, знатный  и  столь  счастливый  некогда
приближенный короля, где он?
   Быть может, он в чертогах своих  предков?  Или  во  главе  войска  своего
короля? Быть может, он управляет своими поместьями? Или он томится одиноко в
мрачной темнице?
   О да, это так, и ты знаешь об этом, ты знаешь об этом...  ибо  это  твое,
женщина, низкое коварство и вероломство привело его туда!
   - Кто ты, осмелившийся так говорить со мной? -  спросила  миссис  Лечмир,
страшным усилием воли заставив  свой  голос  звучать  презрительно.  -  Если
судьба моего несчастного племянника и вправду тебе известна, одно это должно
было бы послужить для тебя самого опровержением такой низкой клеветы...
   - Известна ли мне его судьба? А что от меня скрыто? Я наблюдал за  тобой,
я следил за твоими деяниями, женщина, и ни одно из них не осталось для  меня
тайным...
   Говорю тебе, я знаю все. И об этой грешнице я знаю все...
   Разве  не  поведал  я  тебе,  Эбигейл  Прей,   о   самых   тайных   твоих
прегрешениях?
   - О да.., да! Ему и в самом деле известно все то, что, думала я,  открыто
только богу! - охваченная суеверным ужасом, воскликнула Эбигейл.
   - И о тебе, презренная вдова Джона Лечмира, и о Присцилле я знаю все...
   - Все! - как эхо, повторила Эбигейл.
   - Все... - едва слышно прошептала миссис Лечмир и, откинувшись на  спинку
стула, лишилась чувств.
   Как ни жаждал Лайонел услышать разоблачение этих тайн, все же он  не  мог
не броситься на помощь старухе.
   Однако Эбигейл Прей, которая, по-видимому, уже в какой-то мере привыкла к
странному поведению своего жильца, проявила достаточное присутствие  духа  и
опередила Лайонела. Когда Лайонел распахнул дверь, он увидел,  что  она  уже
хлопочет около миссис Лечмир. Обморок был  очень  глубок,  и  миссис  Лечмир
необходимо было раздеть.
   Сославшись на это, Эбигейл заверила Лайонела, что она  отлично  управится
со всем сама, и попросила его удалиться - не только из соображений приличия,
но также и потому, что столь неожиданное его появление могло, по ее  мнению,
оказаться для пострадавшей еще более опасным, чем все,  что  тут  произошло.
Лайонел помедлил минуту, пока не  убедился,  что  миссис  Лечмир  становится
лучше, после чего, уступив уговорам Эбигейл, вышел за дверь и  направился  к
лестнице, решив подняться в комнату к Ральфу, чтобы  немедленно  потребовать
объяснение всему, что ему только что довелось видеть  и  слышать.  Он  нашел
Ральфа в башенке. Старик сидел, свесив голову на грудь, заслонив рукой глаза
от тусклого пламени свечи, и был, казалось, погружен  в  глубокое  раздумье.
Лайонел приблизился к нему, но он  словно  и  не  заметил  его,  и  Лайонелу
пришлось заговорить, чтобы привлечь к себе внимание:
   - Джэб сообщил мне, что вы просите меня прийти, и вот я здесь.
   - Это хорошо, - отозвался Ральф.
   - Я должен добавить, что был свидетелем вашей беседы с миссис Лечмир и  с
изумлением услышал странные и оскорбительные речи, с которыми  вы  позволили
себе обратиться к ней.
   Старик поднял голову, и Лайонел увидел, как, оживившись,  засверкали  его
глаза, когда он произнес:
   - Значит, вы слышали правду и видели, как страшит она тех, в ком  нечиста
совесть!
   - Я слышал то, что вы называете правдой, и слышал при этом также, что  вы
упоминали имена самых дорогих, как вам,  должно  быть,  известно,  для  меня
людей.
   - Самых дорогих?  А  уверен  ли  ты  в  этом,  юноша?  -  спросил  Ральф,
пристально глядя Лайонелу в глаза. - Не вытеснил ли в последние  дни  кто-то
другой из твоего сердца тех, кто даровал тебе жизнь? Отвечай, но помни,  что
тебе внимает тот, кому известно многое, что скрыто от других людей.
   - Что хотите вы сказать этим, сэр? Разве мы можем любить кого-нибудь так,
как мы любим отца и мать? Эта любовь вложена в нас природой.
   - Это рассуждение наивного ребенка, - сурово произнес старик. - Разве  ты
не любишь внучку этой презренной женщины и могу ли я теперь доверяться тебе?
   - Каким образом мои чувства к Сесилии Дайнвор, этому небесному  созданию,
могут лишить меня вашего доверия?
   - Да, - как бы про себя пробормотал  старик,  -  ее  мать  воистину  была
чиста, и почему дитя не может оказаться достойным своих родителей?
   Он умолк, и наступило долгое молчание,  весьма  тягостное  для  Лайонела,
который находился в большом замешательстве. Наконец Ральф сказал резко:
   - Вы принимали участие в сегодняшнем сражении, майор Линкольн?
   - Да, и вам это должно быть очень хорошо известно, ибо  я  обязан  жизнью
вашему доброму  заступничеству.  Но  зачем  подвергаете  вы  себя  опасности
ареста, находясь здесь? Ведь то, что вы  принимали  участие  в  сражении  на
стороне американцев, не может не быть известно многим, помимо меня.
   - Кому же придет в голову искать неприятеля на улицах Бостона,  когда  на
холмы вокруг стекаются вооруженные отряды? О моем  пребывании  тут  известно
только этой женщине, которая не посмеет меня выдать, ее  достойному  сыну  и
вам. Мои  действия  скрыты  от  всех,  они  внезапны  и  всегда  неожиданны.
Опасность не может коснуться такого, как я.
   - Однако, - : сказал Лайонел в большом смущении и растерянности,  -  имею
ли я право умолчать о том, что здесь скрывается человек,  который,  как  мне
известно, враг моему королю?
   - Вы переоцениваете свою отвагу,  Лайонел  Линкольн,  -  с  презрительной
усмешкой ответил Ральф. - Вы никогда не посмеете пролить кровь того, кто  не
позволил пролиться вашей... Но довольно об этом... Мы понимаем друг друга, а
тому, кто так стар, как я, страх уже неведом.
   - Да, да, - торжественно и тихо прозвучал из темного угла  чей-то  голос.
Это Джэб, не замеченный  никем,  прокрался  туда  и  свернулся  калачиком  у
стенки. - Да, вам никогда не напугать Ральфа!
   - Этот юноша - хороший, достойный юноша, он умеет различать добро и  зло.
А что же еще требуется человеку в этом  пагубном  мире?  -  снова  быстро  и
невнятно пробормотал Ральф по странной своей привычке.
   - Откуда ты взялся? - спросил Лайонел. - И почему ты так внезапно покинул
меня?
   -  Джэб  бегал  на  рынок  посмотреть,  нет  ли  там  чего-нибудь,  чтобы
порадовать старую Нэб, - ответил юноша.
   - Уж не думаешь ли ты, что я поверю  таким  глупым  выдумкам!  Если  даже
предположить, что рынок торгует всю ночь до утра,  так  разве  у  тебя  есть
деньги?
   - Сразу видать, что королевские офицеры  кое  в  чем  не  разбираются,  -
проговорил дурачок, посмеиваясь про себя. - Вот наш здешний фунт стерлингов,
а говядина не такая уж диковинная штука, чтобы человек, у которого  лежит  в
кармане такая бумажка, не мог прийти на рынок, когда ему только  вздумается,
не глядя на разные там указы парламента.
   - Значит, ты грабил мертвецов!  -  вскричал  Лайонел,  увидав  на  ладони
Джэба, помимо упомянутой бумажки, еще несколько серебряных монет.
   - Джэб не вор! Почему вы его так называете! - с угрожающим видом произнес
дурачок. - Закон еще существует в колонии, хотя кое-кто и не  признает  его.
Ничего, придет время, со всеми  будет  поступлено  по  справедливости.  Джэб
застрелил гренадера, но Джэб не вор.
   - В таком случае, ты, верно, получил плату, глупая ты голова, за какие-то
секретные поручения, которые выполнил вчера ночью! Тебя соблазнили  деньгами
на опасное дело. Смотри, чтоб это было в  последний  раз.  И  наперед  знай:
когда тебе что-нибудь будет нужно, приходи ко мне.
   - Джэб не станет бегать по поручениям короля даже за его  золотую  корону
со всеми ее бриллиантами и украшениями, и никто его не заставит, потому  что
нет такого закона!
   Лайонел заговорил  добродушно-примирительным  тоном,  стараясь  успокоить
рассерженного малого, но тот, но  удостоив  его  ответом,  с  угрюмым  видом
забился в свой угол, словно  желая  показать,  что  намерен  теперь  немного
вздремнуть после столь утомительного дня.
   Ральф тем временем снова погрузился  в  свои  думы,  и  Лайонел  внезапно
вспомнил, что час уже  поздний,  а  он  так  и  не  узнал,  какова  разгадка
услышанных  им  таинственных  обличений,  и  потому   снова   заговорил   об
интересующем его предмете, начав с того, что, по  его  мнению,  должно  было
заставить старика  сказать  всю  правду.  Едва  только  Лайонел  упомянул  о
волнении миссис Лечмир, его собеседник поднял голову и  выражение  какого-то
свирепого восторга  озарило  его  изможденное  лицо.  Величественным  жестом
указав на свою грудь, он произнес:
   - Это здесь, здесь, мой мальчик... Никакие силы на свете, кроме угрызений
совести и сознания, что я владею тайной, не могли бы лишить эту женщину дара
речи в присутствии свидетелей.
   - Но что же это за тайна?  Я  связан  узами  крови  с  миссис  Лечмир,  а
следовательно, являюсь ее защитником и потому имею право в ее интересах,  не
говоря уж о моих собственных, потребовать  объяснения  ваших  весьма  тяжких
обвинений.
   - В ее интересах! -  повторил  Ральф.  -  Вы  слишком  поспешны,  молодой
человек. Подождите, пока она сама попросит  вас  потребовать  объяснений,  -
ответ прозвучит подобно удару грома.
   - Если вы не хотите сделать это во имя справедливости по отношению к моей
почтенной родственнице, тогда, по крайней мере, вспомните ваши неоднократные
обещания поведать мне печальную повесть о несчастной  судьбе  моих  близких,
которая, как вы утверждали, доподлинно вам известна.
   - О да, она известна мне, как и еще многое другое,  -  ответил  старик  и
улыбнулся с сознанием своего могущества, проистекавшего  из  обладания  этой
тайной. - А если вы сомневаетесь в  этом,  спуститесь  вниз,  и  пусть  ваши
сомнения развеет жалкая обитательница этого пакгауза... или же -  преступная
вдова Джона Лечмира.
   - О нет, единственно, в чем я сомневаюсь, - это надолго ли  хватит  моего
терпения. Время летит, а я еще ничего не  узнал  из  того,  что  мне  узнать
необходимо!
   - Здесь не место и не время говорить об этом, - возразил Ральф. -  Я  уже
упоминал, что для этой цели мы должны встретиться за бостонскими колледжами.
   - Но после событий минувшего  дня  совершенно  неизвестно,  когда  офицер
королевской  армии,  сможет  отправиться  туда,  не  подвергая  свою   жизнь
опасности!
   - Что такое? - воскликнул старик, рассмеявшись громко  и  с  нескрываемой
горечью. - Итак, значит, он  уже  узнал  силу  и  твердую  волю  презираемых
колонистов! Но даю тебе слово, мой друг, что ты еще  посетишь  эти  места  и
будешь находиться там в полной безопасности... Да, да, Присцилла Лечмир, уже
близок твой час и судьба твоя решена!
   Лайонел снова упомянул о своей престарелой родственнице и  намекнул,  что
он скоро должен будет присоединиться к ней, так как снизу уже доносился  шум
шагов - видимо, она собиралась уходить. Но  все  его  слова  пропали  втуне:
старик стремительно шагал по своей тесной клетушке из угла в  угол,  бормоча
себе под нос какие-то нечленораздельные фразы, в которых  отчетливо  звучало
только одно слово - "Присцилла", а на лице его, как  в  зеркале,  отражались
бурные и всепоглощающие страсти, волновавшие его душу.
   Тут раздался пронзительный голос Эбигейл, звавшей своего сына:  очевидно,
она была твердо уверена, что он прячется где-то в доме. Она звала его  снова
и снова, но Джэб медлил до тех пор, пока голос ее не начал звучать гневно  и
угрожающе,  после  чего  он  нехотя  выбрался  из  своего  угла  и  медленно
направился к лестнице.
   Лайонел не знал, как ему быть. Его родственница все еще не подозревала  о
его присутствии здесь, и он подумал, что Эбигейл Прей тем или иным  способом
даст ему знать, если его появление желательно. Сам же  он  по  неким  тайным
причинам предпочел бы сохранить свои  визиты  сюда  в  секрете.  Поэтому  он
решил, не выдавая  своего  присутствия,  следить  под  покровом  темноты  за
происходящим внизу и действовать сообразно обстоятельствам. Удаляясь, он  не
произнес прощального приветствия, ибо успел уже достаточно хорошо  освоиться
с необычайностью поведения Ральфа и  отлично  понимал,  что  всякая  попытка
отвлечь его от жгучих размышлений обречена на неудачу.
   Остановившись  на  верхней  ступеньке  лестницы,  Лайонел  увидел  миссис
Лечмир, которая довольно  твердым  шагом  направлялась  к  двери  следом  за
Джэбом, освещавшим ей дорогу фонарем, и услышал, как Эбигейл Прей наказывала
своему упрямому сыну проводить гостью до угла, где, как  понял  Лайонел,  ее
ожидал экипаж. На пороге миссис  Лечмир  обернулась,  огонь  свечи,  которую
держала в руке провожавшая ее Эбигейл, озарил ее лицо, и  Лайонел  отчетливо
увидел ее холодный, жесткий взгляд, как всегда высокомерный, но, быть может,
несколько более задумчивый и потому чуточку более мягкий, чем обычно.
   - Забудем о том, что здесь  сегодня  произошло,  добрая  моя  Эбигейл,  -
произнесла миссис Лечмир. - Ваш жилец  -  никому  не  известный  проходимец,
который подцепил где-то пустую сплетню  и  рассчитывает  нажиться  на  нашей
доверчивости. Я во всем этом еще разберусь, но вы  ни  под  каким  видом  не
должны более видеться с ним...
   Это жилище не годится для вас, голубушка, - ни для  вас,  ни  для  вашего
сына... Я должна устроить вас надлежащим образом, добрая моя Эбигейл,  право
же, я просто обязана это сделать.
   Лайонел заметил, как содрогнулась Эбигейл при намеке на тайные  намерения
Ральфа, однако, не сказав ни слова в  ответ,  она  широко  распахнула  дверь
перед своей гостьей. Как только миссис Лечмир  скрылась,  Лайонел  сбежал  с
лестницы и остановился перед растерявшейся женщиной.
   - Знайте, я слышал все, что произошло здесь сегодня, -  резко  проговорил
он, - и вам должно быть ясно, что запираться далее бессмысленно.  Я  требую,
чтобы вы сейчас же открыли мне все, что имеет отношение к моей судьбе или  к
судьбе моих близких.
   - Нет, нет, нет.., только не я, не спрашивайте меня, майор Линкольн! -  в
ужасе воскликнула несчастная женщина. -  Бога  ради,  не  спрашивайте  меня!
Только не меня! Я поклялась  хранить  тайну,  а  клятва...  -  Тут  волнение
сдавило ей горло, и голос ее прервался.
   Лайонел  уже  пожалел  о  своей  вспышке  и,  устыдившись  попытки  силой
исторгнуть признание  у  женщины,  постарался  успокоить  Эбигейл,  пообещав
оставить ее на этот раз в покое.
   - Ступайте.., ступайте... - сказала она, умоляюще сложив  руки.  -  Дайте
мне прийти в себя... Оставьте меня... оставьте меня наедине с  этим  ужасным
стариком и богом!
   Видя  ее  настойчивость,  Лайонел  неохотно   подчинился,   но,   выходя,
столкнулся с Джэбом на пороге,  после  чего  его  тревога  за  Эбигейл  Прей
рассеялась и он с более легким сердцем покинул пакгауз.
   Стремительно шагая по направлению  к  Тремонт-стрит,  Лайонел  напряженно
перебирал в уме все, что ему только что довелось  увидеть  и  услышать.  Ему
припомнились кое-какие слова Ральфа, которые в свое время глубоко запали ему
в сердце. Лайонелу казалось, что он находит  теперь  какое-то  подтверждение
этим  словам  в  том  испуге,  который  не  сумела  скрыть  его  престарелая
родственница перед брошенными ей в лицо обвинениями. От миссис Лечмир  мысли
его обратились к ее прелестной внучке, и некоторое время  он  с  недоумением
пытался найти разгадку противоречивости ее поведения по  отношению  к  нему:
почему временами она была так непосредственна и мила и даже нежна с  ним,  а
порой - не далее, например, как в этот вечер  во  время  их  столь  короткой
беседы, - держалась сдержанно, холодно и даже отчужденно... Затем  он  снова
вспомнил о том, что было главной  причиной,  подвигшей  его  последовать  за
своим полком на родину, и, как всегда, при этой мысли тень печали затуманила
его чело.
   Возвратившись под кров миссис Лечмир, Лайонел прежде всего осведомился  о
ней и, узнав, что она, благополучно прибыв домой, уже  удалилась  вместе  со
своими прелестными родственницами на покой, немедленно последовал их примеру
и, едва лишь треволнения этого бурного  дня  стали  забываться,  заснул  как
убитый, и сон принес ему отдохновение.

Глава 13

   Да сбудется!
   Накликана беда,
   А путь найдет сама.
   Шекспир

   Тревожное известие о походе на Конкорд словно на крыльях  ветра  облетело
побережье Атлантического океана, и отголоски его достигли гор на  западе.  И
вот уже все мужское население в пространстве между Массачусетским заливом  и
прозрачным  потоком  Коннектикута  поднялось  как  один  человек.  Призыв  к
отмщению прокатился по всей стране, и повсюду - на холмах и  в  долинах,  на
больших проезжих трактах и на пешеходных  тропках  -  появились  вооруженные
отряды фермеров, устремлявшиеся туда, где  произошло  военное  столкновение.
Через двое суток после роковой стычки у  Лексингтона  уже  свыше  ста  тысяч
колонистов стали под ружье, и примерно около четверти их было  сосредоточено
у подступов к обоим полуостровам - Бостонскому  и  Чарлстонскому.  Те,  кому
дальность   расстояния   и   недостаток   оружия   не   давали   возможности
присоединиться к передовым отрядам  и  принять  непосредственное  участие  в
военных действиях, с нетерпением ожидали того часа,  когда  их  воинственный
пыл сможет послужить общему делу. Словом, то угрюмое спокойствие, в  котором
в течение целого года, казалось, пребывали колонии, было  внезапно  и  грубо
нарушено событиями, разыгравшимися в течение одного описанного выше  дня,  и
такая буря возмущения поднялась среди патриотов, что даже роялисты,  которых
было совсем немало в южных  областях  страны,  вынуждены  были  умолкнуть  и
ждать, чтобы буря утихла под воздействием времени и страданий.
   Гедж, уверенный в надежности своей позиции,  непрестанно  получавший  все
новые подкрепления и поддерживаемый весьма внушительным  флотом,  взирал  на
сгущавшиеся  грозовые  тучи   с   невозмутимостью   и   благодушием,   столь
свойственными его мягкой натуре. Хотя настроения американцев и их  намерения
не оставляли больше никаких сомнений, Гедж все же неохотно  прислушивался  к
мстительным планам своих  советников  и  был  склонен  успокоить  мятеж,  не
надеясь подавить его с помощью своих войск. Хотя месяц назад  он  считал  их
число достаточным, чтобы справиться со всеми  фермерами-колонистами,  вместе
взятыми, теперь  он  благоразумно  полагал,  что  они  смогут  лишь  успешно
обороняться на укрепленном полуострове. Однако были опубликованы  воззвания,
обличавшие  мятежников,  срочно  принимались  и  другие  меры,  полагавшиеся
необходимыми для поддержания  престижа  королевской  власти.  Пустые  угрозы
оставлялись, разумеется, без внимания, и все  увещевания  и  призывы  блюсти
былую верность королю (которую, по утверждению колонистов, никто  никогда  и
не нарушал) тонули в бряцании оружия и воинственных кликах.
   На все эти воззвания английского генерала, так  же  как  и  на  множество
других, подписанных  королевскими  губернаторами,  по-прежнему  управлявшими
всеми колониями, за  исключением  той,  в  которой  развертывается  действие
нашего  повествования,  американцы  отвечали  смиренными,  но   исполненными
достоинства   петициями   к   королю,   призывавшими   его   не    допускать
несправедливости,  и  открытыми  протестами,  адресованными  парламенту,   с
требованием восстановления их попранных прав и  освобождения  от  незаконных
налогов. Однако  власть  и  прерогативы  монарха  еще  по-прежнему  казались
священными, и во всех  этих  документах  особе  короля  оказывалось  должное
почтение.
   Но зато колонисты - большие мастера на этот счет  -  не  жалели  ядовитых
сарказмов, когда речь шла  о  королевских  министрах,  повинных  в  принятии
законов, столь губительных для империи. Такое положение вещей сохранялось на
протяжении  нескольких  недель,  последовавших  за  рядом  кровавых  стычек,
которые получили название битвы при Лексингтоне - по имени того селения, где
завязался первый бой. Противники продолжали готовиться к новым  встречам,  в
которых им предстояло помериться отвагой и силой.
   Лайонел не был сторонним наблюдателем