этих приготовлений.  На  другое  же
утро после возвращения он обратился к главнокомандующему с просьбой дать ему
назначение, соответствующее его положению. Но, отдав должное  его  отваге  и
верности королю, проявленным им на поле брани, ему вместе с тем дали понять,
что  он  окажет  более  ценную  услугу  трону,  если  посвятит  свое   время
поддержанию знакомств с теми влиятельными колонистами, с которыми его  семья
была связана узами крови или долголетней и тесной дружбой. При  этом  майору
Линкольну было предложено решать самому, не следует  ли  ему  во  исполнение
столь высокой задачи  покинуть  Бостон  и  совершить  несколько  поездок  по
стране. Это сомнительное предложение было преподнесено молодому офицеру  так
ловко, самолюбие и тщеславие его были так искусно задеты, что он  согласился
подождать, какой оборот примут события, заручившись, однако, обещанием,  что
получит соответствующее его званию  назначение  в  случае  начала  серьезных
военных действий. А что его придется ждать недолго,  не  могло  укрыться  от
глаз даже менее проницательного наблюдателя, нежели майор Линкольн.
   Гедж тем временем уже оставил временную позицию в Чарлстоне, считая,  что
разумнее будет сосредоточить все войска в одном месте. С холмов  Бостонского
полуострова было видно, что  колонисты  явно  намерены,  не  теряя  времени,
обложить город, где находилась армия короля.
   На многих противолежащих возвышенностях уже поспешно возводились земляные
укрепления, а у перешейка, прямо под жерлами английских пушек,  расположился
довольно большой отряд колонистов, захватив деревню Роксбери, прервав всякую
связь  между  полуостровом  и  остальной  страной   и   проявив   при   этом
неустрашимость и отвагу, которые сделали  бы  честь  даже  более  опытным  и
искусным в  военном  деле  и  более  привыкшим  смотреть  в  лицо  опасности
солдатам.
   Такое воинское искусство дотоле презираемых американцев вызвало  поначалу
немалое изумление, однако вскоре распространился слух, что  среди  тех,  кто
руководит действиями  мятежников,  есть  колонисты,  которые  в  свое  время
доблестно служили в английских войсках. Называлось немало имен, и среди  них
Лайонел услышал имена Уорда и Томаса - людей, известных своими  независимыми
взглядами  и  довольно  значительным  военным  опытом.  Конгресс   провинции
поставил их во главе всех своих военных сил, и в их распоряжении имелось уже
порядочное число полков,  располагавших  всем  необходимым,  за  исключением
самого существенного: дисциплины и оружия.
   В кругах, близких к  губернатору,  Лайонелу  приходилось  особенно  часто
слышать имя Уоррена. Имя это произносилось с горечью,  в  которой  наряду  с
неприязнью неизменно звучало уважение. Этот человек, который  до  последнего
дня, не смущаясь присутствием английских поиск, бестрепетно высказывал  свои
взгляды  в  кольце  вражеских  штыков,  внезапно  исчез,  оставив  дом,  все
имущество  и  прибыльное  дело,  чтобы  открыто  соединить  свою  судьбу   с
повстанцами, приняв участие в заключительной схватке у Лексингтона.
   Но особыми тайными чарами было овеяно для молодого англичанина другое имя
- имя Путнема, небогатого фермера из соседней колонии Коннектикут,  который,
как только клич бранной тревоги достиг его ушей, бросил прямо на пашне  свои
плуг, выпряг одного из коней, вскочил  на  него  и,  проехав  без  передышки
добрую сотню миль, очутился в передовых рядах своих сражающихся земляков. И,
когда имя этого  стойкого  американца  шепотом  называли  старики  ветераны,
заполнявшие покои генерала Геджа на его приемах, волна  грустных  и  светлых
воспоминаний уносила молодого офицера в прошлое.
   Лайонелу вспомнились увлекательные беседы, которые в его отроческие  годы
вел с ним отец, когда черная тень безумия еще не омрачала его рассудка, и  в
каждом рассказе о смертельных стычках с индейцами, о леденящих душу схватках
с дикими  зверями  и  других  исполненных  опасностей  приключениях  в  чаще
непроходимых лесов упоминалось имя этого  человека,  всегда  окруженное  тем
ореолом доблести, который в наш просвещенный век  достается  людям  редко  и
никогда не достается даром.
   И суровые ветераны, хорошо знавшие Путнема, всегда  вспоминали  о  нем  с
оттенком романтического восхищения и искренней приязни, а когда изворотливые
и лукавые советники, окружавшие главнокомандующего, предложили перетянуть на
свою сторону Путнема, пообещав ему крупную сумму и высокий пост, его  старые
соратники  выслушали  это  предложение  с  презрительным  неверием,  которое
полностью и оправдалось. После этого  были  предприняты  подобного  же  рода
попытки подкупить тех американцев,  военные  таланты  которых  делали  их  в
глазах английских политиков достойными такой платы, но  свободолюбивые  идеи
уже пустили столь глубокие корни среди колонистов, что ни  один  из  них  не
поддался на приманку.
   Пока вместо решительных действий принимались эти более  деликатные  меры,
из Англии продолжали прибывать войска,  и  к  исходу  мая  в  совете  Геджа,
который имел теперь в своем распоряжении никак не менее восьми тысяч штыков,
принимало участие уже немало прославленных военачальников. С прибытием  этих
подкреплений англичане  вспомнили  былую  спесивость,  а  надменные  молодые
воины,  так  недавно  покинувшие  блистательные  военные  парады  на   своей
прославленной родине, не желали мириться с тем, что английское  войско  было
загнано на какой-то полуостров кучкой фермеров,  плохо  знакомых  с  военным
искусством и плохо вооруженных. Это  чувство  еще  подогревалось  насмешками
самих американцев, которые брали теперь реванш  над  своими  противниками  и
наряду с прочими язвительными прозвищами  дали  кличку  "Любитель  простора"
Бергойну, так как он имел  неосторожность  хвастливо  заявить,  что  намерен
вместе со своими соратниками немедленно  по  прибытии  на  место  раздвинуть
пределы занимаемого английскими войсками пространства.  Однако  имелись  все
основания предполагать, что английские военачальники и в самом деле намерены
раздвинуть эти пределы, и все  взоры  снова  невольно  обращались  к  холмам
Чарлстона, так как  этот  полуостров,  по-видимому,  в  первую  очередь  мог
подвергнуться вторжению.
   Трудно, казалось, было бы найти два более  удобных  в  военном  отношении
плацдарма,  нежели  эти  расположенные  друг   против   друга   полуострова,
обладавшие  возможностью  оказывать  взаимную   поддержку   и   одновременно
ослаблять противника, растягивая его коммуникации. Расстояние между ними  не
превышало шестисот ярдов, а омывавшие  их  глубокие,  вполне  пригодные  для
навигации воды давали возможность  английским  генералам  призвать  себе  на
помощь любой самый большой корабль военного флота.  Памятуя  обо  всех  этих
преимуществах, солдаты с радостью выслушали приказы,  которые,  как  каждому
было ясно, имели целью подготовку к предстоящей высадке  на  противоположный
берег залива.
   Прошло уже два месяца с начала  открытых  враждебных  действий,  но  пока
война все еще находилась в стадии  описанных  выше  приготовлений,  если  не
считать двух-трех стычек между  фуражирами  английской  армии  и  небольшими
отрядами американцев,  в  которых  последние  с  честью  поддержали  недавно
завоеванную ими репутацию бравых солдат.
   Когда из Англии прибыли новые полки, в  городе  снова  началось  веселье,
хотя те из жителей, которым пришлось  остаться  в  городе  помимо  их  воли,
продолжали  держаться  холодно  и  отвечали  отказом  на   все   приглашения
английских офицеров, какие бы те ни придумывали развлечения.
   Нашлись, однако, среди колонистов и такие, что не устояли перед  подкупом
и, соблазненные деньгами и почестями, предали дело, за которое  боролись  их
соотечественники, а так как некоторые из них заняли высокие посты, то многие
полагали, что они оказывают чрезвычайно губительное влияние на  губернатора,
отравляя его ум  злыми  наветами  и  толкая  его  на  такие  безрассудные  и
несправедливые поступки, на какие он сам никогда бы без их подстрекательства
не решился.
   Спустя несколько дней после стычки у Лексингтона между жителями Бостона и
губернатором было заключено торжественное соглашение, по которому  тем,  кто
сдаст оружие, разрешалось покинуть город, тем  же,  кто  пожелает  остаться,
была обещана охрана их жилищ и безопасность. Оружие было сдано, но свободный
выезд под различными пустыми предлогами все же не был разрешен.
   Этот произвол, так же как и многое другое, связанное с  тем,  что  власть
находилась в  руках  армии,  ожесточил  колонистов  и  дал  новую  пищу  для
недовольства; в то же  время  в  сердцах  их  противников  презрение  быстро
уступало место ненависти,  ибо  обстоятельства  вынуждали  их  относиться  с
уважением к тем, к кому они никогда не испытывали симпатии.  Воцарившиеся  в
Бостоне неприязнь и  недоверие,  принимавшие  нередко  личную  форму,  также
заставляли войска стремиться к расширению оставленных им пределов.
   Однако Гедж, будучи незлобив по натуре и желая, по-видимому, вызволить из
рук колонистов своих солдат, согласился произвести обмен пленными,  невзирая
на особый характер обстоятельств, при которых  колонисты  были  захвачены  в
плен; таким  образом,  с  самого  начала  было  установлено  различие  между
имевшими  место  событиями  и  простым  мятежом  против   власти   государя.
Представители сторон встретились в Чарлстоне, не занятом  в  тот  момент  ни
теми, ни другими войсками. Во  главе  американцев  главными  представителями
были Уоррен и уже упомянутый нами  ранее  старый  разведчик  лесных  дебрей,
человек, наделенный  в  равной  мере  как  великодушием,  так  и  отвагой  -
доблестями, нередко сопутствующими друг другу. В переговорах приняло участие
и несколько ветеранов королевской армии,  которые  пожелали  встретиться  со
своим старым товарищем и  в  последний,  быть  может,  раз  дружески  с  ним
потолковать; тот говорил с ними с подлинной прямотой солдата, и  на  все  их
искусные попытки заставить  его  покинуть  знамена,  под  которые  он  стал,
отвечал решительным отказом.
   В то  время  как  происходили  эти  события,  повсюду  в  колониях  стоял
неумолчный гул военных приготовлений.
   Кое-где произошло несколько небольших стычек,  причем  теперь  американцы
далеко не всегда предоставляли англичанам  право  быть  зачинщиками,  и  все
военные склады, какие только удавалось обнаружить, немедленно  захватывались
- иной раз мирным путем, а иной раз и силой.
   Однако, поскольку большая часть английских  войск  была  сосредоточена  в
Бостоне, остальным колониям почти нечего было делать, и, хотя их по-прежнему
считали подданными английского короля, они пускали  в  ход  любые  средства,
всячески стараясь утвердить свои права.
   В Филадельфии был созван конгресс делегатов объединенных колоний, который
возглавил широкое движение  народа,  впервые  почувствовавшего  себя  единой
нацией.
   Этот конгресс выпускал манифесты, где  с  большой  силой  провозглашались
свободолюбивые принципы, и приступил к созданию армии, которая  могла  бы  в
случае нужды эти принципы отстоять. Под ее знамена были призваны  колонисты,
прошедшие военную школу на службе  в  королевской  армии,  а  также  вся  та
отважная и предприимчивая молодежь, которая готова была пожертвовать  жизнью
за дело, не сулившее ей даже в случае успеха почти никаких личных выгод.  Во
главе этих еще неопытных воинов  конгресс  поставил  человека,  который  уже
отличился на бранном поле, а много  лет  спустя  оставил  по  себе  славную,
незапятнанную память.

Глава 14

   Встретимся мы при Филиппах.
   Шекспир, "Юлий Цезарь"

   В эту пору лихорадочного возбуждения, когда военная обстановка и  лишения
не сопровождались, однако, ни боями, ни опасностями,  Лайонел,  хотя  и  был
поглощен происходящим, все же не  мог  забыть  и  то,  что  так  близко  его
касалось. На другой день после сцены, разыгравшейся накануне  вечером  между
миссис Лечмир и обитателями пакгауза, он рано утром вновь отправился туда  в
надежде  рассеять  свою  мучительную   тревогу,   добившись   окончательного
разъяснения тайн, каким-то образом связывавших его со странным человеком,  о
котором ему ничего не было известно.
   Последствия вчерашнего сражения  уже  начали  сказываться;  Лайонелу  это
бросилось в глаза, едва он ступил на рыночную площадь: обычно  переполненная
в это время, она была почти безлюдна. Ставни лавок открывались с опаской,  и
бостонцы глядели на лик солнца, будто сомневаясь, светит ли оно и греет, как
прежде, в дни мира и спокойствия; в городе окончательно воцарились страх  И(
недоверие. Несмотря на ранний час, все были уже на ногах,  и  бледность  лиц
редких прохожих свидетельствовала о том, что  они  провели  бессонную  ночь.
Очевидно, не спала и Эбигейл  Прей:  Лайонел  застал  ее  в  той  же  убогой
каморке, где ничто не изменилось со вчерашнего вечера,  разве  только  глаза
несчастной  женщины;  если  иногда  они  походили  на   драгоценные   камни,
вставленные в жалкую оправу, то сейчас потускнели  и  запали,  еще  усиливая
общее удручающее впечатление горя и нищеты.
   - Я вторгаюсь к вам в неурочный час, миссис Прей, - сказал Лайонел, входя
в комнату, - но мне нужно видеть вашего постояльца  по  чрезвычайно  важному
делу. Он, вероятно, наверху, не откажите известить его о моем приходе.
   Эбигейл, мрачно  и  многозначительно  покачав  головой,  ответила  глухим
голосом:
   - Он ушел!
   - Ушел! - воскликнул Лайонел. - Куда? И когда?
   - Видно, гнев господен обрушился на людей, сударь, - ответила женщина.  -
Стар  и  млад,  здравый  и  хворый  -  все  лишились  рассудка,  все  жаждут
кровопролития; и человеку не дано знать, чем все это кончится.
   - Но какое это имеет отношение к Ральфу? Где он?
   Вы не обманываете меня?
   - Я? Избави бог, чтобы я кого-нибудь еще обманула, и тем более вас!  Нет,
майор Линкольн, этот чудной старик, проживший на свете столько лет, что даже
может читать наши тайные мысли, как не дано простым смертным, ушел и,  может
быть, никогда не вернется.
   - Никогда! Уж не прогнала ли ты его из-под жалкого своего крова?
   - Мой дом все равно что у птиц небесных: пристанище всякого  несчастного,
кто нуждается в нем. Нет на земле местечка, майор Линкольн, которое я  могла
бы назвать своим, но когда-нибудь оно у меня будет - да, тесное жилище  ждет
всех нас, грешных, и дай бог, чтобы  я  нашла  в  нем  тот  покой,  который,
говорят, находят в гробу! Я не лгу, нет, на этот раз я неповинна в обмане.
   Ральф и Джэб ушли вместе, но куда, не знаю. Может быть, они  примкнули  к
народу там, за городом. Они ушли, как только  взошла  луна,  и  на  прощанье
старик предостерег меня - его голос будет звучать в моих ушах, покуда тишина
могилы не оглушит меня.
   - Ушел, чтобы примкнуть к американцам, и  вместе  с  Джэбом!  -  повторил
Лайонел в раздумье, не обратив внимания на последние слова  Эбигейл.  -  Ваш
сын попадет в беду из-за такого безрассудства, миссис Прей.
   - Джэб за свои поступки не ответчик, да и разве ему  что  запретишь,  как
другим детям! - ответила Эбигейл. - Ах, майор Линкольн, если  бы  вы  знали,
какой он был здоровый, крепкий, красивый мальчик до пяти лет! Второго такого
и не сыскать было во всем Массачусетсе. Но потом господь покарал  и  мать  и
сына: болезнь превратила его в то, что  вы  видели,  -  существо  с  обликом
человека, но без человеческого  разума,  а  я  сделалась  вот  такой  жалкой
развалиной. Но все это давно предречено, и у меня было достаточно  знамений!
Ибо разве не сказано, что бог накажет вину отцов  на  детях  до  третьего  и
четвертого колена"? Слава богу, за мои горести и прегрешения  расплачиваться
придется только Джэбу, внуков у меня не будет!
   - Если какой-нибудь грех тяготит вашу душу, - сказал Лайонел, - и чувство
справедливости и раскаяние должны бы побудить вас открыться тем, чье счастье
может зависеть от вашего признания.
   Эбигейл в тревоге подняла глаза на молодого человека,  по,  встретив  его
пронизывающий взгляд, смешалась и сделала вид,  что  стыдится  беспорядка  в
комнате. Напрасно прождав ответа, Лайонел продолжал:
   - Как вы, конечно, поняли еще вчера, у меня есть веские  причины  думать,
что ваша тайна близко касается меня. Повинитесь в том, что вас так  терзает,
и я обещаю вам прощение и покровительство.
   При столь решительных его словах Эбигейл  отступила  в  глубь  комнаты  и
написанное на  ее  лице  раскаяние  уступило  место  притворному  удивлению,
которое доказывало, что она отнюдь не новичок в лицемерии, если  даже  порой
ее и мучат угрызения совести.
   - Повиниться! - повторила она протяжным и трепещущим голосом.  -  Все  мы
грешны и погибли бы, если б не кровь, пролитая за нас на кресте.
   - Это так, но ведь вы  говорили  о  преступлениях,  которые  попирают  не
только божеские, но и человеческие законы.
   - Я! Майор Линкольн, я.., я преступница?  -  воскликнула  Эбигейл,  делая
вид, будто прибирает комнату. - Нед у  таких,  как  я,  нет  ни  досуга,  ни
смелости нарушать законы! Майор Линкольн  мучает  бедную  одинокую  женщину,
чтобы вечером позабавить господ офицеров за столом...
   Конечно, у каждого из нас есть свое бремя  грехов,  за  которые  придется
ответить, - верно, майор Линкольн не слышал  проповеди  священника  Хэнта  в
прошлое воскресенье о грехах нашего города!
   Лайонел покраснел от досады,  услышав  хитрый  намек  Эбигейл,  будто  он
обижает несчастную женщину, пользуясь ее беззащитностью, однако, возмущенный
таким двуличием, он стал более осторожен и попытался выведать  у  нее  тайну
добротой и мягкостью. Однако все его ухищрения ни к чему не привели,  ибо  в
Эбигейл он встретил куда более искушенного в обмане противника. С притворным
удивлением она твердила одно: напрасно он так понял ее слова  -  она  хотела
только сказать, что  и  ей,  как  всем,  присущи  слабости  нашей  греховной
человеческой  природы.  В  этом  смысле  она  не  составляла  исключения   -
подавляющее большинство людей, которые всех  громче  обличают  испорченность
человеческой  натуры,  как  правило,  бывают  глубоко  уязвлены,  когда   им
указывают на их собственные прегрешения. Чем настойчивее он ее расспрашивал,
тем сдержаннее она отвечала; наконец,  негодуя  на  ее  упрямство  и  втайне
подозревая, что Эбигейл недостойно поступила  со  своим  постояльцем,  он  в
гневе покинул пакгауз, решив следить за каждым ее шагом, чтобы в  подходящий
момент  нанести  такой  удар,  который  посрамит  ее  и  заставит  во   всем
признаться.
   Под влиянием минутной досады и подозрений, которые, сколько он их от себя
ни гнал, вызывала в нем миссис Лечмир, молодой человек твердо решил  в  этот
же день оставить ее дом. Миссис Лечмир, если и знала, что  Лайонел  оказался
свидетелем ее разговора с  Ральфом  (а  об  этом  ей  могла  сказать  только
Эбигейл), не подала виду и встретила молодого человека за утренним завтраком
с обычной приветливостью. Она выслушала его доводы с  явным  огорчением,  и,
когда Лайонел стал говорить, что война принесет перемены в  его  жизни,  что
его присутствие в доме причинит лишние заботы ей, пожилой женщине, и нарушит
ее привычки, что он тревожится за нее, словом, все, что ему приходило на  ум
в  оправдание  подобного  шага,  глаза  старухи  неизменно  с  беспокойством
устремлялись  на  Сесилию  с  таким  выражением,  которое  в  другое  время,
возможно, заставило бы  его  усомниться  в  бескорыстии  ее  гостеприимства.
Молодая девушка, напротив, очевидно, была довольна его  решением,  и,  когда
бабушка  обратилась  к  ней,  спрашивая,  привел  ли   он   хотя   бы   одну
сколько-нибудь основательную причину для переезда, она ответила с  живостью,
которая в последнее время была ей чужда:
   - Конечно, дорогая бабушка, самую  основательную  причину  -  собственное
желание. Майору Линкольну наскучили и мы и наша размеренная жизнь; и, на мой
взгляд, подлин