аронету из этой  же  семьи,
владельцу больших поместий в Девоншире.
   - Как! Вы знаете Линкольнов? - вскрикнул Полуорт и остановился,  устремив
испытующий взор на своего собеседника. Заметив, однако, как грубы черты  его
лица и как поношена его одежда, капитан пробормотал:
   - Может быть, вы и слыхали о них, друг мой, но вряд ли так  хорошо  знали
их, чтобы пить и есть с ними за одним столом.
   - Между людьми самых различных сословий часто существует еще более тесная
близость, - возразил незнакомец, и на  губах  его  мелькнула  насмешливая  и
какая-то загадочная улыбка, выражавшая гораздо больше, чем мог  бы  заметить
поверхностный  наблюдатель.  -  Однако   всякий,   кто   знает   Линкольнов,
согласится, что род их поистине знатен. Если  эта  дама  принадлежала  к  их
семье, она имела право гордиться своим происхождением.
   - А вы, как я вижу,  не  заражены  революционными  идеями,  мой  друг,  -
ответил Полуорт. - Она была также в родстве с очень уважаемой местной семьей
Денфорт. Вы знаете Денфортов?
   - Совсем не знаю, сэр, я...
   - Вы не знаете Денфортов! -  воскликнул  Полуорт,  опять  останавливаясь,
чтобы еще раз взглянуть на незнакомца. Помолчав немного, он кивнул, словно в
ответ на свои мысли, и добавил:
   - Да, конечно, я ошибся, откуда вам знать Денфортов?
   Незнакомца, казалось, ничуть не задело это высокомерное замечание,  и  он
все с той же предупредительностью старался примениться  к  неровной  походке
капитана.
   - Я, правда, не знаю Денфортов,  -  сказал  он,  -  но  могу  похвалиться
короткими отношениями с Линкольнами.
   - Эх, если бы вы могли нам сказать, что сталось с наследником их рода!  -
невольно воскликнул Полуорт.
   Незнакомец, в свою очередь, в удивлении остановился и спросил:
   - Разве он не служит в королевской армии и не  сражается  с  мятежниками?
Разве он не здесь?
   - Не здесь, и не там, и неизвестно где. Говорю вам, он пропал!
   - Пропал? - повторил незнакомец.
   - Пропал! - тихо произнес женский голос где-то совсем рядом с Полуортом.
   Его собственные слова, прозвучавшие, как странное эхо, заставили капитана
очнуться от рассеянности, на миг овладевшей им. Спеша по дорожке к выходу  с
кладбища, он, сам того не замечая, шел чуть впереди женщины  и,  оглянувшись
на горестный возглас, увидел ее  встревоженное  лицо.  Одного  взгляда  было
достаточно для наблюдательного капитана, чтобы заметить следы  замечательной
красоты, которые не могли уничтожить  ни  возраст,  ни  нужда.  На  бледном,
отцветшем лице женщины ярко горели умные  черные  глаза,  правда  утратившие
мягкое и нежное выражение юности. Черты  ее  поражали  своей  правильностью,
хотя давно потеряли прелесть, которая даруется только чистотой души.
   Но печать нищеты, а быть может, и порока, лежавшая на этом лице, не могла
оттолкнуть галантного капитана Полуорта: слишком велико было его преклонение
перед красотой, даже когда от нее оставалась  только  тень.  Ободренная  его
благожелательным взглядом, женщина решилась спросить:
   - Я не ослышалась, сударь, вы сказали, что майор Линкольн пропал?
   - Боюсь, моя милая, - ответил  капитан,  опираясь  на  палку  с  железным
наконечником,  которая  помогала  ему  пробираться  по  обледенелым   улицам
Бостона, - боюсь, что бедствия осады оказались для вас особенно  тягостными.
Если я не ошибаюсь - а в этом деле я  кое-что  смыслю,  -  ваш  организм  не
получает того, что ему положено природой. Вам  нужно  досыта  есть,  и  боже
упаси, если я откажу своему ближнему  в  малой  доле  того,  что  составляет
основу всякой жизни. Вот вам деньги!
   По исхудалому лицу женщины пробежала внезапная судорога. На мгновение  ее
загоревшийся  взгляд  остановился  на  серебряных  монетах,  но   потом   на
побледневших щеках выступил слабый румянец, и она ответила:
   - Как ни тяжки мои лишения и моя нужда,  я  еще,  благодарение  богу,  не
опустилась до того, чтобы стать уличной попрошайкой. Уж лучше бы мне  лежать
здесь, в мерзлой земле, чем дожить  до  такого  черного  дня.  Но  простите,
сударь, мне показалось, вы что-то сказали о майоре Линкольне?
   - Да, я говорил о нем, но что же из этого? Я сказал, что он пропал, и это
чистая правда, ибо то пропало, чего нельзя найти.
   - А миссис Лечмир  скончалась  прежде,  чем  он  скрылся,  или  после?  -
спросила женщина, в волнении делая шаг к Полуорту.
   - Неужели вы думаете, добрая женщина, что такой благородный человек,  как
майор Линкольн, мог скрыться после кончины своей  родственницы,  предоставив
чуть ли не постороннему человеку все хлопоты о ее похоронах?
   - Да простит нам господь все наши прегрешения,  вольные  и  невольные!  -
пробормотала женщина  и,  закутавшись  поплотнее  в  свой  изодранный  плащ,
повернулась и, больше ничего не сказав, исчезла в глубине кладбища.
   Удивленный таким неожиданным  бегством,  Полуорт  проводил  ее  взглядом,
потом сказал незнакомцу, все еще стоявшему возле него:
   - Эта женщина помешалась из-за  недостатка  питательной  пищи.  Сохранить
умственные  способности,  когда  желудок  находится  в  небрежении,  так  же
невозможно, как и ожидать, что из ленивого мальчишки выйдет  ученый.  -  Уже
позабыв, с кем он говорит, достойный капитан оседлал своего любимого  конька
и продолжал философствовать:
   - Детей посылают  в  школу,  чтобы  познакомить  их  со  всеми  полезными
изобретениями, кроме умения питаться,  а  ведь  умение  питаться  -  я  хочу
сказать, питаться с толком - такое же  изобретение,  как  и  всякое  другое.
Любой проглоченный кусок подвергается четырем операциям, и о каждой  из  них
можно сказать, что она является важнейшей для нашего тела.
   - Позвольте мне  помочь  вам  переступить  через  эту  могилу,  -  сказал
незнакомец, услужливо предлагая Полуорту руку.
   - Благодарю вас, сударь, благодарю!  Вот  печальный  комментарий  к  моим
словам, - ответил капитан с грустной улыбкой. - Было время, когда я служил в
легкой пехоте, но когда человек лишается симметрии, он  годится  разве  лишь
для гарнизонной службы... Да, так о чем я говорил?  Первая  операция  -  это
выбор; вторая - жевание; третья - глотание и последняя - Переваривание пищи.
   - Совершенно справедливо, - с легким нетерпением сказал незнакомец, - нет
ничего лучше для работы мозга, чем диета и легкие блюда.
   - Диета и легкие блюда пригодны лишь на  то,  чтобы  растить  карликов  и
слабоумных, - с жаром возразил капитан. - Повторяю вам, сударь...
   Тут  незнакомец  резко  прервал  рассуждения   капитана   о   соотношении
материального и духовного, спросив:
   - Если пропал наследник такого знатного рода, неужели никто не попытается
разыскать его?
   Раздосадованный тем, что его перебили, едва лишь он начал развивать  свою
излюбленную тему,  Полуорт  снова  остановился  и,  не  отвечая  на  вопрос,
уставился в лицо незнакомцу. Однако добродушие и беспокойство  за  Линкольна
взяли верх над неудовольствием, и капитан сказал:
   - Я бы ни перед чем не остановился, ни перед какой  опасностью,  лишь  бы
выручить его из беды.
   - В таком случае, сударь, судьба свела двух людей, которые хотят взять на
себя одну и ту же задачу. И я готов на все, лишь бы отыскать его. Я  слышал,
что у него есть друзья в колонии. Нет ли у него близких родных, у кого мы бы
могли навести справки о нем?
   - У него нет никого ближе жены.
   - Жены? - с удивлением спросил тот. - Так он женат?
   Наступило долгое молчание.
   Незнакомец глубоко задумался, а Полуорт стал еще пристальнее разглядывать
его.
   Очевидно, капитану не очень понравилось лицо незнакомца: покачав  головой
с явным неодобрением, он решительным  шагом  направился  к  выходу.  Он  уже
усаживался в сани, когда незнакомец догнал его и сказал:
   - Если бы я знал, где найти его жену, я предложил бы ей свои, услуги.
   Полуорт указал на дом, хозяйкой которого стала теперь Сесилия,  и,  когда
лошадь уже тронулась с места, несколько свысока заметил:
   - Она живет здесь, любезнейший, но ваши старания бесполезны.
   Незнакомец взглянул на дом и, улыбнувшись, с самоуверенным видом пошел  в
сторону, противоположную той, куда укатили сани капитана.

Глава 26

   Вверх по Рыбной улице! Вниз,
   К перекрестку святого Магнуса!
   Бей и руби!
   Швыряй их в Темзу!
   Что там за шум?
   Кто это смеет трубить отбой к переговорам, когда я приказываю рубить?
   Шекспир, "Король Генрих IV"

   Добрейший Полуорт редко принимался за какое-нибудь дело с такими злобными
намерениями, как сейчас, когда он погнал  свою  лошадь  в  сторону  Портовой
площади. Он давно знал, где проживает Джэб Прей: по дороге из  своего  дома,
расположенного неподалеку от Бикон-Хилла, благодушный эпикуреец, отправляясь
в  более  фешенебельные  кварталы,  частенько  оборачивался,  чтобы  кивнуть
головой и улыбнуться бесхитростному почитателю  его  кулинарного  искусства.
Однако на этот раз,  когда  его  сани  спустились  с  Корн-Хилла  на  хорошо
знакомую ему площадь, капитан посмотрел на низкие,  мрачные  стены  пакгауза
далеко не ласковым взглядом.
   С той минуты, как Полуорт узнал  об  исчезновении  своего  друга,  он  не
переставал  ломать  голову,   тщетно   пытаясь   объяснить   себе   поступок
новобрачного, покинувшего молодую жену сразу после венца,  да  еще  в  такую
тяжелую для нее минуту.  Но,  чем  упорнее  размышлял  капитан,  тем  больше
терялся в догадках, и теперь он с радостью ухватился  за  мелькнувшую  перед
ним путеводную нить, которая казалось, могла его вывести из этого лабиринта.
Читатель  уже  знает,  какие  мысли  пришли  Полуорту  при  виде  нагрудника
Макфьюза; нам остается лишь показать,  с  какой  завидной  находчивостью  он
использовал эту улику.
   Полуорта всегда удивляло, почему  такой  человек,  как  Лайонел,  столько
времени проводит в обществе дурачка.
   Не укрылось от капитана и то, что  их  отношения  были  окутаны  какой-то
тайной.
   Накануне Полуорт случайно  услышал  хвастливый  рассказ  Джэба  о  смерти
Макфьюза, а пробитый пулей нагрудник, найденный в камине, у  которого  любил
прикорнуть дурачок, подтверждал истинность его слов. Полуорт любил  Макфьюза
лишь немногим меньше, чем своего друга  юности.  И  вот,  узнав  подробности
гибели ирландца, капитан заподозрил, что и  Лайонела  заставил  забыть  свой
долг все тот же злокозненный негодяй.  Составить  себе  какое-нибудь  мнение
значило для нашего последователя естественной философии тут же  уверовать  в
его справедливость. Когда он стоял у гроба миссис  Лечмир,  выполняя  важную
роль главного распорядителя похорон, он все время мысленно подбирал доводы в
пользу своей догадки.
   В конце концов ход рассуждений капитана  привел  его  примерно  к  такому
силлогизму: Джэб убил Макфьюза; с Линкольном случилась беда;  следовательно,
виноват в этом тоже Джэб.
   Когда капитан выехал на  площадь,  быстрая  езда,  усилившая  его  обычно
спокойное кровообращение, впечатление  от  недавних  похорон,  воспоминания,
теснившиеся в мозгу, - все это  окончательно  укрепило  его  в  принятом  им
решении. У него тут же созрел десяток планов, как захватить  Джэба,  вырвать
из его уст признание, а затем наказать его.
   Вечерние тени уже спустились на город. Холод давно разогнал по домам  тех
немногих продавцов мяса и  зелени,  которые  продолжали  торговать  в  своих
наполовину  пустых  лавках.  Меж  обезлюдевших  рядов  бродила  теперь  лишь
какая-то  нищая,  держа  за  руку  своего  заморыша-ребенка:  они  рылись  в
отбросах, ища остатки съестного,  которые  могли  бы  послужить  им  скудным
ужином. Но, в то время как на рынке все  было  пустынно  и  мертво,  дальняя
часть площади являла собой совершенно иную картину.
   Вокруг пакгауза бесновалась толпа солдат, и опытный взгляд Полуорта сразу
заметил, что они затевают какое-то беззаконие. Одни с  яростью  врывались  в
помещение пакгауза,  вооруженные  всем,  что  попало  им  под  руку,  другие
выбегали оттуда, оглашая воздух угрозами и криками.
   Из темных переулков, выходящих на площадь, непрерывным потоком  стекались
все новые солдаты, а стены здания были облеплены людьми, которые заглядывали
во все окна и подстрекали  тех,  кто  находился  внутри,  рукоплесканиями  и
одобрительными возгласами.
   Когда Полуорт приказал Ширфлинту остановиться, до него донеслись  неясные
обрывки фраз, и, прежде чем капитан  успел  разглядеть  в  сумерках  мундиры
участников шумного сборища, его ухо уловило характерный  говорок  гренадеров
Ирландского королевского полка. Догадка, словно молния, сверкнула у  него  в
мозгу, и, вытащив из саней свое дородное тело так проворно,  как  он  только
мог, капитан  смешался  с  толпой,  охваченный  противоречивым  чувством,  в
котором жажда мести боролась С добротой.
   Но  и  самые  превосходные  люди   порой   утрачивают   свойственное   им
человеколюбие, поддавшись влиянию разбушевавшейся черни.
   Пока капитан с трудом пробивался в темное помещение склада, гнев его  так
разгорелся, что он позабыл и о своих нравственных правилах, и о своем  чине.
Он  даже  с  невыразимым  удовольствием  прислушивался  к  яростным  крикам,
сотрясавшим все здание, как вдруг сообразил, что злоба,  охватившая  солдат,
может погубить один из его планов и помешать  розыскам  Лайонела.  При  этой
мысли Полуорт принялся энергично расталкивать солдат и  вскоре  выбрался  на
место, где мог начать действовать, невзирая на окружающую сумятицу.
   Тусклый свет угасающего  дня  еще  позволял  разглядеть  Джэба  Прея:  он
полулежал на своем жалком ложе посреди склада. По-видимому, он так  ослабел,
что не мог уже сидеть, но страх заставил его все-таки  слегка  приподняться.
Большие красные пятна,  покрывавшие  его  лицо,  и  воспаленные  глаза  ясно
говорили о том, что бедный  юноша,  ставший  предметом  исступленной  ярости
солдат, не избежал роковой болезни, уже  давно  свирепствовавшей  в  городе.
Вокруг несчастной жертвы нищеты и недуга собралось лишь несколько  отчаянных
смельчаков - большей частью оставшиеся в живых гренадеры 18-го полка, - а их
более  хладнокровные  и  осмотрительные  товарищи  изливали  свой  гнев   на
приличном расстоянии от больного.
   Синяки и кровь на теле дурачка свидетельствовали о том, что его  мучители
уже начали сводить с ним счеты, но они, на его счастье, не  имели  при  себе
оружия, а то бы он давно был убит. Хотя Джэб совсем  обессилел  и  опасность
угрожала ему со всех сторон, он с какой-то тупою покорностью  смотрел  своим
врагам прямо в лицо.
   Полуорт при виде  этого  отталкивающего  зрелища  значительно  поостыл  и
попытался перекричать пятьдесят орущих глоток, но никто не обратил  на  него
внимания - бесполезно увещевать невежественных людей, объятых жаждой мести.
   - Стащите его с этого  тряпья!  -  кричал  один.  -  Это  не  человек,  а
дьявольское отродье в человеческом обличье!
   - И такая тварь  сгубила  лучшее  украшение  британской  армии!  -  вопил
другой. - Его оспа - не  что  иное,  как  гнусная  уловка  нечистого,  чтобы
вызволить его из беды!
   - Да уж, конечно, никто, кроме дьявола, не мог придумать такую пакость, -
перебил третий, которого даже в минуты ярости не покидало чувство  юмора.  -
Но берегитесь, ребята, он может нас всех наградить этой хворью, а  заодно  и
избавить от расходов на прививки.
   - Перестань балагурить, Теренс! Как ты можешь шутки шутить, когда капитан
еще не отомщен! Подложите углей в эти тряпки, ребята, и спалим их  вместе  с
негодяем!
   - Углей, углей, поджарим дьявола! - подхватило около двадцати  солдат,  с
жадностью внимавших этому варварскому совету.
   Полуорт  снова  попытался  заставить  себя  выслушать,  но  все  так   же
безуспешно; и, только когда десяток человек разочарованно объявили,  что  во
всем доме нет ни огня, ни топлива, шум наконец улегся.
   -  Посторонитесь,  эй  вы,  посторонитесь!  -  заорал  гигантского  роста
гренадер; его тяжелый  гнев  все  время  разгорался  подобно  вулкану  перед
началом страшного извержения. - У меня найдется огонь, чтобы уничтожить эту,
пакость! Дьявол он или святой, ему полезно бы сейчас помолиться!
   С этими словами великан поднял ружье, и  участь  Джэба,  задрожавшего  от
страха, была бы в одно мгновение решена, если бы Полуорт не ударил палкой по
оружию и не стал между дурачком и его врагом.
   - Не стреляй, приятель! - сказал капитан, осторожно выбирая  средний  тон
между начальственным окриком и дружеским  советом.  -  Не  по-солдатски  так
торопиться.
   Я хорошо знал и любил нашего покойного командира; но, прежде чем наказать
этого малого, мы сначала его допросим. Ведь, может быть,  другие  повинны  в
этом преступлении больше, чем он.
   Солдаты  свирепо  посмотрели  на  непрошеного  заступника:  очевидно,  им
пришелся не по вкусу его совет, а чин не внушал уважения.
   - Кровь за кровь! - звучали кругом голоса.
   Мгновенное молчание, наступившее после слов капитана, не  предвещало  для
него ничего хорошего, но тут, по  счастью,  какой-то  ветеран,  несмотря  на
полумрак, признал  в  нем  одного  из  друзей  Макфьюза.  Едва  лишь  солдат
поделился своим открытием с товарищами, как поднявшийся было гул  возмущения
стал снова затихать, и порядком испуганный капитан  с  облегчением  услышал,
что  его  имя  передается  из  уст   в   уста,   сопровождаемое   дружескими
восклицаниями вроде: "Его старый друг!.. Офицер легкой  пехоты!..  Тот,  кто
потерял ногу в бою с бунтовщиками!"
   Когда все разобрались, в чем дело, раздался дружный крик:
   - Ура капитану Полуорту! Ура другу Макфьюза!
   Ура храброму капитану Полуорту!
   Обрадованный успехом и втайне польщенный похвалами, посыпавшимися  теперь
на него со  всех  сторон,  капитан  поспешил  воспользоваться  благоприятным
моментом - Благодарю вас, друзья мои, за доброе мнение обо мне! Признаюсь, и
я плачу вам полной взаимностью.
   Я люблю Ирландский королевский полк в память того, кого я так хорошо знал
и высоко ценил и кого, я боюсь, убили вопреки всем правилам ведения войны.
   - Слышите? Нашего Денниса подло убили!
   - Кровь за кровь! - угрюмо пробормотало несколько голосов.
   - Чтобы суд наш был правым, не надо торопиться, а если суд будет  правым,
месть наша будет ужасна, - быстро проговорил капитан, боясь, как  бы  буйный
поток еще раз не прорвал плотину, ибо знал, что во второй раз уже не  сумеет
совладать с ним.
   - Настоящий солдат всегда ждет приказа, а найдется ли в  армии  еще  хоть
один полк, который может похвастать такой  дисциплиной,  как  восемнадцатый?
Соберитесь вокруг вашего пленника и слушайте,  как  я  выпытаю  у  него  всю
правду. Если окажется, что он виновен, я отдам его в ваши руки.
   Убедившись, что эта задержка не противоречит их  собственным  мстительным
замыслам,  а  лишь  вносит  известный  порядок  в  дело,  солдаты  встретили
предложение Полуорта новым взрывом ликования; его имя громко повторялось  на
разные  лады,  раскатываясь  эхом  под  стропилами,  между   тем   как   все
располагались так, как им было приказано.
   Желая выиграть время,  чтобы  решить,  как  действовать  дальше,  капитан
приказал зажечь огонь -  так  можно  будет  следить,  сказал  он,  за  лицом
обвиняемого при  допросе.  Уже  совсем  стемнело,  так  что  это  требование
показалось вполне разумным, и солдаты  с  тем  же  пылом,  с  каким  они  за
несколько минут до этого рвались пролить  кровь  Джэба,  кинулись  выполнять
приказ, не заключавший в себе ничего кровожадного.
   Головню, которую принесли, чтобы поджечь жалкое ложе Джэба,  отбросили  в
сторону,  когда  это  жестокое  намерение  было  оставлено.  Теперь  солдаты
подобрали несколько тлеющих  угольков  и,  притащив  две-три  охапки  пакли,
валявшейся в углу,  подожгли  ее.  Вспыхнуло  яркое  пламя,  и  солдаты  так
тщательно его поддерживали, что видны были самые дальние  закоулки  угрюмого
помещения.
   Воспользовавшись этим освещением, капитан расставил людей таким  образом,
чтобы никто не мог исподтишка ударить Джэба. Сумяти