ои уверения
всяким любовным вздором, что вряд ли и думал  о  чем-либо,  кроме  ее  руки.
Словом, он лишил себя всякого права расспрашивать о ее  состоянии,  она  же,
будучи женщиной  рассудительной,  воспользовалась  этим  и  тайно  от  него,
прибегнув к помощи доверенных лиц, разместила часть  своего  капитала  таким
образом, чтобы он не мог к нему подобраться и довольствовался бы  оставшейся
долей.
     Оставалось же  у  нее,  по  чести  сказать,  немало,  а  именно  тысяча
четыреста фунтов наличными, которые она  ему  и  вручила.  Со  временем  она
показала ему и остальную часть, однако в руки этих денег не дала.  Уже  тем,
что благодаря этим деньгам он мог  не  тратить  своих  на  ее  расходы,  она
оказывала ему большую милость. Надобно  сказать,  что  вследствие  такой  ее
политики он  не  только  держал  себя  чрезвычайно  скромно  то  время,  что
добивался ее руки, но также оказался весьма любезным  мужем,  когда  наконец
добился ее. Не могу тут удержаться, чтобы еще раз не сказать дамам, что  они
слишком низко расценивают свое положение жены, а оно -  да  не  сочтут  меня
пристрастной! - и без того достаточно низко.  Повторяю,  они  сами  же  себя
уничижают, себе же готовят унижения в будущем,  когда  без  всякой,  на  мой
взгляд, надобности с самого  начала  позволяют  мужчинам  безнаказанно  себя
обижать.
     Я хочу, чтобы этот рассказ помог нашим дамам понять, что вовсе  не  все
преимущества на одной стороне, как то думают мужчины.  Это  верно,  что  они
пользуются слишком большой  возможностью  выбирать  среди  нас  к  что  есть
женщины, которые, не дорожа своей честью и  не  зная  себе  цены,  настолько
податливы, что готовы вешаться мужчине на шею, не дожидаясь предложения. Тем
не  менее  мужчины  могут  убедиться  в  том,  что  женщины,  которых  стоит
добиваться,  не  слишком-то  доступны,  а  у  податливых  женщин  непременно
обнаруживается какой-нибудь изъян,  и  притом  настолько  существенный,  что
мужчины в  конце  концов  отдают  предпочтение  женщинам  недоступным,  тем,
которых труднее завоевать, и отказываются  от  легких  побед,  понимая,  что
женщина, готовая прибежать по первому зову, будет немногого стоить как жена.
     Всякий раз, когда дамы стоят на своем и дают понять тем, кто  выступает
перед ними в роли поклонников, что не согласны сносить их обиды и не  боятся
произнести слово нет, они выигрывают  сражение.  Я  утверждаю,  что  мужчины
оскорбляют нас, когда говорят нам о том, что  на  свете  женщин  много,  что
будто бы войны, мореплавание и заморская торговля унесли столько мужчин  что
их число неизмеримо меньше числа женщин и что поэтому  женщины  находятся  в
менее выгодном положении, чем мужчины. Я же никогда не соглашусь ни  с  тем,
что нас так уж много, ни с тем, что их так уж мало. Если же  мужчины  желают
знать правду, то невыгодное положение,  в  котором  действительно  находятся
женщины,   служит   к   великому   стыду   самих   мужчин   и    объясняется
одной-единственной причиной, а именно, что в наш испорченный век мужчины так
развращены, что число тех, с которыми честная женщина может  иметь  дело,  и
впрямь невелико и что редко встретишь мужчину, на которого можно положиться.
     Но даже из этого следует  лишь  то,  что  женщинам  надлежит  быть  еще
разборчивей, ибо как знать, что представляет собой на  самом  деле  человек,
который делает нам предложение? Утверждать же, что женщина должна  быть  тем
доступней вследствие  этого,  все  равно  что  утверждать,  что  чем  больше
опасность, тем больше должна быть наша готовность рисковать. А это,  на  мой
взгляд, совершеннейшая нелепость.
     По-моему же, чем больше женщина рискует быть обманутой, тем она  должна
быть осмотрительней. И если б  только  дамы  приняли  это  в  соображение  и
действовали бы с оглядкой, они не так легко поддавались бы  на  обман.  Ведь
мало кто из нынешних мужчин может похвастаться своей репутацией,  и  если  б
наши дамы взяли на себя труд и занялись бы расспросами они вскоре  научились
бы разбираться в мужчинах в освободились бы от  их  козней.  А  те  женщины,
которым  не  дорого  собственное  благополучие  и  которые  тяготятся  своим
девичеством настолько, что готовы, как они сами выражаются, пойти за первого
встречного и рвутся в брак, как боевые лошади  в  сражение,  -  что  мне  им
сказать? За них молиться надо, как молятся вообще за  сумасшедших.  Они  мне
напоминают людей, которые просаживают все свое состояние в лотерее,  где  на
один выигрыш - сто тысяч пустых билетов.
     Ни один здравомыслящий мужчина не станет уважать женщину меньше за  то,
что она не сдалась сразу, после первой атаки, а захотела  навести  кое-какие
справки о нем, прежде чем дать свое согласие на  брак.  Наоборот,  он  будет
весьма низкого мнения об ее достоинствах и даже умственных  качествах,  если
она, имея одну-единственную ставку в жизни, тут же ее проиграет, точно  брак
для нее подобен смерти, такой же прыжок в неизвестное.
     Мне бы хотелось внести какую-то правильность в поведение моих сестер  в
этой области - области, в ко торой, изо всех прочих,  как  мне  кажется,  мы
больше всего страдаем. Всему виной наше малодушие, боязнь не выйти  замуж  и
оказаться тем жалким существом, имя  которому:  старая  дева.  (Впрочем,  по
этому повод я могла бы рассказать целую историю.) Так вот тут-то  и  кроется
западня, в  которую  попадаются  женщины.  А  стоило  бы  нашим  дамам  лишь
пренебречь этим страхом, начни они вести себя подобающим образом,  настаивая
на своем там, где дело идет об их собственном счастье, и не выказывая  своей
слабости на каждом шагу, и они избежали бы той  самой  участи,  которой  так
страшатся. Пусть даже они и не вышли бы замуж так  скоро,  зато  брак  их  в
конечном счете оказался бы и  вернее  и  прочней.  Всякая  женщина,  которой
достался дурной муж,  чувствует,  что  поспешила  выйти  замуж,  и  ни  одна
женщина, у которой хороший муж, не  скажет,  что  слишком  долго  медлила  с
замужеством. Словом, нет  такой  женщины  (я  не  говорю  об  уродствах  или
погибшей репутации), которая, при правильном ведении дела, не смогла  бы  со
временем хорошо выйти замуж, если  же  она  будет  вести  себя  опрометчиво,
ставлю десять тысяч против одного - она погибла. Но перехожу к  собственному
положению, которое было в то время довольно  щекотливо.  Обстоятельства  мои
были таковы, что мне до крайности необходимо  было  найти  себе  подходящего
мужа, однако я понимала, что этого не достигну, если  выкажу  себя  чересчур
доступной и покладистой. В скором времени кругом стало известно, что у вдовы
нет приданого. Видимо, хуже этого ничего  нельзя  было  придумать,  так  как
мало-помалу люди прекратили какие бы то ни было разговоры со мной  о  браке.
Ни воспитание, ни красота, ни остроумие, ни любезность - а я,  основательно,
нет ли, полагала, что обладаю всеми этими качествами, - все это,  говорю  я,
ровно ничего не значило без презренного металла, который ныне  ценится  выше
самой добродетели. Всюду твердили одно: "У вдовушки нет денег".
     Поэтому я и надумала во что бы то  ни  стало  переехать  куда-нибудь  в
другое место, где меня не знали, и даже объявиться  там,  если  понадобится,
под другим именем.
     Я поделилась своими соображениями с подругой, той самой,  Которой  я  в
свое время помогла выйти замуж за капитана  и  которая  была  готова  теперь
отплатить мне услугой за услугу. Я открыла ей все  свои  обстоятельства  без
утайки. Денег у меня было мало, мне ведь удалось выручить всего лишь пятьсот
сорок фунтов после банкротства моего последнего мужа, и часть из них  я  уже
растратила. Впрочем, у меня  еще  оставалось  около  четырехсот  шестидесяти
фунтов, кое-какие  наряды,  золотые  часы,  драгоценности,  правда  довольно
дешевенькие, да на тридцать или сорок фунтов еще не проданного полотна.
     Мой  дорогой  и  верный  друг,   жена   капитана,   была   преисполнена
благодарности ко мне за все, что я для нее сделала. Не одной дружбой  дарила
она меня; зная о моем стесненном положении, она всякий раз,  что  сама  была
при деньгах, делала мне подарки, иными словами, попросту содержала меня, так
что мне не приходилось трогать своих денег. Наконец она подала мне вот какую
злополучную мысль: мужчины ведь, даже когда у них самих ничего нет за душой,
охотно принимаются ухаживать за состоятельными женщинами; поэтому,  хотя  бы
из одной справедливости, нам следует поступать точно таким же образом с ними
и пытаться обмануть обманщика.
     Она сказала, что, если я ей доверюсь, она берется сыскать мне  богатого
мужа, который никогда не попрекнет меня отсутствием приданого.  Я  ответила,
что всецело подчиняюсь ее руководству и без ее  приказания  не  вымолвлю  ни
слова и не ступлю ни  шагу,  в  полной  уверенности,  что  она  поможет  мне
выпутаться из любых затруднений. Она пообещала.
     Первым делом она велела мне называть ее кузиной  и  отправила  к  одной
своей родственнице в провинцию, после чего явилась вместе с мужем  навестить
меня называя меня кузиной, она так искусно повела разговор,  что  муж  очень
любезно попросил меня, от своего имени и от имени жены, переехать  к  ним  в
город и поселиться у них, сказав, что они теперь живут в другом месте. Затем
она сказала мужу, что меня, по крайней мере, тысяча пятьсот фунтов состояния
и предстоит унаследовать от родственников еще больше.
     Довольно было сообщить об этом мужу: мне само  не  понадобилось  ничего
предпринимать: я  спокойно  выжидала,  так  как  вскоре  по  всему  околотку
распространился слух, что молодая вдова, живущая у капитана, сущий клад, что
у нее по крайней мере тысяча пятьсот фунтов, а то и гораздо больше, что  сам
капитан говорил это; а если капитана расспрашивали обо мне, он не  колеблясь
это подтверждал, хотя знал обо мне только то, что сказала ему жена; делал он
это без всякого дурного умысла, потому что искренне верил,  что  так  оно  и
было.
     Вот на каком шатком основании строят люди, когда им  мерещатся  золотые
горы. Прослывши женщиной состоятельной,  я  тотчас  привлекла  к  себе  кучу
поклонников, так что выбор у меня был богатый, хоть мужчин и уверяют, что их
так мало. К слову сказать, это подтверждает то, что я говорила  раньше.  Мне
предстояла тонкая  игра:  найти  среди  них  наиболее  подходящем  для  себя
человека, то есть такого, который легче другим  поверил  бы  слухам  о  моем
богатстве и не стал бы собирать более подробные сведения; ничего другого мне
не оставалось, потому что положение мое не допускало тщательных расспросов.
     Выбор не стоил мне большого труда; я остановилась на самом усердном  из
своих поклонников, добилась от него торжественного признания в том,  что  он
меня любит больше всего на свете и что, если я соглашусь  осчастливить  его,
он  будет  на  седьмом  небе;  я  знала,  что  весь  этот  пыл   объясняется
предположением, скорее даже уверенностью, что я очень богата, хотя сама я  и
не заикалась ему о своем состоянии.
     Я сделала выбор, но надо было испытать моего поклонника  до  конца:  от
этого зависело мое спасение потому что я  знала,  что  стоит  ему  пойти  на
попятный, и я погибла, равно как и он был человек  погибший,  если  бы  взял
меня; и не выскажи я сомнений насчет его состояния, у него могли  возникнуть
кое-какие сомнения насчет  моего.  Итак,  я  первым  долгом  стала  выражать
притворное недоверие к его искренности, говорила, что он за  мной  ухаживает
ради моих денег. Тогда он разражался уверениями в беззаветной любви, но и их
я встретила тем же притворным недоверием. Раз  утром  он  снимает  с  пальца
бриллиантовое кольцо и пишет на оконном стекле моей комнаты следующие слова:

                        Я вас люблю, одну лишь  вас.

     Я прочла, попросила у него кольцо и написала ниже:

                          Слыхала я уж много раз.

     Он снова берет кольцо и пишет:

                     Одну добродетель ценю я на свете.

     Я  опять  попросила  кольцо  и  написала:  Но  разве  деньги  не   есть
добродетель?

     Он покраснел как рак, почувствовав себя задетым за живое,  и  решил  во
что бы то ни стало взять верх. Следующими его словами были:

                    Я вас полюбил, ну а деньги - тщета.

     Как увидите, я поставила все на карту в нашем  поэтическом  состязании,
смело написав под этим стихом:

                     Не остудит ли пыл ваш моя нищета?

     Это была горькая истина; поверил он мне или нет, не могу  сказать;  мне
показалось тогда, что не поверил. Как бы там ни было, он  подбежал  ко  мне,
обнял и, покрывая пылкими и страстными поцелуями, долго сжимал  в  объятиях;
потом, заявив, что у него не  хватает  больше  терпения  писать  на  стекле,
попросил перо и чернила, достал кусок бумаги и написал:

                    Я и нищей тебя полюбил бы, малютка!

     Я взяла у него перо и немедленно ответила так:

                    А сам небось думает: все это шутка.

     Он сказал,  что  это  жестоко,  ибо  несправедливо,  и  ему  приходится
оспаривать мои слова, то есть совершать невежливость и  идти  против  своего
чувства; но раз уж я  увлекла  его  на  путь  стихоплетства,  то  он  просил
позволения продолжать, после чего взял перо и написал:

                    Хочу о любви говорить с вами только.

     Я подписала:

                Ну что ж, вы ведь мне не противны нисколько.

     Слова эти он почел знаком благоволения и сложил оружие, то  есть  перо;
да, это был знак большого благоволения, степень которого он оценил бы,  если
бы знал все. Так или иначе, он воспринял его, как я и предполагала, то  есть
решив, что я склонна продолжать нашу любовную игру; у меня же были для этого
все  основания:  такого  приветливого  и  веселого  человека  я  никогда  не
встречала и часто думала, что поэтому вдвойне преступно его  обманывать;  но
меня  побуждала  к  этому  необходимость  устроиться  соответственно   моему
положению, к  тому  же,  каким  бы  красноречивым  доводом:  против  дурного
обращения с этим человеком ни являлась его любовь и доброта,  качества  эти,
несомненно  убеждали  меня,  что  он  перенесет  разочарование   с   большей
кротостью, чем какой-нибудь сорви-голова,  у  которого  только  и  есть  что
бурные страсти, которые могут лишь сделать женщину несчастной.
     Нужно отдать справедливость моему поклоннику хотя я (как ему  казалось)
часто шутила с ним  насчет  своей  бедности,  однако,  убедившись,  что  это
правда, он не позволил себе никаких упреков; ведь, в шутку или  всерьез,  он
заявил, что берет меня, невзирая на приданное, равно как и я,  в  шутку  или
всерьез, заявила, что у меня нет ни гроша, словом, отрезала ему все  пути  к
отступлению; и хотя он мог сказать впоследствии, что был обманут, однако  не
вправе был сказать, что обманула его я.
     После этого он следовал за мной по пятам, и так как я увидела, что  мне
нечего бояться потерять его, то играть роль равнодушной дольше, чем в других
случаях позволило бы мне благоразумие; но  я  смекнула,  какие  преимущества
дадут мне сдержанность и  равнодушие,  когда  придется  признаться  в  своем
бедственном положении; это поведение было для меня тем более выгодным,  что,
как я подметила, он заключал из него, что у меня или много денег, или  много
рассудительности и что я вовсе не искательница приключений.
     Однажды я набралась смелости сказать ему что, право же, встретила с его
стороны самое галантное обращение, поскольку он берет меня, не справляясь  о
моем состоянии, и хочу отплатить ему  такой  же  любезностью,  ограничившись
лишь самыми необходимыми справками о его делах, однако, надеюсь, он разрешит
мне задать несколько вопросов, на которые может ответить или  нет,  как  ему
будет угодно; один из этих вопросов касался нашего будущего образа  жизни  и
места, где мы поселимся, так как я слышала, что у него большая  плантация  в
Виргинии и он будто бы хочет  туда  переселиться,  у  меня  же  нет  желания
отправляться за океан.
     С этого времени он охотно  стал  посвящать  меня  во  се  свои  дела  и
откровенно говорил о своем состоянии, откуда я  заключила,  что  он  мог  бы
занимать очень видное положение в  обществе;  большую  часть  его  имущества
составляли три плантации в Виргинии, которые приносили ему прекрасный доход,
около трехсот фунтов в год, но если бы он хозяйничал сам,  то  давали  бы  в
четыре раза больше. "Прекрасно, - подумала я, - ты отвезешь меня туда, когда
тебе вздумается, только сейчас я тебе этого не скажу".
     Я подшучивала над тем, какой из него выйдет плантатор, но,  убедившись,
что все мои желания будут исполнены, хотя ему и не нравится, что я  отношусь
к его плантациям без должного уважения, переменила разговор; сказала, что  у
меня есть важные основания не переезжать туда; ведь если его  плантации  так
богаты, то я слишком бедна для человека с тысячью двумястами фунтов годового
дохода.
     Он ответил, что не спрашивает, сколько у  меня  приданого,  так  как  с
самого начала обещал не касаться этого вопроса  и  сдержит  свое  слово;  во
всяком случае, он никогда не предложит мне ехать с ним в Виргинию и сам туда
не поедет без меня, если я не изъявлю на то желания.
     Таким образом, как видите, все вышло по-моему, и я осталась как  нельзя
более довольна.  До  самой  этой  минуты  я  продолжала  напускать  на  себя
равнодушие, чем порой удивляла его  пуще  прежнего,  но  и  подогревала  его
усердие. Я упоминаю об этом главным  образом  в  назидание  женщинам;  пусть
знают  они,  что  ничто  так  не  роняет   наш   пол   и   не   способствует
пренебрежительному отношению к нам, как боязнь решиться на  такое  напускное
равнодушие; если бы мы меньше дорожили вниманием  зазнавшихся  франтов,  то,
наверное, нас больше бы уважали и больше  бы  за  нами  ухаживали.  Я  могла
откровенно признаться, что все мое большое состояние не составляет и пятисот
фунтов, тогда как он ожидал тысячи пятисот: я так крепко подцепила молодчика
и так долго держала его в мучительной неизвестности, что, по моему глубокому
убеждению, он бы взял меня даже совсем без приданого; и в самом деле,  узнав
правду, он удивился меньше, чем если бы я вела себя иначе, так  как  не  мог
сделать ни малейшего упрека женщине, которая до последней минуты держалась с
ним равнодушно, и лишь ограничился замечанием, что предоставлял меня гораздо
богаче, чем я была в действительности, но что, будь даже состояние  мое  еще
меньше, он не раскаялся бы в сделке, только не мог  бы  содержать  меня  так
хорошо, как желал бы.
     Словом, мы поженились, и очень счастливо; по крайней мере,  я  осталась
очень довольна:  лучшего  мужа  трудно  было  сыскать,  хотя  его  положение
оказалось не столь блестящим, как я предполагала, и, с другой  стороны,  его
расчет умножить свое состояние с помощью брака не оправдался.
     Когда мы обвенчались,  я  поспешила  тотчас  же  преподнести  ему  свой
маленький капитал и сообщить,  что  больше  у  меня  ничего  нет;  это  было
необходимо, так что, воспользовавшись случаем, когда мы были одни, я однажды
вступила с ним в следующий разговор по этому поводу:
     - Друг мой, вот уже две недели, как мы женаты; не пора ли  вам  узнать,
есть ли у вашей жены что-нибудь или у нее нет ни гроша?
     - Когда найдете нужным, вы мне скажете, дорогая,  -  отвечает,  -  а  я
доволен, что взял жену по сердцу; я ведь не очень досаждал вам расспросами о
вашем приданом.
     - Да, это правда, но я чувствую большое смущение не знаю, как  от  него
избавиться.
     - Что же вас смущает, милая?
     - Мне немного  тяжело  говорить  об  этом,  и  вам  еще  тяжелее  будет
услышать; мне передавали, будто капитан*** (муж моей подруги)  говорил  вам,
что я очень богата; уверяю вас, я никогда не поручала ему  распускать  такие
слухи.
     - Возможно, что капитан*** говорил мне это, но что отсюда следует? Если
он меня обманул, это его вина; вы сами  никогда