она ни за что
на свете не станет жить в этом переулке, хотя, как говорит  старая  Нэб,  он
такой же узкий, как дорога в царствие небесное.
   Верно, поэтому они и назвали его Методистским.
   - Я слышал, что дорогу, о которой ты говоришь, называют узкой, но ведь ее
называют также и прямой, -  сказал  офицер,  которого  позабавило  замечание
дурачка. - Однако вперед, время не ждет, а мы медлим.
   Джэб быстро зашагал дальше и  снова  свернул  в  другой  узкий  и  кривой
переулок, который, однако, уже более заслуживал названия улицы, и  скользнул
в тень нависавших над тротуаром верхних этажей деревянных домов.
   Наконец после  нескольких  капризных  изгибов  эта  улица  вывела  их  на
треугольную площадь, и Джэб, сойдя с узкого  тротуара,  направился  прямо  к
центру площади. Здесь он снова остановился и, повернувшись лицом  к  зданию,
составлявшему  одну  из  сторон   треугольника,   проговорил   серьезно,   с
неподдельным восхищением:
   - Вот! Вот она, наша Северная церковь! Видели ли вы где-нибудь еще  такую
молельню? Скажите, король молится богу тоже в таком красивом храме?
   Офицер не позволил себе посмеяться над восторженностью  бедного  дурачка,
ибо в этом  обветшалом,  но  своеобразном  деревянном  сооружении  он  узнал
бесхитростную постройку первых пуританских зодчих, чьи простые и  грубоватые
архитектурные вкусы были усвоены их потомками,  пытавшимися  внести  в  этот
стиль некоторое разнообразие, но без особой пользы. В эти мысли  вплетались,
оживая, воспоминания, и он невольно улыбнулся, припомнив то время, когда ему
случалось взирать на подобные сооружения с  чувством,  весьма  близким  тому
глубокому восторгу, который отражался на  лице  дурачка.  Джэб,  внимательно
наблюдавший за выражением его лица и по-своему его  истолковавший,  протянул
руку и указал на дома, стоявшие на другой  стороне  площади  и  отличавшиеся
некоторыми архитектурными претензиями.
   - А вон там... Вон, поглядите на те дворцы! Скряга Томми жил в том, что с
колоннами - на них еще вверху цветы. И короны  -  видите,  короны!  Говорят,
скряга Томми большой охотник до корон и до крон. Даже губернаторский  дворец
был недостаточно хорош для него, вот он и жил здесь... А теперь говорят,  он
днюет и ночует у короля в кошельке!
   - А кто он такой, этот "скряга Томми",  и  по  какому  праву  мог  бы  он
поселиться в губернаторском дворце, даже если бы он того пожелал?
   - Л по какому праву каждый губернатор живет в этом дворце? Потому что это
дворец короля, хотя платит за него народ из своего кармана!
   - Прошу прощения, сударь, - прозвучал за спиной офицера голос Меритона, -
следует ли это понимать так, что американцы всех своих губернаторов  именуют
"скряга Томми"?
   Услыхав этот праздный вопрос,  офицер  обернулся  и  в  ту  же  минуту  с
удивлением обнаружил,  что  старик  незнакомец,  его  спутник  по  плаванию,
следовал, по-видимому, за ними всю дорогу, ибо он стоял неподалеку, опираясь
на посох, и, подняв  вверх  худое,  изборожденное  морщинами  лицо,  залитое
лунным  светом,  внимательно  разглядывал   бывшую   резиденцию   Хэтчинсона
<Хэтчинсон Томас (1711 - 1780) - с 1771 года по 1774 год,  был  губернатором
Массачусетса.>. Пораженный этим неожиданным открытием, офицер пропустил мимо
ушей вопрос камердинера, и Джэб ответил за него:
   - А то как же! Ведь каждого следует  называть  его  настоящим  именем,  -
заявил он. - Прапорщик Пек так и  зовется  -  прапорщик  Пек,  и  попробуйте
назвать дьякона Уинслоу как-нибудь иначе, а не дьяконом Уинслоу  -  увидите,
как он на вас взглянет! А я Джэб Прей,  потому  что  так  меня  прозвали,  и
почему бы это губернатору не называться скрягой Томми, если он и есть скряга
Томми?
   - Придержи свой язык, ведь ты говоришь о представителе нашего монарха!  -
сказал офицер, поднимая трость, словно собираясь проучить дурака. -  Или  ты
забыл, что я тоже солдат?
   Дурачок испуганно отпрянул и, покосившись исподлобья на офицера, отвечал:
   - Вы же назвали себя бостонцем!
   Офицер хотел было что-то  шутливо  возразить,  но  в  эту  минуту  старик
незнакомец быстро шагнул к  дурачку  и  стал  рядом  с  ним  с  видом  столь
серьезным и торжественным, что это совершенно изменило ход мыслей офицера.
   - Для этого юноши священны узы  крови  и  голос  отчизны,  -  пробормотал
незнакомец, - и это достойно уважения!
   Молодой офицер задумался и молча двинулся дальше по улице. Быть может, он
почувствовал опасность такого рода намеков, которые он уже не раз слышал  из
уст своего загадочного спутника еще на корабле. Оглянувшись, он заметил, как
незнакомец дружески пожал руку дурачка, прибавив  при  этом  вполголоса  еще
несколько слов похвалы. Джэб скоро занял  свое  место  впереди,  но  шел  он
теперь гораздо медленнее. Дурачок, сворачивая с одной улицы на другую,  явно
колебался иной раз в выборе направления, и у офицера мелькнула мысль - уж не
повел ли его провожатый кружным путем, чтобы подольше не приближаться к дому
миссис Лечмир, который явно  внушал  ему  страх.  Раза  два  молодой  офицер
поглядывал по сторонам в надежде спросить дорогу у какого-нибудь  прохожего,
но ночь уже спустилась на город, погрузив его в безмолвие  и  тишину,  и  на
улицах, по которым они проходили, кроме них самих, не видно было ни души. Их
провожатый тащился вперед с таким унылым и растерянным  видом,  что  молодой
человек уже подумывал о том, чтобы постучаться в чей-нибудь дом,  но  в  эту
минуту Джэб вывел  их  из  темной,  грязной  и  мрачной  улицы  на  площадь,
значительно более просторную, чем та, которую они покинули ранее. Проведя их
вдоль стены почерневшего от  времени  здания,  он  направился  к  подвесному
мосту, переброшенному через узкий, далеко вдающийся в сушу залив.  Здесь  он
молча остановился, словно хотел,  чтобы  открывшаяся  взорам  его  спутников
картина  произвела  на  них  должное  впечатление.  Низкие,   мрачные   дома
беспорядочно  теснились  вокруг  площади;  большинство   из   них   казалось
необитаемыми. Несколько в стороне, у самого края залива,  чернели  в  лунном
свете кирпичные стены длинного, приземистого здания, украшенного  пилястрами
и увенчанного неким подобием купола. Холодно и молчаливо поблескивали  между
пилястрами стрельчатые окна второго этажа, опиравшегося на кирпичные аркады,
в глубине которых виднелись рыночные прилавки. Над  пилястрами  и  под  ними
тянулись  тяжелые  каменные  карнизы,  благодаря  чему  это   здание   резко
отличалось  от  прочих  безыскусственных  жилых  домов,  мимо  которых   они
проходили. Офицер молча разглядывал  расстилавшуюся  перед  ним  площадь,  а
дурачок с любопытством наблюдал за выражением его лица. Однако, когда офицер
ничем не выразил своего удовлетворения и ни словом не обмолвился о том,  что
узнает знакомые места, дурачок нетерпеливо воскликнул:
   - Ну, уж если вы не признали Фанел-Холла <Фанел-Холл  -  здание,  которое
купец Питер Фанел в 1742 году  подарил  городу  Бостону.  В  нем  помещались
городской рынок и зал, где часто собирались бостонцы, недовольные английским
владычеством. Фанел-Холл американцы иногда называют  "Колыбелью  свободы".>,
значит, никакой вы не бостонец!
   - Нет, я, разумеется, узнал  Фанел-Холл,  и  я  истинный  бостонец,  -  с
улыбкой возразил офицер. - Эта площадь оживает в моей  памяти  и  возрождает
воспоминания детства.
   - Так вот  оно,  это  здание,  где  свобода  обрела  так  много  отважных
защитников! - воскликнул старик незнакомец.
   - Вот бы король обрадовался, послушав, что говорят в старом  Фанел-Холле!
- сказал Джеб. - В прошлый раз, когда там шло собрание, я забрался на карниз
и заглянул в окно. И хотя в бостонских казармах много солдат, но в зале было
много и таких, которые ничуть их не боятся.
   - Все это, несомненно, не лишено интереса, -  сказал  офицер  сердито,  -
однако ни на шаг не приближает меня к дому миссис Лечмир.
   - Это ведь и поучительно! - воскликнул старик  незнакомец.  -  Продолжай,
друг мой. Мне нравятся его простодушные излияния. В них  отражаются  чувства
народа.
   - Что ж, - сказал Джэб, - я говорю, что думаю, вот и  все.  А  королю  не
повредило бы прийти и послушать, что здесь говорят, - это немножко сбило  бы
с него спесь, и, быть может, ему бы стало жаль народа  и  он  не  закрыл  бы
бостонский порт. Ну, перекрой он Узкий пролив, вода пойдет через Широкий!  А
то так у Нантаскета! Зря он думает, что бостонцы дураки и позволят  каким-то
парламентским указам лишить  их  божьей  воды.  Не  бывать  этому,  пока  на
Портовой площади стоит Фанел-Холл!
   - Мошенник! - воскликнул офицер, начиная терять терпение.  -  Мы  слишком
медлим, уже пробило восемь.
   Дурачок сразу притих и ответил, глядя в землю:
   - Ну вот, я ведь говорил соседу Хопперу, что к дому госпожи Лечмир  ведет
много дорог! Так поди ж ты - каждый знает, что нужно  делать  Джэбу,  лучше,
чем сам Джэб.
   Вот теперь вы меня напугали, и я забыл дорогу.  Придется  пойти  спросить
старую Нэб. Уж кто-кто, а она-то ее знает!
   - Старую Нэб? Ах ты, упрямый осел! Кто такая эта Нэб и при чем  она  тут?
Мало мне тебя!
   - Каждый человек в Бостоне знает Эбигейл Прей.
   - Почему ты вспомнил Эбигейл  Прей,  приятель?  -  раздался  внушительный
голос незнакомца. - Разве она не честная женщина?
   - Честная, да только бедная, - угрюмо возразил дурачок. - С тех  пор  как
король сказал, что к нам в Бостон не будут посылать никаких  товаров,  кроме
одного лишь чая, а народ отказался его  покупать,  теперь  ничего  не  стоит
найти пустой сарай, где можно жить до самых холодов. Нэб прячет свои  товары
на старом складе, и это очень прекрасное  помещение,  и  у  Джэба  там  своя
комната, где он спит, и у его матушки тоже. А говорят, у короля с  королевой
их тоже две.
   Глаза слушателей невольно обратились к довольно  своеобразной  постройке,
на которую указывал дурачок.
   Подобно  другим  расположенным  на  площади  домам,  это  было  невысокое
грязное, ветхое и потемневшее от времени строение. Но, в отличие от  других,
оно имело треугольную форму и стояло на  углу  двух  вливавшихся  в  площадь
улиц. На каждом из трех углов его были невысокие шестиугольные остроконечные
башенки с грубыми флюгерами, а  между  ними  поднималась  крутая  черепичная
крыша. По серым стенам тянулись ряды маленьких подслеповатых окон,  в  одном
из которых мерцал огонек свечи - единственный признак  жизни  во  всем  этом
угрюмом, мрачном сооружении.
   - Нэб хорошо, лучше, чем Джэб, знает госпожу Лечмир, - немного  помолчав,
продолжал дурачок. - Уж она наверно  скажет,  не  велит  ли  госпожа  Лечмир
выпороть Джэба, если он приведет к ней гостя в субботний вечер.
   Правда, говорят, госпожа Лечмир  такая  безбожница,  "что  может  шутить,
смеяться и распивать чай в субботний вечер  не  хуже,  чем  в  любой  другой
<Пуритане считали всякие развлечения  в  субботний  вечер  и  в  воскресенье
грехом.>.
   - Ручаюсь тебе, что нам будет оказан  самый  любезный  прием,  -  отвечал
офицер, которому уже порядком надоела болтовня дурачка.
   -  Веди  нас  к  этой  Эбигейл  Прей,  -  внезапно  вскричал  незнакомец,
стремительно хватая Джэба за плечо и решительно увлекая его к  низкой  двери
пакгауза, за которой они тотчас и исчезли.
   Оставшись на мосту вдвоем со своим слугой, молодой офицер  минуту  был  в
нерешительности, не зная, как ему  поступить.  Но  так  велик  был  интерес,
который возбуждали в нем слова и  поступки  таинственного  незнакомца,  что,
приказав Меритону дожидаться его здесь, он последовал  за  старцем  и  своим
проводником в безрадостную обитель последнего. Отворив  наружную  дверь,  он
очутился в довольно просторном,  но  мрачном  помещении,  которое,  судя  по
лежавшим там  остаткам  кое-каких  дешевых  товаров,  служило,  по-видимому,
когда-то складом. Огонек свечи, мерцавший в каморке, расположенной  в  одной
из башенок, заставил молодого  офицера  направиться  туда.  Приблизившись  к
открытой двери, он услышал резкий женский голос, громко восклицавший:
   - Где это ты шлялся, безбожник, в  субботнюю  ночь?  Небось  таскался  по
пятам за  солдатам