раняться, и думаю,  что  вашей  жизни  также
ничто не угрожает, - ответил Лайонел, махнув рукой солдатам, чтобы они увели
пленного.
   Сет повернулся и покинул свое жилище с тем спокойствием,  какое  отличало
все его поведение, и только искры, вспыхивавшие в его быстрых темных глазах,
казались отблесками еще  не  угасшего  пламени.  Несмотря  на  разоблачение,
грозившее ему тяжкой карой, он покинул дом с твердым  убеждением,  что  если
его будут судить в соответствии с теми принципами справедливости, в  которые
верил каждый житель колонии, то и его и его товарищей признают ни в  чем  не
повинными перед законом.
   Во время этого не совсем обычного разговора Полуорт,  всего  лишь  раз  в
него вмешавшийся, был поглощен приготовлениями к ужину.
   Когда Сет Седж и сопровождавшие его солдаты покинули дом, Лайонел  бросил
украдкой взгляд на Джэба, с самым спокойным и безмятежным,  казалось,  видом
наблюдавшего за происходящим, и тут же обратился к своим гостям, боясь,  как
бы дурачок в простоте душевной не выдал своего участия в событиях  истекшего
дня.
   Однако все  добрые  намерения  майора  разбились  о  недомыслие  дурачка,
который тут же без всякого страха заявил:
   - Король не может повесить Сета Седжа.  Он  стрелял  только  в  ответ,  а
солдаты стреляли в него первые.
   - Быть может, и ты  тоже,  мудрый  царь  Соломон,  был  там?  -  вскричал
Макфьюз. - Быть может, и ты развлекался в Конкорде в небольшой, но избранной
компании головорезов?
   - Джэб дальше Лексингтона не ходил, - последовал ответ. - А друзей у него
нет никого, кроме старой Нэб.
   - В этих людей вселился дьявол! - сказал гренадер. - Стряпчие и  доктора,
праведники и грешники, старые и малые, толстые и тощие - все  накинулись  на
нас!
   Не хватало, кажется, только дурака, - и вот  вам,  пожалуйста!  Побожусь,
что этот парень тоже убивал.
   - Джэб  никогда  не  занимается  такими  гадкими  делами,  -  невозмутимо
возразил дурачок. - Он только подстрелил одного  гренадера  и  ранил  одного
офицера в руку.
   - Вы слышите это, майор Линкольн?  -  воскликнул  Макфьюз,  вскакивая  со
стула, на котором он, несмотря на всю язвительность и желчь своих обличений,
плотно восседал до этой минуты. - Вы слышите, как чучело хвалится  тем,  что
убил гренадера!
   - Стойте! - воскликнул Лайонел, удерживая своего  разгневанного  товарища
за руку. - Не забывайте, что мы солдаты и что этот малый не отвечает за свои
поступки.
   Ни один суд никогда не приговорит  этого  несчастного  к  виселице.  А  в
обычных обстоятельствах он безвреден, как младенец...
   - Таких младенцев поджаривают в аду... Хорошенький младенец -  подстрелил
молодца шести футов ростом!
   Да еще из дробовика небось!  Я  не  стану  вешать  этого  негодяя,  майор
Линкольн, раз вам это не по нутру... Я его закопаю заживо.
   А Джэб все так же невозмутимо сидел  на  стуле,  и  капитан,  устыдившись
своей горячности при виде такого слабоумия, позволил убедить себя отказаться
от своей  страшной  мести,  хотя  и  продолжал  изрыгать  угрозы  по  адресу
колонистов и до конца вожделенной трапезы поносил  "подлое  нападение  из-за
угла, которое эти негодяи называют войной".
   Полуорт,  восстановив  душевное  равновесие  с  помощью  сытного   ужина,
удалился, ковыляя, на покой,  а  Макфьюз  без  излишних  церемоний  завладел
спальней мистера Седжа. Слуги отправились ужинать на кухню, и  Лайонел,  уже
добрых  полчаса  сидевший  молча,  сосредоточенный  и  задумчивый,  внезапно
оказался наедине с дурачком. Как только  за  Меритоном,  покинувшим  комнату
последним, захлопнулась дверь, Джэб, давно  ожидавший  этой  минуты,  ничем,
впрочем, не выражая своего нетерпения, постарался привлечь к  себе  внимание
молодого офицера и знаками дал ему понять, что хочет сообщить нечто важное.
   - Несчастный глупец! - воскликнул Лайонел, поймав  устремленный  на  него
бессмысленный взгляд. - Разве я не предостерегал себя, не говорил, что  злые
люди могут тебя убить? Как это  случилось,  что  ты  поднял  сегодня  оружие
против английских солдат?
   - А как это случилось,  что  английские  солдаты  подняли  оружие  против
Джэба? - возразил дурачок. - Они что ж думали - им можно  бродить  по  нашей
земле под гром их нечестивых барабанов и труб, сжигать  дома  и  стрелять  в
людей, а мы будем сидеть сложа руки?
   - Да пойми  же!  На  протяжении  двенадцати  часов  ты,  по  собственному
признанию, совершил два  злодеяния,  каждое  из  которых  карается  смертью:
убийство - во-первых, и измену королю - во-вторых! Ты же сознался в убийстве
человека!
   - Да, - безмятежно повторил дурачок, - Джэб застрелил гренадера, но  зато
он не дал застрелить майора Линкольна.
   - Верно, верно, - сказал Линкольн поспешно, - я  обязан  тебе  жизнью,  и
этот долг будет оплачен, даю тебе слово.  Но  почему  ты  так  беспечно  сам
отдался в руки своих врагов? Что привело тебя сегодня вечером сюда?
   - - Меня послал Ральф. А если Ральф велит Джэбу пойти в покои короля,  то
Джэб войдет и туда.
   - Ральф? - Лайонел, шагавший по комнате из угла в  угол,  остановился.  -
Где же он?
   - Там, на складе. И он велел мне привести вас к нему.  А  то,  что  велит
Ральф, должно быть исполнено.
   - Как, и Ральф здесь? Да он сошел с ума! Неужели он не боится...
   - Боится? - с неописуемым презрением переспросил Джэб.  -  Ральфа  нельзя
испугать. Ни вашим гренадерам его не запугать, ни  вашей  легкой  пехоте  не
причинить ему вреда, хотя он целый день только и делал, что дышал  пороховым
дымом... Ральф настоящий воин!
   - И он, ты говоришь, ждет меня в пакгаузе, в обители твоей матери?
   - Джэб не знает, что такое "обитель". Ральф ждет вас на складе.
   - В таком случае, идем, - сказал Лайонел, беря шляпу. - Идем к нему...  Я
должен спасти старика от последствий его необдуманных поступков,  даже  если
это будет стоить мне офицерского мундира!
   С этими словами он направился к выходу,  и  дурачок  последовал  за  ним,
очень довольный тем, что ему так легко удалось выполнить возложенное на него
поручение.

Глава 12

   Эта пьеса изображает убийство, совершенное в Вене; имя герцога - Гонзаго,
его жена - Баптиста: вы сейчас увидите, это подлая история.
   Шекспир, "Гамлет"

   Волнение, вызванное событиями  дня,  еще  не  улеглось  в  городе,  когда
Лайонел снова очутился на его узких улицах. Прохожие, казалось,  спешили  по
каким-то  необычным  и  важным  делам,  а  во  взорах  женщин,   которые   с
любопытством поглядывали на улицу из-за ставен, вспыхивало торжество,  когда
они замечали мундир Лайонела.
   По улицам маршировали большие отряды солдат - охрана города была усилена,
а каждый попадавшийся Лайонелу навстречу офицер окидывал  его  настороженным
взглядом, словно в любом прохожем подозревал врага.
   Ворота губернаторского дворца были распахнуты, и возле них,  как  всегда,
стояли часовые.  Проходя  мимо,  Лайонел  увидел  гренадера,  с  которым  он
разговаривал накануне вечером.
   - Ты не ошибся, мой друг, - сказал Лайонел, остановившись на минуту, -  у
нас был жаркий день.
   - Да, об этом толковали в казармах, ваше благородие, - отвечал солдат.  -
Нашу роту не послали в поход, зато мы два дня  подряд  в  карауле.  Ну,  бог
даст, в другой раз гренадеров нашего полка не заставят  сидеть  сложа  руки,
если что начнется. Небось мы бы не посрамили наших  знамен,  когда  б  вышли
сегодня на поле боя.
   - Почему ты так думаешь, друг мой? Те, кто там был, держались стойко.  Но
что можно сделать против такого численного превосходства!
   - Не мое это дело, ваше благородие, судить о том, какой солдат отличился,
а какой оплошал, - с достоинством отвечал старый ветеран,  -  но  когда  мне
говорят, что две тысячи  англичан  повернули  спину  и  ускорили  шаг  перед
здешним сбродом, так мне хочется, чтобы фланговые  роты  нашего  полка  тоже
приняли участие в деле. Тогда на худой конец я  мог  бы  хоть  сказать,  что
видел это позорище собственными глазами.
   - Там нет позора, где нет нарушения долга, - сказал Лайонел.
   - Так, видно, где-то оно было, отступление-то от долга, ваше  благородие,
иначе такое дело никак не могло бы получиться... Ведь вы  поглядите  только,
ваше благородие, - это ж цвет нашей армии! Нет, что-то тут неладно.
   Я глазам своим не поверил, когда увидал с холма, что там творилось. -  И,
покачав  головой,  старик  возобновил  свой  мерный  шаг  перед  резиденцией
губернатора, как бы желая показать, что  не  хочет  вдаваться  в  дальнейшее
обсуждение этих прискорбных и унизительных, как он полагал, событий. Лайонел
медленно пошел своей дорогой, раздумывая над тем, как  глубоко  должны  были
укорениться  некоторые  предрассудки,  чтобы  даже  такой  скромный  служака
относился  свысока  к  целой  нации  единственно  потому,  что  она   всегда
находилась в зависимом положении.
   На Портовой площади царила необычная тишина - даже из  трактиров,  где  в
этот час неизменно шумели бражники, не доносилось  ни  звука.  Луна  еще  не
взошла, и Лайонел торопливо миновал темные аркады рынка, вспомнив, что его с
нетерпением ждет тот, кто всегда пробуждал в  нем  такой  глубокий  интерес.
Джэб, молчаливо следовал за ним, на мосту проскользнул мимо  него  вперед  и
уже стоял возле старого пакгауза, распахнув в ожидании дверь.
   В большом центральном помещении склада было, как всегда, пусто  и  темно,
однако сквозь щели перегородки, отделявшей  небольшую  каморку  в  одной  из
башен, где ютилась Эбигейл Прей,  мерцал  огонек  свечи.  Оттуда  доносились
приглушенные голоса, и Лайонел,  предполагая,  что  это  старик  беседует  с
матерью Джэба, обернулся к дурачку с намерением послать его вперед  доложить
о себе. Но тот, как видно, тоже уже услышал эти голоса и они,  должно  быть,
сказали ему больше, чем Лайонелу, ибо  он  стрелой  бросился  обратно,  и  с
изумлением наблюдавший за его действиями Лайонел увидел, как его  нескладная
фигура с необычайным проворством юркнула между длинными прилавками  рынка  и
скрылась из глаз.
   Покинутый таким странным образом своим провожатым, Лайонел  начал  ощупью
пробираться туда, где, по его  расчетам,  должна  была  находиться  дверь  в
башню. Но неверный свет обманул его, и когда  он  в  поисках  двери  подошел
ближе и машинально глянул  в  щель  перегородки,  то  снова  стал  невольным
свидетелем еще одного загадочного свидания, которое указывало на странную  и
таинственную связь, существующую между  богатой  и  всеми  уважаемой  миссис
Лечмир и нищей обитательницей заброшенного склада. Бурные события  последних
суток, вихрь новых мыслей и чувств заставили молодого офицера совсем  забыть
о случайно услышанной им необычной  беседе  этих  двух  женщин.  Но  сейчас,
обнаружив свою родственницу в этом  приюте  нищеты  и  будучи  не  настолько
прост, чтобы приписать этот визит доброте ее сердца, Лайонел замер на месте,
поддавшись непреодолимому чувству любопытства и находя ему извинение в  том,
что, как подсказывал ему внутренний голос, эти таинственные  свидания  имели
каким-то косвенным образом отношение к нему самому.
   Миссис Лечмир, желая, по-видимому, остаться неузнанной и боясь  случайных
любопытных взоров, отправляясь на это таинственное  свидание,  закуталась  в
плащ, по сейчас капюшон был откинут, и Лайонел отчетливо сидел ее  поблекшее
лицо и жесткий, беспокойный взгляд холодных глаз, казавшихся странно  живыми
среди окружающего их увядания. Как и подобало ее возрасту, а также  высокому
положению,  о  котором  миссис  Лечмир  никогда  не  забывала,  особенно   в
присутствии низших, эта почтенная дама сидела, а ее собеседница стояла перед
ней в позе, говорившей скорее  о  страхе,  нежели  об  уважении.  .  -  Ваша
слабость, глупая вы женщина, станет причиной  вашей  гибели,  -  проговорила
миссис Лечмир тем твердым, не терпящим  возражений  тоном,  к  которому  она
нередко прибегала, желая кого-либо запугать. - Вы  должны  проявить  большую
твердость, милочка, и не  поддаваться  этому  пустому  суеверию.  Вы  должны
подумать о своей репутации, да и о своей безопасности, наконец!
   -  Репутации..,  гибель...  -  дрожащими  губами  повторила  Эбигейл,   с
затравленным видом озираясь по сторонам.  -  Какой  еще  мне  ждать  гибели,
миссис Лечмир?
   Разве эта нищета не погибель? И какую репутацию  могу  утратить  я  после
всех моих прегрешений?  Разве  что-нибудь  может  навлечь  на  меня  большее
презрение, чем мои грехи?
   - Боюсь, - сказала миссис Лечмир, стараясь принять более мягкий тон, хотя
неприязнь была отчетливо написана на ее лице, - боюсь, что, захлопотавшись с
приездом  моего  внучатого  племянника,  я  запамятовала  о  своем   обычном
вспомоществовании.
   Эбигейл взяла  серебряную  монету,  величественно  протянутую  ей  миссис
Лечмир, и, держа ее на ладони,  с  минуту  молча  смотрела  на  нее  пустым,
невидящим взглядом, который был истолкован  ее  собеседницей  как  выражение
недовольства.
   - Нынешние беспорядки и падение цен сильно сказались на моих  доходах,  -
произнесла эта богатая и великолепно одетая дама.  -  Но,  если  этой  суммы
недостаточно для ваших насущных нужд, я добавлю еще крону.
   - Этого хватит.., хватит, - сказала Эбигейл, бессознательно сжимая монету
в руке. - О да, да, этого хватит.
   Ах, миссис Лечмир, хотя алчность и смертный грех, но видит бог, я была бы
счастлива, если бы этот порок и был причиной моей гибели и не было бы у меня
на душе греха более тяжкого!
   Тут Лайонелу показалось, что миссис Лечмир метнула  недоумевающий  взгляд
на свою собеседницу, отчего у него мелькнула  мысль,  что  у  этих  странных
союзниц есть секреты и друг от друга. Но тревожное удивление,  на  мгновение
отразившееся на лице миссис Лечмир, тотчас уступило место  обычной  для  нее
суровой сдержанности и чопорности, и  с  подчеркнутым  высокомерием,  словно
давая понять, что она не допустит намеков на свойственные им обеим слабости,
высокородная дама произнесла:
   - Голубушка, вы  сами  не  понимаете,  что  лепечет  ваш  язык!  В  каких
особенных грехах вы повинны? Лишь в тех, которые порождены  несовершенством,
человеческой природы.
   - Вот уж что верно, то верно, - ответила Эбигейл Прей,  сопровождая  свои
слова сдавленным истерическим смешком.  -  Это  все  наша  грешная,  грешная
"человеческая природа, это вы верно рассудили. Да ведь с годами  стареешь  и
слабеешь, и мысли начинают путаться, миссис Лечмир, так  иной  раз  сама  не
знаешь, что говоришь. На краю  могилы  и  не  таких  слабых  духом,  как  я,
начинает мучить раскаяние.
   - Глупая женщина! - пробормотала миссис  Лечмир,  стараясь  надвинуть  на
глаза капюшон дрожащей то ли от возраста, то ли от страха рукой.  -  Вам  ли
помышлять о смерти! Ведь вы еще дитя!
   Последние слова были произнесены хриплым, чуть слышным голосом, и,  после
того как  они  замерли  у  нее  на  устах,  Лайонел  больше  ничего  не  мог
расслышать; но вот после тягостного молчания миссис Лечмир подняла голову и,
поглядев вокруг с прежним суровым и непреклонным видом, добавила:
   - Довольно болтать пустяки, Эбигейл Прей... Я пришла сюда, чтобы узнать у
вас еще кое-что о вашем загадочном постояльце...
   - О нет, нет!  Не  довольно,  миссис  Лечмир!  -  прервала  ее  терзаемая
раскаянием женщина. - Так мало времени осталось нам на покаяние  и  молитвы,
что его, боюсь я, не хватит, чтобы искупить наши великие грехи.  Нам  должно
говорить о смерти, миссис Лечмир, пока еще не пробил наш час.
   - Да, спешите, спешите, пока вы еще не заключены в сыром мраке могилы,  в
этом последнем приюте старости, - произнес чей-то  голос,  звучавший  глухо,
словно из-под земли. -  И  я  пришел  сюда,  чтобы  присоединиться  к  вашей
душеспасительной беседе.
   - Кто ты?.. Во имя всего святого, отвечай, кто  ты?  -  вскричала  миссис
Лечмир, в невольном порыве поднимаясь со стула и,  казалось,  сразу  позабыв
все свои недуги и тайные тревоги. - Отвечай же, заклинаю тебя, кто ты?
   - Тот, кто так же стар, как и ты, Присцилла Лечмир, и уже стоит у  порога
той обители, о которой вы здесь вели речь. Так говорите же,  женщины,  давно
схоронившие своих мужей: ведь если в жизни своей вы  совершили  что-либо,  в
чем должны покаяться и испросить прощения,  то  лишь  в  могиле  осенит  вас
небесное милосердие и отпустятся вам грехи ваши.
   Слегка  нагнувшись,  Лайонел  сумел  разглядеть  сквозь  щель  почти  всю
каморку. На пороге неподвижно, как изваяние, стоял Ральф. Одна рука его была
поднята вверх, как бы  к  небу,  другая  грозно  указывала  вниз,  словно  в
разверстую у его ног могилу, о близости которой так красноречиво  напоминали
его  хилые  члены  и  изборожденное   морщинами   лицо,   а   пронзительный,
"испепеляющий", как выразилась Эбигейл Прей, взгляд перебегал с одного  лица
на другое.
   В нескольких шагах от старика, не двигаясь, точно окаменев, стояла миссис
Лечмир; капюшон упал с ее головы,  на  смертельно  бледном  лице  отражались
растерянность и ужас, рот  был  полуоткрыт,  глаза  прикованы  к  нежданному
пришельцу - она походила на высеченную из мрамора  статую.  Эбигейл  закрыла
лицо руками, но чувства, которые она пыталась скрыть, выдавала конвульсивная
дрожь, пробегавшая по ее телу.
   Пораженный этой картиной и обеспокоенный состоянием  своей  родственницы,
для которой в ее преклонном возрасте потрясения  такого  рода  не  могли  не
представлять опасности, Лайонел уже хотел было броситься к  ней,  но  в  эту
минуту миссис Лечмир снова обрела дар речи, и в душе молодого  человека  над
всеми чувствами возобладало  жгучее  любопытство,  вполне  оправданное,  ибо
предмет их разговора живо его касался.
   - Кто назвал меня Присциллой? - спросила миссис Лечмир. - Уже  никого  не
осталось в живых из тех, кто имел право на подобную фамильярность.
   - Присцилла, Присцилла, - повторил старик, озираясь  вокруг,  словно  ища
кого-то глазами. - Нежен и сладок звук этого имени для моих ушей. И тебе  ли
не знать, что, кроме тебя, его носит еще и другая.
   - Она умерла. Многие годы минули с тех пор, как я видела ее в гробу. И  я
не хочу вспоминать о ней -  и  обо  всех  тех,  кто,  подобно  ей,  оказался
недостоин наших славных предков.
   - Она не умерла! - загремел голос старика, так  гулко  прокатившийся  под
стропилами, что, казалось, ему  вторят  голоса  каких-то  сверхъестественных
существ. - Она жива! Да, жива! Жива!
   - Жива! - как эхо, отозвалась миссис Лечмир, попятившись перед простертой
к ней грозной дланью. - Этого не может быть!  Пустое!  Я  не  желаю  слушать
такие вздорные речи!
   - Жива! - ломая руки, вскричала и Эбигейл Прей. - О, свидетель  бог,  как
бы я этого желала! Но разве не видела я собственными глазами  ее  распухший,
обезображенный труп? Разве этими самыми руками  не  надела  я  саван  на  ее
когда-то прекрасное тело! О нет! Она мертва, мертва.., и я ее...
   - Он сумасшедший и рассказывает всякие небылицы! -  поспешно  воскликнула
миссис Лечмир, не дав страшному обвинению против себя самой  слететь  с  губ
несчастной. - Мы знаем, что бедняжка давно мертва, зачем же слушаем мы этого
безумца?
   - Безумца! - с непередаваемым  сарказмом  отозвался  Ральф.  -  О  нет!..
Правда, нам с тобой известен один безумец, но это  не  я...  Скорее  это  ты
безумна, женщина. Ты уже сделала безумцем одного, так не хочешь ли ты, чтобы
еще один потерял рассудок?
   - Я? - сказала миссис Лечмир, не дрогнув под жгучим взглядом  старика.  -
Господь дарует рассудок, он волен и отнять свой дар. Я же не наделена  такой
властью.
   - Что сказала ты, Присцилла Лечмир! - вскричал Ральф, неслышно  шагнув  к
старухе и внезапно сжав ее руку своими иссохшими  пальцами.  -  Да,  я  буду
называть тебя Присцилла, хоть ты и не достойна этого святого имени... Так не
в твоей власти, утверждаешь ты, лишать людей рассудка? Где  же  тогда  глава
твоего рода, которым ты так гордишься? Где твой племянник Лайонел  Линкольн,
гордый девонширский баронет, богатый