не обошлось мне очень  дорого.  Когда  я
стояла  у  дверей  какого-то   трактира,   подъезжает   верхом   джентльмен,
соскакивает с лошади и подзывает  полового  подержать  лошадь.  Сидел  он  в
трактире довольно долго, и вдруг половой слышит, что его зове хозяин. Боясь,
как бы тот не рассердился, парень осмотрелся по  сторонам,  заметил  меня  и
крикнул:
     - Добрая женщина, подержите минуточку лошадь, пока я сбегаю к  хозяину.
Если барин выйдет, он даст вам на чай.
     - Хорошо, - говорю я, беру лошадь  и  преспокойно  привожу  ее  к  моей
пестунье.
     Эта добыча хороша была для того, кто умел распорядиться ею; но ни  один
воришка, думаю, не бывал в большем недоумении, как поступить  с  украденным,
ибо когда я вернулась домой, моя пестунья пришла в полное замешательство,  и
мы обе не знали, что делать с  этой  скотиной.  Ставить  ее  в  какую-нибудь
конюшню было бессмысленно, потому  что,  наверное,  в  газете  поместили  бы
объявление с описанием лошади, и мы бы не посмели прийти за ней.
     Единственный выход, какой мы нашли из этого неудачного приключения, это
привести лошадь на постоялый двор и  послать  в  тот  трактир  с  рассыльным
записку, что господская лошадь, пропавшая в  такое-то  время,  находится  на
таком-то постоялом дворе и что ее можно там получить;  что  бедная  женщина,
которой она была поручена, проведя лошадь по улице, была не в силах  отвести
ее обратно и оставила на первом попавшемся  постоялом  дворе.  Мы  могли  бы
подождать, пока владелец сделает публикацию и предложит вознаграждение, но у
нас все равно не хватило бы смелости пойти его получить.
     Таким образом, это было и воровство  и  не  воровство,  потому  что  мы
потерпели кое-какой убыток  и  ничего  не  выиграли.  Мне  было  до  тошноты
противно ходить в наряде нищенки; никакого проку я от него не получила, и  к
тому же он показался мне зловещим предзнаменованием.
     Разгуливая в этом  одеянии,  я  столкнулась  с  худшими  отщепенцами  и
немного присмотрелась к их повадкам. Среди них были фальшивомонетчики, и они
делали мне очень выгодные предложения, но работа, в какую они хотели вовлечь
меня, - я подразумеваю чеканку фальшивой монеты, - была крайне опасной, так,
как в случае поимки мне бы грозила верная смерть, смерть у столба,  то  есть
меня бы сожгли, привязав к столбу; таким образом, хотя с виду я была  только
нищенкой и они обещали мне горы золота и  серебра,  чтобы  заманить  в  свою
шайку, однако дело не вышло. Правда, если бы я была настоящей  нищенкой  или
находилась в таком отчаянном положении, как вначале, я, может быть, пристала
бы к ним: разве люди беспокоятся о смерти, когда им не на  что  жить?  Но  у
меня не было такой крайности, во всяком случае, я не хотела подвергать  себя
такому страшному риску; к тому же при одной? мысли быть сожженной  у  столба
ужас охватывал мою душу, кровь стыла в жилах, и я вся трепетала.
     Это предложение заставило меня сбросить лохмотья, ибо хотя оно пришлось
мне не по душе, однако я не посмела признаться им в этом, сделала вид, будто
очень польщена, и обещала еще раз с ними  поговорить.  На  это,  у  меня  не
хватило решимости; ведь если бы я ответила им отказом, то, несмотря  на  все
мои уверения свято хранить тайну, они, безопасности и спокойствия ради,  все
равно убили бы меня. Судите сами, какое  может  быть  спокойствие  у  людей,
которые не останавливаются перед убийством, чтобы избежать опасности.
     С фальшивомонетчиками и конокрадами мне  было  не  по  пути,  и  я  без
колебаний решила держаться от них подальше; мое призвание было  иного  рода.
Конечно, и в моем деле был риск, и немалый, да дело-то само приходилось  мне
по душе: тут требовалось больше искусства, опасность, что тебя поймают, была
меньше, а если даже и случится такое несчастье, выкрутиться все же легче.
     Примерно в это же время я получила несколько  предложений  примкнуть  к
шайке   взломщиков.   Но   это   занятие    показалось    мне    столь    же
малопривлекательным,  как  чеканка  фальшивой  монеты.  Я  было  нашла  себе
компанию - двух мужчин и одну женщину; они занимались тем, что  проникали  в
дома с помощью всяких уловок, без взлома; на такое дело я бы пошла. Но их  и
так было трое, разделиться они не  пожелали,  я  же  не  хотела  работать  в
большой шайке. Мы не смогли договориться; я отказалась с  ними  работать,  а
их, кстати сказать, постигла неудача в следующей же попытке, и они дорого за
нее поплатились.
     Наконец я встретилась с одной женщиной, которая  часто  хвалилась  мне,
как удачно она промышляет у пристаней; я стала с ней работать, и  дела  наши
шли недурно. Как-то мы замешались  в  толпе  голландцев  у  больницы  святой
Екатерины, под предлогом, будто собираемся купить выгруженные тайком товары.
Два или три раза я побывала в одном доме, где мы видели  большое  количество
контрабанды; моей товарке удалось  унести  три  куска  черного  голландского
шелка, который был продан по выгодной цене, и я получила свою долю, но самой
мне ничего не попадалось  под  руку,  и  я  бросила  это  дело,  потому  что
появлялась там слишком часто и на меня начали коситься.
     Это меня несколько смутило, и я решила толкнуться куда-нибудь еще,  так
как не привыкла возвращаться домой без поживы; и вот  на  следующий  день  я
оделась понаряднее и отправилась в другой конец города. Я шла мимо Биржи  на
Стрэнде, не рассчитывая что-нибудь найти  там,  как  вдруг  увидела  большое
оживление; лавочники и горожане повысыпали на улицу, и все смотрели  в  одну
сторону; оказалось, в здание Биржи вошла какая-то герцогиня, и говорили, что
едет королева. Я плотно прижалась спиной к прилавку, как бы желая пропустить
толпу, но не спускала глаз с куска  кружева,  которые  лавочница  показывала
стоявшим возле меня дамам; потом лавочница и ее приказчица  засмотрелись  на
улицу, любопытствуя, кто это едет и в какую  лавку  зайдет,  а  я  незаметно
сунула кусок кружева в карман, и пошла прочь; так поплатилась  лавочница  за
свое желание увидеть королеву.
     Я поспешила прочь от лавки,  как  бы  подхваченная  общим  потоком,  и,
замешавшись в толпе, вышла в другую дверь Биржи и  скрылась  прежде,  чем  в
лавке хватились кружева; чтобы избежать преследования, я подозвала карету  и
села в нее. Не  успела  я  захлопнуть  дверцу,  как  вижу,  бежит  по  улице
приказчица, а с нею еще пятеро или шестеро и кричат во  все  горло.  Правда,
они не кричали: "Держи вора!" - потому что никто не убегал, но два  или  три
раза до меня явственно донеслись слова "украли" и "кружева", и я видела, как
девушка металась  взад  и  вперед,  ломая  руки  и  растерянно  озираясь  по
сторонам. Мой кучер только садился на козлы, и лошади еще не тронулись,  так
что я была в страшном беспокойстве, взяла кружево  и  приготовилась  бросить
его через окошко кареты, открывавшееся спереди,  за  спиной  кучера,  но,  к
моему великому удовольствию, меньше чем через минуту  карета  тронулась,  то
есть едва кучер уселся и погнал лошадей; так мы поехали,  и  я  увезла  свою
добычу, стоившую около двадцати фунтов.
     На следующий день я снова нарядилась,  но  в  другое  платье,  и  пошла
прогуляться в ту же часть города; однако мне ничего не попадалось до  самого
Сент-Джеймского  парка.  В  парке   я   увидела   множество   изящных   дам,
прогуливавшихся  по  главной  аллее,  и  среди  них  барышню-подростка   лет
двенадцати или тринадцати, вместе с сестрой, как  мне  показалось,  девочкой
лет девяти. Я заметила,  что  у  старшей  были  красивые  золотые  часики  и
жемчужное ожерелье; сестер  сопровождал  ливрейный  лакей;  но  так  как  не
принято, чтобы лакеи ходили за дамами по главной аллее, то лакей остановился
в начале аллеи и старшая сестра велела ему подождать их возвращения
     Услышав, что она отпускает лакея, я подошла  к  нему  и  спросила,  кто
такая эта барышня; потом поболтала с ним о том,  какая  хорошенькая  младшая
девочка и какой красавицей, наверно, будет старшая, как она женственна и как
солидна; и простак тотчас же сказал мне, что это старшая дочь сэра Томаса***
из Эссекса, что у нее большое приданое, что ее мать еще не приехала в  город
и она гостит у супруги сэра Уильяма*** в его доме на Саффок-стрит, и  другие
подробности; сообщил, что, кроме него, к  услугам  барышень  две  горничные,
карета сэра Томаса и кучер и что эта  барышня  ведает  всем  хозяйством  как
здесь,  так  и  дома;  словом,  наговорил  мне  кучу  вещей,  которыми  я  и
воспользовалась.
     Я была прекрасно одета, с золотыми часами не хуже, чем у самой барышни;
поэтому, отойдя от лакея и выждав, когда  молодая  леди  вернулась  и  снова
пошла вперед по аллее, я поравнялась с ней и поздоровалась, назвав ее  "леди
Бетти"; спросила, есть ли у них известия от отца, когда приезжает в город ее
матушка и как ее здоровье.
     Я говорила так фамильярно о всей их семье, что леди Бетти приняла  меня
за их близкую знакомую. Я спросила ее,  почему  она  не  взяла  на  прогулку
миссис Чайм (так звалась ее горничная), чтобы присматривать за мисс  Джудит,
то есть ее сестрой. Потом я долго болтала с ней о ее сестре; сказала,  какая
она хорошенькая, спросила, училась ли она по-французски, и  тысячу  подобных
пустяков, - как вдруг показалась гвардия, и  толпа  бросилась  поглазеть  на
короля, ехавшего в парламент.
     Все дамы побежали к краю аллеи, и я  помогла  миледи  стать  на  забор,
чтобы лучше видеть, а младшую подняла на руки; в это  время  я  позаботилась
так чистенько снять у леди Бетти часы, что та и не заметила и  не  хватилась
их, даже когда толпа схлынула и она вернулась на середину аллеи.
     Я простилась с маленькой леди в самой давке и сказа та, как бы торопясь
     - Милая леди Бетти, присматривайте за вашей сестричкой. -  Потом  толпа
меня оттеснила, как будто против моей воли.
     Суматоха в таких случаях быстро кончается,  и,  когда  король  скрылся,
аллея тотчас опустела; но  пока  проезжал  король,  была  страшная  давка  и
толчея, так что, спокойно обобрав девочек, я протиснулась сквозь толпу,  как
бы желая взглянуть поближе на короля, и была  вынесена,  таким  образом,  на
самый конец аллеи; король поехал по направлению к казармам Конной гвардии, а
я свернула в переулок, выходивший тогда на самый  конец  Хеймаркета,  там  я
взяла карету и скрылась. Должна признаться, что я до  сих  пор  не  сдержала
своего слова, то есть не побывала в гостях у леди Бетти.
     Была у меня одно время дерзкая мысль остаться с леди Бетти, пока она не
хватится часов, а потом поднять вместе с ней крик, посадить ее  в  карету  и
увезти к себе домой; ибо она, по-видимому, была так  очарована  мной  и  так
одурачена моей непринужденной болтовней о всех ее родных, что, мне  кажется,
легко было повести дело дальше и снять с нее еще хотя бы жемчужное ожерелье;
однако, подумав, что могу заронить  подозрения  если  не  у  девочки,  то  у
окружающих и что если меня обыщут, мне несдобровать, я  сочла  за  благо  не
искушать судьбу и скрыться с тем, что удалось забрать.
     Впоследствии я случайно  узнала,  что,  хватившись  часов,  леди  Бетти
подняла в парке страшный крик и послала  лакея  разыскать  меня;  когда  она
подробно описала мою наружность, лакей сразу признал во мне ту  самую  даму,
что так долго с  ним  разговаривала  и  так  подробно  расспрашивала  его  о
барышнях; но я скрылась прежде, чем она успела найти лакея и рассказать  ему
о своем несчастье.
     После этого у меня было другое приключение, всем не похожее на все, что
случалось  со  мной  до  сихпор;  произошло  оно  в   игорном   доме   возле
Ковент-гардена.
     В дверь входило и выходило много разного народу  и,  простояв  довольно
долго в коридоре с одной женщиной, я  заметила  поднимавшегося  по  лестнице
господина и спросила его:
     - Скажите, пожалуйста, сударь, пускают сюда женщин?
     - Да, сударыня, - говорит, - и вы можете даже играть, если пожелаете.
     - Да, я хочу попробовать, - сказала я.
     Он предложил провести меня, и я последовала за ним; подойдя к двери, он
заглянул в зал и говорит:
     - Там идет игра, сударыня. Если желаете, попытайте счастья.
     Я тоже заглянула и громко сказала своей спутнице:
     - О, да здесь одни мужчины! Я не стану играть.
     Кто-то из игроков крикнул тогда:
     - Вам нечего опасаться,  сударыня;  здесь  все  люди  честные,  милости
просим, войдите и ставьте, сколько пожелаете.
     Тогда я подошла поближе и стала смотреть на игру; кто-то пододвинул мне
стул, я села и видела, как стакан и кости быстро ходят по кругу;  я  сказала
своей спутнице:
     - Джентльмены играют слишком крупно для нас, пойдем отсюда.
     Все игроки были очень вежливы, и один  из  них,  желая  ободрить  меня,
сказал:
     - Сударыня, если вам угодно  попытать  счастья,  можете  положиться  на
меня: ручаюсь, что вас не обманут.
     - Помилуйте, сударь, - отвечала я с улыбкой, - надеюсь, джентльмены  не
обманут женщину, - но все же отклонила предложение, хотя и вынула кошелек  с
целью показать, что у меня есть деньги.
     Через некоторое время другой господин насмешливо мне говорит:
     - Вижу, сударыня, вы боитесь  рискнуть.  Мне  всегда  везло  с  дамами,
поставьте на мое счастье, если сами не хотите рисковать.
     - Сударь, - отвечала я, - мне было бы очень  неприятно  проиграть  ваши
деньги. Впрочем, мне тоже всегда везет,  -  добавила  я,  -  но  джентльмены
играют очень крупно, и я не решаюсь идти на такой риск.
     - Так вот вам десять гиней, сударыня, поставьте их за меня.
     Я взяла деньги и поставила, а  он  только  наблюдал.  Я  проиграла  его
гинеи, ставя их по одной и по две, и, когда стакан с костями перешел к моему
соседу, мой джентльмен дал мне еще десять  гиней  и  велел  поставить  сразу
пять; сосед стал бросать кости, и я отыграла  пять  гиней.  Это  раззадорило
того господина, он предложил мне бросать, что было очень рискованно;  однако
я взяла стакан и бросала до тех пор, пока не отыграла ему все,  что  сначала
потеряла, да еще выиграла целую пригоршню гиней, которые  положила  себе  на
колени; но лучше всего было то, что, когда я бросила неудачно,  против  меня
было поставлено очень мало и, таким образом, я легко отделалась.
     После этого я предложила  господину,  за  которого  играла,  взять  все
золото, так как оно принадлежало ему, и пусть он теперь играет  сам,  потому
что я-де плохо разбираюсь в игре. Он засмеялся и сказал,  что  лишь  бы  мне
везло, а разбираюсь я в игре или нет,  это  неважно,  и  просил  продолжать.
Однако же взял пятнадцать гиней, поставленных им сначала, и велел мне играть
на остальные деньги. Я хотела показать ему, сколько я выиграла.
     - Нет, нет, не считайте, - перебил он меня, - я не сомневаюсь  в  вашей
честности, но считать деньги - дурной знак. - И я продолжала играть.
     Хоть я и делала вид, будто ничего не понимаю,  однако  довольно  хорошо
разбиралась в игре  и  играла  осторожно,  то  есть  держала  большую  часть
выигрыша у себя на коленях, откуда то и дело  перекладывала  по  золотому  в
карман, но, конечно, тайком от господина, который дал мне деньги.
     Я играла за него довольно долго, и мне все  время  везло;  когда  же  в
последний раз пришла моя  очередь  бросать,  мои  партнеры  поставили  очень
крупно, но я смело пошла на весь банк  и,  таким  образом,  выиграла  что-то
около восьмидесяти гиней, однако на самом  последнем  ударе  потеряла  около
половины. После  этого  я  встала,  боясь  проиграть  все,  и  сказала  тому
господину:
     - Теперь, сударь, возьмите, пожалуйста, ваши  деньги  и  играйте  сами.
Кажется, я сыграла за вас неплохо.
     Он хотел, чтобы я продолжала еще, но было уже  поздно,  и  я  попросила
отпустить меня. Отдавая деньги, я сказала, что, надеюсь, теперь он  разрешит
сосчитать их, чтобы я знала, сколько он выиграл и  сильно  ли  мне  повезло;
после подсчета оказалось шестьдесят три гинеи.
     - Если бы не этот несчастный удар, - говорю, - я бы  вам  выиграла  сто
гиней.
     И я отдала ему все деньги, но  он  не  хотел  брать,  требуя,  чтобы  я
оставила часть выигрыша себе. Я отказалась, решительно заявив, что ничего не
возьму; если ему хочется дать мне что-нибудь, пусть сделает это сам.
     Остальные игроки, услышав наши пререкания, стали кричать:  "Отдайте  ей
все!" - но я наотрез отказалась. Тогда кто-то из них сказал:
     - Черт побери, Джек, поделись с ней выигрышем! Разве ты не знаешь,  что
с дамами всегда нужно делиться?
     В конце концов Джек так и сделал, и я унесла тридцать гиней, не  считая
сорока  трех,  которые  потихоньку  припрятала,  в  чем  очень  раскаиваюсь,
поскольку господин этот оказался столь щедрым.
     Так принесла я домой семьдесят три гинеи  и  выложила  их  перед  своей
старой пестуньей, чтобы показать, как я была счастлива в  игре.  Однако  она
посоветовала мне не рисковать больше, и я послушалась ее  и  никогда  больше
туда не ходила; я знала не хуже старухи, что если  у  меня  появится  зуд  к
игре, то я легко спущу и этот выигрыш, и все свои деньги.
     Судьба все время улыбалась мне, и я так разбогатела, а вместе со мной и
моя пестунья, которая всегда была со мной в доле, что старуха стала серьезно
поговаривать о том, не пора ли бросить наше ремесло и удовольствоваться тем,
что мы добыли;  но,  видно,  мной  руководил  злой  рок:  я  теперь  так  же
противилась также, как она воспротивилась мне, когда я предлагала ей  то  же
самое раньше, и, таким образом, в недобрый час мы решили отложить исполнение
этого благого намерения, одним словом, я пристрастилась к своему  ремеслу  и
осмелела как никогда, и успех окружил мое имя такой славой, какой дотоле  не
пользовалась ни одна подобная мне воровка.
     Иногда я позволяла себе повторять одни и те же приемы, что у нас  не  в
обычае, и все же не терпела неудачи; но чаще я изобретала что-нибудь новое и
старалась выходить на улицу каждый раз в новом виде.
     Наступила осень, большая часть знати разъехалась  из  города,  и  такие
места, как Танбридж и Эпсом, были переполнены. Зато Лондон обезлюдел, и, мне
кажется, наш промысел немного страдал от этого, подобно всем прочим; поэтому
в конце года я присоединилась к одной шайке, которая отправлялась каждый год
на Сторбриджскую ярмарку, а оттуда  в  Бери,  в  Саффоке.  Мы  надеялись  на
большую поживу,  но  когда  я  увидела,  как  обстоят  дела,  то  сейчас  же
разочаровалась; кроме работы для  карманников,  там  не  было  почти  ничего
стоящего внимания; да если бы и удалось чем-нибудь разжиться,  нелегко  было
увезти с собой добычу.  Словом,  там  не  открывалось  такого  простора  для
работы, как в Лондоне, но провинциальные лавочники  еще  попадаются  на  эту
удочку.
     Купила я в лавке у  одного  торговца  -  не  на  ярмарке,  а  в  городе
Кембридже - фунтов на семь тонкого голландского полотна и других  материй  и
велела прислать покупку в такую-то  гостиницу,  где  я  остановилась  утром,
сказав, что буду там ночевать.
     Я распорядилась, чтобы покупка была прислана мне  к  такому-то  часу  в
гостиницу, где я и заплачу за нее. В назначенное  время  торговец  присылает
покупку, я же поставила у дверей свою  товарку,  и  когда  служанка  привела
посланного, молодого приказчика, моя  караульная  говорит  ему,  что  барыня
спит, но если он оставит вещи и зайдет через час, то я уже встану и тогда он
получит деньги. Приказчик охотно оставил вещи и ушел, а через полчаса  я  со
служанкой покинула гостиницу, в тот  же  вечер  наняла  лошадь  и  уехала  в
Ньюмаркет, а оттуда отправилась в почтовой  карете,  где  нашлись  свободные
места, в Сент-Эдмондс Бери; там, как я  вам  уже  сказала,  мало  чем  могла
поживиться, украла только в маленьком провинциальном театре золотые  часы  у
одной чересчур веселой дамы, которая к тому же немного  подвыпила,  так  что
мне не стоило никакого труда снять их у нее.
     С этой маленькой добычей я уехала в Ипсвич,