- заключительная фаза
обучения. Сбежал незаметно -- получай "отлично".
     -- Комедия, и только! -- заметил Байрачный.
     -- Я  не против, Пускай у американцев будет побольше таких лагерей,  --
сказал Калашников, который с интересом слушал рассказ Телюкова.
     --  Комедия,  но  тем  не  менее факт!  -- продолжал Телюков. --  Такой
экзекуцией  американские генералы  стараются  убить двух  зайцев. Во-первых,
дать практическую подготовку  своим  солдатам и офицерам,  которым может  не
посчастливиться  в бою, и психически  подготовить  их к резкому  переходу от
обычного  образа  жизни  к  жизни  военнопленного;  во-вторых,  -- и  в этом
главное, --  вызвать с  помощью своих  коварных действий  как можно  большую
ненависть к коммунизму. Создавая школы выживания и лагеря военнопленных, они
пытаются показать: вот, дескать, что вас ждет,  если вы попадете коммунистам
в руки. А  посему,  мол, воюйте стойко, боритесь до  последней  капли крови.
Ведь  у  них, у  американских  заправил, только одно  на  уме: вдалбливать в
головы людей, что смерть лучше "коммунистического рабства".
     --  Значит,  по-ихнему, по-американски,  мы -- это рабы коммунизма?  --
расхохотался Байрачный.  --  Ну  что  ж, "раб" Петро,  дай мне закурить,  --
обратился он к Скибе.
     -- Сделайте одолжение, "раб" Грицько!
     Телюков, который до сих пор говорил в серьезном тоне, тоже рассмеялся.
     -- Словом,  -- заключил он,  -- американцы серьезно готовятся к  войне,
меду тем как  вы,  лейтенант, -- он потянул Байрачного за рукав комбинезона,
-- пренебрегаете даже сырой  рыбой... А вот  попробуете  и  убедитесь, что с
сырой рыбой не пропадешь; смелее будете летать над морем...
     Постояв, летчики отправились дальше и вскоре вышли на  голый берег.  Их
взорам  открылся  зеленовато-серый  морской простор,  над  которым  носились
изголодавшиеся за ночь  чайки, припадая к волне. Река здесь текла медленнее,
рябила белыми шапками пены. У  самого моря ее пересекал живописный островок.
Тут река разделялась на  два узких рукава, а за островком снова  сливалась в
один сплошной поток, острым клином врезавшись в море.
     Телюков подал рукой знак остановиться.
     -- Есть идея, -- сказал он.  -- Давайте,  товарищи, здесь спустим лодки
на воду, и река сама вынесет нас в море.
     --  Правильно!  --   согласился  Байрачный.  --  Всегда  надо   с  умом
использовать  силы  природы.  А  как  по-вашему,  ребята,  почему так  четко
выделяется в море речная вода? Вы думаете потому, что она мутная? Набегает с
некоторой скоростью? Ошибаетесь. Двойка вам в зачет. Дело  в том, что речная
вода значительно легче морской...
     -- Погодите, Байрачный, со своими  теориями, -- остановил его Телюков и
скомандовал надуть  лодки. Подхваченные  течением, они  быстро поплыли  вниз
одна за другой.
     -- Смотрите, не наскочите на скалы! -- кричал Телюков Байрачному, ловко
орудуя веслами-лопатками, напоминающими ракетки настольного тенниса.
     -- Не наскочим! -- кричал в ответ Байрачный.
     Резиновая  флотилия  прошла  мимо  острова  и,  выйдя  из  устья  реки,
рассыпалась по морскому простору, закачалась на волнах. Байрачный расстегнул
кожаный кошель, в котором лежали снасти, размотал леску и закинул в воду.
     -- Ловись, рыбка, маленькая и большая!..
     То  же  самое сделал и Скиба. Закинув снасти, он  спустил комбинезон до
пояса --  решил загореть,  --  хоть  было еще  довольно прохладно.  Телюков,
проворно орудуя веслами, отплыл на своей лодке дальше  всех; конец  лески он
держал в зубах. У Калашникова леска, должно быть, спуталась; он  возился над
ней и тихонько поругивался.
     -- Не клюет, Геннадий?
     Тот в ответ только рукой махнул.
     И правда, не клевала рыба ни большая, ни маленькая.
     Байрачный  подождал минут  десять. Нет, не  клюет. Либо  рыба  ушла  от
берега, либо она не так уж глупа, чтоб не распознать насадку...
     Низко над  водой  носились неугомонные чайки. Одна из них пролетела так
близко,  что Байрачный невольно схватился за панаму, чего  доброго, унесет в
клюве головной убор!
     Лодка  покачивалась на волнах, и  ее упорно относило к берегу. Григорию
приходилось отгонять ее  назад. Раз  отогнал,  второй, третий, прямо досадно
стало. А рыбу словно заколдовали -- не клюет и не клюет!
     Между тем  начало  пригревать  солнце. Байрачный разделся и  расстегнул
ворот комбинезона. Убаюкиваемый волной, он вскоре  задремал и уже сквозь сон
услышал, как что-то дернуло за леску.
     -- Есть! -- воскликнул он  и быстро,  как учил Телюков,  начал выбирать
леску из воды. -- Попалась, каналья! -- входил он в азарт.
     Вдруг  зашипел воздух, забулькала вода, и лодка, катастрофически худея,
начала морщиться и переламываться. Очевидно, крючок проколол резину.
     -- Тону! -- не на шутку испугался Григорий.
     Поглядел  на берег  --  далеко.  Тогда он схватил в  рот шланг  и  стал
поспешно надувать спасательный жилет.
     Ближе  всех к месту аварии находился Калашников. Он первый заметил, как
лодка Байрачного начала медленно погружаться в воду.
     Байрачный мелькнул в воздухе голыми пятками и бултыхнулся в воду. Через
секунду он закачался на волнах в надувном  жилете.  А ботинки, панама и все,
что было в лодке, пошло на дно.
     --  Лови! --  поспешил  Калашников  на выручку другу, бросая  ему конец
шнура.
     К  месту   аварии  подоспели  Телюков  и  Скиба.  Общими  усилиями  они
отбуксировали Байрачного к берегу.
     --  Слабак!  --  сердился  Телюков. -- Умом  надо брать, а не  глоткой!
Болтаете много!
     Байрачный стоял с несчастным видом, промокший до нитки.
     -- Ей богу... мне показалось, что взялась какая-то  крупная рыба. Потом
слышу -- шипит воздух, и лодка подо мной все мягче и мягче становится. Тут я
и сообразил, в чем дело. Но не растерялся. Нисколечко.
     --  Герой, ну  прямо герой!  --  с  подковыркой заметил Телюков. --  Не
хватало  только  еще  проколоть  жилет,  и  тогда --  не  трать, кум,  силы,
опускайся прямехонько на дно...
     -- Ну ее к свиньям, эту рыбалку! -- разочарованно заметил Байрачный. --
Все равно я  б  и  в рот не взял сырой рыбы. Еще в детстве я,  когда  учился
плавать,  нечаянно проглотил головастика. С той поры даже к  жареной рыбе не
больно тянет. А как вспомню,  так и сидит  у меня  в горле  этот головастик!
Брр!
     Телюков не рискнул вторично выходить в море и скомандовал собираться по
домам.
     Байрачный  шел  босиком,  в трусах и  майке, неся  мокрый комбинезон на
плече.
     Проходя мимо острова, летчики решили перебраться на него и порыбачить с
берега.
     Они вырезали  из лозы  короткие удилища,  оборудовали  донки,  накопали
червей.  Байрачный, поскольку он потерял свои снасти, занимался тем временем
своим комбинезоном --  еще раз хорошенько отжал его и  развесил на кустах --
пусть просыхает на солнце.
     Неожиданно среди  хвороста,  валежника  и всякого  мусора, принесенного
рекой из тайги и сбившегося  у берега, Байрачный заметил  торчавший из  воды
подошвой   кверху  сапог.   Раскачиваемый  набегавшими  волнами,   сапог  то
погружался в воду, то снова всплывал.
     -- Эй, хлопцы! --  окрикнул Байрачный товарищей. -- Сюда!  Похоже,  что
здесь утопленник.
     -- Пуганая ворона куста боится! -- недоверчиво бросил Телюков.
     --  Да что  вы, товарищ  капитан, --  возразил летчик, --  идите  сюда!
Скорее!
     Летчики  оставили свои  удочки и  поспешили на  зов. Убедившись, что из
воды действительно  торчит  сапог,  они сняли с  лодок  веревки, связали их,
сделали  петлю.   После  нескольких   неудачных   попыток  Телюкову  удалось
заарканить сапог. Потянули -- тяжело. Еще  раз поднажали вместе и  ахнули от
неожиданности. Из воды показалась сперва одна нога,  затем другая, и наконец
на поверхности появилось тело человека с портативной радиостанцией на спине.
     На  утопленника было  страшно  смотреть. От головы остался один  череп,
кисти  рук отсутствовали. Кожа и  мясо,  очевидно, стерлись о камень,  когда
утопленника несло течением.
     Не прикасаясь  к трупу, летчики оставили его  на  острове и отправились
домой. Вскоре на остров прибыла группа  врачей и следователей. У утопленника
были  обнаружены  документы  --  паспорт,  размокшие  до  основания  бумаги,
прочитать  которые  не  удалось.  Никаких  надписей,  кроме  цифр,  не  было
обнаружено  ни  на  радиостанции, ни на  пистолете. Сошлись на  одном:  это,
вероятно,  и был  тот  самый  таинственный радист, который  подавал в  горах
сигналы и  найти которого, несмотря на самые тщательные и длительные поиски,
не удавалось.
     Как он попал в реку, так и осталось загадкой. Шли летчики ловить  рыбу,
а  поймали мертвого  шпиона. В своем рапорте на имя командира полка  капитан
Телюков, учтя горький опыт потерпевшего аварию Байрачного, писал:
     "Крючки на  резиновой лодке --  штука небезопасная, особенно  для таких
рыболовов, как  лейтенант Байрачный.  Предлагаю: либо вовсе их изъять,  либо
иметь  на  леске  не более одного крючка.  На искусственную насадку  рыба не
идет, нам, по крайней мере, поймать не удалось ничего".

     Понедельник.  Вторник.   Среда.  Третий  день  слоняются  по  аэродрому
офицеры-посредники с белыми повязками  на рукавах,  а тактические учения все
не начинаются.
     Надоело  подполковнику  Поддубному  отвечать  на  вопросы  подчиненных:
"Когда?" Разве он  знает! Не знают  этого, вероятно,  и посредники. Никто не
знает, когда  именно прозвучит  сигнал  тревоги. Он прозвучит  неожиданно --
днем  или ночью,  утром или  вечером,  а когда точно --  неизвестно.  Скорее
всего,  утром. Так думают все, по крайней мере, до последнего  времени войны
начинались на  рассвете... А тактические учения  -- это та  же война, только
без крови и жертв.
     Учебная тревога  незримо  поселилась  в солдатской  казарме, проникла в
квартиры офицеров и сверхсрочников,  притаилась за темными шторами... И весь
авиационный  полк  напоминал  сжатую  пружину,  готовую   при  первом  слове
"тревога"  расправиться и  привести  в действие  мельчайшие  детали сложного
механизма.
     С самого утра и до позднего вечера не гаснул свет в квартире  командира
полка.  Многие,  видя этот свет, думали,  что командир тоже  не спит, ожидая
сигнала тревоги.  Но  не спала одна  лишь  Лиля.  Она взяла в штабе  пишущую
машинку и перепечатывала свои очерки о Телюкове. Да, это были очерки -- жанр
окончательно определился, и если их примут  в редакции и напечатают, то она,
Лиля, найдет свое призвание в журналистике.
     Она  поведает читателям о романтике летной службы, исполненной героизма
и творческих дерзаний, о славных делах летчиков-перехватчиков.
     Долгое время  Поддубный скептически  относился  к литературным,  как он
называл,  упражнениям жены,  хотя смотрел на  это сквозь пальцы: чем бы  мол
дитя ни  тешилось... Но после  того  как прочитал первые несколько  очерков,
мнение его резко  изменилось. Очерки не на шутку  взволновали его. Он  начал
помогать жене,  всячески  поощрять ее, и Лиля  работала с большим  подъемом,
настойчиво и тщательно  отшлифовывая буквально  каждую фразу, перечитывая по
нескольку раз одно и то же.
     Лиля, выросшая в авиационных городках, тоже считала, что тревога  будет
объявлена утром. Просыпаясь еще  в предрассветных сумерках, она,  прежде чем
садиться за машинку, варила мужу его любимый черный кофе.
     Но случилось так, что  тревогу объявили в четверг к концу дня, когда ее
меньше  всего  ожидали.  Одних  она  застала  в  дороге  --  возвращались  с
аэродрома, других -- в учебных классах, некоторых -- в столовой, а иных -- в
гарнизонной бане. Легко себе представить, какая поднялась суматоха.
     "Авиаторов на аэродром!" -- надсадно взывали сигналы. И люди мчались на
аэродром к боевым машинам.
     "Волга" Телюкова  стучала по  ухабам предрессорниками -- в ней каким-то
образом   разместились  шестеро  пассажиров.  Скорее,  скорее,   потому  что
офицеры-посредники стоят с часами в руках. На учете каждая секунда!
     Подполковник  Поддубный  принимает рапорты  от  командиров  эскадрилий.
Вторая --  в  боевой готовности.  Третья --  тоже. А первая? Что  ж  такое с
первой? Почему так долго возятся летчики с новых самолетов? Готово! Ах, черт
вас побери!
     -- Полк в  боевой  готовности!  -- докладывает  Поддубный  комдиву  и с
опаской обращается к  посреднику:  -- Ну, что там? Уложились? -- Ему некогда
даже было засечь время.
     -- Не волнуйтесь: раньше срока.
     У  Поддубного  отлегло  от  сердца.  И   все  же  ему  досадно:  первая
эскадрилья, а собралась по тревоге последней. Он раскрывает блокнот и делает
для себя пометку: "Ракетчики долго шнуруются. Подогнать, тренировать".
     Это первое замечание,  касающееся тактических учений. А их будет много,
больших  и  небольших, значительных и незначительных, о которых затем пойдет
речь на разборах полетов.
     Поднятые по тревоге летчики -- в боевой готовности. Что ж будет дальше?
Об этом знают лишь генералы и штабные офицеры, которые планировали эту войну
без крови, потерь и увечий.
     Как   сообщил  майор  Гришин,  в  районе   полетов  появился   самолет,
пилотируемый генералом Ракитским. Значит, будет нечто значительное, ибо там,
где генерал Ракитский, легких учений не бывает.
     Близится ночь. Из-за моря подымается облачность, постепенно обволакивая
безбрежную ширь небес.  Гаснут  созвездия. Синоптики  предсказывают развитие
грозовой деятельности.
     Чашечки  аэрорумбометра,   днем  стоявшие  почти  неподвижно,  набирают
скорость. Наплывают тучи -- их гонит ветер.
     Из будки СКП видно, как далеко-далеко в поле мигают огоньки. Это медики
и  санитары оборудуют пункт медицинской обработки личного состава. Но почему
в поле? Испокон веков  госпитали и  лазареты размещались в лесах. Ну да, все
правильно. Если поблизости упадет атомная бомба, то загорится  тайга. Верное
решение  принял  командир  тыла  --  этого  старого  воробья  на  мякине  не
проведешь!
     Подполковник  прислушивается   к  эфиру;  его  не  перестают  волновать
вопросы: когда  пойдут цели, откуда, на какой высоте?  Но не  слышно никаких
команд, никаких позывных. Штаб и КП притаились, молчат. Тишина.
     На аэродром  прибыла  солдатская кухня.  Еду  развозят  по капонирам, и
авиационные специалисты ужинают, не отлучаясь от самолетов. Порядок! А вот о
том, чтобы накормить летчиков и техников, не позаботились. Поддубный снимает
трубку, вызывает начпрода:
     -- Еду для офицеров тоже развести по стоянкам... Что?  Мобилизуйте всех
подчиненных. Все! Действуйте!
     В двенадцать  ночи  с полка  неожиданно  сняли боевую  готовность. Люди
устраивались кто где,  большей частью укладывались группами на брезентах. Но
вскоре с воем, шумом и треском налетела гроза. Летчики закрывались в кабинах
самолетов, а техники и младшие авиационные специалисты прятались от  дождя в
перекрытых блиндажах, в кабинах автомобилей, в клубной и санитарной машинах.
     Полтора часа бушевала гроза. Дождь  лил как из ведра. Но вот облачность
переместилась к северо-западу, и над  аэродромом  вновь  затеплились звезды,
серой прозрачной дымкой подернулось небо.
     В буду СКП,  где  сидели руководящие офицеры полка, зашел  подполковник
Рожнов, мокрый, измазанный с ног до головы грязью.
     --  Что  с вами? Где это  вы  пропадали?  Сидор  Павлович? --  невольно
рассмеялся Поддубный.
     -- Медики... Вот народ! -- недовольно бормотал Сидор Павлович. -- Им бы
только в кабинетах отсиживаться.
     -- Грозы испугались и разбежались? -- спросил Дроздов.
     Сидор Павлович,  кряхтя,  стал шарить по карманам  в  поисках заветного
кисета.
     -- Не разбежались,  -- ответил  он, скручивая  цигарку. --  Но  как  вы
считаете:  для чего  мы  обмываем  солдат?  Конечно,  для того, чтобы  смыть
радиоактивные  вещества,  правда?  Так  где,  по-вашему,  лучшее  место  для
машины-душевой, ну,  как вы считаете? -- Видя, что на его вопрос никто  и не
думает отвечать, Сидор Павлович  ответил сам: -- То-то. А я, ей-богу, срывал
бы  погоны  с  тех  вояк, которые  ни  черта  не  смыслят  в  противоатомной
подготовке, не  умеют  ворошить  куцыми своими мозгами. Конечно  же,  лучшее
место для  душевой под  горой. Обмывает человека вода и  стекает вниз. А мои
ученые-медики ни с того и с сего давай оборудовать пункт в ложбине. И стояли
бы солдаты по колено в радиоактивном озере, если б это была настоящая война.
     Сидор Павлович  сердито  задымил  самокруткой,  постоял немного и молча
вышел из будки.
     -- А козлиная борода -- не плошает, --  заметил Поддубный одобрительно.
-- Здорово разбирается, что к чему.
     -- Да, башковитый старик, -- согласился Дроздов.
     На рассвете полку снова объявили боевую готовность.
     Вот тут-то и началось...
     Сперва пришло распоряжение поднять в воздух новые самолеты, а затем все
остальные машины. Аэродром, еще минуту назад казавшийся пустынным, мгновенно
преобразился.  Поднялся  невообразимый  грохот.  И  как  только  от  бетонки
оторвалась последняя пара истребителей, завыл сигнал атомной тревоги.
     --  Надеть  средства индивидуальной защиты! Всем -- в  бомбоубежище! --
передал Поддубный по селектору.
     Через несколько  минут  над мысом  загрохотал взрыв, и в небо  взвилась
зловещая туча дыма  и  пыли. Бросив микрофонную трубку, Поддубный прыгнул  в
щель, вырытую рядом с СКП.  И хорошо, что  прыгнул своевременно, иначе  полк
остался бы без командира...
     Пункты  управления  и  буквально  все,   что  находилось   на  открытой
местности, смела условная атомная бомба.
     По  аэродрому бегали  с носилками санитары,  подбирая всякого, на  кого
указывали посредники.  Выглянув из щели,  Поддубный увидел  картину, которая
заставила  его   горько  усмехнуться.  Санитары  волокли  техника-лейтенанта
Гречку, а тот упирался как козел и всячески противился, когда его укладывали
на носилки:
     -- Да вы что, хлопцы, совсем одурели?  Ведь у меня самолет. Кто ж будет
встречать летчика? Да еще и не простой самолет...
     Санитары, однако,  не  обращали  ни  малейшего внимания  на  протесты и
увещевания,  делали свое  дело, твердо  памятуя, что, во-первых, приказ есть
приказ,  во-вторых,  им ведь  тоже  нужно тренироваться и действовать, как в
настоящем бою.
     Не иначе как неутомимый труженик аэродрома Гречка замешкался на стоянке
со своим имуществом и не заметил, как к нему подоспели санитары.
     Такая  же участь  постигла  инженер-подполковника  Жбанова:  досиделся,
выходит, в  своем ИКП! Но  что  более всего поразило Поддубного, так это то,
что на санитарных носилках  возлежал собственной персоной сам Сидор Павлович
-- столь ревностный  поборник атомной подготовки. Как  потом выяснилось,  он
впопыхах где-то оставил свой противогаз...
     Крепкая  и  неумолимая рука управляла тактическими  учениями.  Никто не
занимался  попустительством.  Поступай,  как на войне, а  не  то -- прочь  с
дороги, не путайся под ногами, кто бы  ты ни был: атомное оружие не признает
ни должностей, ни рангов...
     Атомная бомба  нанесла  значительный  ущерб  и  отобрала  у  Поддубного
пятьдесят процентов личного состава полка.
     -- Ваше решение, подполковник? -- с превосходством победителя обратился
к Поддубному  старший посредник,  полковник,  представитель  Москвы.  В  его
голосе сквозили явно иронические нотки. -- Что думаете делать?
     -- А  что  же  мне  делать,  если вы  отняли  у меня  все?  --  ответил
Поддубный, снимая противогаз, что разрешалось при обращении посредника.
     -- Значит, подымаете руки?
     -- Сдаюсь  на  милость победителя... Нет, нет,  товарищ  полковник,  вы
повремените записывать:  учите,  что  всадник  еще  в  седле.  Прошу  вашего
внимания. Посмотрите.
     По другую  сторону взлетно-посадочной полосы поднимались в небо антенны
запасной  радиостанции,  закопанной  в  землю и  тщательно  замаскированной.
Четверо   солдат,  выскочив  из   подземелья,  стремгла