у  -  мальчик  не
знает, что такое обман. Ах, если бы небу было угодно, чтобы то же можно было
сказать о грешной женщине, давшей ему жизнь!
   - Я надеюсь, что ваш  сын  своим  поведением  подтвердит  ваши  слова,  -
ответила Сесилия. - Я задам ему несколько вопросов  с  полной  верой  в  его
правдивость.
   Но, чтобы вы убедились, что я  беспокою  его  не  из  пустой  прихоти,  я
объясню  вам,  зачем  я  пришла  сюда.  -  Она  поколебалась  мгновение   и,
бессознательно отвернув лицо, продолжала:
   - Я думаю, Эбигейл Прей, вы знаете меня?
   - Да, да, - ответила та  нетерпеливо,  словно  чувствуя,  что  изысканное
изящество гостьи делает еще более унизительным ее собственное  убожество.  -
Вы счастливая и богатая наследница той, кого сегодня опустили в склеп.
   Могила раскрывается для всех  одинаково:  для  богатого  и  бедного,  для
счастливого и несчастного! Да! Да! Я знаю вас. Вы жена сына богача.
   Сесилия откинула со лба темные локоны и, гордо  подняв  залившееся  яркой
краской лицо, ответила с достоинством:
   - Если вы слышали о моем браке, вас не должно удивлять, что судьба майора
Линкольна тревожит меня.
   Я хотела узнать у вашего сына, что сталось с моим мужем.
   - У моего мальчика! У Джэба! Узнать о вашем муже у  бедного,  презренного
сына нищеты и болезни! Нет,  нет,  сударыня,  вы  смеетесь  над  нами  -  он
недостоин хранить тайны таких важных и счастливых господ!
   - Однако я уверена, что он что-то знает. Разве человек, по  имени  Ральф,
не был постоянным гостем в вашем доме в течение всего прошлого года? И разве
он не скрывался здесь несколько часов назад?
   Эбигейл вздрогнула, услышав  этот  вопрос,  но,  не  колеблясь,  ответила
прямо:
   - Это верно! Если меня следует наказать за то, что я даю приют тому,  кто
неизвестно откуда приходит и неизвестно куда  уходит,  кто  умеет  читать  в
сердцах людей и знает то, что простым смертным  знать  не  дано,  что  ж,  я
должна подчиниться. Он был здесь вчера; он может прийти сегодня ночью опять;
он приходит и уходит, когда ему. вздумается. Может быть, ваши генералы, ваша
армия могут запретить ему приходить сюда, но не я.
   - Кто сопровождал его, когда он в последний раз ушел от вас?  -  спросила
Сесилия таким тихим голосом, что его было бы трудно расслышать, если  бы  не
глубокая тишина, царившая кругом.
   - Мое дитя, мое слабое, неразумное, несчастное дитя! - вскричала  Эбигейл
с  такой  поспешностью,  словно  она  хотела  любой  ценой  положить   конец
мучительным сомнениям. - Если постоянно  следовать  за  этим  человеком  без
имени преступно, то значит, Джэб - изменник.
   - Вы ошибаетесь: с вами не случится ничего дурного при  условии,  что  вы
скажете мне только правду!
   - Правду! - повторила  женщина,  мерно  покачиваясь  и  бросив  надменный
взгляд на взволнованное лицо Сесилии. - Вы знатны и богаты, и вам дано право
бередить раны несчастных.
   - Если я сказала что-нибудь обидное, я очень сожалею об этом,  -  сказала
Сесилия с глубокой искренностью. - Я желаю вам  не  зла,  а  добра,  как  вы
сможете в этом убедиться, если представится случай.
   - Нет, нет! - воскликнула женщина, вся дрожа. - Жена майора Линкольна  не
должна помогать Эбигейл Прей!
   Дурачок, погруженный, казалось, в тупое безразличие ко всему окружающему,
вдруг приподнялся на своей нищей постели и хвастливо сказал:
   - Жена майора Линкольна пришла к Джэбу, потому что Джэб сын джентльмена!
   - Ты дитя греха и нищеты, - простонала Эбигейл, склонив  голову  и  пряча
лицо в складках своего плаща. - Лучше бы ты совсем не родился на свет!
   - Так скажи мне, Джэб, майор Линкольн тоже оказывал тебе  честь,  навещая
тебя, как я? Когда ты видел его в последний  раз?  -  спросила  Сесилия,  не
обращая внимания на поведение Эбигейл.
   - Может быть, я сумею задать ему этот вопрос в более  понятной  форме,  -
вмешался незнакомец, бросив на Сесилию многозначительный взгляд, который она
как будто тотчас же поняла.
   Он наклонился к Джэбу  и,  пристально  всматриваясь  в  его  лицо,  через
некоторое время сказал:
   - В Бостоне часто бывают парады и военные смотры, не так  ли,  юноша?  Ты
когда-нибудь ходил на них?
   - Джэб всегда шагает в ногу с солдатами. Очень  интересно  смотреть,  как
гренадеры маршируют под громкую музыку барабанов и труб.
   - А Ральф, - ласково спросил незнакомец, - он тоже марширует с ними?
   - Ральф! Он великий воин, он  учит  свой  народ  военному  делу  там,  на
холмах. Джэб всегда видит его, когда ходит за провизией для майора.
   - Как это объяснить? - спросил незнакомец.
   - Объяснить это очень просто, - ответил Полуорт, - этот малый вот  уже  с
полгода под защитой парламентерского флага время от  времени  доставляет  из
окрестностей в город провизию.
   Незнакомец на мгновение задумался, а потом продолжал:
   - Когда ты был в последний раз у мятежников, Джэб?
   - Нехорошо называть их мятежниками, - угрюмо пробормотал дурачок. - Народ
не потерпит, чтобы его ругали.
   - Я виноват, признаюсь,  -  сказал  незнакомец,  -Когда  же  ты  ходил  в
последний раз за провизией?
   - Джэб ходил в воскресенье утром, а это было вчера.
   - Как же это случилось, что ты не доставил  провизию  мне?  -  спросил  в
раздражении Полуорт.
   - У него, наверно, были важные причины, оправдывающие эту нерадивость,  -
примирительно и осторожно сказал незнакомец.  -  Ты  принес  провизию  сюда,
потому что так было надо, не правда ли?
   - Да, чтобы набить свое ненасытное брюхо! - проворчал капитан в сердцах.
   Эбигейл судорожно сжала руки и попыталась встать и заговорить,  но  снова
застыла в своей смиренной позе, так и не  вымолвив  от  волнения  ни  слова.
Незнакомец не заметил эту короткую, но выразительную пантомиму и  с  тем  же
невозмутимым спокойствием продолжал свой допрос:
   - А провизия еще здесь?
   - "Конечно, - простодушно ответил дурачок. - Джэб спрятал ее  до  прихода
майора Линкольна. Но Ральф и майор Линкольн забыли сказать Джэбу, что с  ней
делать.
   - А почему же, в таком случае,  ты  не  пошел  вслед  за  ними  со  своей
поклажей?
   - Все думают, что Джэб дурак! - пробормотал  юноша.  -  А  он  не  станет
тащить обратно провизию туда, откуда он  ее  принес.  Да!  -  продолжал  он,
приподнявшись, и по его заблестевшим  глазам  было  видно,  как  его  радует
преимущество, полученное его  соотечественниками.  -  Колонисты  возят  себе
съестное целыми фургонами, а в городе голод!
   - Да, это верно. Я позабыл, что Ральф и Линкольн ушли к американцам; они,
должно быть, вышли из города под тем самым флагом, с которым ты сюда пришел!
   - Джэб не принес никакого флага, это знаменосцы носят  флаги!  Он  принес
индюшку, большой кусок окорока и немножко копченой колбасы - никакого  флага
там не было.
   При упоминании  обо  всех  этих  деликатесах  капитан  навострил  уши  и,
возможно, опять позволил бы себе неучтиво перебить незнакомца, не  продолжай
тот допрашивать дальше:
   - Все, что ты говоришь, справедливо, мой сообразительный друг!  Ральфу  и
майору Линкольну было нетрудно выйти из города таким же путем, каким вошел в
него ты.
   - Конечно, - прошептал Джэб, уже устав от расспросов и уткнувшись лицом в
одеяло, - Ральф знает дорогу: ведь он уроженец Бостона!
   Незнакомец повернулся к внимательно слушавшей Сесилии и наклонил голову в
знак того, что он  удовлетворен  допросом.  Сесилия  поняла  его  и  сделала
движение, чтобы  подойти  к  Эбигейл,  которая  в  продолжение  всего  этого
разговора сидела на ящике, и по ее мерному  покачиванию,  а  порой  и  тихим
стонам нетрудно было догадаться, что ее терзают мучительные чувства.
   - Прежде всего я позабочусь, чтобы у вас было все необходимое, -  сказала
Сесилия, - а уж потом я воспользуюсь  сведениями,  которые  мы  получили  от
вашего сына.
   - Не  заботьтесь  о  нас!  -  возразила  Эбигейл  горьким  тоном,  полным
покорности судьбе. - Нас уже поразил последний удар, и таким людям, как  мы,
следует принять его со смирением. Ни богатство, ни роскошь не смогли уберечь
вашу бабушку от могилы, и, быть может, вскоре смерть сжалится и  надо  мной.
Но что говорю я, жалкая грешница? Смогу  ли  я  когда-нибудь  заставить  мое
бунтующее сердце терпеливо дожидаться своего часа?
   Потрясенная безысходным отчаянием женщины и вспомнив внезапно о последних
минутах миссис Лечмир, таивших неясные признания в преступно прожитой жизни,
Сесилия  растерянно  молчала.  Наконец,  собравшись  с  духом,   она   мягко
промолвила:
   - Нам, без сомнения, дозволено печься о наших земных нуждах, каковы бы ни
были наши прегрешения.
   Пройдет надлежащий срок, и я не стану слушать ваших отказов. Пойдемте,  -
обратилась она к своему спутнику.
   Заметив, что  Полуорт  собирается  проводить  ее,  она  спокойным  жестом
остановила его и добавила:
   - Благодарю вас, сэр, но со мною Меритон и этот достойный джентльмен. А у
входа меня ждет моя горничная. Я не буду далее мешать вам.
   Она грустно и кротко улыбнулась капитану и покинула каморку  прежде,  чем
он успел возразить ей. Хотя Сесилия и ее спутник выведали у Джэба  все,  что
хотелось узнать Полуорту, он некоторое время мешкал и не уходил,  но  вскоре
заметил, что ни мать, ни сын не обращают на него  никакого  внимания.  Мать,
поглощенная своим горем, сидела, как и прежде, склонив голову на грудь;  сын
впал в свою обычную тупую апатию, и, если  бы  не  его  громкое,  стесненное
дыхание, можно было подумать, что он мертв.
   Капитан на мгновение задержался взглядом на нищенской обстановке комнаты,
казавшейся еще более мрачной при  тусклом  свете  крохотного  огарка,  и  на
жалких обитателях этой комнаты, помеченных печатью  болезни  и  лишений.  Но
даже и это зрелище не могло заставить его отказаться от своего намерения.
   Наш  лакомка,  несмотря  на  все  свои  философские  решения,   не   умел
противиться некоторым соблазнам, и на этот  раз  искушение  взяло  верх  над
добротой. Подойдя к постели дурачка, капитан резко сказал:
   - Ты должен мне признаться, куда ты  девал  провизию,  которую  дал  тебе
мистер Сет Седж. Я не могу спустить столь грубое  нарушение  долга  в  таком
важном деле.
   Если ты не хочешь снова попасть в руки гренадерам  восемнадцатого  полка,
то отвечай, и отвечай всю правду!
   Джэб продолжал упорно молчать,  но  Эбигейл  подняла  голову  и  ответила
вместо него:
   - Он всегда исправно доставлял провизию майору на  квартиру,  как  только
приходил в город. Нет, нет, если бы даже мой сын пал  так  низко,  что  стал
воровать, его он не обокрал бы!
   - Быть может,  это  и  верно,  моя  милая,  но  такому  искушению  трудно
противиться в голодное время,  -  ответил  нетерпеливо  капитан,  как  видно
нисколько не уверенный, что сам устоял бы на месте  Джэба.  -  Но,  если  он
все-таки принес провизию, почему он об этом не сказал мне? Он сам  сознался,
что вышел из американского лагеря вчера рано утром.
   - Нет, нет, - сказал Джэб, - Ральф увел Джэба  в  субботу  вечером.  Джэб
даже не успел пообедать.
   - И ты вознаградил себя за эту потерю,  уничтожив  наши  припасы!  Такова
твоя честность, малый?
   - Ральф так торопился, что не стал обедать. Ральф настоящий воин,  но  он
не знает, как приятно поесть.
   - Обжора! Ненасытная утроба! Брюхо страуса! - вне себя закричал  Полуорт.
- Мало того, что ты меня обобрал, ты заставляешь меня своей глупой болтовней
еще сильнее почувствовать мою потерю.
   - Если вы и вправду подозреваете, что мой  сын  обворовал  тех,  кому  он
служит, - сказала Эбигейл, - то вы не знаете, ни какой у него нрав,  ни  как
он воспитан. Я отвечу вместо него и с болью в сердце скажу вам, что вот  уже
много долгих тяжелых часов, как у него не было во  рту  и  маковой  росинки.
Разве вы не слышите, как он жалобно стонет от голода? Бог, читающий во  всех
сердцах, услышит и поверит его плачу.
   - Что ты говоришь, женщина? - воскликнул Полуорт, пораженный ужасом. - Не
ел, говоришь ты? Почему ты не позаботилась о нем, чудовищная мать? Почему ты
не разделила с ним свой обед?
   Посмотрев  капитану  прямо  в  лицо  страдальческими  голодными  глазами,
Эбигейл сказала:
   - Неужели я могла бы смотреть, как мое родное дитя погибает от голода?  Я
отдала ему последнее, что у нас было, и полученное от  того,  кто,  знай  он
все, по справедливости должен был бы дать мне яду.
   - Нэб не знает, что Джэб нашел возле  казармы  кость,  -  слабым  голосом
вымолвил дурачок. - А небось и сам король не знает, как вкусны кости!
   - Но где же  провизия,  где  припасы?  -  почти  задохнувшись  от  гнева,
закричал Полуорт. - Болван, что ты сделал с провизией?
   - Джэб знал, что гренадеры  не  найдут  ее  под  кучей  пакли,  -  сказал
дурачок, приподнявшись и с ликующим видом указывая на свой тайник.  -  Когда
майор Линкольн вернется, может быть, он даст Нэб и Джэбу обглодать косточки.
   Едва  Полуорт  услышал,  где  спрятана  драгоценная   провизия,   как   с
нетерпением одержимого  вытащил  ее  из  тайника.  Он  задыхался,  перебирая
припасы дрожащей  рукой,  и  каждая  черточка  его  честного  лица  выражала
необыкновенное возбуждение. Он все время бормотал;
   - Как можно ничего не есть! Погибать от истощения! - и другие  отрывочные
фразы, достаточно ясно  выражающие  его  мысли.  Когда  все  было  аккуратно
разложено на столе, он закричал во все горло:
   - Ширфлинт! Негодяй! Ширфлинт, куда ты запропастился?
   Нерадивый  слуга  знал,  как  опасно  не  сразу  отозваться  на   призыв,
произнесенный таким тоном, и хозяину не  пришлось  еще  раз  его  повторять:
Ширфлинт выросте дверях каморки,  всем  своим  видом  выказывая  глубочайшее
внимание.
   - Разведи огонь в очаге! Ты, принц лодырей! - продолжал  Полуорт  так  же
возбужденно.  -  Вот  пища,  а  вот  голодные!  Хвала  богу,  что  мне  дано
познакомить их друг с другом. Брось сюда паклю - разведи огонь, да поживее!
   Так   как   эти   быстрые   приказания    сопровождались    красноречивой
жестикуляцией, то слуга, знавший характер своего господина, не стал медлить.
Он бросил в пустой, унылый очаг пропитанную дегтем охапку  пакли,  поднес  к
ней зажженную свечу, и пламя сразу вспыхнуло. Гудение  очага  и  яркий  свет
привлекли внимание матери и сына, и они с удивлением стали  глядеть  на  то,
что происходило перед ними. Полуорт, отбросив  свою  палку,  начал  нарезать
ломтиками окорок; ловкость, с которой он орудовал ножом, говорила о  большом
опыте, а также делала честь его доброму сердцу.
   - Принеси дров и подай-ка мне этот прут, который выдает себя за вертел! И
приготовь углей, углей, каналья! - время от времени  рявкал  капитан.  -  Да
простит. мне бог, что я желал зла тому, кто терпит  самые  ужасные  муки  на
свете! Да ты слышишь или нет, Ширфлинт?
   Принеси еще дров! Мне нужен хороший огонь.
   - Это невозможно, сударь, - испуганно ответил слуга.  -  Я  уже  подобрал
здесь все, дрова слишком дороги в Бостоне, чтобы валяться на улице.
   - Где ты держишь свое топливо? - спросил: капитан у Эбигейл, не  замечая,
что он говорит с нею так же резко, как и со своим лакеем. - У меня  уже  все
приготовлено.
   - Больше у нас ничего нет! - сказала Эбигейл скорбным  голосом.  -  Божья
кара постигла не только меня!
   - Ни дров, ни еды! - с ужасом проговорил Полуорт, а затем,  терев  глаза,
крикнул грубым голосом, чтобы скрыть свое волнение:
   - Ширфлинт, негодяй, подойди поближе - отвяжи мою ногу!
   Слуга с изумлением посмотрел  на  него,  но,  заметив  нетерпеливый  жест
хозяина, тотчас повиновался.
   - Расколи ее на мелкие куски. Дерево сухое - разом вспыхнет. Даже  лучшая
из них - я имею в виду ноги  из  плоти,  -  собственно  говоря,  не  так  уж
полезна. Повару необходимы руки, глаза, нос, небо, а ноги ему ни к чему.
   Говоря так, философ-капитан с невозмутимым  видом  уселся  у  очага  и  с
помощью Ширфлинта мог уже вскоре приступить к кулинарному священнодействию.
   - Есть люди, - без умолку болтал Полуорт, не забывая, однако, о  стряпне,
- которые едят два раза в день; есть и такие, которые едят только один раз в
день.
   Но  я  никогда  не  встречал  людей  с  отличным  здоровьем,  которые  не
поддерживали бы свои  телесные  силы  аккуратным  приемом  питательной  пищи
четыре раза в день.
   Эти осады - проклятье  человечества,  и  надо  придумать,  как  на  войне
обходиться  без  них.  Если  солдат  голодает,   он   становится   вялым   и
меланхоличным; накормите его, и тогда сам черт ему не брат! Не так  ли,  мой
милый? Ты любишь окорок сочный или хорошо поджаренный?
   Вкусный запах жаркого заставил  страдальца  приподняться,  и  он  жадными
глазами  следил  за  каждым  движением  своего   неожиданного   благодетеля.
Пересохшие  губы  Джэба  нетерпеливо  шевелились,  и   каждый   взгляд   его
потускневших глаз говорил о том, как сильна власть  голода  над  его  слабым
рассудком. На вопрос капитана он ответил просто и трогательно:
   - Джэб неразборчив в еде!
   - Так же, как и я, - подхватил педантичный гурман, переворачивая на  огне
кусок мяса, который Джэб уже пожирал в своем воображении, - но, несмотря  на
спешку, надо делать все по порядку, чтобы получилось хорошо.
   Еще разок перевернем, и это мясо будет достойно  хоть  принца.  Ширфлинт,
принеси вот тот черепок - когда аппетит так  велик,  можно  обойтись  и  без
изящной посуды...
   Осторожней, болван! Эдак ты погубишь всю подливку!
   Ах, какой чудесный запах!.. Иди сюда, помоги  мне  добраться  до  постели
больного!
   - Пусть господь,  который  читает  каждую  добрую  мысль  в  душах  своих
созданий, благословит и наградит вас за эту заботу о моем бедном сыночке!  -
воскликнула Эбигейл в порыве благодарности. - Но не повредит  ли  ему  такая
плотная еда, его ведь сильно лихорадит.
   - А чем же другим его лечить? Он и заболел-то от недостатка пищи.  Пустой
желудок все равно что  пустой  карман  -  добыча  дьявола.  Пусть  лекаришки
болтают о пользе диеты. Голод сам по себе -  болезнь,  и  вряд  ли  найдется
разумный  человек,  который  согласится  слушать  их   дурацкие   теории   о
целительных свойствах пустого желудка. Пища поддерживает жизнь - она подобна
костылю для искалеченного человека. Ширфлинт, поищи в золе железные части от
моей ноги... Да поджарь еще кусочек мяса для этой бедной женщины.  Ешь,  мой
милый мальчик. ешь, - продолжал он и потирал руки от истинного удовольствия,
глядя, с какой жадностью изголодавшийся Джэб набросился на предложенное  ему
угощение. - Вторая радость в жизни -  это  смотреть,  как  голодный  человек
наслаждается едой. Ну, а первая радость - есть самому - еще глубже  сидит  в
человеке. У этого  окорока  славный  аромат  настоящей  виргинской  ветчины!
Найди-ка еще какой-нибудь черепок, Ширфлинт!  Приближается  время,  когда  я
обычно ужинаю. Редко бывает, - чтобы человек получал два таких  удовольствия
сразу!
   Полуорт умолк, только  когда  Ширфлинт  подал  ему  жаркое,  и,  если  бы
посторонний наблюдатель мог заглянуть в старый пакгауз, куда капитан недавно
вошел с такими жестокими намерениями, он  увидел  бы  удивительное  зрелище:
офицер английской армии  дружески  разделял  трапезу  с  нищими  обитателями
грязной лачуги!

Глава 28

   Прошу вас, Турио, оставьте нас на время,
   Нам нужно кой о чем поговорить.
   Шекспир, "Два веронца"

   В то время как на Портовой площади бушевала разнузданная толпа, в  стенах
величественного здания, расположенного на примыкающей к этой площади  улице,
можно было наблюдать совсем иную картину. Окна губернаторского  дворца,  как
обычно в этот вечерний час, сияли огнями, словно поддразнивая погруженную  в
темноту  соседнюю  мрачную  церковь,  а   вокруг   великолепной   резиденции
представителя королевской власти расхаживали часовые.
   В этот дворец необходимо сейчас перенестись и нам, чтобы не утерять  нить
нашего бесхитростного повествования.
   Лакеи в богатых ливреях военного покроя торопливо скользили из комнаты  в
комнату: одни в