тво этого
прибора!
     В  кабину  ударил  ослепительно  яркий  луч.  Облака   остались  внизу.
Высотомер показывал пять тысяч шестьсот метров. Телюков поворачивает самолет
на заданный курс, регулирует автопилот.
     -- Дракон, вы  приближаетесь к  своему  квадрату,  --  передал  штурман
Гришин.
     -- Дракон вас понял.
     Отрегулировав автопилот, он выкрутил часы, положил их  в карман и начал
готовиться к катапультированию.
     -- Я -- Дракон. Я -- Дракон. Оставляю самолет.
     -- Я -- Верба. Оставляйте.
     -- Оставляю. Я -- Дракон. У меня все. Все.
     Телюков поглядел вниз, где  клубились  рваные  серые облака. Между ними
синели "колодцы". Какие  же они  глубокие! Земли не  видно.  "А что, если не
раскроется парашют? --  мелькнула мысль. -- Эге, Филипп Кондратьевич,  какая
чепуха лезет тебе в голову! Стыдился бы, ведь ты летчик, черт побери!"
     Так, приободряя себя,  Телюков  разъединил  колодку переходного  шнура,
соединяющего радиостанцию со шлемофоном, поставил ноги  на подножки сиденья,
плотно  прижался  к  спинке,  зажмурил  глаза, сжал губы,  напрягся  весь  и
энергично нажал правой рукой на рычаг стреляющего механизма.
     -- Пошла!
     Телюкова, однако, не выбросило из кабины.
     Он еще раз нажал на рычаг.
     Катапульта не стреляла.
     Сохраняя прежнюю позу,  летчик  напряженно  ждал, подсчитывая  секунды:
одна... две... три... пять...
     Не стреляет. Осечка, что ли?
     Тем временем  пара атакующих истребителей приближалась к Ту-2.  Две-три
минуты  --  и истребители  откроют  по  бомбардировщику уничтожающий  огонь.
Телюков растерялся. "Все, Филипп Кондратьевич, твоя песенка спета", -- будто
сама смерть прошептала над его ухом эти зловещие слова.  Тело обмякло, стало
влажным. Но это длилось мгновение. Собрав всю свою волю,  летчик молниеносно
соображал,  как  спасти  свою  жизнь.  Прыгать  через борт?  Уже  не  успеет
выбраться, кроме того,  можно  зацепиться  и  повиснуть  в  воздухе. Послать
ракету? Но ракетница в сумке, а сумка зашнурована.
     И  вдруг  осенила  мысль:  "Радио!"  Телюков  хватает  шнур,  соединяет
колодку, кричит:
     -- Я --  Дракон! Я -- Дракон!  Прекратите атаку! Запрещаю  атаку! Я  --
Дракон. Я -- Дракон.
     Истребители  --  сперва  один,  затем другой, услышав голос  "Дракона",
отвернули в сторону.
     -- Эх вы,  глухари! -- крикнул им вслед Телюков, хотя истребители вовсе
не оказались глухими.
     -- Почему не выбросились, Дракон? -- спросил один из истребителей.
     -- Катапульта отказала.
     "Катапульта отказала". Эти  два слова, пущенные в эфир, ошеломили всех,
кто  их услышал. Ошеломили они  и майора Поддубного. Вот снова неприятность.
Снова жизнь  летчика  висит на  волоске.  Дело в том, что  катапульта  могла
выстрелить каждое мгновение, и тогда гибель неминуема. Выбросит  летчика без
ног и без головы. Что ж посоветовать, чем помочь? Что предпринять?
     Штурман  Гришин сорвал с себя  арматуру, бросил ее  своему  помощнику и
бледный  выбежал  из  землянки  КП, чтобы не услышать  по радио предсмертный
голос Телюкова, не увидеть, как на экране радиолокатора исчезнет метка Ту-2.
     "Авантюра  завершилась  катастрофой.  Да, да,  катастрофа закономерна и
неминуема", -- отчетливо работала мысль.
     Телюков  тоже осознал серьезность своего положения. Он  сидел,  как  на
бочке с порохом, под которой тлел фитиль. Взрыв -- и жизни конец.
     Направляемый автопилотом, Ту-2 летел над облаками.
     Прошла минута -- катапульта не стреляла. Минуло еще пять...
     -- Эх, будь что будет! -- решил  Телюков.  Поставив  ноги на педали, он
выключил автопилот и взял управление в свои руки.
     -- Я -- Дракон. Дайте пеленг, решил идти на свою точку.
     Оператор радиопеленгатора дал летчику курс на точку. Что же случилось с
катапультой? Об этом  не так  уж  трудно было  догадаться. Произошла осечка,
пиропатрон не выстрелил. Но ведь  он  может выстрелить в любое  мгновение...
Особенно опасно при посадке.  Толчок колесами о землю передастся стреляющему
механизму. Если разобьется капсюль, выстрел неминуем.
     "Да,  твоя  песенка  спета",  --  думал Телюков. Порой  его  охватывало
отчаяние. Руки, сжимавшие штурвал, покрылись холодным и липким потом  -- это
было  впервые в  его жизни. Стучало в  висках.  Голова становилась временами
непонятно легкой, какой-то невесомой и неощутимой.
     Но присутствие  духа  не покидало  его.  Непостижимая разуму внутренняя
сила, присущее ему мужество упорно преодолевало страх.
     Телюков пробил облака вниз и, выйдя на приводную  станцию, пролетел над
стартом. Внизу как на ладони лежал  авиационный городок. Вон здание  клуба с
высокой этернитовой крышей, вон утопает в зелени коттедж  командира полка. А
вон домик, в котором живет он, Телюков...
     "Неужели я вижу все это в последний  раз?" --  невольно подумал летчик.
Ослабели руки, дрогнули онемевшие колени.  Сорвав с  себя кислородную маску,
Телюков подул в один, затем  во второй шланг, надувая спасательный жилет, --
все же не  такой сильный будет  удар  о  землю в случае катапультирования на
посадке... Но ведь ноги на педалях...
     "Э-э,  да что ты,  в самом деле,  Филипп Кондратьевич, --обратился он к
себе  по привычке и перевел дух. --  И не в таких переделках бывал... а ведь
двум смертям не бывать... Была не была!.."
     Он напряг силы, покрепче зажал в руках штурвал. Сделал первый разворот,
второй. Выпустил шасси... И вот уже последний -- четвертый разворот. Впереди
маячит рябая будка СКП,  видна у посадочного  "Т"  фигура стартера-финишера.
Газ убран.  Самолет планирует  на бетонку... Выдерживание... Толчок колес  о
землю  тихий,  плавный...  Самолет  катится.  Телюков нажимает  на  тормоза,
удерживая педали в  нейтральном  положении...  Замедляет бег  бетонка... Еще
один плавный нажим на тормоза... Самолет  продолжает катиться, но уже совсем
не быстро. Телюков выключает зажигание.
     Все,  самолет остановился.  Телюков осторожно  поднимается  с  сиденья,
выбирается на плоскость.
     -- Черт возьми!..
     До  прибытия   санитарной  машины  он  успел  прийти   в  себя.  Увидев
перепуганного врача, сделал попытку улыбнуться.
     -- Рефлексы будете проверять?.. Да, сейчас я, пожалуй, ценный экземпляр
для авиационной медицины...
     Солдаты-санитары  помогли ему спуститься с  плоскости крыла на землю. К
этому времени примчалась "Победа". Из  машины  вышли полковник Слива,  майор
Поддубный и инженер, персонально несущий ответственность за подготовку Ту-2.
     -- Плохо готовили материальную часть, -- обратился Телюков к  инженеру.
-- Меняйте катапульту.
     -- Что? Что вы сказали?
     -- Катапульту меняйте!
     Инженер изумился:
     -- Неужели вы и после этого отважитесь летать?
     --  Служба,  товарищ  инженер, --  сказал  Телюков,  стараясь  казаться
спокойным. -- Не  будем же мы  звать кого-нибудь  из  полка Удальцова, чтобы
доводить начатое дело до конца. У самих пороху хватит...
     Он явно храбрился.
     --  Хватит,  хватит  с вас  этих полетов!  --  возразил  обескураженный
полковник.
     --   Пожалуй,   действительно,   хватит,   --   согласился   не   менее
обескураженный майор Поддубный.
     Телюкова увезли в поликлинику.
     Спустя несколько  дней он все же добился разрешения на повторный вылет.
Решено было этот  последний Ту-2 "выбросить" в воздух специально для молодых
летчиков полка.
     -- Проверю,  что вы  за снайперы, -- сказал им Телюков. -- Погляжу, как
вы будете защищать свою боевую честь.
     -- За нас не беспокойтесь, товарищ старший  лейтенант! -- лихо  ответил
Григорий Байрачный. -- Вот только в  случае чего -- незамедлительно сообщите
по радио.
     -- Да  вы  все  равно не  попадете, если я и  останусь  в самолете,  --
подзадорил Телюков молодого летчика.
     В  этот  раз катапульта  не отказала -- исправно  выбросила летчика  из
кабины.  Но  девятый  бомбардировщик  будто  и  впрямь  не  желал  погибать.
Произошло нечто  небывалое  в истории авиации.  В момент,  когда  Байрачный,
отстрелявшись,  выходил  из атаки, а лейтенант  Калашников  готовился к ней,
Ту-2 неожиданно развернулся и пошел на истребителя в контратаку. Байрачный и
Калашников растерялись и  обратились  в бегство. Бомбардировщик  -- за ними.
Летчики  решили,  что  Телюков  опять не  выпрыгнул  и  теперь, разъяренный,
гонится за ними,  и они дали, выражаясь языком пилотов, по газам. Позадирали
хвосты и помчались по направлению Кизыл-Калы.
     Пролетев несколько  километров, Ту-2 спикировал чуть  не  до земли и на
бреющем полете пошел курсом на Кара-Агач. Ох и натворил бы он бед, если бы в
воздух своевременно не поднялся майор  Дроздов. Он  догнал Ту-2 и  прикончил
его в каких-нибудь двадцати километрах от города.
     Очевидно, Байрачный, стреляя в Ту-2, повредил автопилот.
     Только   этим    и   можно   было   объяснить    загадочное   поведение
бомбардировщика, на борту которого уже не было летчика.
     А  уж  как  потешались  в  полку  над Байрачным и  Калашниковым!  У них
прямо-таки уши горели от стыда. Но кто же знал, что так получится?
     -- Мы за  вас,  товарищ  старший лейтенант, боялись,  --  оправдывались
молодые летчики.
     --  Слабодушие  проявили,  -- сердился  Телюков. -- Разве  это  летчик,
который боится чего бы то  ни было? Есть приказ -- бей! Бей метко, крепко, а
не так, как комар крылом. Но ничего, я вас научу! В копейку будете попадать!
     "Эге  ж, шуми!"  -- мысленно соглашался Байрачный и в  который  уже раз
принимался рассказывать однополчанам о необычном происшествии в воздухе.
     -- Вы понимаете, как это получилось? Вы только  представьте себе! Зашел
я  справа,  атаковал  и  выхожу влево. Вдруг Ту-2  энергично разворачивается
прямо на меня. Я -- вправо, а он продолжает разворачиваться и -- за мной! Я,
конечно, подумал,  что Телюков  не выбросился, сидит  в кабине и гонится  за
нами, -- не видишь, дескать, что я на борту!.. Ей-богу, как у Майн Рида! Там
всадник  без головы, а тут самолет без летчика. Ну ясно,  нам уже было не до
атаки. Дали мы с Калашниковым по газам -- и домой. А что оставалось делать в
такой ситуации?
     И все, кто слушал Байрачного, покатывались со смеху.
     У Телюкова собралось девять часов, которые  он снял с бомбардировщиков.
Сложив их в чемодан, он отправился в техсклад.
     --  Получай  и  приходуй  государственное   имущество,  --  сказал  он,
выкладывая часы перед кладовщиком.
     --  Вы имеете право взять их себе, -- ответил тот. --  Ведь они списаны
вместе с самолетами.
     -- Бери, бери да квитанцию выписывай, чтобы все было по закону.

Глава тринадцатая
     От поликлиники к коттеджам и  дальше к центру авиационного городка вела
серая, еле заметная тропинка. Сколько раз в день поглядывала Бибиджан на эту
тропинку! Покажется  вдалеке фигура  офицера в  коричневой кожаной  куртке и
синих  бриджах -- екнет девичье  сердце. Он?  Нет,  не  он.  Досада и грусть
охватывают девушку. Не возвращается к ней Гриша: как ножом отрезал.
     Несколько раз  дежурила  Бибиджан  на  аэродроме  в санитарной  машине.
Видела Григория, следила  из кабины за каждым его шагом, не отрывала глаз от
самолета, на котором он летал. Знала и бортовой номер самолета -- "017"... А
он, Гриша, перестал замечать ее. Не подойдет, не скажет, как некогда говорил
ласково: "Биби, серденько мое!" Никто до него так не зазывал ее. Боже, какие
теплые и нежные слова!
     Она не расставалась  с его  фотографией. Достанет и  глядит,  глядит на
улыбающееся лицо. Хочется и  самой улыбнуться в ответ... Улыбнется, и тотчас
слезы заволакивают глаза.
     Как-то дежурный  фельдшер, вернувшись вечером с  аэродрома, сказал, что
какой-то летчик, кажется  из молодых, выбросился  где-то над  горами. Полдня
искали -- не нашли.
     Бибиджан охватило страшное предчувствие.
     -- Какой же это летчик? Как его фамилия?
     -- Брачный или Барачный, что-то вроде этого.
     -- Байрачный? -- Бибиджан вся похолодела.
     -- Во-во!
     Фельдшер был новый, мало кого знал в полку.
     Девушка  закрыла рукавом халата глаза. Фельдшер что-то спрашивал -- она
ничего не  соображала.  Все тело как-то обмякло, в висках стучало, звенело в
ушах... Выбросился... Полдня искали...
     Бибиджан мучительно думала,  как  помочь  своему  любимому, и  вдруг ее
осенило: Гришу  может  найти  и спасти старый  Бояр  со своими  сыновьями  и
внуками.  Он  много лет провел в горах,  знает  там каждую  тропинку, каждое
ущелье.
     Девушка накинула на голову  платок и побежала к коттеджам. Там живет ее
земляк Артыков. У него  есть  мотоцикл. Не так уж много времени нужно, чтобы
добраться до аула, попросить Бояра...
     Старший техник-лейтенант возился со своим мотоциклом, разложив на земле
сумку с инструментом. Бибиджан, подбежав к земляку, тяжело перевела дыхание.
     -- Товарищ командир! Рустам! Слышишь, Рустам, у тебя  мотоцикл. Поезжай
в аул, скажи старому Бояру... Там в горах -- Григорий... Рустам, -- Бибиджан
рыдала.
     Артыков пытливо поглядел на землячку, прищурив и без того узкие глаза.
     -- Рустам, я тебя умоляю, ты ведь добрый, Рустам!
     Артыков вытер руки, ласково коснулся локтя Бибиджан.
     -- Это твой любимый? Почему же  сразу не сказала? Я  сейчас  же поеду в
аул.   Весь  колхоз  выйдет  в  горы.  Будь   спокойна,  Бибиджан.  Григория
обязательно найдут.
     -- Как ты добр, Рустам! Я буду любить тебя всегда...
     -- О, Бибиджан, у тебя есть кого любить. Ты только успокойся.
     Артыков вошел в дом, переоделся, снова вышел.
     -- Я мигом, Бибиджан. -- Он нажал на педаль, мотоцикл затрещал, обволок
дымом  заднее  колесо. Артыков  вскочил  на  мотоцикл и помчался  по  улице.
Свернув  на  дорогу,  скрылся  за коттеджами.  Бибиджан  села  на  скамейку,
оперлась  спиной  о забор. Неужели не разыщут  Гришу?  Не может быть! Старый
Бояр найдет. Он знает горы. Он привезет  Гришу на верблюде, и она, Бибиджан,
никогда больше не скажет  своему ненаглядному  ни одного резкого слова.  Они
поедут  в  аул в гости... а затем... Гриша  возьмет отпуск и увезет ее, свою
Бибиджан, на Украину, где  течет Днепр, о  котором  так много чудесных песен
знает Гриша. Там нет песков. Летом берега покрыты зеленым ковром, а зимою --
белым...
     В   свежем  вечернем  воздухе  глухо   зафыркал  двигатель  гарнизонной
электростанции. Вспыхнули окна коттеджей, отбрасывая  на улицы бледные снопы
света. А  Бибиджан все сидела и мечтала  о счастливом путешествии на далекую
Украину...

     В район аварии или катастрофы -- это  было пока неизвестно -- полковник
Слива отрядил на автомобилях две  группы во главе с  офицерами.  Одна из них
должна была осмотреть северные склоны хребта, вторая -- южные. Каждая группа
располагала портативной радиостанцией. По последним сведениям, южная группа,
возглавляемая техник-лейтенантом  Максимом  Гречкой,  форсировал перевал,  а
северная, разбившись на подгруппы, разбрелась по ущельям.
     Когда  на землю  упали сумерки, в район  аварии вылетели на двухместном
учебно-боевом самолете старший  лейтенант  Телюков и лейтенант Скиба. Добрых
полтора  часа  петляли  они над горами,  заглядывая буквально во все ущелья,
присматриваясь, не мигнет  ли где-нибудь лучик  электрического фонарика.  Но
Байрачный не подавал сигнала. Гнетущая и мрачная тьма окутывала горы. Только
в аулах,  расположенных  далеко за пределами зоны стрельб, теплились скудные
огоньки.
     Через несколько минут на розыски вылетел майор  Дроздов и тоже вернулся
ни с чем. Его сменил замполит Горбунов. После всех, уже почти на рассвете, в
самолет сел майор Поддубный. В ущелья  заползал зыбкий туман. Если бы даже и
сигналил летчик, все равно с борта самолета ничего не увидишь.
     Розыски не привели ни к чему.
     В  десять  утра  южная  группа  сообщила  по  радио:  "Найдены  обломки
самолета".
     Полковник  Слива  передал  об  этом  по  команде.  Оттуда   вылетела  в
Кизыл-Калу группа инженеров  и летчиков-инспекторов для расследования причин
катастрофы. Позвонил по ВЧ генерал-майор Щукин.
     -- Что там у вас такое?
     --  Лейтенант  Байрачный  либо  потерпел  аварию, либо это  катастрофа,
товарищ генерал. Найдены обломки самолета. Летчик пока не обнаружен.
     -- Какие упражнения выполнял Байрачный?
     -- Стрелял.
     -- Какие-нибудь сведения были?
     -- Абсолютно никаких. Отстрелялся,  должен был возвращаться на аэродром
и вдруг умолк.
     -- Усилить розыски.
     -- Есть, товарищ генерал!
     Не  успел Семен  Петрович положить  трубку, как радист принес очередное
донесение  группы  розыска.  Максим  Гречка  извещал: "На обломках  самолета
обнаружены следы крови".
     Все ясно: Байрачный погиб.
     Семен Петрович схватился за сердце...
     Майор  Гришин  тоже схватился,  но не за сердце -- на этот  раз  оно не
дрогнуло,  --  а за летную документацию. И не для того,  чтобы  подтасовать,
подогнать  ее  в  соответствии  с  "методическими  указаниями"  в  отношении
организации  полетов  и таким образом  в  какой-то  мере  оправдаться  перед
комиссией.  Наоборот, он  искал в  этой документации  что-нибудь  такое, что
усугубило бы виновность майора Поддубного.
     И нашел.
     Поддубный готовил молодых летчиков к стрельбе  и проводил ее над горами
на  недопустимо  малой  высоте.  Он  нарушил   методические  указания,  явно
пренебрегая инструкцией по эксплуатации зоны стрельбы. Вполне допустимо, что
Байрачный,   очутившись  в  аварийной   ситуации,   не   успел  своевременно
катапультироваться. Возможно, что его, уже мертвого, выбросило из кабины.
     "Ну  все,  голубчик,  лопнула  твоя  полководческая  слава, лопнула как
мыльный пузырь, -- злорадствовал Гришин. -- За катастрофу по головке тебя не
погладят.  Не  видать тебе должности заместителя  командира как  своих ушей!
Гляди -- еще и звездочку майора снимут с  погон.  Ходить тебе в капитанах да
звеном командовать! Тогда ты  постоишь передо мной  навытяжку! Я уж обо всем
доложу комиссии:  и  о  посадке  эскадрильи  Дроздова,  и  о  предпосылке  к
катастрофе,  которая  произошла с  Телюковым,  и  о Ту-2,  который  едва  не
врезался в город, и о романе с дочерью командира -- обо всем!"
     Тяжелым  камнем легло  на душе  Поддубного  сообщение о гибели молодого
летчика.  Он  чувствовал  себя  виновным,  ведь  он  на  самом  деле  пустил
буксировщик  на  малой  высоте.  Хотелось  быть  ближе  к   реальной  боевой
обстановке -- не исключена ведь возможность, что противник попытается пройти
над горами на малой высоте, -- а тут вот что получилось. Погиб человек...
     Значит, он, Поддубный, перегнул палку, и тут, кажется, Гришин прав...
     Но что же произошло в полете?
     Что  произошло?  Этого лейтенант  Байрачный  и сам  не  мог понять.  Он
стрелял в мишень, которую  буксировал реактивный бомбардировщик. Метко попал
с  первой же  атаки  -- поврежденная  мишень  перевернулась вверх  колесами,
завертелась на росе, как узелок на туго натянутой нитке.
     Поскольку мишень  оказалась сильно поврежденной, экипаж бомбардировщика
запретил дальнейшие атаки, и Байрачный,  развернувшись над горами, взял курс
на аэродром. Вдруг  "миг" резко содрогнулся, будто  по нему ударили молотом,
на левой плоскости вздыбилась обшивка.
     "Авария",  --  молниеносно  промелькнуло  в голове  летчика.  В  то  же
мгновение,  не  теряя ни  секунды,  он  сбросил  аварийно  фонарь  кабины  и
катапультировался уже в тот момент, когда самолет заваливался на крыло.
     Молниеносная  быстрота, с которой  выбросился из кабины молодой летчик,
была  результатом  длительных  тренировок,  проводившихся  под  руководством
командиров.
     Летчик  спускался на  парашюте.  Навстречу  ему  угрожающе  поднимались
черные  шпили скал.  Справа одиноко  торчала  колонноподобная гора, подножие
которой   было   усеяно  свежими  обломками   глыб.   Это  были  последствия
землетрясения.
     Байрачный угодил в  тесное ущелье, над которым с о