о  утром  он   организовал
радиоразведку,  и как  только  радисты донесли, что на  аэродроме Кизыл-Кала
подозрительная     возня,     туда      немедленно      устремилась     пара
истребителей-охотников.    Кизыл-калынские   локаторщики,   как   говорится,
прошляпили истребителей,  и  те  как  гром  среди  ясного  неба  ударили  по
аэродрому. Майор Дроздов и старший лейтенант Телюков не успели взлететь, как
посредник  передал,  что оба истребителя  "уничтожены" на старте, то есть на
земле.
     Телюков,  услышав это, сорвал с  себя шлемофон, выскочил  из кабины как
ошпаренный.
     -- Как уничтожены?! -- закричал он. -- Неправильно!  У нас и условия не
было, чтобы блокировать аэродром. Пусть  попробуют уничтожить  в воздухе! Не
родился еще на  свет тот летчик,  который уничтожил бы меня! Воевать  -- так
воевать честно, а не так, как удальцовцы, -- из-за угла, исподтишка...
     --  Чего вы разбушевались? -- пытался унять напарника майор Дроздов. --
Кто  виноват,  что мы  не научились строго  придерживаться  радиодисциплины?
Подняли  в эфире какофонию, вот "противник" и проучил нас. Времена рыцарства
миновали. Сегодняшний противник на выйдет и не  скажет: "А ну,  такой-сякой,
мистер-твистер,  вынимай  рапиру и защищайся". Он  нападает внезапно, именно
так, как напал Удальцоав.
     Майор  Дроздов  должен  был   возглавить  группу,  но,   поскольку  его
"уничтожили"  еще на  земле, кизыл-калынцы  на некоторое  время остались без
руководителя.  Вместе  с  этим  они  "потеряли"  двух  наилучших  бойцов.  А
удальцовцы, захватив инициативу в свои руки, так и не выпустили ее до конца.
Все это вместе взятое и решило судьбу "боя".
     -- Эх ты, голова! -- сокрушался обиженный Семен Петрович.
     Поддубный  не сердился.  Поражение  в  воздушном  "бою"  не  только  не
огорчило его, а, наоборот,  окрылило. Иметь  такого соседа, как Удальцов, --
очень хорошо! Будет с  кем  соревноваться и  будет  чему  поучиться. Сегодня
Удальцов победил, а завтра торжествовать победу будут кизыл-калынцы.
     Поддубный слушал Семена Петровича, а думал о своем...
     ...На  окраине  аэродрома Кизыл-Кала  стояли в разодранных бурею чехлах
девять Ту-2. Не случайно попали эти устаревшие винтомоторные бомбардировщики
в  пустыню. Предполагалось  в  последний  раз  использовать  их  в  качестве
воздушных мишеней.
     Игра  стоила свеч.  Расстреливая в  воздухе  настоящие бомбардировщики,
летчики-истребители  могли научиться  стрелять по  реальным  целям и  воочию
убедиться  в   величайшей  разрушительной   силе   самолетных   пушек,   что
содействовало бы воспитанию воздушных воинов  в духе наступательного порыва.
Опасности же никакой. Стреляй в пустыне на  все четыре стороны -- никого  не
заденешь.
     Упадет сбитый  бомбардировщик, взорвется  -- и разве что  табун антилоп
или шакалов напугает...
     Но то ли  летчика  не  находилось,  который  бы  согласился  "вывозить"
бомбардировщики, пускать их на  автопилотах, а потом прыгать с парашютом, то
ли была какая-то  иная причина, только Ту-2  долгое время стояли без пользы,
доживая свой век в пустыне.
     Майор   Поддубный,  посоветовавшись  с  руководящими  офицерами  полка,
которые горячо  поддержали его, решил претворить в  жизнь задуманное. Именно
об  этом он и  намекал  старшему лейтенанту  Телюкову  еще  тогда, когда тот
вернулся  с  гауптвахты. Но  в то  время  Поддубный  не  знал, что Телюков в
прошлом закончил  училище летчиков-бомбардировщиков и  при  желании  мог  бы
летать на Ту-2, да и  Семен Петрович  мог  бы сказать: "Ну их  к лешему, эти
Ту-2".  Теперь полковник  далеко...  Спрашивать  же  Телюкова о согласии  --
излишне. Это такой человек,  что, если его подвести  к межпланетной ракете и
сказать:  "Не рискнете ли,  товарищ  Телюков, полететь на Марс?",  он бы, не
задумываясь, ответил: "А почему бы и нет? Лишь бы разрешили..."
     Но  предстояло  еще  много дел.  Телюкову  следовало тренироваться и  в
полетах на бомбардировщиках, и в прыжках с  парашютом. Затем соответствующим
образом  подготовить бомбардировщики.  А  главное -- получить разрешение. И,
наконец,  нужно   иметь  вертолет,   который   подбирал  бы  Телюкова  после
катапультирования.
     Многое нужно было еще сделать.  Серьезное  дело задумано,  но Поддубный
твердо решил довести его до конца. Его  в этом  активно поддерживал замполит
Горбунов.  Он  собственноручно  писал  докладную  записку,   доказывая,  что
использование  Ту-2  в качестве мишеней -- дело  большой  важности  и вполне
осуществимо.  Замполит стал  для Поддубного  так  же  близок,  как  Дроздов.
Поддубный уважал Горбунова  за  прямоту характера,  скромность и  прекрасное
понимание современных задач по обучению и воспитанию воинов-авиаторов. После
отъезда  Семена Петровича в отпуск  они еще больше сблизились, работали, как
говорится, душа в душу. Даже  столы поставили  в одном кабинете, потому  что
никогда не мешали друг другу.
     -- Это  идея,  Иван Васильевич, аллах ее  побери! -- говорил  замполит,
имея  в виду Ту-2. -- Какая, собственно, разница -- целые самолеты мы сдадим
промышленности на переплавку или обломки? Зато польза-то какая! А?
     -- Вот именно!
     Захватив с собой инженера, они ездили осматривать Ту-2, сами опробовали
на некоторых машинах двигатели, управление, приборы.
     Вот об  этом, о  Ту-2, и  думал  Поддубный, разговаривая  с полковником
ночью по телефону.
     Подождав, пока  Семен Петрович  успокоится, отведет  душу,  он  вкратце
изложил ему план.
     -- Ого, что тебе взбрело в  голову! -- загудел голос Семена Петровича в
трубке. -- Не лез бы ты, хлопче, допрежь батьки в пекло. Прыток больно!
     -- Ничего не прыток! У американцев это практикуется.
     -- Сомневаюсь.  Они  свои  устаревшие  самолеты и вообще всякий военный
хлам продают стеллитам.  На тебе,  Данило,  что нам  не мило,  а  ты доллары
взамен...
     -- И продают, конечно, и используют как мишени.
     --  Нет  у   нас  необходимости  подражать  американцам,  --   упирался
полковник.
     -- Подражать нечего, но ценное надо перенимать.
     -- Нет, нет, выкинь ты это дело из головы!
     -- Не выкину, Семен Петрович! Горбунов -- за. Попробуем ходатайствовать
перед высшим начальством.
     -- Ну,  валяйте,  валяйте,  коль  нечего  вам  делать.  Только  заранее
предупреждаю: ничего не выйдет.
     -- Посмотрим.

     Спустя примерно  неделю  с  того  дня, как  замполит  опечатал пакет  с
докладной  запиской  в  адрес  Военного  совета,  на  аэродроме   Кизыл-Кала
приземлился транспортный Ли-2,  из которого  высадилась  группа  офицеров во
главе  с  главным  инженером  соединения.  Увидя своего прямого  начальника,
инженер-подполковник Жбанов поспешил ему навстречу, чтобы отдать рапорт.
     На стоянке самолетов засуетились:
     -- Комиссия!
     Особенно  волновались   те,  кто   чувствовал  за   собой  какую-нибудь
провинность.   Несколько  техников  побежали  в   помещение,  где  хранились
формуляры, и начали наскоро заполнять соответствующие  графы, которые должны
были  заполнить раньше. Механики,  оружейники,  прибористы  рвали  ветошь  и
начинали драить  самолетам фюзеляжи, крылья, хвосты. Утром, снимая со своего
самолета  чехол,  техник-лейтенант  Гречка  оторвал шнурок.  Не  ахти  какой
дефект, но  и к нему тоже может придраться комиссия... Гречка замаскировался
под  самолетом  и,   вынув  из  панамы  иглу,  принялся  поспешно  пришивать
злополучный шнурок.
     Волнения,  однако,  оказались  напрасными.  Вопреки  ожиданию,  главный
инженер  в  сопровождении  офицеров  направился  в  противоположную  сторону
аэродрома,  туда, где стояли старые, никому не нужные бомбардировщики  Ту-2.
Авиаспециалисты,  поддавшиеся  переполоху, дабы сгладить свою поспешность, а
главное, напрасную рачительность и растерянность, разглагольствовали.
     Гречка рассуждал как бы сам с собою:
     -- Ну что такое шнурок?  Так себе, чепуха. А увидели бы члены комиссии,
что его  нет  на чехле, --  сразу  в блокнот. А  потом:  "Такой-сякой техник
Гречка плохо ухаживает  за своим самолетом". И пошла бы  писать  губерния...
Как-то -- это было еще  в школе, -- продолжал Гречка, обращаясь к товарищам,
-- налетела  комиссия, тоже  из  штаба. Дернуло одного инженера заглянуть  в
кабину моего самолета. А там, как на грех, грязь  прилипла к педалям. Вот за
эти-то педали и гакнуло мне... Так протирали с песочком, что в пот кинуло...
А ведь, по правде говоря, отличником  считался. К медали был представлен. Не
довелось  увидеть  мне  ту  медаль.  Даже  фотографию мою выскребли с  доски
отличников... Так сразу слава  моя и померкла...  Посему  с комиссиями шутки
плохи...
     Авиационные  специалисты   любили  слушать  Гречку,   который   говорил
по-русски с мягким украинским акцентом. Получалось у него очень своеобразно.
Говорил  он  всегда  серьезно, без  тени  улыбки,  с  наивной  простотой.  А
интонации были теплые, с юмором.
     Прилетевшие офицеры снимали с бомбардировщиков чехлы.
     Все недоумевали: что они надумали?
     Туда   же,   к   бомбардировщикам,   по  рулежной   дорожке  промчалась
командирская "Победа". Рядом с  майором Поддубным  сидел замполит  Горбунов.
Вскоре к Ту-2 подкатила  бензоцистерна. А  приблизительно через час загудели
запущенные двигатели.
     Пробуют. Неужели кто-нибудь собирается летать на этих старых корытах? И
какая  в  этом  необходимость?  Ведь  боевая  авиация  --  истребительная  и
бомбардировочная -- давно уже перешли на реактивные моторы.
     -- Не иначе как в музей древностей собираются отправить.
     -- В тех самолетах давно уже фаланги и скорпионы водятся.
     -- Водятся или не водятся, а крысы благоденствуют, -- сказал Гречка. --
Они,  проклятые,  обмотками  проводов  лакомятся. На  одном  аэродроме,  как
рассказывают,  пришлось  стоянку самолетов облить  мазутом.  Видимо-невидимо
поналипало  тех  крыс. Залезет  в  мазут -- и ни сюды  и  ни туды. Подрыгает
ногами, хвостом посмыкает -- и готова.
     --  А  не  случалось,  чтобы  крыса поднялась на самолете  в воздух? --
спросил кто-то из младших авиационных специалистов.
     -- Э,  нет. Крысу  туда  и калачом не заманишь.  Чует  подвох,  заранее
сбегает...

     Условно старший лейтенант Телюков был  уже вторично уничтожен в учебных
боях.  Первый раз  это  случилось во  время воспроизведения  взрыва  атомной
бомбы.  Вздумалось ему посмотреть на дымный гриб. Высунул из укрытия голову,
а посредник с белой повязкой на рукаве тут как тут:
     -- Забрать!
     Санитары  подхватили  летчика  на носилки и  поволокли в  санчасть. Там
"пострадавшего"  осмотрели,  измерили  уровень  радиации  и отсортировали  к
группе безнадежных, так сказать, к боевым потерям.
     Но тогда его только позабавила эта строгая и, на его взгляд,  несколько
наивная  условность. Обращаясь  к  таким  же,  как  он сам,  "Уничтоженным",
Телюков пошутил:
     -- Закурим, пока наши праведные  души не дошли  до рая. А то и покурить
там не дадут -- святые апостолы боятся табачного дыма как черт ладана.
     "Пострадавшие" покатывались со смеху.
     Теперь же,  при вторичном "уничтожении", эта условность выводила его из
себя. Заядлый  летчик-истребитель никак  не мог примириться  с мыслью о том,
что он потерпел  поражение и  не где-нибудь, а в кабине  самолета, да еще от
кого! От удальцовцев,  у которых только и славы, что командир Герой, Золотой
Звездой сверкает...
     Вспомнив о том, что начштаба подполковник  Асинов  любит все делать "на
основании соответствующих документов", Телюков отправился к нему.
     -- Разрешите, товарищ подполковник?
     -- Что там у вас? -- начштаба оторвал взгляд от бумаг.
     Телюков приблизился к столу.
     --  Если  уж  удальцовцы такие меткие стрелки,  то пусть покажут пленки
фотопулеметов.  Документальное  подтверждение  пусть  пришлют. Я больше  чем
уверен, что документально они не смогут подтвердить.
     Телюков опоздал  ровно  на два  часа.  Пленки  уже лежали в ящике стола
начштаба. Глянул летчик -- глазам не поверил. Два самолета сняты  на старте.
Правда,  трудно  определить, чьи  это  самолеты.  Удальцовцы  могли  и  свои
сфотографировать... Но нет... видно,  что  аэродром  кизыл-калынский. Вон  и
рябая будка СКП стоит на месте и Ту-2 захвачены объективом.
     Телюков выругался  в адрес удальцовцев и швырнул  пленку в корзину  для
бумаг.
     Начштаба чуть не подпрыгнул от возмущения:
     --  Как вы  смеете  так  обращаться  со  штабными  документами?  А  ну,
поднимите и подайте сюда.
     -- Тоже  мне, документы!  --  презрительно  фыркнул Телюков, но все  же
достал пленку из карзины.
     -- Дайте сюда, я вам приказываю, старший лейтенант!
     -- Сожгите ее, товарищ подполковник.
     Возмущенный начштаба приказал летчику выйти из кабинета.
     Это произошло  накануне  стрелковой тренировки,  которую Телюков должен
был провести по плану с молодыми  летчиками. Потому явился в тир взвинченным
и злым.
     И досталось же беднягам, особенно лейтенанту Байрачному за его привычку
улыбаться где надо и не надо.
     --  Чего вы, лейтенант, расцвели, как  майская роза?  -- придрался он к
Байрачному, когда тот промахнулся. -- Мизинчиком кто-то кивает из-за мишени,
что  ли?  Бросьте улыбаться! Хотите  попасть  -- зверем,  зверем глядите  на
мишень!
     Григорий  Байрачный вытаращил глаза,  стиснул зубы -- зверем глядел. Не
помогло. Пули пролетели мимо мишени, движущейся на проволоке вдоль стены.
     Майор Поддубный  вложил  много  творческих сил, чтобы  оборудовать  тир
соответственно современным требованиям. Тир  получился  на  славу. Здесь все
двигалось:  и  мишени,  и  кабина  с  пулеметом  и  стрелком.  Мишени  -- на
проволоке,  кабина  --  на рельсах.  В  движение они приводились  с  помощью
лебедки, которую вращал солдат. Не так-то просто было попасть в мишень.
     Телюков сел на место Байрачного.
     -- Вот как надо целиться и стрелять. Поняли свое задание?
     -- Что ж тут не понять?
     -- Отставить! Как надо отвечать? Устав забыли?
     -- Так точно! -- выпалил Байрачный.
     -- Что "так точно"? Забыли?
     -- Да нет. Я говорю, что отвечать надо по уставу: "Так точно".
     --  Я  вас  выучу, лейтенант! -- Телюков  погрозил  пальцем и  окликнул
солдата, крутившего лебедку. -- Давайте, да побыстрее!
     Кабина  медленно покатилась, под колесами хрустел песок. Двинулись одна
за другой мишени. Телюков впился взглядом в прицел.
     "Др-р-р" -- прогремела очередь.
     Мишень -- фанерная  модель самолета  -- разлетелась на куски.  Еще одна
очередь -- и от второй мишени остался лишь обрывок проволоки.
     -- Видели? Вот как надо целиться!
     Солдат-оружейник перезарядил пулемет. В кабину сел Байрачный.
     --  Не  волнуйтесь, спокойно.  Плавно нажимайте  на  гашетку, -- поучал
Телюков. -- Двинули! -- махнул он солдату красным флажком.
     На этот раз Байрачный попал  в  цель. Правда, мишень не разлетелась, но
порядочный кусок от нее оторвало пулями. И то достижение.
     -- Продолжайте так.
     Лейтенант Калашников отстрелялся  первым  и пытливо наблюдал за старшим
лейтенантом.  Калашников писал  картину,  на  которой  изображал Телюкова  в
кабине самолета. Работал художник много и добросовестно, но лицо ему пока не
удавалось. Чего-то не  хватало в нем, какой-то черты характера. Сходство как
будто  и полное  и в  то же время  не полное. Телюков  и не Телюков глядел с
полотна.
     Припомнились слова отца, тоже художника, который с досадой говорил, что
сын  не пишет, а фотографирует, что он не умеет, к сожалению, видеть то, что
видит подлинный  художник, а именно: внутренний мир человека. Верно: туда не
доходил глаз  Калашникова...  он и  впрямь не  мог себе  уяснить, как  можно
заглянуть  в  душу человека,  увидеть,  вернее,  уловить  нечто  скрытое  от
людского   взора,  а   потом  это  "скрытое"   отобразить   на  полотне.  Он
фотографировал  своей  кистью, считал,  что ему не дан талант,  поэтому и не
рискнул учиться на художника.
     Но  почему же теперь его  одолевало желание сделать  настоящий портрет?
Почему он задумался об этих внутренних чертах? Что это -- творческий рост? А
что если он найдет это внутреннее "Я" Телюкова  и создаст настоящее полотно?
Ах, если бы найти!
     Он перебирал в  воображении  черты характера  Телюкова. Телюков смелый,
отчаянно  смелый. В нем много самолюбия. Одарен, влюблен в  свою  профессию.
Без полетов не может жить. Полет  для  него -- романтика. И вдруг  -- зверем
глядеть на мишень! Как это может ужиться рядом с романтикой? И что получится
от соединения всех этих черт?
     Калашников не  мог дать себе ответа на эти  вопросы,  но  понимал одно:
Телюков -- натура сложная, лишенная тех бесхитростных  черт, какие позволили
бы сказать безошибочно: он такой-то и такой-то.
     ...Телюков измучился вконец, тренируя Байрачного.
     -- Хватит! -- он махнул рукой и вынул портсигар. -- Разрешаю закурить.
     Летчики присели  на рельсы,  расстегнули  комбинезоны,  чтобы просушить
взмокшие майки!
     Телюков выкручивал каблуком  воронку в  песке, щурился, думал  о чем-то
своем. Пустив колечко дыма, он сказал Байрачному спокойно:
     -- Стрелять -- это вам не  камешки в воду бросать развлечения ради. Это
умение уничтожить врага. И  если  вы его  не уничтожите, он уничтожит вас. В
бою -- кто кого. А вы, простите, улыбаетесь, а до смеха ли тут? До шуток?
     -- Натура у меня такая, -- оправдывался Байрачный.
     -- Ломать надо скверную натуру, вот что!
     -- Выходит, мне и улыбаться нельзя?
     -- Смотря где. На танцах --  улыбайтесь, сколько влезет.  Встретитесь с
вашей медсестрой -- смейтесь, шутите на здоровье. А здесь? Какие здесь могут
быть шутки? Вот вы дважды промахнулись. В бою это могло бы стоить вам жизни.
Счастье ваше, что мишень не стреляет, а то она вас уничтожила бы. Где промах
--  там  проигрыш  боя.  Слышали,  что по  поводу  этого  рассказывал  майор
Поддубный?
     Разговор  внезапно  прервался  --  за  Телюковым  пришла   с  аэродрома
"Победа".
     -- Вас срочно вызывает командир, -- сообщил Челматкин.
     Он доставил летчика к Ту-2.
     Пармовцы (ПАРМ  -- полевые авиаремонтные  мастерские) проверяли моторы,
агрегаты, приборы, срывали  с  самолетов фонари, а обычные сиденья в кабинах
заменяли катапультными. Маляры перекрасили бомбардировщики в красный цвет, и
они напоминали гигантских вареных раков.
     Телюков сразу догадался, зачем его позвали.
     Впереди   --  интересная  боевая  работа.  Летчики-истребители  получат
возможность стрелять в настоящие самолеты.  Жаль только,  что  их невозможно
поднять в стратосферу, где летают современные реактивные бомбардировщики...
     Майор   Поддубный   представил    Телюкова   только   что    прибывшему
летчику-инструктору.  Когда же ремонтники во  главе с  инженером подготовили
двухместный  Ту-2,  инструктор  начал  "вывозить"  Телюкова.  И  молодец  же
Телюков!   После  седьмого   провозного  вылетел   на  Ту-2  самостоятельно.
Каких-нибудь три-четыре дня, и летчик все освоил. Одновременно он тренировал
себя на земле, готовясь к прыжкам с парашютом.
     Когда   все   подготовительные    работы   были   завершены,   прилетел
генерал-майор авиации Щукин со своими помощниками. Они проложили маршрут, по
которому будет запускаться  на автопилотах Ту-2, обозначили район, где будет
приземляться Телюков и где его должен подбирать вертолет.
     Кизыл-Калынский аэродром стал в центре внимания всего соединения.
     К стрельбе  по Ту-2 готовились, однако, не  только кизыл-калынцы,  но и
летчики других полков, в том числе полка Удальцова. Этот не  зевал. Пронюхав
о затее  соседей, он каждый день наведывался в  Кизыл-Калу, боясь, чтобы его
не обошли...

     И вот к полетам все уже готово.
     Завтра утром первый вылет.
     Старший  лейтенант  Телюков  поставил  картину на стол,  прислонил ее к
стене и отошел на  середину  комнаты, чтобы полюбоваться свои