приняла из его рук письмо. Едва только
она прочла первые строчки, как взгляд ее застыл  и  в  нем  отразился  ужас.
Записка была короткая, и, чтобы ее прочесть, не требовалось  много  времени.
Однако старуха по-прежнему держала ее в  вытянутой  руке,  хотя  неподвижный
взор свидетельствовал, что она ее не видит. Все затаив дыхание, в изумлении,
молча глядели на больную. Потом миссис Лечмир затрепетала всем  телом.  Рука
ее так сильно дрожала, что шелест бумаги слышался в  самом  отдаленном  углу
комнаты.
   - Это письмо адресовано мне, - сказал испуганный ее  состоянием  Лайонел,
беря бумагу из ее несопротивляющейся руки, - и мне  надлежало  прочесть  его
первым.
   - Вслух.., вслух., дорогой Лайонел, -  раздался  слабый,  но  настойчивый
шепот у его плеча, - вслух, умоляю тебя, вслух!
   Быть может, не  столько  повинуясь  этой  страстной  просьбе,  в  которую
Сесилия вложила всю свою душу, сколько под влиянием неистового  возбуждения,
майор Линкольн выполнил  ее  требование.  Голосом  бесстрастно-спокойным  от
внутреннего волнения Лайонел прочел записку,  так  ясно  отчеканивая  каждое
слово,  что  в  окружающем  безмолвии  они  прозвучали  для  его  жены   как
пророческое предостережение с того света.
   - "Обилие больных в городе лишило меня возможности уделить миссис  Лечмир
то неослабное внимание,  какого  требовали  полученные  ею  ушибы.  Началась
гангрена внутренних органов, и облегчение, которое она сейчас испытывает,  -
лишь предвестник смерти. Я считаю  своим  долгом  сообщить  вам,  что,  хотя
больная может прожить еще много часов, не  исключена  возможность,  что  она
умрет уже сегодня ночью".
   Под этим кратким, но ужасным посланием  стояла  хорошо  знакомая  подпись
домашнего врача. Удар был внезапен и  страшен.  Все  полагали,  что  болезнь
отступила, тогда как в  действительности  она  изнутри  коварно  подтачивала
жизнь больной. Ошеломленный Лайонел, выронив записку, громко воскликнул:
   - Умрет сегодня ночью! Боже мой!
   Несчастная после первой секунды бессильного оцепенения  стала  напряженно
вслушиваться в слова письма, слетавшие с губ Лайонела, и переводила взгляд с
него  на  Сесилию  в  чаянии  уловить  хотя  бы  проблеск  надежды   на   их
встревоженных лицах. Но врач писал слишком ясно а определенно,  чтобы  можно
было его не понять или истолковать иначе. Сама сухость записки придавала  ей
грозный характер непреложной истины.
   - Так вы этому верите? - спросила миссис Лечмир хриплым голосом,  который
явно выдавал трусливое желание услышать отрицательный ответ. -  Вы,  Лайонел
Линкольн, которого я считала своим другом!
   Лайонел отвел взгляд от жалкой картины ее отчаяния, но Сесилия опустилась
на колени подле кровати и, воздев руки,  прекрасная  в  своей  чистой  вере,
прошептала:
   - Плохим другом был бы тот, кто решил бы тешить лживой надеждой отходящую
душу. Обратите свои помыслы к богу!
   - И ты тоже, - вскрикнула  обреченная  с  внезапно  вспыхнувшей  силой  и
энергией, которые, казалось, опровергали ученое мнение  медика,  -  ты  тоже
меня предаешь?
   Ты, которую я пестовала с  пеленок,  выхаживала  в  болезни,  баловала  и
воспитала в добродетели -  да,  это  я  смело  могу  утверждать  перед  всем
светом!. - ты, которой я устроила такую блестящую  партию,  ты  отплачиваешь
мне за все это черной неблагодарностью?
   - Бабушка! Бабушка! Не говорите мне  таких  жестоких  слов!  Уповайте  на
милость божью!
   - Прочь.., прочь.., слабодушная и неразумная  девчонка!  Избыток  счастья
свел тебя с ума! Подойдите ко мне, сын мой, поговорим о Равенсклифе,  гордом
владении наших предков, и о днях, которые нам еще предстоит провести под его
гостеприимной кровлей.  Глупая  девчонка,  на  которой  вы  женились,  хочет
запугать меня!
   Лайонел, содрогаясь от ужаса, слушал,  как  надтреснутый  голос  изливает
давнишние сокровенные мечты честолюбивой и черствой натуры. Не в силах долее
смотреть на миссис Лечмир, он опять отвернулся и на миг закрыл лицо  руками,
словно для того чтобы не видеть мира и всего его зла.
   - Бабушка, дорогая, не смотрите на нас так ужасно! - едва дыша,  говорила
Сесилия. - Вы проживете еще много-много часов.., нет, что я говорю, -  дней!
- Она умолкла, следя за блуждающим и безнадежным взглядом, который умирающая
переводила с предмета на предмет, затем склонив голову на руки, воскликнула:
   - О мать моей матери! Если бы я могла умереть вместо вас!
   - Умереть! - повторил тот же дребезжащий голос, исходивший  из  груди,  в
которой уже слышалось предсмертное клокотание. - Кто захочет умереть в  день
свадьбы?.. Прочь.., оставь меня... Ступай в  свою  комнату  и  молись,  если
хочешь.., но оставь меня.
   Она  со  злобным  раздражением  проводила   взглядом   Сесилию,   которая
безропотно повиновалась с  благочестивым  намерением  в  точности  выполнить
приказание бабушки, потом добавила:
   - Ей не по силам задача, которую я на нее возложила.
   Все в моем роду были слабодушны, кроме  меня..,  моя  дочь..,  племянница
моего мужа...
   - К чему ты вспомнила о ней? - произнес грозный голос Ральфа, прерывая ее
лихорадочный бред. - О жене твоего племянника, о матери этого юноши? Говори,
женщина, пока тебе еще дарованы время и разум.
   Лайонел, повинуясь непреодолимому побуждению, подошел к кровати и  сурово
произнес:
   - Если вы знаете что-либо об ужасном несчастье, постигшем мою семью,  или
каким-то образом были к нему причастны, облегчите свою душу, чтобы умереть в
мире.
   Сестра моего деда! Нет, более того - бабушка моей жены!
   Заклинаю вас, скажите, что случилось с моей несчастной матерью?
   - "Сестра твоего деда.., бабушка твоей жены", - медленно повторила миссис
Лечмир; видно было, что мысли ее начинают  мутиться.  -  И  то  и  другое  -
правда!
   - Если вы признаете узы крови, расскажите мне о матери, откройте тайну ее
судьбы!
   - Она в могиле.., мертва.., да.., да.., ее хваленая красота стала добычей
прожорливых червей! Чего же тебе еще нужно, безрассудный мальчишка?  Или  ты
хочешь увидеть ее кости, обернутые в саван?
   - Правду! -  воскликнул  Ральф.  -  Скажи  правду  и  признайся,  что  ты
причастна к ее преступлению!
   - Кто это говорит? - сразу ослабевшим и дрожащим  от  немощи  и  старости
голосом произнесла миссис  Лечмир,  озираясь  по  сторонам,  будто  какое-то
давнее воспоминание пробудилось у нее в мозгу.  -  Я  как  будто  знай  этот
голос.
   - Вот, взгляни на меня, обрати свой блуждающий взор, пока он еще не угас,
на меня! - крикнул Ральф. - Это я говорю с тобой, Присцилла Лечмир!
   - Чего тебе надо? Мою дочь? Она в могиле! Ее дитя?
   Она обвенчана с другим... Ты опоздал! Ты опоздал! О, если бы ты  попросил
ее у меня в свое время!..
   - Правду.., правду.., правду!.. - громовым  голосом  повторял  старик.  -
Святую и чистую правду! Открой нам всю правду без утайки!
   Это странное и грозное заклятие пробудило силы умирающей,  душа  которой,
казалось, сжималась от его крика.
   Она попыталась приподняться и воскликнула:
   - Кто сказал, что я умираю? Мне только семьдесят лет! Еще  вчера  я  была
ребенком - чистым и невинным ребенком! Он лжет, лжет! Нет у меня гангрены  -
я сильна, у меня еще много лет впереди, чтобы жить и каяться!
   А в перерывах между ее  воплями  раздавался  голос  старика,  по-прежнему
твердившего:
   - Правду.., правду.., святую, чистую правду!..
   - Дайте мне встать и взглянуть на солнце, - продолжала кричать умирающая.
- Где вы? Сесилия, Лайонел... дети мои, что  же  вы  бросаете  меня  сейчас?
Почему гасите свет? Дайте  свету!  Свету  больше!  Ради  всего  святого,  не
покидайте меня в этой черной и жуткой ночи!
   Ее отчаяние было до того страшно, что замолчал  даже  Ральф,  а  она  все
продолжала в неистовстве выкликать:.
   - Почему говорить таким, как я, о смерти!.. Я слишком мало жила!..  Дайте
мне хоть день.., дайте хоть час... хоть минуту! Сесилия! Агнеса!..  Эбигейл!
Где вы все?..
   Помогите, или я погибла!
   Отчаянным усилием она приподнялась, хватая руками воздух. Наткнувшись  на
протянутую  руку  Лайонела,  она  вцепилась  в  нее   слабеющими   пальцами,
улыбнулась, уверовав в ее спасительную силу, и,  опрокинувшись  на  подушки,
вздрогнула и упокоилась навеки.
   Лишь только крики умирающей оборвались, наступила глубокая тишина и стали
слышны стоны и завывания ветра, которые в такую минуту легко было принять за
рыдания бестелесных духов над столь ужасной кончиной.

Глава 24

   Я удивляюсь одному, мессир:
   Считая жен исчадиями ада,
   От них спасаясь бегством в тот же день.
   Как в верности навек им поклялись,
   Вы все еще мечтаете жениться!
   Шекспир, "Конец - делу венец"

   Сесилия покинула спальню миссис Лечмир, сознавая, что на ее  плечи  легло
бремя горестей, которые ей до сих  пор  были  неведомы.  В  уединении  своей
спальни, опустившись на колени, она излила душу в горячей молитве, а  затем,
укрепленная духом и успокоенная, приготовилась вновь  занять  свое  место  у
ложа бабушки.
   Направляясь в спальню миссис Лечмир, она услышала голос хлопотавшей внизу
Агнесы и шум приготовлений к празднованию своей  неожиданной  свадьбы  и  на
мгновение остановилась, чтобы удостовериться, что все  происшедшее  не  плод
болезненного воображения. Она  оглядела  свой  необычный,  хотя  и  скромный
наряд, вздрогнула, вспомнив  зловещее  предзнаменование  тени,  и,  наконец,
вернулась к страшной действительности с тягостным сознанием, что это правда.
Взявшись за ручку двери,  Сесилия  замерла  в  тайном  страхе  и  напряженно
прислушалась.
   Так прошло несколько секунд. Вскоре беготня  внизу  улеглась,  и  до  нее
донеслись жалобы завывавшего в трубах  ветра.  Ободренная  мертвой  тишиной,
царившей в спальне бабушки, Сесилия  отворила  дверь,  льстя  себя  надеждой
увидеть христианское смирение  той,  что  еще  недавно  предавалась  буйному
отчаянию. Она вошла робко,  боясь  встретить  пронизывающий  взгляд  глубоко
запавших глаз незнакомца, вид и речи которого внушали ей  безотчетный  ужас.
Но  ее  колебания  и  страхи  оказались  напрасны:  комната  была  пуста.  С
удивлением оглядевшись и не увидев Лайонела, Сесилия на цыпочках  подошла  к
кровати и, приподняв одеяло, убедилась в печальной истине.
   Черты миссис Лечмир уже заострились и обрели недвижимость и  ту  восковую
желтизну, которую  накладывает  смерть.  Душа,  отлетая,  оставила  на  лице
отпечаток муки, воочию являвшей тщету тех страстей, что  заставляли  старуху
даже на смертном одре оглядываться на мир, который  ей  предстояло  покинуть
навеки. Быть может, именно внезапность и тяжесть постигшего ее удара помогли
несчастной новобрачной выдержать испытание.  Минуту  она  стояла  молча,  не
шевелясь,  со  смешанным  чувством  благоговения  и  ужаса,  вперив  взор  в
искаженные судорожной гримасой черты той, кого чтила  с  детства.  Затем  ей
пришло на память зловещее предзнаменование, и ее охватил страх перед новыми,
еще горшими бедами. Она накрыла одеялом бледное лицо усопшей и  выбежала  из
комнаты. Спальня Лайонела находилась на этом же этаже, и, прежде чем Сесилия
сообразила, что делает, рука ее уже была на ручке двери. Волнения этого  дня
заставили ее забыть привычную сдержанность. На какой-то миг она  с  девичьей
застенчивостью остановилась, смутившись при мысли о своей смелости, но затем
все страхи вновь на нее нахлынули, страшная догадка мелькнула в мозгу, и она
ворвалась в комнату, громко призывая Лайонела.
   Кто-то старательно сгреб в одну кучу еще тлевшие головни,  и  они  горели
слабым колеблющимся пламенем.
   В комнате гулял сквозняк, от которого нежная Сесилия сразу продрогла;  по
стенам колыхались зыбкие  тени,  порожденные  неверным  светом.  Но,  как  и
спальня покойницы, комната  была  пуста.  Заметив,  что  дверь  в  маленькую
туалетную открыта, девушка кинулась туда, и  загадка  ледяного  сквозняка  и
колеблющегося пламени объяснилась, когда  Она  почувствовала  порывы  ветра,
врывавшегося в распахнутую на улицу дверь у подножия винтовой лестницы. Если
бы Сесилию попросили  объяснить,  что  побудило  ее  спуститься  и  как  она
оказалась внизу, она не смогла бы ответить, ибо в мгновение ока  уже  стояла
на пороге, сама не сознавая, что с ней и где она.
   Луна все еще пробиралась сквозь несущиеся  тучи,  слабо  озаряя  уснувший
город и лагерь. По-прежнему ревел ветер, то  и  дело  вздымая  вихри  снега,
застилавшего все вокруг белыми клубами. Кругом не видно было ни души.
   Новобрачная  в  смятении  отступила   перед   этой   гнетущей   картиной,
почувствовав ее мрачное созвучие с кончиной бабушки.  Мгновение  спустя  она
уже вновь очутилась наверху, в комнате мужа, где в  смертельной  тревоге  за
него обшарила все углы.  Но  тут  лихорадочное  возбуждение  угасло  и  силы
наконец оставили ее. Сесилия поневоле  должна  была  признать,  что  Лайонел
покинул ее в самую тяжкую  минуту,  и  неудивительно,  если  его  загадочное
исчезновение вызвало  в  ее  памяти  недобрые  предзнаменования  этой  ночи.
Пораженная в самое сердце, Сесилия в  мучительной  тоске  заломила  руки  и,
отчаянным голосом выкрикнув имя кузины, без чувств рухнула на пол.
   Агнеса весело распоряжалась внизу, готовясь украсить стол всем  фамильным
серебром и золотом Лечмиров, чтобы не посрамить Сесилию в  глазах  ее  более
богатого господина и повелителя. Но, несмотря на суматоху и беготню прислуги
и звон ножей и тарелок, пронзительный крик достиг столовой,  где  все  сразу
замерли и побледнели.
   - Это звали меня, - проговорила Агнеса. - Но кто?
   - Если возможно допустить, - ответил Меритон, делая ударение на последнем
слове, - что молодая супруга мистера Лайонела способна так визжать, я сказал
бы, что это ее голос.
   - Это Сесилия, Сесилия! - воскликнула Агнеса, выбегая из  комнаты.  -  О,
как боялась я, как боялась этой поспешной свадьбы!
   Прислуга бросилась наверх, и вскоре страшная правда стала известна  всему
дому. Когда было обнаружено бездыханное тело миссис Лечмир, для всех,  кроме
Агнесы, это послужило достаточным объяснением обморока новобрачной.
   Прошло больше часу,  прежде  чем  неослабные  заботы  окружающих  привели
Сесилию  в  себя  и  она  стала   отвечать   на   вопросы.   Тогда   кузина,
воспользовавшись тем, что горничная зачем-то вышла, осведомилась о Лайонеле.
Услыхав его имя, Сесилия  радостно  улыбнулась,  но  затем,  дико  озираясь,
словно ища его глазами, прижала руки к груди и вновь впала  в  беспамятство.
Все эти достаточно ясные свидетельства горя не прошли незамеченными  для  ее
кузины, и, лишь только ей удалось вновь привести  бедняжку  в  чувство,  она
сразу же вышла из комнаты.
   Агнеса  Денфорт  никогда  не  относилась  к  двоюродной  бабушке  с   той
исполненной доверия почтительностью и любовью, которые питала к  усопшей  ее
родная внучка.
   У нее были свои близкие родные, внушившие ей иные чувства и взгляды, да и
сама она была достаточно проницательна, чтобы заметить черствость  и  эгоизм
миссис Лечмир. И если  она  согласилась  подавить  свой  непокорный  нрав  и
терпеть все лишения и опасности осады, то единственно из бескорыстной дружбы
к кузине, которой было бы без нее вдвойне тяжело и одиноко.
   Поэтому Агнеса была скорее поражена, нежели Опечалена  внезапной  смертью
миссис Лечмир. Правда, не, беспокойся она так сильно за Сесилию, она,  может
быть, ушла бы к себе поплакать о кончине старухи, которую давно  знала  и  в
глубине души считала мало подготовленной к переселению в иной мир. Но сейчас
она отправилась в гостиную, куда велела позвать Меритона.
   Она встретила камердинера с видимостью спокойствия,  которого  отнюдь  не
ощущала, и попросила его разыскать своего хозяина и передать ему,  что  мисс
Денфорт хотела бы сейчас же его видеть.  Пока  Меритон  выполнял  поручение,
Агнеса  попыталась  собраться  с  мыслями,  чтобы  быть  готовой   к   любой
неожиданности.
   Но минуты летели, а слуга все не возвращался. Девушка встала и,  бесшумно
подойдя к двери, прислушалась: ей показалось, что она слышит шаги Меритона в
дальней части дома, и из того,  что  шаги  были  торопливы,  заключила,  что
розыски ведутся добросовестно. Потом шаги приблизились, и скоро стало  ясно,
что камердинер возвращается в гостиную. Агнеса снова уселась с таким  видом,
словно ждала хозяина, а не слугу. Меритон, однако, вернулся один.
   - А где майор Линкольн? - сказала она. - Вы передали ему, что я хочу  его
видеть?
   На лице Меритона было написано недоумение:
   - Боже мой! Мисс Агнеса, мистера Лайонела нет дома! Он куда-то ушел! Ушел
в такую ночь! И, что самое странное, ушел, не надев траура! Подумать только:
покойница, родня ему по крови и по свойству, лежит непогребенная, а он ушел,
не надев траура!
   Агнеса предоставила камердинеру болтать,  в  надежде  узнать  истину,  не
выдавая собственной тревоги.
   - Но откуда вы  заключаете,  мистер  Меритон,  что  ваш  барин  настолько
позабыл о приличиях?
   - Я в этом так же уверен, сударыня, как  и  в  том,  что  он  надел  свой
парадный мундир, когда в первый раз сегодня вышел из дому, хотя я и подумать
не мог, что его милость собирается жениться! Если он  вышел  не  в  парадном
мундире, то куда же тот подевался? Кроме того, сударыня, его траурный кафтан
заперт в гардеробе, а ключ - вот он у меня в кармане.
   - Очень странно, что он ушел в такой час, да еще в день свадьбы!
   Меритон, давно привыкший принимать близко к сердцу все, что касалось  его
хозяина, густо покраснел, услышав этот намек,  который,  как  ему  казалось,
относился  не  только  к  учтивости  Лайонела,  но  и  бросал  тень  на  его
благородство.
   - Но изволите принять во внимание, мисс Агнеса, - ответил он, -  что  эта
свадьба совсем не похожа на наши английские. Да у нас, в Англии, не  принято
и умирать так внезапно и не ко времени, как соизволила миссис Лечмир...
   - Может быть, - прервала его Агнеса, - с ним что-нибудь  случилось?  Даже
самый бесчувственный человек по своей воле  не  ушел  бы  из  дому  в  такую
минуту!
   Мысли Меритона приняли иное направление, и он, не колеблясь, согласился с
худшими опасениями Агнесы.
   Она прижала руку ко лбу и на минуту задумалась, потом,  подняв  глаза  на
камердинера, спросила:
   - Вы случайно не знаете, мистер Меритон, где ночует капитан Полуорт?
   - Как не знать, сударыня. Он всегда  спит  в  собственной  кровати,  если
только его не призывает  куда-нибудь  королевская  служба.  Капитан  Полуорт
очень заботлив, когда дело касается его особы!
   Мисс Денфорт прикусила губу,  и  в  ее  глазах  зажегся  лукавый  огонек,
разогнавший печаль; однако мгновение спустя лицо ее вновь  стало  серьезным,
если не грустным, и она сказала:
   - Тогда, мне кажется.., хотя это и неловко и неприятно, но ничего другого
не остается...
   - Извольте только приказать, мисс Агнеса.
   - Так вот, Меритон, сходите на квартиру к капитану Полуорту  и  передайте
ему,  что  миссис  Линкольн  просит  его  немедленно  пожаловать  сюда,   на
Тремонт-стрит.
   - Моя госпожа! - изумился  Меритон.  -  Что  вы,  мисс  Агнеса,  да  ведь
горничная мне сказывала, что их милость в бессознательности, ничего не видят
и не слышат! Печальная свадьба, сударыня, для наследника нашего дома!
   - Тогда передайте, - сказала Агнеса, вставая с  кресла  и  направляясь  к
двери, - что его желает видеть мисс Денфорт.
   Меритон, вполголоса одобрив это изменение, вышел из дома  быстрым  шагом,
подгоняемый все возрастающим страхом за судьбу своего хозяина.  Однако  даже
эти опасения не могли  настолько  отвлечь  камердинера,  чтобы  он  перестал
замечать  мороз  и  ледяной  ветер,  с  которыми  ему  пришлось  вступить  в
единоборство, когда его так внезапно, среди ночи, заставили выйти на  улицу.
Тем не менее он довольно быстро добрался до  квартиры  Полуорта,  пробиваясь
сквозь метель и невзирая на пронизывающий до костей холод.  По  счастью  для
достойнейшего Меритона,  денщик  капитана,