тальных взрывов. Он не расширяется, как  воздушный  шарик  или  как
химический или ядерный взрыв.  Это  нечто  совершенно  другое.  Вы  видели
японские бумажные кораблики, когда их опускают  в  аквариум?  Пропитываясь
водой, они расширяются. Больше похоже на это. Но то, что пропитывало  этот
первоначальный  -  назовите  как  угодно  -  атом,  совсем  не   вода.   А
пространство. Вселенная не взорвалась. Она раздулась. Очень быстро и очень
далеко. И продолжает делать это.
     Я сказал:
     - О!


     Альберт некоторое время выжидательно смотрел на меня. Потом вздохнул,
и взрыв продолжил взрываться.
     Он окружил нас. Я думал, он поглотит нас. Нет. Но  мы  погрузились  в
море ослепительного света. И из него послышался голос Альберта.
     - Я собираюсь передвинуть нас на несколько световых лет, - сказал он.
- Не знаю, насколько,  просто  хочу,  чтобы  мы  посмотрели  с  некоторого
удаления. - Большой огненный шар сократился и полетел от нас, пока не стал
размером с полную Луну.
     - Теперь вселенная уже состарилась, - сказал Альберт.
     - Ей примерно сотая доля секунды. Она  горяча.  Температура  примерно
десять в одиннадцатой степени градусов Кельвина. И она плотна. Я не имею в
виду просто плотность материи. Материи еще нет. Вселенная  слишком  плотна
для  нее.  Вселенная  представляет  собой  массу  электронов,  позитронов,
нейтрино и фотонов. Плотность ее примерно в четыре  на  десять  в  девятой
степени раз плотнее воды. Вы знаете, что это означает?
     - Мне кажется,  я  понимаю,  как  плотна  плотность,  но  как  горяча
температура?
     Альберт задумчиво сказал:
     - Невозможно объяснить, потому что ничто не может быть таким горячим.
Не с чем сравнивать. Мне придется воспользоваться одним из  тех  терминов,
которые вы ненавидите. Вся вселенная находится в "термическом равновесии".
     - Ну, Альберт... - начал я.
     - Нет, выслушайте меня! - рявкнул он. - Это просто означает, что  все
частицы взаимодействуют и меняются. Представьте себе миллиарды  триллионов
выключателей, которые случайно срабатывают.  В  любой  момент  сколько  их
включается, примерно столько же и выключается, так что  сохраняется  общая
сумма; это и есть  равновесие.  Конечно,  там  никаких  выключателей  нет.
Электроны  и  позитроны  взаимно  аннигилируются,  производя,  нейтрино  и
фотоны, и наоборот; но в одно и то  же  время  количество  разных  событий
уравновешивается. В результате равновесие. Хотя внутри этого  равновесного
состояния все мечется как сумасшедшее.
     Я сказал:
     - Вероятно, так и есть,  Альберт,  но  тебе  понадобилось  дьявольски
много времени, чтобы добраться до сотой доли секунды. А ведь нам предстоят
восемнадцать миллиардов лет.
     - О, - ответил он, - отныне мы двинемся  гораздо  быстрее.  Не  нужно
выскакивать вперед, Робин.  Идем  дальше.  -  И  отдаленный  огненный  шар
расширился. - Десятая секунды - теперь температура упала до трех на десять
в десятой градусов Кельвина. Одна секунда - она упала еще втрое. Теперь  -
позвольте на  мгновение  задержаться.  Прошло  четырнадцать  секунд  после
Большого Взрыва. Вселенная еще втрое  похолодела;  теперь  ее  температура
всего три на десять в девятой степени градусов Кельвина. Это означает, что
равновесие  начинает  нарушаться,  потому  что   электроны   и   позитроны
аннигилируются  быстрее,  чем  производят  противоположную   реакцию.   Мы
остановились в этом пункте, Робин, потому что тут находится ответ  на  ваш
вопрос.
     - Ну, - как можно тактичнее сказал я,  -  если  тебе  не  все  равно,
почему было сразу не дать мне ответ и не смотреть все это шоу?
     - Потому что мне не все равно, -  сердито  ответил  он,  -  а  вы  не
понимаете. Но мы пойдем еще быстрее. Теперь мы  в  нескольких  минутах  от
взрыва. Температура уменьшилась еще втрое:  она  всего  десять  в  девятой
степени  Кельвина.  Становится  так  холодно,  что  возникают  протоны   и
нейтроны.  Они  даже  начинают  объединяться  в  ядра  водорода  и  гелия.
Настоящая материя - и почти материя! Это пока только пара, а не  атомы.  И
вся эта так называемая материя сосредоточивает в себе лишь ничтожную  долю
массы  вселенной.  А  все  остальное  -  свет  и  нейтрино.  Есть  немного
электронов, но вряд ли существуют позитроны.
     - Как это? - удивленно спросил я. - А куда девались позитроны?
     - С самого начала электронов было больше,  чем  позитронов.  Так  что
когда они взаимно аннигилировались, остались лишние электроны.
     - Почему?
     - Ах, Робин, - серьезно ответил он, - это лучший из всех вопросов.  Я
дам вам ответ, который вы, вероятно, не  поймете.  Поскольку  электроны  и
позитроны, как и все другие частицы, всего лишь колебания замкнутых струн,
то число этих частиц в основном случайно, бы хотите  углубиться  в  теорию
суперструн? Не думаю. Просто помните слово "случайно", и пойдемте дальше.
     - Минутку, Альберт, - сказал я. - Где мы сейчас?
     - Примерно через двести секунд после Большого Взрыва.
     - Гм, - сказал я. - Альберт. У нас впереди  по-прежнему  миллиарды  и
миллиарды лет...
     - Больше, Робин. Гораздо больше.
     - Замечательно. И если нам потребовалось столько времени на несколько
минут, значит...
     - Робин, - сказал Альберт, - вы можете отказаться в любую минуту,  но
тогда как я  смогу  ответить  на  вопросы,  которые  вы,  конечно,  будете
продолжать задавать? Можем сделать небольшой перерыв,  чтобы  вы  все  это
усвоили. Или, еще лучше, я могу ускорить движение.
     - Да, - ответил я, без всякого удовольствия глядя на сверкающий  шар,
в котором все.


     Я не хотел перерыва. На самом деле я хотел, чтобы все кончилось.
     Признаю, что Альберт всегда знает, что хорошо для меня.  Чего  он  не
понимает, так это, что "хорошо" - абстрактная концепция,  и  часто  хорошо
для меня то, чего я совсем не хочу. Я уже почти пожалел, что занялся  всем
этим делом, потому что мне оно не доставляло удовольствия.
     Поэтому я хорошо знал, какая из трех альтернатив Альберта мне  нужнее
всего. Я предпочел бы первый выход, потому что вся  эта  жара  и  давление
меня уже утомили, а больше всего надоело сидеть неизвестно где в  пустоте.
Второй выход - сделать перерыв у, может быть, немного расслабиться с Эсси.
     Так что я выбрал третий.
     - Давай побыстрее, Альберт.
     - Конечно, Робин. Идем дальше.
     Шар угрожающе раздулся. Он по-прежнему представлял собой просто  шар.
Никаких звезд или планет, даже никаких комков в этом пудинге. Просто масса
нерассортированного вещества, очень яркого. Впрочем, теперь  она  казалась
несколько менее яркой, чем раньше.
     - Мы шагнули далеко вперед, -  счастливо  сказал  Альберт.  -  Прошло
примерно с полмиллиона лет. Температура действительно сильно упала. Теперь
она всего около четырех  тысяч  градусов  Кельвина.  Существует  множество
гораздо более горячих звезд, но,  конечно,  мы  говорим  не  об  отдельных
точках, а о средней температуре всего. Вы  заметили,  что  шар  теперь  не
такой  яркий?  До  сих  пор  вселенная  была   радиационно-доминировавшей.
Преобладали в ней фотоны. Теперь начинает доминировать материя.
     - Потому что больше не осталось фотонов, верно?
     -  Нет,  боюсь,  неверно,  -  виновато  сказал  Альберт.  -   Фотонов
по-прежнему много, но общая температура ниже, что означает, что в  среднем
на каждый фотон приходится меньше энергии. Отныне материя перевешивает  во
вселенной радиацию... вот так... - Шар еще больше раздулся и  потемнел.  -
Миновало еще несколько сотен тысяч лет, и температура упала еще на  тысячу
градусов. В соответствии с законом Вайнберга:  "Время,  которое  требуется
вселенной, чтобы перейти от одной  температуры  к  другой,  более  низкой,
пропорционально разнице квадратов температур". Не думаю, чтобы  вам  нужно
было понимать это, Робин, - печально добавил он,  -  хотя  это  прекрасное
доказательство десятимерной суперсимметрии...
     - Кончай, Альберт! Почему эта проклятая штука такая темная?
     - Ах, - благодарно сказал он, - это  интересный  момент.  Сейчас  так
много ядерных и электроноподобных частиц, что они закрывают свет. Так  что
вселенная становится непрозрачной. Но это изменится. До сих пор у нас были
электроны и протоны, но вселенная была так горяча, что они и оставались  в
таком состоянии. Как свободные частицы. Они не могли объединяться. Вернее,
они  непрерывно  объединялись,  образуя  атомы,  но  температура  тут   же
разрушала  их.  Теперь  передвинем  камеру,  -  шар  снова  увеличился   и
неожиданно стал ярче, - и внезапно - смотрите, Робин!  Смесь  прояснилась!
Сквозь нее пробился  свет.  Электроны  и  протоны  соединились,  образовав
атомы, и фотоны снова могут пролетать свободно!
     Он помолчал. Его еле видное лицо довольно улыбалось.
     Я напряженно думал, глядя на шар. Он начал демонстрировать - нет,  не
структуру, но по крайней мере намеки на то, что внутри что-то  происходит,
как на планете Уран, видимой издалека.
     - Альберт, - сказал я. - Это все прекрасно, но смотри, тут еще  очень
много фотонов, верно? Так почему они  не  соединяются  и  не  создают  еще
больше частиц, чтобы вселенная снова стала непрозрачной?
     - О, Робин, - страстно ответил он.  -  Иногда  мне  кажется,  что  вы
вообще не тупы. Я дам вам ответ. Помните  мое  знаменитое  е  равно  mc  в
квадрате? У фотонов есть энергия - е. Если два фотона  сталкиваются  и  их
объединенная энергия равна массе  любой  частицы,  умноженной  на  квадрат
скорости света, они при своем столкновении могут  создать  частицу.  Когда
вселенная была молода - пороговая величина температуры примерно  десять  в
девятой степени градусов Кельвина, фотоны  обладали  огромной  энергией  и
могли создавать дьявольское число частиц. Но вселенная  остыла.  И  теперь
они Не могут. У них просто не хватает энергии, Робин.
     - О, - сказал я. - Знаешь что? У меня появилась иллюзия, что я  почти
понял!
     - Не принижайте себя, - усмехнулся  он.  По-видимому,  напомнил,  что
понимать полагается ему. Немного помолчал, потом раздраженно сказал:  -  Я
еще не рассказал вам о создании кварков и адронов. Ничего не  сказал  даже
об ускорении, а это очень важно. Видите ли, чтобы модель  работала,  нужно
предположить, что в какое-то время после Большого  Взрыва  расширение  шло
быстрее. Я вам дам аналогию. У вас  есть  взрывчатка,  которая  продолжает
взрываться, так что вначале взрыв не замедляется, а ускоряется.  Настоящее
объяснение гораздо сложнее, и...
     - Альберт! Мне обязательно знать это?
     - Нет, Робин, - сказал он немного погодя. Тон его был печален, но  не
настойчив.
     - Почему бы нам тогда еще немного не передвинуть камеру?
     - Хорошо.


     Вероятно, все дети любят играть  в  железную  дорогу.  Смотреть,  как
разрастается созданная Альбертом модель вселенной, все равно что играть  с
огромной  игрушечной  железной  дорогой,  какую  только  может  вообразить
ребенок.
     Конечно, тут нельзя заставить двигаться поезд. Но смотреть все  равно
интересно. Шар раскачивался и вертелся, потом  начал  раскалываться.  Наша
"камера" приблизилась к одному обломку, и я увидел, что  он  раскалывается
на еще меньшие тела. Образовывались кластеры и метагалактики,  в  знакомых
спиральных формах начали вращаться настоящие галактики. Вспыхивали и гасли
отдельные точки света; в центрах газовых облаков возникали новые.
     - Теперь у нас есть звезды, -  объявил  Альберт  откуда-то  рядом  со
мной. - Это первое поколение. Облака водорода и гелия сжимаются, в  центре
их начинается ядерная реакция. Здесь готовятся все  тяжелые  элементы,  те
самые, из которых сделано ваше плотское тело, - углерод,  азот,  кислород,
железо, все элементы тяжелее гелия. Потом, когда взрываются сверхновые,  -
он указал на одну звезду, которая послушно вспыхнула в потоке света, - все
эти элементы расплываются в пространстве, пока не сожмутся в другую звезду
и ее планеты. А потом из них образуются другие предметы. Как вы, Робин.
     Я закричал:
     - Ты хочешь сказать, что все атомы побывали в звездном ядре?
     - Те, из которых состоит ваше плотское тело, -  поправил  он.  -  Да,
Робин. В сущности тут наша Галактика. Можете узнать ее?
     Он останова вращающееся облако, так, чтобы я смог вглядеться.
     - Они все кажутся одинаковыми, - пожаловался я.
     - Большинство действительно похожи, - согласился он.
     - Но вот до М-31, а вот это Магеллановы Облака. А вот эта  спираль  -
это мы.
     Он показывал на сверкающий водоворот светлячков,  окруженный  другими
светлячковыми пятнами на фоне слабо искрящейся темноты.
     - Не вижу, где здесь мы с тобой, - сказал я, пытаясь пошутить.
     Он воспринял это серьезно. Кашлянул.
     - Боюсь, я немного забежал за нынешнее время, - извинился он.  -  Вся
человеческая история вместе с образованием планет и превращением Солнца  в
красный гигант - все это уже миновало. Вы все это пропустили.
     Я повернулся и взглянул на его туманное лицо.
     - Не знаю, хочу ли я слушать дальше, - сказал я, и сказал серьезно.
     Он чуть насмешливо смотрел на меня.
     - Но это только реальность, Робин, - сказал он. - Это правда,  хотите
ли вы ее слушать или нет. Вероятно, это способно изменить  ваше  мнение  о
собственном значении во вселенной...
     - Еще бы!
     - Ну, что ж, - сказал он, - это не так уж плохо. Но не  воспринимайте
это слишком близко к сердцу. Помните, все это - абсолютно все  -  пытается
изменить Враг.
     - О, отлично! И поэтому я должен чувствовать себя лучше?
     Он какое-то время разглядывал меня.
     - Не лучше, нет. Но в более тесной связи с реальностью. Помните,  что
у вас, и у меня, и у остального человечества,  и  у  хичи,  и  у  машинных
разумов есть только два выхода. Мы можем позволить Врагу делать то, что он
делает. Или мы можем противостоять ему.
     - А как нам это сделать?
     Он задумчиво посмотрел на застывшую модель.
     - Показать, что будет дальше?
     - Ты меняешь тему!
     - Я знаю, Робин. Я собираюсь  запустить  модель.  Возможно,  если  вы
поймете все, что это влечет за собой, вы сможете каким-то образом помочь в
решении проблемы. А может, нет. Может, проблема не поддается решению; но в
любом случае я не вижу у нас - или у кого-то еще позже -  другого  выхода,
чем попробовать. А эффективная попытка без знаний невозможна.
     - Но я _б_о_ю_с_ь_!
     - Вы были бы сумасшедшим, если бы не боялись, Рабий. Ну,  так  хотите
увидеть, что будет дальше?
     - Не знаю, хочу ли я!
     Я говорил серьезно.  Начинал  по-настоящему  нервничать.  Смотрел  на
пятнистое сияние, которое некогда содержало в себе меня, и Эсси, и  Клару,
и всех фараонов и королей, всех святых и негодяев, и  всех  исследователей
хичи, и певцов лежебок, и динозавров, и трилобитов - все было здесь и  все
исчезло, _д_а_в_н_о_ исчезло,  теперь  оно  так  же  далеко  от  нас,  как
рождение Солнца.
     Да, я испугался. Все это такое _о_г_р_о_м_н_о_е_.
     Никогда в жизни я не чувствовал себя таким крошечным,  беспомощным  и
нереальным. Все это вошло в мою жизнь. И  оказалось  хуже  умирания,  хуже
даже, чем когда меня расширили. Конечно, то было ужасное испытание,  но  у
него было будущее.
     А теперь это  будущее  стало  прошлым.  Все  равно  что  смотришь  на
собственную могилу.
     Альберт нетерпеливо сказал:
     - Вы хотите увидеть. Я продолжаю.
     Галактика завертелась, как волчок. Я знал, что каждый оборот занимает
четверть миллиарда лет, но  она  вращалась,  как  бешеная,  и  происходило
кое-что еще. Окружающие галактики-спутники расползались.
     - Они расходятся! - воскликнул я.
     - Да, - согласился Альберт. - Вселенная  расширяется.  Она  не  может
сделать больше материи или энергии, но производит все новое  пространство.
Все отходит подальше от всего остального.
     - Но звезды в Галактике этого не делают.
     - Пока нет. Пока еще незаметно. Просто смотрите: мы уходим в  будущее
на сто миллиардов лет.
     Галактика начала вращаться еще быстрее, настолько быстро, что  я  уже
не видал движения, все слилось. Но я  заметил,  что  даже  Местная  Группа
почти исчезла из вида.
     - Я остановлю на мгновение,  -  сказал  Альберт.  -  Вот.  Вы  видите
что-нибудь необычное в нашей Галактике?
     - Кто-то выключил множество звезд.
     - Совершенно верно. Она стала темнее, да. Звезды выключило время. Они
состарились. И умерли. Вы заметили, что  Галактика  стала  красноватой  по
цвету, она больше не белая. Большие белые звезды  умерли  первыми;  старые
красные умирают медленнее. Даже маленькие звезды классов  F  и  G,  желтые
карлики, не больше нашего Солнца, тоже сожгли все  свое  ядерное  топливо.
Скоро погаснут и тусклые красные. Смотрите.
     Медленно, медленно Галактика погасла.
     Больше  ничего  не  было  видно,  только  туманные  очертания   наших
воображаемых тел и воображаемое лицо Альберта. Улыбающееся. Задумчивое.
     Печальное.


     Что касается меня, то слово  "печальный"  ничего  не  описывает.  Все
остальное, что происходило со мной, все бесформенные  страхи,  которые  не
давали мне уснуть по ночам, - все это ничто.
     Я увидел _К_о_н_е_ц_.
     Вернее, так я думал и  так  чувствовал,  и  все  человеческие  заботы
показались мне ничтожными в сравнении. Но когда я сказал:
     - Значит, это конец вселенной? - Альберт удивленно посмотрел на меня.
     - О, нет, Робин, - ответил он. - Почему вы так подумали?
     - Но ведь ничего не осталось!
     Он покачал туманной головой.
     - Неверно. Все по-прежнему здесь. Состарилось, и звезды  умерли,  да.
Но  они  по-прежнему  здесь.  Планеты,  конечно,  мертвы.  Температура  их
ненамного выше абсолютного нуля;  _ж_и_з_и_и_  больше  нет,  если  вы  это
имеете в виду.
     - Именно это!
     -  Да,  Робин,  -  терпеливо  сказал  он,  -  но   это   только   ваш
антропоморфический взгляд. Вселенная продолжает  охлаждаться  и  создавать
новое пространство, расширяясь. Но она _м_е_р_т_в_а_. И останется  мертвой
навсегда... если только...
     - Если только что? - спросил я.
     Альберт вздохнул.
     - Давайте снова устроимся поудобней, - сказал он.


     Я замигал, обнаружив, что снова нахожусь в обычном мире.
     Окружавшая нас ужасная чернота исчезла. Я  сидел  на  веранде  своего
дома на Таппановом море, неоконченная холодная выпивка по-прежнему в руке,
а напротив в плетеном кресле спокойно посасывает трубку Альберт.
     - Боже мой, - слабо сказал я.
     Он только кивнул, глубоко  задумавшись.  Я  одним  глотком  прикончил
выпивку и позвонил, чтобы принесли еще.
     Альберт, оторвавшись от своих мыслей, сказал:
     - Вот так будет, если вселенная продолжит расширяться.
     - Это страшно!
     - Да, - согласился он, - это пугает даже меня, Робин.
     - Он чиркнул деревянной кухонной спичкой о подошву  своего  потертого
башмака и затянулся. - Должен заметить, что  демонстрация  заняла  гораздо
больше  времени,  чем  я  планировал.  Мы  почти  причаливаем  к  спутнику
Звездного Управления. Если хотите взглянуть...
     - Подождет! - выпалил я. -  Ты  завел  меня  так  далеко,  а  как  же
остальное? Какое все это имеет отношение к Врагу?
     - А, да, - задумчиво сказал он. - Враг.
     Казалось, он опять ненадолго погрузился в мысли, потягивая  трубку  и
глядя в пространство. А когда заговорил,  казалось,  обсуждает  совершенно
другую проблему.
     - Знаете, - сказал он, - когда я был... живой... космологи  оживленно
спорили, будет ли вселенная  продолжать  расширяться,  как  я  только  что
показал вам, или, дойдя до определенного пункта, начнет  впадать  в  себя,
как вода в фонтане. Вы ведь понимаете,  что  зависит  это  в  основном  от
плотности вселенной?
     - Да, кажется, - ответил я, стараясь не упустить его мысль.
     - Пожалуйста, не сомневайтесь в  этом,  -  резко  сказал  он.  -  Это
ключевой  камень  спора.  Если  во  вселенной   достаточно   материи