трели записи, стараясь изучить излюбленные приемы его бойцов, их уязвимые места...
     До противника остались считанные метры. Как по команде, взметнулась сталь. Звонко скрестились клинки, сверкнули высеченные искры... Бой начался.
     Численно силы противников были равны - по девять бойцов с каждой стороны. Жюри пошло на такое ограничение, потому что земляне физически не могли выставить десять бойцов. Но две девушки остались за спиной, а значит, на семерых мужчин наступали девять метаморфов. И то, что не все они имели мужское обличие, ничуть не меняло дела. Как Саша и предполагал, им не удалось удержать строй - очень скоро каждый был вынужден сражаться со своим, персональным, специально подобранным противником.

***

     Саша обрушил меч на голову далатианина. Не Леночки-подсознательно он старался оттянуть до последнего этот момент, - а Штерна. Тот подставил оружие, но выдержать чудовищный удар тяжелого двуручника не сумел. Его меч отлетел в сторону. Сталь Александра врезалась прямо в ненавистную лысину... и погрузилась чуть ли не до середины груди. Одним рывком выдернув лезвие, он едва успел парировать выпад Леночки - укол, нацеленный в стык панциря и шлема. В горло.
     На время забыв о Штерне, он кружил вокруг "жены", не решаясь нанести удар. Он никогда не поднимал на нее руку - разве что мысленно. И вот теперь переступить через себя было трудно. А она, похоже, подобных проблем не имела.
     Саша быстро понял, что бойцы из далатиан никакие. И то сказать - кто и когда учил их владеть холодным оружием? Их ставка отнюдь не на умение - на живучесть. Атаки Леночка вела грубовато, без намека на изящество, довольно предсказуемо - их было не так уж и трудно отбивать.
     Увы, войны не выигрываются в обороне.
     Снова подвернулся великолепный момент для удара, и он опять упустил его. Саша злился на самого себя, пытаясь драться в полную силу, но ничего не мог поделать. Это стройное тело, каждую секунду грозящее ему смертью, принадлежало его жене. И он не в силах был пропороть ее нежную кожу, вывернуть наружу внутренности в потоках крови...
     Острая боль пронзила бок. Он резко обернулся - меч с пронзительным свистом описал дугу, нанося удар тому, кто стоял за его спиной. Лезвие, превратившееся на миг в сплошную полосу серебристого цвета, перечеркнуло низенькую фигуру на уровне шеи - и голова Штерна, отсеченная напрочь, покатилась по песку. А в следующее мгновение он получил еще один удар - в спину, подлый и жестокий. Удар, который нанесла ему Леночка.
     Саша рухнул на песок, чудом откатился в сторону, минуя рубящий удар драгоценной "жены", следующий принял кованым наручнем - она не ожидала этого, и оружие вылетело из тонких пальцев. Сила в них была, может, и немереная, но и отскок был силен. Леночка метнулась за улетевшим в сторону оружием, а Трошин воспользовался моментом, чтобы с трудом подняться.
     Ее предательский удар оставил царапину на теле: клинок пробил-таки кирасу и слегка зацепил мясо. Не сильно и не опасно - хотя чуть в сторону, и вполне мог оказаться поврежденным позвоночник. А вот первая рана, нанесенная Штерном, опасна - Саша чувствовал, как бежит по бедру кровь, бьющая из поврежденного бока. Он бросил взгляд на поверженного противника. Штерн лежал неподвижно, столь же неподвижна была и его голова, откатившаяся на несколько метров в сторону. Неужели один готов? Тело его начало медленно оплывать, чтобы через несколько минут превратиться в лужу сероватой слизи.
     А в следующее мгновение Александр снова пришел в движение, стиснув зубы и борясь с острой болью в боку. Леночка снова атаковала.

***

     В первый момент Геннадий не поверил собственным глазам. Во второй - понял, что чего-то в этом духе следовало ожидать. По всей видимости, Жюри потребовало от далатиан поддерживать адекватную форму - иначе на их месте он бы сделался чем-то вроде спрута. Пусть с двумя руками, но длинными, метра по три, и гибкими. Тогда можно атаковать, оставаясь в относительной безопасности. То ли Жюри и в самом деле наложило ограничения, то ли далатиане сами приняли подобное решение, но противник Геннадия имел вполне человеческий вид. И даже вполне человеческую одежду - мышиного цвета мундир, серые погоны с двумя красными полосами и тремя массивными желтыми звездами. Багровую, толстую, как говорится "на ширине ушей", шею венчала знакомая до отвращения голова с обрюзгшим лицом и седым ежиком оставшихся волос. Глаза из-под насупленных бровей смотрели зло, лицо наливалось краской - как всегда, когда полковник Бурый впадал в бешенство.
     - Что уставился, капитан? - рыкнул Бурый. - Совсем распоясался, сучий потрох... А ну смирно!
     Против собственной воли Генка вытянулся в струнку-и тут же отшатнулся, уворачиваясь от удара. В руке полковника была булава - утыканный шипами стальной шар на длинной рукояти.
     - Что, задергался, сопляк! Ишь ты, в герои подался! - Бурый наступал, размахивая булавой, с жужжанием рассекавшей воздух. - Ты, мать твою, честь мундира опозорил! Связался со всяким отребьем!..
     Генка отступал, постепенно отдавая противнику метр за метром. Булава опасна: зацепи она его хотя бы краем-и ладно, если обойдется сломанной костью. Чтобы выдержать удар этой хреновины, нужны латы, а никак не тонкая кольчуга. Тут и щит, пожалуй, не помог бы - только руку отшибет. Он ловил подходящий момент, рассчитывая, что Бурый допустит хотя бы одну, хотя бы самую маленькую оплошность. А тот лез вперед как танк, не ведая усталости и не желая ни на миг останавливаться - взмах, другой, третий... Бурый брызгал слюной, ругался на чем свет стоит, обещал Одинцову все виды кар земных и небесных, начиная от дежурного "уволю к чертовой матери" и заканчивая не вполне логичным обещанием перевести в участковые навечно.
     Наконец Геннадий улучил момент и захватил руку полковника крестовиной своего необычного оружия. А в следующее мгновение лезвие полоснуло по брюху Бурого, рассекая мундир, кожу и скрывающийся за ними слой сала.
     Полковник зашатался, рухнул на колени. Его булава упала в песок, толстые кисти рук, заросшие короткими жесткими волосами, зажимали рану, сквозь пальцы сочилась кровь. Несколько мгновений он так и стоял, пытаясь увидеть порез - не мог, мешало брюхо, - затем поднес к глазам окровавленную ладонь и медленно поднял глаза на Геннадия. С хрипом, с брызгами крови вырвались слова:
     - Гена... с-су-ука... ты ж меня... убил... За... за что... за что, капитан?
     В углу глаза свернулась бриллиантом слеза - неожиданная на этом рыхлом лице, обычно озлобленном и недобром. Выдержать такое зрелище оказалось Одинцову не по силам. Он отвернулся, пряча взгляд.
     И поэтому не видел, как рванулся вверх, забыв об уже затянувшейся ране, полковник Бурый. Как описала смертельную дугу булава в его руках.
     Он уже больше не видел и не слышал ничего...

***

     Максим, чувствуя, как предательски начинают дрожать руки, отступал, вяло отмахиваясь мечом от наседающего противника. Слишком свежа была память о том, что может с ним сделать господин Якадзуми, ежели начнет сражаться всерьез. Хотя разумом Макс понимал, что господина Якадзуми здесь нет и быть не может, но разум - это одно, а глаза - совсем другое. Вот он - старенький, сморщенный старичок, который уже полгода был для Макса наставником... да и, пожалуй, чуть не единственным другом. Кроме, конечно, красавицы Ниночки - но применительно к девушке понятие "дружба" Макса устраивало не вполне.
     Каким ветром занесло японца в Москву, почему он решил открыть школу восточных единоборств именно там - Макс не знал, да и не спрашивал. Как-то не получалось задать всегда сдержанному учителю такой вопрос - что-то останавливало... На тренировках Максим чувствовал себя несколько неуютно, поскольку основную массу учеников составляли подростки. Он, взрослый дядя, все время ощущал какую-то неловкость, в очередной раз скрещивая меч с пацаном на голову его ниже. Что-то в этом роде, наверное, испытывает человек, случайно забредший на дневной сеанс мультфильмов и вдруг оказавшийся в толпе веселящейся детворы. Но все равно Максим был несказанно счастлив, что ему удалось попасть в эту школу, удалось увидеть своими глазами то, что до того момента видел лишь в кино или читал в книгах. Он созерцал работу Мастера.
     Господин Якадзуми все понимал и, может быть, именно поэтому старался ставить Макса в пару либо с самыми старшими учениками, либо с собой. Максим благоговел перед учителем - и перед его умением владеть любым холодным оружием, и перед его способностью всегда сохранять кимоно идеально чистым и выглаженным. Это Макс, как и остальные ученики, к концу тренировки становился потным, грязным и вымотанным вконец - а седой японец, казалось, все это время спокойно просидел в уголке... Но ведь прыгал не меньше других.
     Холодное оружие привлекало Макса с детства. Он даже довольно долго ходил в секцию фехтования - правда, без особых успехов. Наверное, очки мешали - ему говорили, что у всех близоруких реакция несколько замедленна. Но когда он повторил это японцу, тот лишь улыбнулся краешками губ. А еще Максим понял, что все, что он узнал о фехтовании, следует забыть раз и навсегда. "Противник не будет соблюдать правила, - объяснял Учитель. - Он будет нападать, используя любую возможность, любой шанс. Он нанесет самый подлый удар, если только сможет..."
     Да, Учитель Якадзуми - он совершенно не признавал никаких правил. С его точки зрения, смысл имела только победа. Максим никогда не мог в полной мере проникнуться этой идеей. В конце концов, времена, когда от меча зависела жизнь, навсегда ушли в прошлое, оставив в памяти о себе лишь книги да редкие спортивные состязания, на Руси пока так и не ставшие особо популярными. И он, Макс, никогда не предполагал, что в его жизни случится момент, когда от умения владеть мечом будет зависеть так много. Тем более что о своем умении владеть клинком он был далеко не лучшего мнения: не раз, когда ему уже казалось, что он чему-то научился, спарринг с господином Якадзуми развеивал это убеждение, как шквальный порыв ветра превращает в ничто легкую струйку дыма.
     Вот и сейчас Макс не мог отделаться от ощущения, что Учитель играет с ним. Удары, наносимые "господином Якадзуми", были простыми, немудреными, без особой вычурности... И отбивал их Макс без труда. С другой стороны, это очень напоминало манеру Учителя, у которого вялая атака в любой момент могла смениться стремительным, идеально исполненным и совершенно неотразимым уколом. Как правило, это происходило в тот момент, когда партнер расслаблялся и начинал заботиться о защите с меньшим старанием или, возомнив себя мастером, бросался в атаку, становясь в такой миг особо уязвимым.
     Внезапно Учитель отпрянул назад. В его плече торчала короткая арбалетная стрела - видимо, постаралась одна из девочек. И в тот же момент с глаз Макса словно бы спала пелена.
     Якадзуми ранен? Стрелой? Это же просто смешно!.. На тренировках он не раз наглядно, демонстрировал, как легко уклониться от стрелы, как просто уловить тот момент, когда арбалетчик нажимает на спуск, просчитать, куда полетит стрела, и сделать шаг... нет, шажок в сторону - ровно настолько, чтобы стрела, не задев одежды, прошла мимо. Конечно, на тренировках стрелы были тупыми, а тетива арбалета - не слишком тугой... И все же никому не удавалось попасть в Мастера.
     Макс почувствовал, как апатия оставляет его, как робость, испытываемая им в присутствии Учителя, вдруг исчезает без следа. Он шагнул вперед...
     Да, перед ним был не господин Якадзуми... несмотря на совершенно полное внешнее тождество. Этот человек... Хотя нет - человеком ЭТО, безусловно, не было... В общем, метаморф владел оружием не слишком хорошо. Даже того недолгого времени, в течение которого Максим посещал школу Мастера хватило, чтобы научиться управляться с мечом лучше. Клинок Максима раз за разом достигал цели, оставляя на теле "мастера" глубокие раны. Они зарастали очень быстро, но метаморф тратил на них силы и внимание...
     Никто в точности не знал пределов выносливости да-латиан. Известно было только, что рано или поздно их силы иссякают и невероятно быстрая регенерация останавливается. Когда это произойдет, Максим не ведал, поэтому продолжал и продолжал наносить удар за ударом, почти не думая о защите. Впрочем, она была сейчас не слишком-то нужна: метаморф, вынужденный сосредоточиться на затягивании ран, уже не пытался атаковать, да и оборонялся вяло...

***

     - Ну что, браток, не ждал?
     Сначала Борису показалось, что он стоит перед зеркалом. И только присмотревшись, он заметил... Одно время были особенно популярны загадки типа: "обнаружьте десять различий между двумя похожими картинками". Так и здесь: отличия были малозаметны, но они все же присутствовали. Правда, неясно оставалось, к лучшему это или к худшему.
     Он оглядел противника. Точно такая же кираса с коваными наплечниками, точно такие же шипастые наручни защищают руки, дополнительно укрытые кольчужными рукавами. И секира почти такая же. Только вот держит он ее немного иначе - как-то неловко, как будто с непривычки.
     Борис довольно усмехнулся. Если это оружие избрано далатианином только для того, чтобы смутить противника, ему не позавидуешь. Владеть секирой надо уметь - это не такое простое искусство, как кажется на первый взгляд Даже для того, чтобы дерево рубить, требуется навык, а уж чтобы вести бой с живой и подвижной целью... По мнению самого Бориса, тут требовалось гораздо больше мастерства, чем для размахивания мечом.
     - Ждал не ждал... Какая разница? - усмехнулся он в ответ на реплику своего отражения.
     И шагнул вперед. Его секира, как живая, метнулась к груди противника - Борис ждал звона от соприкосновения металла, но его не было: только глухой хруст. Метаморф отпрянул назад. Похоже, его застала врасплох стремительная атака - он-то рассчитывал на растерянность человека. Что ж, не на того напал.
     Борис прекрасно понимал, что на этой Арене все надежды только на него да на Сашку. Остальные если и внесут вклад в победу, то незначительный. Девочки вообще вряд ли чем поддержат: сомнительно, что стрелы могут сколько-нибудь серьезно ранить метаморфов, коих очередь из "калаша" в упор не брала. Здесь решат дело мечи и топоры.
     Поэтому времени на беседы со своим отражением Борис не имел. Внешность менять далатиане умели неплохо, а вот в фехтовании - если отчаянная рубка с использованием тяжеленных алебард могла быть отнесена к этому искусству - освоили лишь самые азы. Силы им было не занимать, только в таких делах сила не важнее умения.
     Противник отличался ловкостью и быстротой, его удары были бы опасны - попадай они в цель. Но на то и опыт Борису. Далатианин вновь и вновь вспарывал лезвием воздух, тут же расплачиваясь за промах очередной раной. Он постепенно слабел - гораздо быстрее, чем тот, которого рядом кромсал Максим - раны секира оставляла куда более серьезные, нежели тонкое лезвие катаны, и на их "ремонт" у метаморфа уходило гораздо больше сил.
     А следующую атаку "Борис второй" просто не успел отразить - бронированный ошейник его панциря, сделанный явно не из стали, хотя и мало в чем ей уступающий, не выдержал чудовищного удара...

***

     В том, что именно ему достались двое противников, лично Михаил усматривал великую вселенскую несправедливость. По логике вещей, второго следовало бы отдать Борьке - здоровяк явно умеет махать этим своим чудовищем, которое и топором-то назвать смешно. Так нет же - двое достались именно ему. И, видимо, сие планировалось заранее.
     То, что каждому подобрали противника исключительно индивидуально, Мишка понял сразу. Как только увидел, с кем предстоит драться. Честно признаться, он с огромным удовольствием махнулся бы с кем-нибудь из приятелей... Ну хотя бы с этим очкариком Максом, который в настоящий момент пятился, тупо созерцая наступающего на него сухонького низкорослого человека в развевающемся кимоно. На вид узкоглазому деду было лет шестьдесят... Хотя кто их знает, японцев, сколько им на самом деле лет?
     Увы, ни с кем меняться не пришлось, и Михаил остался один на один... точнее, один на двоих со своими персональными противниками... противницами.
     Обе девушки были в легких кольчугах, обе вертели в руках легкие длинные сабли, левые руки их прикрывали небольшие металлические щиты. Толку от этих щитов, пожалуй, немного. Обе амазонки обошлись без шлемов - и огненно-рыжие волосы, скользящие по металлу кольчуг, обжигали Мишкины глаза.
     Когда строй распался, "Анжелики" разделились. Одна атаковала Михаила в лоб, и он, выставив глефу и принимая на нее удар легкой на вид сабельки, чуть не полетел на песок - такое было впечатление, что на него обрушилась рельса. Испытав дикую боль в руке, Михаил отпрыгнул, уклоняясь от следующего выпада, но нанести ответный удар не сумел. Рука не поднялась.
     - Этого вы от меня и ждете, да? - пробурчал он вполголоса, лихорадочно уворачиваясь от свистящих вокруг сабель и изредка подставляя под лезвия древко глефы. Его порядком беспокоило то, что оружие его было уже повреждено - еще пара рубящих ударов, и глефа переломится.
     За спиной раздался щелчок арбалета, и в то же мгновение пронзительно зазвенел металл. То ли выстрел был сделан с высоким искусством, то ли это вышло случайно, но тяжелый арбалетный болт ударил прямо в эфес сабли одной из "Анжелик". Та явно не была к этому готова - и сабля, выбитая из руки, улетела метров на десять в сторону. Из арбалета в упор - это не шутка.
     Позже Михаил признавался Лике, что свой удар он нанес совершенно рефлекторно. Если бы у него имелось хоть мгновение на раздумье, все сложилось бы иначе. Но руки среагировали сами собой, как будто с детства были обучены владению холодным оружием, - и отсеченная в суставе тонкая рука упала на песок...
     Неизвестно, чем бы все для Михаила закончилось, поскольку, увидев результат, он замер, как парализованный. Успокоительные мысли о том, что перед ним не более чем идеальные копии, напрочь вылетели из головы. Он видел только длинные пальцы с аккуратными ногтями, еще скребущие песок...
     И, наверное, это оказалось бы последним зрелищем в его жизни, если бы на помощь не подоспела Анжелика. Настоящая.
     Она, в отличие от Мишки, действительно хорошо владела мечом. Не лучше Трошина и, конечно, хуже Бориса, но никто другой на этой площадке сравниться с ней не мог. И хотя метаморфы были явно сильнее, умение виртуозно действовать клинком в который уже раз восторжествовало над грубой силы.
     - Проснись, - рявкнула Лика, отбивая атаки собственной копии. Ее разряженный арбалет лежал где-то позади, на песке, рядом с совершенно беспомощной Ниночкой. Лика только успела приказать длинноногой красотке ни в коем случае не стрелять. Во-первых, вполне можно попасть не в того, в кого надо, - на поле боя творилось нечто невообразимое, все смешались, и совершенно неясно было, где друг, а где враг. И, главное, арбалет оставался какой-никакой, а защитой - если кому-то из метаморфов удастся добраться до девушки, то стрела с пяти шагов, возможно, на мгновение его задержит. А там, глядишь, и помощь подоспеет.
     Свою неуклюжую противницу Лика не боялась. Да и Мишка вроде немного пришел в себя. Одна из копий вышла из строя - похоже было, что если обычные травмы не слишком вредят метаморфам, по крайней мере поначалу, то потеря более или менее существенной части тела для них фатальна. Во всяком случае, "Анжелика" с отрубленной рукой лежала ничком на песке и не подавала признаков жизни. Как показалось Лике, ее тело начало постепенно терять форму.
     Теперь можно было спокойно сосредоточиться на второй копии. А там, глядишь, и Михаил окончательно очухается и сообразит, кому именно он смахнул руку...

***

     Борис огляделся. Пока что события разворачивались в целом в пользу людей. Правда, преимущество было не слишком существенным.
     Его противник, один из нападавших на капитана, одна из огненноволосых девчонок, наседавших на Мишку, и низенький старичок, какое-то время заметно теснивший очкарика, уже выбыли из строя, и можно