Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
е родственные связи, приобретенные в
результате того или иного брака.
- Прошу прощения, майор Линкольн, отец мисс Дайнвор, полковник Дайнвор,
безусловно принадлежит к очень старому и весьма почтенному английскому роду.
Но ни одна семья не может быть безразлична к тому, что породнилась с нашей.
Я повторяю - с нашей семьей, дорогой Лайонел, ибо хочу, чтобы вы никогда не
забывали о том, что и я сама происхожу из рода Линкольнов и довожусь родной
сестрой вашему дедушке.
Слегка удивленный некоторой противоречивостью, содержавшейся в словах
почтенной дамы, молодой человек молча склонил голову, снова благодаря за
комплимент, и бросил взгляд на молчаливую молодую девушку с явным желанием
заговорить с ней о чем-нибудь более интересном - желание вполне
извинительное для человека его возраста и пола. Не успел он, однако,
обменяться с ней двумя-тремя фразами, как миссис Лечмир, явно
раздосадованная отсутствием своей внучки, сказала:
- Ступай, Агнеса, оповести свою кузину об этом столь приятном для нас
событии. Все время, пока вы находились в пути, она тревожилась, не грозит ли
вам опасность.
После получения вашего письма, в котором вы извещали нас о своем
намерении, мы каждое воскресенье читали молитву о плавающих и
путешествующих, и мне было очень приятно видеть, как усердно возносила
Сесилия вместе с нами свои мольбы.
Лайонел пробормотал несколько слов признательности и, откинувшись в
кресле, возвел глаза к потолку - то ли в благочестивом порыве, то ли по
какой-либо другой причине, об этом мы не беремся судить. Пока миссис Лечмир
произносила свою последнюю тираду, которую молодой офицер сопроводил
вышеописанной выразительной пантомимой, Агнеса Денфорт встала и покинула
комнату. Дверь за ней затворилась, но некоторое время в комнате еще царила
тишина, хотя миссис Лечмир раза два, казалось, хотела что-то сказать. На
бледных, увядших щеках ее сурового лица проступили пятна, губы вздрагивали.
Наконец она все же заговорила, но голос ее звучал сдавленно и хрипло:
- Быть может, я позволю себе неучтивость, дорогой Лайонел, - сказала она,
- ведь есть предметы, касаться которых позволено только между ближайшими
родственниками. Как чувствует себя сэр Лайонел? Надеюсь, вы оставили его в
добром здравии и он бодр телом, хотя и болен духом.
- Мне сообщают, что это так.
- Давно ли вы его видели?
- Я не виделся с ним пятнадцать лет. По мнению докторов, мои посещения
были ему вредны, и мне запретили навещать его. Он содержится в частной
лечебнице в предместье Лондона. И, поскольку светлые промежутки в течение
его болезни становятся все более частыми и все более продолжительными, я
позволяю себе питать надежду, что настанет время, когда мой отец будет мне
возвращен.
Эту надежду укрепляет во мне его возраст - ведь ему, как вы знаете, нет
еще и пятидесяти.
За этими словами последовало довольно продолжительное и тягостное
молчание. Наконец миссис Лечмир сказала дрогнувшим голосом (что необычайно
растрогало молодого человека, ибо яснее слов говорило о ее сочувствии своему
внучатому племяннику и о доброте ее сердца):
- Я буду вам весьма признательна, Лайонел, если вы нальете мне стакан
воды, - графин вон там, на буфете. Простите меня, но мы коснулись столь
грустных обстоятельств, а это всегда чрезвычайно меня расстраивает. С вашего
позволения, я покину вас на несколько минут, чтобы поторопить мою внучку. Я
жажду познакомить вас с ней.
Молодой человек был рад в эту минуту остаться наедине со своим волнением
и не стал ее удерживать. Впрочем, вместо того чтобы последовать за Агнесой
Денфорт, уже ранее покинувшей комнату с той же целью, миссис Лечмир
нетвердым шагом направилась к двери, ведущей в ее личные апартаменты.
Некоторое время молодой человек расхаживал по комнате, стремительно шагая из
угла в угол по "прыгающим львам" Лечмиров, словно желая посрамить их
яростные прыжки, а взгляд его тем временем бесцельно блуждал по массивным
панелям, по лазури, пурпуру и серебру старинных гербов, блуждал столь
рассеянно и небрежно, словно ему не было дела до начертанных на них высоких
девизов и прославленных имен.
Из этого состояния задумчивости его вывело внезапное появление незнакомой
ему молодой девушки, которая так быстро прошла на середину комнаты, что он
только тут заметил ее присутствие. Грациозная фигурка, юное личико,
выразительное и живое, изящество и женственная мягкость движений, осанка,
исполненная достоинства и вместе с тем неизъяснимого очарования, - все это,
внезапно явившись взору, могло бы приковать к месту любого юношу, даже менее
галантного и еще более глубоко погруженного в свои думы, чем тот, которого
мы пытались вам описать. Майор Линкольн сразу понял, что перед ним Сесилия
Дайнвор, дочь английского офицера, уже давно лежащего в могиле, и
единственной дочери миссис Лечмир, тоже ныне уже покойной, а поэтому он, как
человек светский, без малейшего замешательства, которое мог бы проявить на
его месте другой, менее привыкший к обществу юноша, непринужденно
представился своей кузине. Эта вольность, которую он себе позволил,
умерялась учтивостью, как того требовали приличия. Однако девушка держалась
столь натянуто и отчужденно, что молодой человек, закончив свое приветствие
и предложив ей стул, испытал такое замешательство, словно впервые остался
наедине с женщиной, которой давно мечтал сделать сугубо серьезное признание.
Впрочем, тут она, то ли руководствуясь безошибочным женским инстинктом, то
ли просто почувствовав, что ведет себя недостаточно вежливо с гостем своей
бабушки, постаралась рассеять эту неловкость, - Бабушка давно с нетерпением
ждала столь приятной для нее встречи с вами, майор Линкольн, - сказала она,
- и приезд ваш весьма своевремен. Положение в стране день ото дня становится
все более тревожным, и я уже давно уговариваю ее погостить у наших
родственников в Англии, пока, все эти раздоры не придут к концу.
Голос был нежен и мелодичен, а выговор столь безукоризненно чист, словно
приобретен при английском дворе. В речи этой молодой особы и в помине не
было того несколько простонародно-провинциального оттенка, который оскорбил
слух молодого офицера, когда он слушал Агнесу Денфорт, хотя та произнесла
всего несколько слов, и этот контраст сделал мисс Сесилию Дайнвор еще, более
очаровательной в его глазах.
- Вам, получившей истинно английское воспитание, путешествие в Англию
несомненно доставит большое удовольствие, - отвечал молодой человек, - и
если то, что довелось мне слышать на корабле от одного из моих спутников,
хотя бы наполовину соответствует действительности - я имею в виду положение
в стране, - то я первый поддержу вашу просьбу. Как Равенсклиф, так и дом в
Сохо <Сохо - район Лондона.> целиком к услугам миссис Лечмир.
- Мне хотелось, чтобы бабушка уступила настойчивым просьбам лорда
Кардонелла, родственника моего покойного отца, который уже давно уговаривает
меня пожить года два в его семействе. Разлука с бабушкой будет, несомненно,
очень тяжела для нас обеих, но, если она решит поселиться в доме своих
предков, никто, надеюсь, не осудит меня, если и я приму подобное же решение
и поселюсь под древним кровом своих.
Проницательный взгляд майора Линкольна заставил ее опустить глаза, и он
невольно улыбнулся, ибо у него мелькнула мысль, что эта провинциальная
красавица унаследовала от своей бабушки всю ее родовую спесь и, видимо,
тщится внушить ему, что племянница виконта по своему положению выше сына
баронета. Впрочем, жаркий румянец, заливший лицо Сесилии Дайнвор, когда она
заговорила о своем намерении, мог бы подсказать молодому офицеру, что ею
руководят куда более глубокие чувства, нежели те, которые он ей приписал,
однако это послужило для него лишь еще одной причиной обрадоваться появлению
миссис Лечмир, которая возвратилась в комнату, опираясь на руку своей
племянницы.
- Я вижу, дорогой Лайонел, - неверной походкой направляясь к кушетке,
сказала эта дама, - что вы и Сесилия уже познакомились, и залогом тому было
ваше родство; оно, как вы сами знаете, является, конечно, весьма отдаленным,
но создает тем не менее родство духа, которое передается из поколения в
поколение с такой же несомненной очевидностью, как те или иные черты лица.
- Если бы я мог льстить себя мыслью, что обладаю хотя бы малейшим
сходством с мисс Дайнвор в любом из этих двух смыслов, я бы вдвойне гордился
нашим родством, - нарочито безразличным тоном отвечал Лайонел, помогая
почтенной даме опуститься на кушетку.
- Но я вовсе не склонна считать далеким мое родство с кузеном Лайонелом!
- с неожиданной горячностью вскричала Сесилия. - Такова была воля наших
предков...
- Нет, нет, дитя мое, - прервала ее старая дама. - Ты забываешь, в каких
случаях позволительно пользоваться обращением "кузен" и какие именно узы
кровного родства оно подразумевает. Но майор Линкольн знает, как у нас в
колониях любят злоупотреблять этим словом и считаются родством до двадцатого
колена, словно в шотландских кланах. Да, кланы... Это приводит мне на память
восстание сорок пятого года. В Англии полагают, что даже самые отчаянные
головы среди наших колонистов никогда не дойдут до такого безрассудства,
чтобы пустить в ход оружие.
- Мнения на этот счет расходятся, - сказал Лайонел. - Большинству
офицеров это кажется смехотворным.
Однако мне встречались служившие здесь офицеры, которые уверяют, что
колонисты не только прибегнут к оружию, но и что схватка будет кровавой.
- А почему бы им этого не сделать! - внезапно сказала Агнеса Денфорт. -
Они мужчины, а про англичан этого больше не скажешь!
Лайонел удивленно обернулся к ней. Ее чуть-чуть косящий взгляд был
исполнен добродушного лукавства, которое странно противоречило резкому тону
ее слов.
Улыбнувшись, он повторил их:
- Почему бы им этого не сделать, в самом деле! Разве только потому,
сдается мне, что это было бы и безумием и изменой. Уверяю вас, я не
принадлежу к числу тех, кто пренебрежительно смотрит на моих
соотечественников. Не забудьте, что я тоже американец.
- Мне казалось, что когда добровольцы надевают военную форму, - сказала
Агнеса, - то они предпочитают синий мундир красному.
- Его величеству было угодно избрать этот неугодный вам цвет для сорок
седьмого гренадерского полка, - смеясь, возразил молодой человек. - Что
касается меня, то я бы с радостью уступил этот цвет вам, кузины, и избрал бы
себе другой, будь то в моей власти.
- Это в вашей власти, сударь.
- Каким образом?
- Вам достаточно подать в отставку.
Казалось, миссис Лечмир преследовала какую-то цель, позволяя племяннице
зайти в своей запальчивости столь далеко. Однако, заметив, что их гость
остается невозмутимым, слушая, как женщины становятся на защиту своей
родины, что у большинства английских офицеров, обладающих меньшей выдержкой,
вызвало бы досаду, она заметила, принимаясь звонить в колокольчик:
- Смело сказано, а, майор Линкольн? Смело сказано для девицы, которой нет
еще и двадцати лет. Но мисс Денфорт имеет право на такие суждения, ибо
кое-кто из ее родственников по отцу принимает самое горячее участие в
беззакониях, которые творятся в нынешние лихие времена. Что касается
Сесилии, то нам лучше удалось уберечь ее верноподданнические чувства.
- Однако даже Сесилия отказывается бывать на приемах и балах, которые
устраивают английские офицеры, - не без язвительности заметила Агнеса.
- Не считаешь ли ты возможным, чтобы Сесилия Дайнвор появлялась на балах
одна? - возразила миссис Лечмир. - Или, может быть, ты хочешь, чтобы я в мои
семьдесят лет ездила по балам, дабы поддержать честь семьи?.. Но майору
Линкольну следует подкрепиться с дороги, а мы занимаемся пустыми спорами.
Катон, приступай, мы ждем.
Последние слова миссис Лечмир были обращены к негру-слуге, и в тоне,
каким они были сказаны, содержался какой-то таинственный намек. Старик
слуга, привыкший, по-видимому, за свою долголетнюю службу постигать желания
своей хозяйки не столько из содержания ее речей, сколько по выражению ее
лица, отправился закрывать ставни на окнах, а затем принялся с великой
тщательностью задергивать шторы. Покончив с этим, он взял небольшой овальный
столик красного дерева, стоявший в нише задрапированного шторами окна, и
поставил его перед мисс Дайнвор. Вскоре на полированной доске стола появился
массивный серебряный поднос с шипящим чайником из такого же благородного
металла и сервизом из прекрасного дрезденского фарфора, а еще через
несколько минут - спиртовка. Во время этих приготовлений миссис Лечмир и ее
гость вели беседу о здоровье и состоянии дел их английских родственников.
Погруженный в беседу, молодой человек, однако, не мог не заметить, что все
движения негра-слуги, медленно и словно с опаской накрывавшего на стол, были
исполнены какой-то странной таинственности, Мисс Дайнвор, хотя чайный столик
был поставлен перед нею, не приняла никакого участия в приготовлениях, а
Агнеса Денфорт откинулась на спинку козетки с выражением холодного
неудовольствия. Чай был заварен, налит в две маленькие шестигранные чашки с
зелеными и красными веточками, разбросанными кое-где по белому фарфору, и
негр-слуга подал одну из этих чашечек, наполненную благоуханным напитком,
хозяйке дома, другую - гостю.
- Прошу прощения, мисс Денфорт, - сказал Лайонел, приняв чашку и тут же
спохватившись. - Быть может, только что проделанное мною морское путешествие
извинит мою неучтивость.
- О, не извиняйтесь, сударь, если вам так приятен этот напиток, -
ответила та.
- Мне было бы еще приятнее, если бы и вы вкушали от этого дара роскоши.
- Вы нашли очень удачное выражение для этой пустой слабости, сударь. Это
именно роскошь, и притом такая, без которой легко можно обойтись. Благодарю
вас, сударь, я не пью чая.
- Право же, ни одна дама никогда не откажется выпить чашечку чая! Прошу,
позвольте вас уговорить.
- Не знаю, по вкусу ли это ядовитое зелье вашим английским дамам, майор
Линкольн, но для американской девушки не составляет труда отказаться от
употребления этой омерзительной травы, из-за которой наряду со всем прочим
наша страна и наши близкие могут подвергнуться смертельной опасности.
Молодой человек, который хотел просто исполнить долг вежливости,
ограничился молчаливым поклоном, но, отвернувшись, не удержался и бросил
взгляд в сторону овального столика с целью проверить, столь же ли тверды
принципы другой молодой американки. Сесилия сидела, склонившись над
подносом, и рассеянно вертела в руке серебряную ложечку весьма своеобразной
формы, похожую на стебелек того самого растения, настоем из ароматных
листьев которого предстояло ему насладиться; пар, клубившийся над фарфоровым
чайником, легким облачком застилал ее ослепительно белый лоб.
- А вы, мисс Дайнвор, не питаете, по-видимому, такой неприязни к этому
злополучному растению, - сказал Лайонел. - Вы как будто не боитесь вдыхать
эти пары.
Сесилия метнула на него быстрый взгляд - надменно-задумчивое выражение ее
лица сменилось насмешливо-лукавым и, казалось, куда более естественным для
нее - и отвечала, смеясь:
- Не могу не признаться в моей женской слабости.
Я готова думать, что именно чай и был тем великим соблазном, из-за
которого наша прародительница была изгнана из рая.
- Если это так, то змей-искуситель по-прежнему коварен и в наши дни, -
заметила Агнеса, - да только орудие соблазна несколько утратило свою силу, -
Почему вы так думаете? - спросил Лайонел, стремясь поддержать эту
непринужденную болтовню в надежде уничтожить первоначально возникшую
отчужденность. - Если бы Ева столь же решительно отказывалась слушать, как
вы отказываетесь отведать, все мы сейчас, вероятно, пребывали бы в раю.
- Вы заблуждаетесь, сударь. Я не так уж мало в этом смыслю, как вам могло
показаться оттого, что я не пожелала сейчас притронуться к этому зелью.
Бостонский порт уже давно похож на "большой, чайник", как выражается Джэб
Прей.
- Так вы знаете Джэба Прея, мисс Денфорт? - спросил Лайонел, которого
немало позабавила ее запальчивость.
- Разумеется. Бостон не так велик, а Джэб так полезен, что каждый житель
в городе знает беднягу.
- В таком случае, это семейство действительно весьма широко известно в
городе, ибо он сам заверил меня, что все и каждый знают его грозную матушку.
- Заверил вас? Но откуда можете вы знать несчастного Джэба и его почти
столь же несчастную мать? - с той милой непосредственностью и простотой,
которая еще раньше так восхитила молодого человека, воскликнула Сесилия.
- Ну вот, дорогие кузины, вы и попались в мои силки! - воскликнул
Лайонел. - Если вы и можете устоять против ароматного запаха чая, то уж
против соблазна удовлетворить свое любопытство не устоит ни одна женщина.
Однако, чтобы не показаться слишком жестоким в глазах моих прелестных
родственниц в первые же минуты нашего знакомства, я готов открыть вам, что
мне уже довелось побеседовать с миссис Прей.
Агнеса хотела было что-то сказать, но в это мгновение раздался легкий
звон, и, обернувшись, все увидели осколки великолепной дрезденской чашки,
рассыпавшиеся возле кресла миссис Лечмир.
- Бабушка, дорогая, вам нездоровится? - вскричала Сесилия, бросаясь к
почтенной даме. - Катон, скорее стакан воды.., майор Линкольн, бога ради..,
вы попроворнее...
Агнеса, где твоя нюхательная соль?
Однако, когда первая суматоха улеглась, очаровательный испуг внучки
оказался несколько чрезмерным: миссис Лечмир мягко отстранила поданную ей
нюхательную соль, не отклонив, впрочем, стакана воды, уже вторично за
краткий срок их знакомства поднесенного ей Лайонелом.
- Боюсь, что вы будете считать меня совсем больной женщиной, дорогой
Лайонел, - оправившись, сказала старая дама, - но думается мне, что чай, о
котором мы сегодня столько толкуем и которым я из верноподданнических чувств
очень злоупотребляю, совсем расстроил мои нервы. Придется и мне, подобно
этим девицам, воздерживаться от него, хотя и вследствие совсем иных причин.
Мы привыкли ложиться рано, майор Линкольн, но я прошу вас чувствовать себя
как дома и ничем себя не стеснять. Я же воспользуюсь привилегией своего
преклонного возраста и попрошу у вас разрешения пожелать вам крепкого сна
после вашего утомительного путешествия. Я уже распорядилась, чтобы Катон
устроил вас как можно удобнее.
Опираясь на руки двух своих юных родственниц, старая дама покинула
комнату, оставив Лайонела одного. Час был поздний, и, так как девушки,
уходя, тоже попрощались с ним, Лайонел позвал слугу, попросил принести свечу
и был проведен в приготовленную для него комнату.
Как только Меритон помог ему раздеться - в описываемую нами эпоху ни один
джентльмен не мог отойти ко сну без помощи своего лакея, - Лайонел отпустил
его и, бросившись на постель, с облегчением откинулся на подушки.
Однако воспоминания о событиях истекшего дня долго не давали ему уснуть и
обрести желанный покой. Перебирая в уме различные обстоятельства, слишком
близко его касавшиеся, чтобы они могли не волновать его, молодой человек в
конце концов принялся размышлять над оказанным ему здесь приемом и
вспоминать обитательниц этого дома, с которыми