чь напролет на пустой желудок, а затем еще целый день  под
палящим  солнцем..,  милю  за  милей..,  да  еще  стрелять,   стрелять   без
передышки.., это же противно организму человека и  всем  законам  природы  и
никому не под силу!
   Лайонелу удалось подбодрить  приятеля,  после  чего,  обратившись  к  его
солдатам, он сказал им несколько слов, чтобы поднять их боевой дух.  Солдаты
тоже приободрились и веселее зашагали вперед - к  новым  стычкам  с  врагом.
Англичане пустили в  ход  штыки,  и  американцам  волей-неволей  приходилось
отступать под их натиском.
   Когда авангард  продвинулся  дальше,  Лайонел  обернулся  поглядеть,  что
происходит в  арьергарде.  Уже  два  часа  кряду  почти  без  передышки  они
прокладывали себе путь с боем, но било совершенно  очевидно,  что  с  каждой
минутой неприятель смелеет все больше и силы его возрастают. Со всех  сторон
- с каждого дерева, с каждой лесной опушки, из каждого фруктового  сада,  из
любого дома или с открытой лужайки, из каждого амбара или из-под навеса -  в
них летели пули, а воинственные крики англичан становились все  слабее  и  в
них слышалось все меньше воодушевления. Тяжелые клубы дыма, мешаясь с пылью,
поднятой сапогами солдат, плыли над долиной, скрывая из  глаз  происходящее,
но временами, когда порыв ветра развевал эту пелену,  Лайонелу  бросались  в
глаза  беспокойство  и  растерянность   английских   солдат,   которые   то,
воодушевившись, бросались на врага  и  отбрасывали  его,  то  уклонялись  от
стычки с плохо скрытым желанием обратиться в бегство.  Сколь  ни  был  молод
майор  Линкольн,   однако   даже   он   понимал,   что   только   отсутствие
согласованности  в  действиях  американских   отрядов   спасает   английские
батальоны от полного  уничтожения.  Американцы  наседали  все  с  большей  и
большей яростью; уже нередко перестрелки переходили в  кровавую  рукопашную,
но дисциплина еще помогала английским солдатам держаться, и  тут  Лайонел  с
облегчением, которого он не пытался скрыть, услышал где-то  впереди  громкие
крики, и по рядам пролетела весть, что пыль, заклубившаяся вдали,  означает,
что к ним на выручку спешит - и весьма своевременно - бригада с  наследником
герцога Нортумберлендского во главе.
   Когда оба английских отряда  соединились  и  артиллерия  бригады  открыла
огонь по американцам, те отступили,  и  все,  кто  так  нуждался  в  отдыхе,
получили небольшую передышку. Полуорт бросился на землю, Лайонел соскочил  с
коня, и весь авангард  последовал  их  примеру:  усталые,  измученные  жарой
солдаты лежали, тяжело дыша, словно стадо загнанных оленей, которым  удалось
сбить гончих со следа.
   - У меня простые привычки, и я неповинен в этом кровопролитии,  -  заявил
капитан. - Я,  майор  Линкольн,  считаю,  что  этот  переход  -  недостойное
испытание сил, отпущенных  человеку  природой.  За  два  часа  мне  пришлось
отмахать по меньшей мере пятнадцать миль в дыму, в пыли,  под  дикие  вопли,
стоны и прочие адские звуки, от которых, ручаюсь,  самый  лучший  английский
рысак собьется с аллюра, да притом еще порой дышать таким жаром, что, будь у
меня вместо носа яйцо, оно сварилось бы вкрутую за две с четвертью минуты.
   - Вы преувеличиваете расстояние: если верить этим придорожным камням,  мы
прошли всего шесть миль.
   - "Камням"! - перебил  Лайонела  Полуорт  -  Эти  камни  лгут.  Мои  ноги
отмечают расстояние в милях, в футах и даже,  если  хотите,  в  дюймах  куда
точнее того, что нацарапано там на камне.
   - Не будем пререкаться по-пустому, - сказал Лайонел. - Я  вижу,  начались
приготовления к обеду, а нам дорога каждая минута - нужно во что  бы  то  ни
стало достичь Бостона до наступления ночи.
   - Обед... Бостон.., до ночи... - медленно повторил Полуорт, приподнявшись
на локте и дико озираясь по сторонам. - Ну, я полагаю, что здесь не найдется
ни одного сумасшедшего, который решился бы тронуться  с  места  раньше,  чем
через неделю: не  менее  половины  этого  срока  потребуется  на  то,  чтобы
поглотить  подкрепление,  необходимое  для  восстановления  наших   сил,   а
остальное время уйдет на то, чтобы вернуть себе нормальный аппетит.
   - Однако таков приказ графа Перси. И при этом я узнал от него, что  мятеж
охватил всю область, лежащую перед нами.
   - Так они же все преспокойно спали в своих постелях прошлую ночь, и  могу
поклясться, что каждый из  этих  животных  съел  на  завтрак  свои  полфунта
свинины имеете с соответствующим  гарниром,  прежде  чем  шагнуть  утром  за
порог. Ну, а  с  нами-то  дело  обстоит  совсем  по-другому.  И  две  тысячи
английских солдат должны  продвигаться  неспешно,  дабы  не  уронить  своего
достоинства и тем не посрамить армию его величества  короля.  Нет,  нет,  не
поверю - храбрый Перси слишком чтит свой знатный род и  славное  имя,  чтобы
нестись  куда-то  сломя  голову,  точно   улепетывая   перед   толпой   этих
простолюдинов.
   Тем не менее Лайонел оказался прав. После  короткого  привала,  во  время
которого солдаты едва успели наскоро утолить голод,  барабаны  снова  подали
сигнал "строиться", и Полуорт волей-неволей вынужден был подняться вместе со
всеми на ноги, чтобы не  попасться  в  руки  разъяренным  американцам.  Пока
батальоны отдыхали, пушки подошедшего  подкрепления  держали  неприятеля  на
расстоянии, но, как только  пушки  были  поставлены  на  передки  и  солдаты
построились походным порядком, - атаки американцев возобновились с удвоенной
силой. Англичане вне себя от бешенства  начали  грабить  и  поджигать  дома,
попадавшиеся им на пути, и это еще больше разжигало ярость американцев,  так
что вскоре на обоих флангах отряда завязались такие жаркие стычки, каких еще
не было за весь день.
   - Черт побери, почему наш граф Перси не построит нас боевым порядком и не
даст  этим  янки  настоящее  сражение!  -  ворчал  Полуорт,  снова  шагая  в
авангарде. - В полчаса все было бы кончено,  и  каждый  из  нас  испытал  бы
полное удовольствие, либо став победителем, либо тихо и мирно отправившись к
праотцам.
   - Мало кто  из  нас  останется  в  живых  к  утру,  если  мы  предоставим
американцам целую ночь для сбора своих сил, и даже остановка хотя бы на один
час сразу лишит нас всех преимуществ, - заметил  Лайонел.  -  Утешься,  друг
мой, сейчас тебе представится возможность навсегда утвердить за собой  славу
грозного воина: видишь, вон там, на вершине холма, появился еще  один  отряд
колонистов,  который,  конечно,  не  позволит   тебе   долго   пребывать   в
бездействии.
   Кинув на Лайонела взгляд, исполненный отчаяния, Полуорт пробормотал:
   - В бездействии! Видит бог, вот уже скоро  сутки,  как  ни  один  сустав,
мускул или хрящ в моем, теле не находится в бездействии! - И, повернувшись к
своим солдатам, капитан крикнул таким  бодрым,  зычным  голосом,  словно  он
сделал над собой последнее решительное усилие, прежде чем отважно  броситься
в предстоящую схватку:
   - Разгоните этих собак, мои храбрецы! Развейте их, как  гнусную  мошкару,
как комаров, чтобы они не вились вокруг! Не жалейте для них  ни  свинца,  ни
стали!
   - Вперед! Вперед! - закричал майор морской пехоты,  заметив  колебание  в
передних рядах.
   Среди  нарастающего  шума  снова  послышался  голос  Полуорта,  и   кучки
американцев начали понемногу отступать перед натиском англичан.
   - Вперед! Вперед! - вырвалось из сотен глоток среди клубов дыма  и  пыли,
обволакивавших склон холма, на котором происходила схватка.
   Так, непрерывно  сражаясь,  измученные  многомильным  переходом,  солдаты
продолжали медленно продвигаться вперед, и их сапоги оставляли кровавый след
в  пыли  дорог.  Усталые  солдаты  тяжело  брели,  оглушаемые  беспрестанным
грохотом перестрелки, и Лайонел, оглядываясь назад, на север,  с  замиранием
сердца видел бесчисленные алые пятна мундиров там, где среди полей  и  лугов
полегли его товарищи по оружию. А  во  время  коротких  передышек  он  успел
обдумать, чем именно противники так отличались друг от  друга.  Всякий  раз,
когда англичанам удавалось атаковать противника  по  всем  правилам,  в  них
сразу возрождался боевой  дух,  и  они,  оглашая  воздух  громкими  криками,
бросались в бой с тем мужеством, которое  может  воспитать  только  воинская
дисциплина, а их противники отступали перед их натиском в угрюмом  молчании,
ни на минуту не переставая отстреливаться с такой меткостью, которая  делала
их  ружья  опасными  вдвойне.  Колонна  англичан   продвигалась   вперед   с
авангардными боями, и арьергард проходил местами  только  что  разыгравшихся
боев; солдаты видели  тех,  кто  пал  жертвой  этих  коротких,  но  жестоких
схваток, однако  вынуждены  были  оставаться  глухими  к  воплям  и  мольбам
раненых, которые  с  искаженными  страданьем  и  страхом  лицами  беспомощно
следили  за  появлявшимися  перед  ними  и  исчезавшими  вдали   товарищами.
Американцы же, залитые кровью многочисленных  ран,  следили  за  проходящими
мимо войсками исполненным гнева взором и, казалось, были  нечувствительны  к
своим страданиям.
   Лайонел, натянув поводья,  приостановил  коня  возле  одного  безжизненно
распростертого на земле тела. Седые волосы, впалые  щеки  и  высохшие  члены
убитого безмолвно свидетельствовали о том, что сразившая его  пуля  лишь  на
самый краткий срок опередила неотвратимую судьбу.
   Старик лежал на спине, и его остекленевший взор даже после смерти выражал
справедливый гнев, пылавший в его  груди,  пока  он  не  испустил  последний
вздох, а его окостеневшая рука все еще сжимала такое же старое, как он  сам,
кремневое ружье, с которым он вышел на поле боя,  чтобы  сражаться  за  свою
страну.
   - Чем же может окончиться распря, если на поле брани выходят  даже  такие
дряхлые старцы! - воскликнул Лайонел, заметив чью-то тень, упавшую  на  лицо
мертвеца. - Когда перестанет литься этот поток крови и сколько еще жертв  он
унесет с собой!
   Не получив ответа, он поднял глаза и увидел, что, сам того не зная, задал
этот роковой вопрос именно  тому  человеку,  чьи  поспешные  и  необдуманные
действия развязали войну. Майор морской пехоты,  остановив  коня,  с  минуту
молча смотрел на старика, и взгляд его, казалось, был так  же  неподвижен  и
пуст, как взгляд мертвеца; затем, словно очнувшись,  он  пришпорил  коня  и,
взмахнув  шпагой,  исчез  в  густом  дыму,  скрывавшем  из   глаз   батальон
гренадеров, откуда тотчас раздалась его команда:
   - Вперед! Вперед, не отставать!
   Майор Линкольн  не  спеша  последовал  за  ним.  Сцена,  которой  он  был
свидетелем, все еще стояла у него перед  глазами.  К  своему  удивлению,  он
увидел Полуорта, сидевшего  на  придорожном  камне  и  тусклым  безжизненным
взором  провожавшего  проходивших  мимо   солдат.   Осадив   коня,   Лайонел
осведомился у своего приятеля, не ранили ли его.
   - Нет, только растопили, с-, ответил капитан. - Сегодня, майор  Линкольн,
я превзошел возможную предельную скорость  пешего  передвижения  человека  и
больше уже ни на что не гожусь. Если в  дорогой  моему  сердцу  Англии  тебе
доведется повстречать кого-нибудь из моих друзей, скажи им, что  я  встретил
смерть, как подобает солдату, стойко - в смысле неподвижно,  -  невзирая  на
то, что я уже совершенно растопился, как снег в апреле,  и,  того  и  гляди,
растекусь сотней ручейков.
   - Боже великий! Не собираешься ли ты оставаться здесь, чтобы  тебя  убили
колонисты? Ты разве не видишь - они окружили нас со всех сторон!
   - Я сейчас готовлю речь для первого янки,  который  приблизится  ко  мне.
Если это  будет  порядочный  человек,  он  изойдет  слезами  при  виде  моих
страданий... А если это  будет  свирепый  дикарь,  наследникам  не  придется
тратиться на мои похороны.
   Лайонел хотел было продолжить свои увещевания,  но  в  это  мгновение  он
увидел, что почти рядом с ним между фланговыми частями  англичан  и  отрядом
американцев завязалась яростная схватка. Повернув коня, он перемахнул  через
ограду и поспешил на помощь. Его отвага воодушевила  солдат,  и  это  решило
исход стычки в их пользу.
   В пылу боя Лайонел значительно отдалился от дороги и неожиданно  оказался
совсем один в коварном соседстве с небольшой рощей.  Он  услышал  торопливые
слова команды:  "Уложите  этого  офицера!"  -  и  только  тут  понял,  какая
опасность ему грозит. Невольно припав к шее коня, он уже ждал роковой  пули,
но в это мгновение среди американцев  раздался  другой  голос,  от  которого
каждая жилка затрепетала в его теле.
   - Пощадите его! Ради всего святого, пощадит его!
   Молодой офицер был так потрясен, что оглянулся, придержав коня, и  увидел
Ральфа: отчаянно размахивая руками, старик бежал по опушке рощи, из  которой
выскочило десятка два американцев.  Хватаясь  за  их  мушкеты,  он  старался
отвести нацеленные на Лайонела дула. Его мольбы о пощаде производили жуткое,
почти сверхъестественное впечатление... Лайонел был в таком смятении, что на
секунду ему почудилось, будто он уже окружен и взят в плен, но тут  из  рощи
вышел юноша с длинноствольным ружьем, приблизился  к  нему  и,  схватив  под
уздцы его коня, сказал горячо:
   - Кровь, пролитая в этот день, навсегда  останется  в  памяти.  Но,  если
майор Линкольн спустится сейчас  прямо  вниз  с  холма,  по  нему  не  будут
стрелять - побоятся подстрелить Джэба... А когда Джэб выстрелит, он снимет с
ограды этого гренадера, который лезет сейчас  через  нее,  и  в  Фанел-Холле
никто его за это не осудит.
   Лайонел не раздумывал больше и повернул коня. Когда он галопом  спускался
с пологого холма, за спиной у  него  раздавались  крики  американцев,  и  он
услышал, что Джэб выстрелил из своего ружья, как и пообещал, совсем в другую
сторону. Достигнув сравнительно безопасного места, он  увидел,  что  Питкерн
соскочил со своего раненого коня и  двинулся  дальше  пешком:  ехать  верхом
становилось слишком опасным - колонисты подступали  все  ближе  и  атаки  их
становились все яростнее. Вскоре  и  Лайонел,  как  ни  любил  своего  коня,
вынужден был последовать примеру Питкерна - слишком  опасно  было  внимание,
которое  он  к  себе  привлекал.  С  глубокой  печалью  поглядел  он   вслед
благородному животному, которое, волоча поводья, бежало по полю  и  фыркало,
вдыхая пороховой дым, а затем присоединился к пехотинцам и всячески старался
поддерживать их дух на протяжении всего остального весьма нелегкого пути.
   Когда  вдали  показались  колокольни  Бостона,  стычки  приняли  особенно
ожесточенный характер. Усталые солдаты ощутили прилив сил, повеселели, к ним
вернулся их воинственный дух и бравый вид,  и  они  с  новым  воодушевлением
стали пробиваться вперед, отражая атаки неприятеля. Американцы же, сознавая,
по-видимому, что последняя возможность отмщения стремительно  ускользает  от
них, все, как один, - безусые юнцы и седобородые старцы, здоровые и  раненые
- плотным кольцом окружили  тех,  кто  посягал  на  их  свободу,  и  каждый,
казалось, стремился нанести им  на  прощанье  последний  удар.  Даже  мирные
служители божьи вышли на поле брани в тот  достопамятный  день  и,  презирая
опасность,  встали  вместе  со  своими  прихожанами  на  защиту  того  дела,
отстаивать которое повелевал им их священный долг.
   Солнце уже клонилось к закату, а положение английских  войск  становилось
все более отчаянным, и Перси, отказавшись  от  мысли  достигнуть  перешейка,
через который его войска столь  горделиво  маршировали  еще  утром,  покидая
Бостон, направил все усилия на то, чтобы добраться с остатками своего отряда
до полуострова Чарлстон. Все  склоны  и  вершины  ближних  холмов  буквально
кишели  колонистами,  и,  когда  вечерний  сумрак  навис  над  полем  битвы,
американцы,  замечая,  как  убывают  силы  врага  и   слабеет   его   огонь,
возликовали, и в сердцах их надежда на победу  превратилась  в  уверенность.
Казалось, английский отряд был уже на краю гибели,  но  воинская  дисциплина
спасла англичан от полного разгрома и дала им возможность достичь  желанного
убежища, прежде чем ночь, спустившись на землю, обрекла бы их на гибель.
   Лайонел стоял, прислонившись к какой-то ограде, и смотрел, как нестройные
ряды недавно еще столь бравого отряда, мнившего, что ни одна из  колоний  не
посмеет оказать ему сопротивление,  медленно  брели,  взбираясь  по  крутому
склону Банкер-Хилла. В глазах офицеров потух горделивый  блеск,  большинство
из  них  шли  понурившись,  стыдясь  поднять  глаза,  а  солдаты  с   трудом
передвигали усталые ноги и даже в этом безопасном месте продолжали  опасливо
поглядывать по сторонам, словно хотели еще и еще раз убедиться  в  том,  что
столь презираемые прежде колонисты не гонятся за ними по пятам.
   Взвод проходил за взводом, спотыкаясь, ковыляя, еле держась на  ногах,  и
вдруг Лайонел увидел одинокого всадника, медленно взбиравшегося  на  холм  в
самой гуще пеших солдат. Когда всадник подъехал ближе, Лайонел,  к  крайнему
своему изумлению и радости, узнал Полуорта.
   На собственном коне Лайонела Полуорт направлялся прямо к  нему;  на  лице
его  были  написаны  полное  благодушие  и  безмятежное  довольство.  Одежда
капитана была разорвана во многих местах, чепрак коня и вовсе превратился  в
лохмотья, а запекшаяся на боках животного кровь свидетельствовала о том, что
американцы не обошли всадника своим вниманием. Сей  доблестный  воин  вскоре
поведал Лайонелу все что с ним произошло. При виде скакавшего  без  всадника
коня в его душе возродилась любовь к жизни. Капитан не скрыл, что за  поимку
коня ему пришлось расплатиться часами, но,  когда  он  водрузился  в  седло,
никакая опасность, никакие увещевания или  угрозы  не  могли  заставить  его
покинуть  это  сиденье,  показавшееся   ему   восхитительным   после   столь
изнурительного пешего похода и всех превратностей и тягот, выпавших  в  этот
злосчастный день на долю тех, кто  сражался  под  королевскими  знаменами  в
достопамятной битве при Лексингтоне.

Глава 11

   С разрешения вашего величества,
   Позволяется ли объявить число убитых?
   Шекспир, "Король Генрих V"

   На  вершине  холма,  господствовавшего  над  перешейком,  заняла  позицию
отборная рота, а остальная часть отряда отошла дальше, в глубь  полуострова,
откуда солдат начали переправлять на лодках  в  Бостон.  Лайонел  и  Полуорт
пересекли пролив вместе с первой партией раненых:
   Лайонел  полагал  свой  долг  выполненным  и   не   видел   необходимости
задерживаться далее вместе с полком, а Полуорт решительно утверждал, что его
телесные страдания дают ему  неоспоримое  право  числить  себя  раненым  или
контуженым. Ни один офицер английской армии  не  был,  пожалуй,  столь  мало
огорчен плачевным исходом этого похода, как майор Линкольн, ибо, несмотря на
его преданность королю и своей родине, он был очень чувствителен  ко  всему,
что касалось доброго имени его соотечественников,  -  словом,  он  испытывал
чувства, которые не покидают тех, кто остается верен наиболее благородным  и
чистым побуждениям, заложенным в человеке природой. И если он сожалел о том,
какой дорогой ценой пришлось заплатить его товарищам за этот урок, научивший
их с уважением относиться к тем, чье терпение и незлобивость  слишком  долго
считались малодушием, то вместе с тем не  мог  и  не  радоваться  тому,  что
истина откроется наконец глазам стариков, а стыд навеки сомкнет уста молодых
и легкомысленных насмешников. Вероятно, истинные размеры потерь,  понесенных
англичанами, были скрыты из политических соображений, однако даже официально
сообщалось, что они равны примерно одной шестой всего отряда.
   На пристани Лайонел и  Полуорт  расстались.  Полуорт,  не  заставив  себя
упрашивать, направился на квартиру приятеля, где надеялся вознаградить  себя
за принудительное воздержание и все трудности прошедших  суток,  Лайонел  же
поспешил на Тремонт-стрит, дабы развеять тревогу за его судьбу, которую, как
втайне  льстил  он  себя  надеждой,  испытывали  его  молодые  и  прекрасные