о  проводника,   который   тотчас   же
отправился  в   соседний   квартал,   где   помещался   штаб   американского
главнокомандующего.
   - В такое время нашей сестре лучше оставаться дома,  -  сказала  сидевшая
рядом с Сесилией женщина средних лет, которая усердно вязала; однако  по  ее
дорожному платью было видно, что она тоже не здешняя. -  Да  знай  я,  какие
здесь страхи, я бы ни за что не стала переправляться через Коннектикут, хоть
у меня тут мой единственный сын воюет.
   - Сердцу матери, должно быть, очень больно, - заметила Сесилия, - слышать
шум сражения, в котором принимает участие ее сын.
   - Да! Принц пошел в армию на полгода и уже почти  дал  согласие  остаться
там, пока город занят англичанами.
   - Сдается мне, - сказал степенного вида фермер, сидевший напротив нее,  -
что имя вашего сына не подходит тому, кто сражается против короля!
   - Его назвали так еще до того, как король стал слушать дурных советчиков.
А имя, данное при святом крещении, нельзя менять, как бы ни менялась  жизнь.
Я родила двойню: одного я назвала Принцем, другого - Наследником, потому что
они появились на свет как раз в  день  совершеннолетия  принца  -  нынешнего
короля.
   А ведь это случилось прежде, чем переменилось его сердце, и тогда  жители
Массачусетса любили его, как родного.
   - Ну что ж, хозяюшка, - сказал фермер, встав с добродушной улыбкой, чтобы
предложить ей в знак дружбы понюшку настоящего шотландского табаку и как  бы
извиняясь за вмешательство в ее домашние дела, - значит, в вашей семье  есть
наследник престола! Принц-наследник, говорят, идет  сразу  после  короля,  а
судя по вашему рассказу, один из ваших сыновей храбрый малый и не собирается
продать свое наследство за чечевичную похлебку.
   Вы сказали, что Принц сейчас служит в наших войсках?
   - В эту самую  минуту  он  стреляет  одним  из  этих  боевых  таранов  на
Бостонском перешейке. Господь свидетель, тяжело разрушать дома людей той  же
религии и той же крови, что ты сам. Но что поделаешь, надо же помешать  злым
умыслам тех, кто живет в праздности и роскоши, пока другие трудятся  в  поте
лица своего.
   Честный  фермер,  лучше  разбиравшийся  в  новейшем  военном   искусстве,
улыбнулся ошибке женщины и сказал с серьезностью, придававшей его шутке  еще
больше юмора:
   - Ну, пожелаем вашему сынку не слишком устать до утра от  возни  с  таким
тяжелым оружием. Но что делает в это время Наследник? Сидит ли спокойно дома
с отцом, благо считается младшим?
   - Нет, нет! - сказала женщина, печально качая головой. - Я  надеюсь,  что
сейчас он в обители нашего небесного отца. И вы ошибаетесь - он не  младший.
Он родился первым и каким же красавчиком вырос! Когда по стране пошел  слух,
что королевские войска ворвались в Лексингтон и убивают и  грабят,  он  взял
ружье и пошел вместе с другими узнать, по какому праву  те  проливают  кровь
американцев. Он был молод и храбр, он хотел быть в  первых  рядах  тех,  кто
отстаивает свои законные права. На Бридс-Хилле он, говорят, был в самой гуще
схватки с королевскими войсками, и больше я о нем ничего не знаю.
   Да, он не вернулся оттуда. Товарищи прислали мне его одежду, оставшуюся в
лагере,  и  вот  один  из  его  носков:  я  надвязываю   его   для   другого
брата-близнеца.
   Женщина говорила просто и совершенно спокойно, но слезы катились одна  за
другой по ее щекам и падали на старенький носок ее убитого сына.
   - Вот так гибнут наши молодцы в войне с подонками  Европы!  -  воскликнул
фермер с жаром, свидетельствующим, как глубоко он был взволнован. - Пусть же
ваш второй сын отомстит за своего брата!
   - Сохрани боже! Сохрани боже! - ответила мать. - Мстительность  -  дурное
чувство, - и я бы совсем не хотела, чтобы мой сын отправился в кровавый  бой
с таким грехом на совести. Бог даровал нам эту страну, чтобы мы жили в  ней,
воздвигали ему храмы и поклонялись его святому имени, но при этом он даровал
нам и право  защищаться  от  притеснителей.  Наследник  поступил  правильно,
взявшись за оружие, и Принц поступает хорошо, последовав его примеру.
   - Я заслужил  ваш  упрек,  -  ответил  фермер  и  обвел  всех  окружающих
взглядом, в котором уже  не  прятался  смешок.  -  Благослови  вас  господь,
хозяюшка, и пусть он избавит вас,  вашего  сына  и  всех  нас  от  бедствия,
которое обрушилось за наши грехи на нашу страну. Как только встанет  солнце,
я отправлюсь на запад, в горы, и, если вы хотите послать привет вашему мужу,
я не откажусь сделать крюк, чтобы передать его.
   - Спасибо вам на добром слове! Мой старик был бы рад, если бы вы  к  нему
завернули, да только мне уже невмоготу ни этот грохот, ни все эти страхи,  и
пусть лишь мой сынок возвратится с поля  боя,  я  тут  долго  не  задержусь.
Утречком схожу в дом Креджи  поглядеть  на  того  благословенного  человека,
которого народ выбрал своим вождем, а потом поспешу восвояси. Я хорошо вижу:
нам, женщинам, здесь делать нечего.
   - Тогда вам придется отправиться за ним в очень опасное место. Час  назад
я видел, как он со своим  штабом  проскакал  верхом  к  берегу.  Вы  уж  мне
поверьте,  за  сегодняшними  необычными  приготовлениями  скрываются  планы,
недоступные нашему скромному разуму.
   - О ком вы говорите? - невольно вырвалось у Сесилии.
   - О ком же, если не о Вашингтоне, - услышала она чей-то  голос  за  своей
спиной, и удивительный звук  этого  глубокого  и  низкого  голоса  мгновенно
напомнил ей о старом вестнике смерти, появившемся у ложа ее умирающей бабки.
   Сесилия вскочила со стула и  на  несколько  шагов  отступила  от  Ральфа,
который стоял, глядя на нее твердым, испытующим взором, ничуть  не  смущаясь
тем, что привлек к себе всеобщее внимание. , - Мы с вами видимся не в первый
раз, сударыня, - продолжал старик, - и простите  меня,  если  я  скажу,  что
женщине должно быть приятно увидеть знакомого в таком неподходящем  для  нее
месте.
   - Знакомого? - растерянно отозвалась Сесилия.
   - Да, знакомого: мы знаем друг друга, - многозначительно ответил Ральф. -
И вы убедитесь в этом, когда услышите, что я видел ваших  двух  спутников  в
казарме, неподалеку отсюда.
   Сесилия украдкой  оглянулась  и,  к  своему  ужасу,  обнаружила,  что  ее
разлучили с Меритоном и незнакомцем. Не успела она  опомниться,  как  старик
приблизился к ней и с изысканной вежливостью, столь разительно  отличавшейся
от его грубой и небрежной одежды, произнес:
   - Здесь не место для племянницы пэра Англии. Но я уже давно  как  дома  в
этом городке, где все дышит войной,  и  отведу  вас  в  убежище,  более  вас
достойное.
   На мгновение Сесилия заколебалась, но, увидев, с каким удивлением все  на
нее смотрят, с каким жадным любопытством, прекратив  свои  занятия,  слушают
каждое слово, сказанное ею и стариком, она застенчиво  приняла  предложенную
ей руку, и они в полном молчании покинули комнату, а затем  и  дом  -  через
дверь, противоположную той, в какую вошла Сесилия,  и  оказались  на  другой
улице, в стороне от шумной и пьяной толпы.
   - Я не могу уйти без своих спутников, - промолвила Сесилия.
   - Они взяты под стражу, - невозмутимо ответил старик, - и вы можете  либо
разделить с ними заключение, либо на время расстаться с ними. А если часовые
догадаются, что за человек тот, кто привел вас сюда, ему придется плохо.
   - Догадаются? - переспросила Сесилия, отшатнувшись от старика.
   - Я думаю, что слова мои ясны! Разве  он  не  смертельный,  упорный  враг
свободы? Неужто вы думаете, что наши соотечественники так  безрассудны,  что
позволят подобному человеку свободно разгуливать по нашему лагерю? Нет, нет,
- пробормотал старик с тихим ликующим  смехом,  -  он  искушал  судьбу,  как
глупец, и погибнет, как собака!.. Ну, идемте! Место, куда я вас веду, в двух
шагах, и вы сможете вызвать к себе этого человека, когда захотите.
   Старик почти силой увлек за собой  Сесилию,  и  они  действительно  очень
скоро остановились у двери простого уединенного дома, перед которым  взад  и
вперед ходил часовой. Позади дома то появлялась, то  исчезала  длинная  тень
другого часового - свидетельство  того,  как  бдительно  охраняли  тех,  кто
находился внутри.
   - Входите! - сказал Ральф, решительно отворив дверь.
   Сесилия повиновалась, но, вступив в  узкий  коридор,  вздрогнула,  увидав
расхаживавшего там еще одного часового с ружьем.
   Ральф, который, видимо, был здесь своим человеком, непринужденно спросил:
   - Приказ от Вашингтона еще не получен?
   - Нет, - ответил часовой, - и, судя по этой задержке, нельзя ждать ничего
хорошего.
   Старик пробормотал себе что-то под нос, но  прошел  вперед  и,  распахнув
другую дверь, воскликнул:
   - Входите!
   Сесилия послушно переступила порог, и дверь за ней  тотчас  захлопнулась.
Не успела она выразить ни удивления, ни испуга,  как  очутилась  в  объятиях
своего мужа.

Глава 31

   Дочь Капулетти!
   Так в долг врагу вся жизнь моя дана!
   Шекспир, "Ромео и Джульетта"

   -  Ах,  Лайонел,  Лайонел!  -  вскричала,   плача,   Сесилия,   осторожно
высвобождаясь из крепких объятий Линкольна. -  В  какую  минуту  ты  покинул
меня!
   - И как я был за это наказан, любовь моя! Ночь отчаяния  и  утро  горьких
сожалений! Как скоро я почувствовал всю силу  тех  уз,  что  связали  нас  с
тобой! Если только мое безрассудство не разорвало их навеки...
   - Неверный! Теперь я узнала тебя и  с  чисто  женским  искусством  сплету
такую сеть, что сумею тебя удержать.
   Лайонел, если ты любишь меня так сильно, как мне хочется  в  это  верить,
пусть все прошлое будет забыто! Я прошу, я настаиваю: никаких объяснений! Ты
был обманут, но я вижу раскаяние в твоих  глазах:  теперь  к  тебе  вернулся
рассудок. Так будем говорить только о  тебе.  Почему  тебя  так  стерегут  -
скорее как преступника, чем как офицера королевской армии?
   - Они и правда очень усиленно охраняют мою особу.
   - Но как ты оказался в их власти? И почему они так злоупотребляют ею?
   - Это легко объяснить. Вспомни, какая была страшная буря ночью, когда  мы
венчались, Сесилия!
   - Это было ужасно, - ответила она, содрогнувшись, но тотчас же  радостная
улыбка согнала с ее лица последние следы печали и заботы. - Я уж  больше  не
верю в предзнаменования, Лайонел, - продолжала она.  -  Впрочем,  если  даже
одно и было послано нам, разве оно уже не исполнилось? Я не  знаю,  Лайонел,
что значит для тебя благословение докипающей землю души, но для меня большое
утешение в том, что моя бабушка, умирая, благословила наш поспешный союз.
   Сняв руку, которую Сесилия  доверчиво  положила  ему  на  плечо,  Лайонел
мрачно отошел в дальний угол комнаты.
   - Сесилия, я люблю тебя так сильно, как тебе  хочется  в  это  верить,  -
сказал он, - и я готов подчиниться твоей воле и предать забвению прошлое, но
я продолжу свой рассказ. Ты помнишь, в ту ночь разразилась такая  буря,  что
никто не  отважился  бы  без  крайней  нужды  выйти  из  дома,  но  я  решил
воспользоваться  непогодой  и  с  помощью  флага,  который  всегда   был   в
распоряжении дурачка Джэба Прея, покинул город. Раздраженный... Я  сказал  -
раздраженный?  Нет,  скорее  терзаемый  ураганом  страстей,  перед  которыми
бледнела разбушевавшаяся стихия, я слишком далеко зашел... Сесилия, я был не
один!
   - Я знаю это, знаю, - быстро сказала она, почти задыхаясь от волнения,  -
но что же было дальше?
   - Мы встретили пикет, который никак не мог  принять  офицера  королевской
армии за нищего дурачка, хотя и  пользующегося  некоторыми  привилегиями.  В
нашей тревоге мы позабыли.., поверь мне, дорогая Сесилия, если бы ты  знала,
при какой сцене я присутствовал, какие причины толкали меня, ты оправдала бы
мое как будто непонятное бегство от тебя!
   - Неужели я сомневаюсь в этом? Разве могла бы я, позабыв свое  положение,
свою  недавнюю  утрату  и  свой  пол,  наконец,  последовать  за  человеком,
недостойным моего участия? - ответила Сесилия, и  лицо  ее  вспыхнуло  и  от
смущения и от силы охвативших ее глубоких чувств. - Не думай, что  я  пришла
сюда, чтобы, как слабая женщина, упрекать тебя в несовершенных прегрешениях.
Я ваша жена, майор Линкольн, и должна поддерживать вас в  те  минуты,  когда
вам больше всего нужна нежность супруги.
   Я дала этот священный обет  перед  алтарем,  и  стану  ли  я  колебаться,
выполнить ли его, лишь потому, что на меня устремлены взоры людей.
   - Я сойду с ума, я сойду с ума! - вскричал Лайонел и в душевном  смятении
начал метаться по комнате. - Порой мне  кажется,  что  проклятие,  сгубившее
отца, тяготеет и над сыном!
   - Лайонел, - мягко сказала Сесилия,  подойдя  к  нему,  -  разве  так  ты
сможешь сделать меня счастливой?
   Разве так встречают женщину, вверившую любимому свое счастье? Но я  знаю:
ты успокоишься, ты будешь справедливее к нам обоим, ты будешь  покорен  воле
божьей! Ну,  а  теперь  вернемся  к  твоему  аресту.  В  твоем  необдуманном
появлении  в  американском  лагере  вряд  ли  можно   усмотреть   преступные
намерения, и будет нетрудно убедить офицеров, что ты не способен на подобную
низость.
   - Трудно укрыться от бдительности тех, кто борется  за  дело  свободы,  -
раздался негромкий, спокойный голос Ральфа, неожиданно вошедшего в  комнату.
- Майор Линкольн слишком долго внимал решениям тиранов и  рабов  и  забыл  о
стране, в которой он родился. Если он хочет  спастись,  пусть  откажется  от
своих заблуждений, пока еще может сделать это с честью.
   - "С честью"! - не скрывая своего презрения,  повторил  Лайонел  и  опять
начал быстро и взволнованно шагать по  комнате,  не  удостаивая  непрошеного
гостя ответом.
   Сесилия бросилась в кресло и, наклонив голову, спрятала лицо в  маленькую
муфту, словно заслонясь от какого-то ужасного зрелища.
   Наступившую тишину через мгновение нарушили громкие голоса и шум шагов  в
коридоре. Дверь в комнату отворилась, и на пороге появился  Меритон.  Увидев
его, Сесилия вскочила с кресла и, сделав  ему  знак  удалиться,  в  каком-то
исступлении закричала:
   - Уходите отсюда, уходите отсюда, во имя неба, уходите!
   Слуга заколебался, но тут он увидел Лайонела, и преданность хозяину взяла
верх над почтительностью к его супруге.
   - Слава богу, я опять вижу вас, сударь! С тех пор как  я  покинул  берега
Англии, для меня не было более радостной минуты! Ах, если бы мы были  сейчас
в Равенсклифе или в Сохо, я бы счел себя самым счастливым человеком во  всех
трех королевствах! Ах, сударь, уедем поскорее из этой колонии и  вернемся  в
страну, где нет мятежников, где не поносят ни короля, ни палату  лордов,  ни
палату общин!
   - Довольно, добрый Меритон, довольно! - перебила, задыхаясь,  Сесилия.  -
Уходите, идите в трактир, в какой-нибудь колледж,  дуда  угодно,  только  не
оставайтесь здесь!
   - Не отсылайте верноподданного обратно  к  мятежникам,  сударыня,  умоляю
вас! Каких только кощунственных речей я не наслушался, сударь, пока был там!
Они говорили о  священной  особе  монарха  так  дерзко,  словно  он  простой
дворянин. Как я был счастлив, когда меня освободили!
   - А если бы ты побывал в казарме на другом берегу, то услышал бы  дерзкие
речи не о земном владыке, а о самом царе царей, - возразил Ральф.
   - Ну, так оставайтесь! -  сказала  Сесилия,  видимо  не  правильно  поняв
значение презрительного взгляда, каким лакей смерил старика, внушившего  ему
такую неприязнь во время их  совместного  плавания.  -  Тут  есть  и  другие
комнаты, не правда ли, майор Линкольн? Пусть мои спутники побудут там.  Ведь
ты же не допустишь, чтобы слуги присутствовали при нашем свидании!
   - Что значит этот неожиданный испуг, любимая? - спросил Линкольн. -  Если
здесь ты не нашла радости, то, по крайней  мере,  ты  хоть  в  безопасности.
Ступай в соседнюю комнату, Меритон! Если ты понадобишься,  то  войдешь  сюда
через эту дверь.
   Слуга пробормотал что-то невнятное - разобрать  можно  было  только  одно
слово, которое он произнес с  особенным  ударением:  "Мило!"  -  но  по  его
злобному взгляду, брошенному на Ральфа, легко  можно  было  догадаться,  кто
являлся причиной его неудовольствия. Старик последовал за  Меритоном,  дверь
захлопнулась за  обоими,  а  Сесилия  все  еще  стояла  неподвижно,  глубоко
задумавшись, подобная прекрасной статуе.  Когда  же  она  услышала,  что  ее
спутники вошли в соседнюю комнату, то с облегчением вздохнула, словно с души
у нее свалился камень.
   - Не тревожься за меня, Сесилия, и еще меньше  -  за  себя,  -  промолвил
Линкольн, нежно прижимая ее к груди. - Моя безрассудная поспешность, вернее,
роковое проклятие, тяготеющее над моим родом, моя душевная тоска, которую ты
так часто с грустью замечала, - все это как будто и вправду навлекло на меня
опасность, но, если я открою причину моих  поступков,  даже  у  моих  врагов
рассеются все подозрения.
   - Я тебя ни в чем не подозреваю, не думаю о тебе ничего дурного  и  ни  о
чем не сожалею, Лайонел! Я только страстно желаю, чтобы  ты  успокоился;  и,
ах, если бы я могла объяснить!  Да,  теперь  пришло  время...  Лайонел,  мой
добрый, но беспечный Лайонел!..
   Тут Сесилия умолкла, ибо в комнату неожиданно вошел Ральф, чья  неслышная
походка, глубокая старость и ужасающая худоба делали его похожим на  выходца
с того света. В руках он держал плащ  и  шляпу:  Сесилия  с  одного  взгляда
узнала в них вещи незнакомца, который разделял с ней все  превратности  этой
богатой событиями ночи.
   - Смотрите, - сказал Ральф,  показывая  на  свои  трофеи  с  мрачной,  но
выразительной улыбкой, - смотрите, сколько  форм  принимает  Свобода,  чтобы
помочь своим сторонникам. Вот под какой маской надо искать ее теперь.
   Надень это, юноша, и ты будешь свободен!
   - Не верь ему! Не слушай его! - прошептала Сесилия, в ужасе  отпрянув  от
Ральфа. - Впрочем, нет! Слушай его, но только будь осторожен.
   - Ты медлишь принять благословенный дар Свободы, который тебе предлагают?
- спросил Ральф. - Ты хочешь остаться здесь и предстать перед гневным  судом
вождя американцев, ты хочешь, чтобы твоя жена, которая была  ею  один  день,
стала вдовою навек?
   - А зачем мне это  платье?  -  спросил  Лайонел.  -  Чтобы  унизиться  до
переодевания, надо быть уверенным в успехе!
   - Обрати свой гордый взор, юноша, на это воплощение невинности  и  страха
рядом с тобой! Если не ради себя самого, то  подумай  о  своей  безопасности
ради той, что соединила свою судьбу с твоей, и беги, пока не поздно!
   - О, ни минуты больше не медли, Лайонел! - воскликнула Сесилия,  внезапно
изменив свое решение под влиянием новой мысли. - Беги, оставь меня! Мой пол,
мое имя будут...
   -  Ни  за  что!  -  закричал  Лайонел,  презрительным  жестом  отталкивая
протянутую ему одежду. - Однажды я покинул  тебя,  когда  смерть  пришла  за
своей добычей в твой дом, но, если я поступлю так еще  раз,  пусть  на  меня
обрушится ее удар!
   - Я последую за тобой, я пойду с тобой!
   - Вы не расстанетесь, - сказал Ральф и, снова  развернув  плащ,  набросил
его на плечи Лайонела.
   Тот стоял неподвижно и уже не сопротивлялся ни  своей  молодой  жене,  ни
старику, помогавшему ей переодеть мужа.
   - Останься здесь, - добавил Ральф, когда эта задача была выполнена,  -  и
жди приказов Свободы, а ты, любящая супруга, иди и  раздели  со  мной  честь
освобождения того, кто покорил тебя!
   Краска смущения залила щеки Сесилии при этих  словах,  но  она  наклонила
голову в знак согласия. Подойдя к двери, старик молча поманил ее к  себе,  а
Лайонелу выразительным жестом приказал не двигаться с места.  Когда  Сесилия
вместе  со  стариком  вышла  в  коридор,  тот,  не  проявив   ни   малейшего
беспокойства при виде ходившего взад и вперед часового, обратился к  нему  с
фамильярностью старого друга.
   - Погляди, - сказал Ральф, приподнимая капюшон, закрывавший бледное  лицо
ею спутницы, - как бедняжка плакала, боясь за судьбу своего мужа! Теперь она
покидает его, дружок, с одним из своих слуг, а  ее  другой  слуга  ост