у были подожжены огнеметами плазменных залпов. Пол вздыбился... Потолок пошел трещинами, и "Воина" отбросило назад и впечатало в стену... Стена не выдержала, рухнула, превратившись в груду обломков. Просел потолок, похоронив спрута под бетонными пластами.
     Пси-пушки робота заглохли. Женька тут же пришел в себя. Пистолет вновь загрохотал, в упор кромсая лежащую среди строительного хлама тушу. Та лишь содрогалась - было ясно, что робот проиграл. Вот треснул последний слой пластин, отлетели в сторону обломки защитных плит. Стрельба на мгновение прервалась - Женька сменил бронебойные пули на разрывные. Еще одна очередь, направленная прямо в прорехи брони, - и биоробота буквально разметало взрывами: в разные стороны полетели обломки металла, куски чего-то, напоминающего плоть...
     Спустя десять минут далатиане, потеряв еще троих бойцов, предпочли сложить оружие. Шансов у них не было.
     За минуту до капитуляции БК "Робокоп" истратил последний патрон. Одновременно с этим его броня, порядком избитая плазменными ударами, поддалась: Женькина нога подломилась, и он тяжело завалился на только что поверженного далатианина, так и не узнавшего, что его последний выстрел оказался успешным.

***

     Женькины глаза, абсолютно спокойные, равнодушные ко всему на свете, смотрели сквозь прозрачную крышку саркофага. Почти прозрачная жидкость заливала тело и чуть колыхалась. Эти едва заметные движения и игра света, проникающего сквозь толстое стекло, создавали впечатление, что сейчас друг подмигнет, улыбнется... состроит привычную ехидную гримасу.
     Но так только казалось...
     - Он выживет?
     Макс задал вопрос очень тихо... В случившемся не было его вины, как и вины кого-либо еще: каждый был занят своей собственной схваткой, каждый старался прикрывать друзей - по возможности не подставляясь сам. Пуля - это обычно рана, а плазменный заряд - всегда горстка жирной, отвратительной на вид и на ощупь сажи. Женька, закованный в броню, казался несокрушимым рыцарем в окружении толпы плохонько снаряженных вассалов... Именно ему вроде ничто не угрожало. Но он лез на рожон, отчаянно пытаясь закрыть стальной грудью всех, кого только мог, - и не уберег самого себя.
     - Александр! - Макс настойчиво дернул Трошина за рукав.
     - Что? А... Да, выживет, конечно. Если лег в медблок живым, значит, живым и выйдет. Чаще всего именно так. Только вот...
     - Нога, да?
     - Да. Этот аппарат не сможет восстановить конечность.
     - А он... Он знал, что броня повреждена?
     - Знал конечно. Компьютер шлема давал достаточно информации. Понимаешь, Максим, мы не привыкли к такому бою. На Арене... Там надо выкладываться до конца, там не щадят свою жизнь, даже когда идет размен хотя бы один на одного. Мне кажется, Женька так до конца и не понял, что этот бой - настоящий. Будь броня повреждена выше... У него нога сгорела полностью, но так же легко сгорело бы и тело. Он мог отступить, мог увернуться... Наверное, мог - это только средневековый рыцарь в доспехах был ограничен в маневренности, а БК, даже с неполным энергозапасом, позволяет маневрировать. У Женьки просто такой мысли не возникло.
     - Он шел в авангарде.
     - Вот именно. Когда мы планируем очередную Арену, всегда... ну, скажем, довольно часто предполагается, что кто-то примет на себя отвлекающий удар, то есть заведомо пойдет на смерть. Виртуальную смерть... Она обратима, поэтому никто и не возражает, если это полезно для дела. Надо - значит, надо. Арена - игра прежде всего командная, а не набор индивидуальных поединков. По крайней мере, когда используется высокотехнологичное вооружение. Часто от прямого, целенаправленного самопожертвования толку гораздо больше, чем от виртуозного владения оружием и умения долго оставаться живым. Вот Женька и считал себя... ну, не знаю - тараном, что ли, который проложит нам дорогу к светлому будущему.
     - Мне кажется, это не правильно.
     - В реальной жизни - не правильно, и Женька - наглядный пример. Но Арена - это не жизнь. Это игра. Опытный шахматист с легкой душой пожертвует даже ферзем, если это принесет ему стратегическое преимущество в дальнейшем. Партия закончится, начнется следующая - и все фигуры опять займут свои места. Однако победа определяется не количеством "взятых" или "отданных" фигур, верно?
     - Люди - не пешки.
     - Согласен. Не пешки. И даже не ферзи. Но Арена - всего лишь игра. Женька забыл об этом. Он просто шел вперед.
     Дверь медсектора плавно отъехала в сторону. На пороге стояла Лика - ее глаза были красными от слез. Ей досталось самое трудное - выковыривать обгоревшее тело Малого из изуродованного боекостюма. Лика рыдала, глядя на чудовищные ожоги, на буквально впаянные в тело обломки металла и обугленные куски кожи. И только когда стало совершенно ясно, что Евгений будет жить, она постепенно стала успокаиваться.
     Если бы речь шла о битве на Арене, Саша сказал бы, что все прошло на удивление удачно. Потери - двое. Остальные отделались мелкими ожогами, ссадинами, синяками. Противник смят, деморализован и капитулировал. Чего еще желать?
     Если бы ему сказали заранее, что Женька, молодой, заводной парень, имеющий, по всеобщему мнению, шило в заднице, лишится ноги? Лишится навсегда и, в лучшем случае, обзаведется мало отличимым от живой конечности протезом инопланетного производства? Постарался бы он, капитан, принять другое решение или сознательно пошел бы на жертву ради успеха операции в целом? Ожидай такая судьба его, Трошина, он не раздумывал бы. Но обречь на инвалидность друга...
     Саша тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Что-то в последнее время он стал слишком часто задумываться о смысле жизни, о причинах и следствиях тех поступков, которые совершают люди. Это вселяло в него неуверенность, а ему так необходима сейчас железная воля и убежденность в правильности принимаемых решений. Потому что большинство его решений определяли дальнейшую судьбу их всех.
     - Капитан, Дан говорит, что пленные созрели для беседы.
     Лигов занимался делом весьма необычным - он обеспечивал условия для того, чтобы сдавшиеся далатиане не могли обрести свободу. По его словам, это было не сложно, но долго. Саша и представить себе не мог, каким образом можно обездвижить существо, способное изменять форму. Во всяком случае, веревки и наручники здесь явно не годились.
     И еще было очень интересно, как это далатиане "созрели для беседы". По сведениям Лигова, если для большинства разумных существ имелись разного рода "сыворотки правды", то для метаморфов таковых не существовало в принципе: изменить химический состав организма для них было немногим сложнее, чем увеличить вдвое собственный нос. При мысли о том, к каким методам добывания информации прибегнет Дан, у Трошина по спине поползли мурашки. Он был почему-то уверен, что эти методы ему не понравятся.

***

     И все-таки он подсознательно ожидал увидеть наручники, может быть потому, что ничего другого не мог себе представить. Да и то сказать - опыт общения с чужими был только на Арене, а там остановить - это однозначно убить. Здесь же все было иначе. Штерн, по каким-то причинам соизволивший полностью сохранить привычный облик, столь же привычно восседал за своим столом. Такое впечатление, что сотрудники пришли на разбор полетов, а не на допрос шефа с пристрастием.
     Впрочем, кое-что изменилось в обычном антураже кабинета. Например, четыре стула у стены были заняты - там восседали, если можно так сказать, фигуры, даже близко не имеющие с человеком ничего общего. Просто комки глины... Или пластилина серого цвета. Ни конечностей, ни глаз, ни иных "отличительных признаков". В первый момент их можно было вполне принять за предметы неодушевленные, и Саша, не знай он заранее, с кем предстоит иметь дело, так бы и подумал. "Предметы" находились в движении, их форма постоянно изменялась, они как будто текли. Так свеча оплывает под воздействием огня - только в данном случае изменения происходили быстрее.
     Когда они вошли в кабинет, там никого, кроме далатиан, не было. Ни охраны, ни грозных стволов, нацеленных на чужих. Тем не менее пленники совершенно спокойно сидели на своих местах. Штерн не поднялся навстречу посетителям, хотя делал это неизменно, когда кто-нибудь к нему входил. Обычно шеф выбирался из-за стола, протягивал руку... А тут остался неподвижен, и даже руки, лежавшие на полированной крышке, не шелохнулись. Как приклеенные.
     - Я думаю, нужно всех позвать, - заметил, стоя в дверях, Трошин, невольно поймав себя на странном ощущении. Саша вдруг понял, что сейчас он здесь не главный. То есть не просто уступил роль командира - такое случалось достаточно часто и раньше, будь то планирование стратегии на следующую Арену или банальный спор с женой из-за какой-нибудь мелочи. Даже когда Штерн давал очередные ценные указания, он, Трошин, всегда сохранял за собой какие-то права... Хотя бы право послать всех к бесу, повернуться и хлопнуть дверью.
     Сейчас он чувствовал себя пешкой, хозяин которой - великий шахматист - намерен сделать ею ход. Имеет ли право пешка задумываться о том, какой это будет ход, какие последствия вызовет? Пешка должна бездумно и безразлично ожидать команды, а потом выполнить ее механически, не шевеля извилинами и не открывая рта. Кто она такая - пешка, - чтобы оценивать стратегию хозяина?
     - Да-да, конечно... - Лигов ответил как-то особенно небрежно, вскользь, мимоходом... Так ребенок, воскликнувший "ой, мама, смотри - собачка!", натыкается на равнодушное "угу" умотавшейся за день родительницы, которая толком и не слышит обращенной к ней фразы.
     Сердце екнуло. Вот он - шахматист... Неторопливо опускает свою задницу в одно из кожаных кресел. Трошин обернулся, пробормотал столпившимся в приемной, чтобы заходили. Пробормотал вяло, удивляясь самому себе - с чего бы его так повело? И побрел к ближайшему креслу.
     В голове мелькнула мысль: а если заставить себя сейчас повернуться и выйти? Интересно, получится ли? Или организм, по каким-то причинам взбунтовавшись, откажется выполнить команду мозга? Пожалуй, это его не удивило бы. Он подумал, что сопротивляться наваждению ему не хочется. Даже нет, не так... О сопротивлении было даже думать неприятно. Гораздо проще подчиниться - легко и без душевных мук отдаться на волю течения. Скрипнуло кресло, принимая в себя его усталое тело. Рядом рассаживались друзья: спокойно, без вечных взаимных подколок - вообще не издавая ни звука. Просто входили, садились и замирали - ничем не лучше, чем приклеенный к своему столу Штерн.
     Лигов, не поднимаясь, протянул руку и взял со стола небольшой прибор. Некоторое время крутил какие-то ручки...
     Вдруг наваждение пропало! Мир вновь обрел краски, мозг - свободу не только мыслить, но и командовать телом. Из-за спины послышалось короткое ругательство - голос принадлежал Петру. Вернулись звуки. Саша услышал дыхание товарищей - неровное, какое-то... возмущенное, что ли? Если дыхание может быть возмущенным.
     - Поясняю, - Лигов заговорил своим обычным спокойным голосом, - этот прибор создает поле, подавляющее часть мозга, контролирующую волю субъекта. Действует прибор на все разумные расы биологического типа, правда, требуется определенная подстройка. К сожалению, радиус действия ограничен, и нужно не менее двадцати минут, прежде чем свобода воли будет полностью подавлена. Излучение экранируется любым материалом толще... э-э... девяти миллиметров... кажется. Оно может быть объемным или поляризованным. Последний вариант и применен сейчас: на заключенных поле действует, на вас - нет. Находясь под воздействием поля, объект полностью лишен возможности принимать самостоятельные решения.
     - Почему они не воспользовались таким прибором, отражая нашу атаку? - В голосе Лики сквозило отвращение.
     Саша ее чувства вполне разделял. Отвратительный, омерзительный агрегат - любые пытки лучше, чем такое вот уничтожение личности! Пусть и временное. Даже заключенные в фашистских концлагерях имели право выбора-либо подчиниться, либо умереть. Или бороться - что с высокой степенью вероятности означало ту же смерть. А тут разумное существо лишалось буквально любой инициативы. Только тупое подчинение...
     - Применение подобной аппаратуры строго контролируется, в том числе в мирах, входящих в Ассамблею. Технология, помимо прочего, подпадает под юрисдикцию Закона Изоляции. Попытка ее использования вызвала бы вмешательство следящих систем спутников наблюдения. СПБ имеет данные приборы, этот подает спутнику контрольный сигнал. Сейчас я ослаблю поле, и пленники смогут говорить.
     Лигов снова принялся вращать верньеры с явным удовольствием. Затем поднял глаза на Штерна, все так же безучастно сидевшего за столом. Бывший шеф "Арены", казалось, даже не замечал происходящего - будто и не было в его кабинете людей и нелюдей, малопонятных приборов и груды оружия. Его глаза равнодушно смотрели в одну точку, расположенную где-то на обоях, а лицо не выражало ничего только полное, абсолютное безразличие ко всему.
     Но вот зрачки шевельнулись... Еще раз, затем еще. Глаза медленно, словно нехотя, обежали присутствующих и остановились на Лигове.
     - Я начинаю расследование действий представителей Далата на планете Земля в рамках Права, полученного посредством Спора. Назови свое имя.
     Голос Дана звучал сухо, нейтрально. Как у какого-нибудь среднестатистического российского следователя. Штерн вяло шевельнул губами:
     - Леин Ля Хаар...
     - Имя и статус на этой планете.
     - Генрих Генрихович Штерн. Директор компании "Арена". Владелец Команды. Диспетчер третьего уровня.
     - Это впечатляет. Диспетчер третьего уровня... Вот, значит, как. Хорошо, кто я?
     - Аналитик Службы планетарной безопасности Ассамблеи. Регион компетентности - Земля.
     - Хорошо. Обладаю ли я правом задавать вопросы?
     - Да.
     - Готов ли ты отвечать на вопросы?
     - Да.
     Дан, вздохнув с еле заметным облегчением, повернулся к Трошину:
     - Это обязательная процедура официального допроса. Я обязан установить, что задержанный понимает, кем является он сам, кто находится перед ним, сознает, что следователь обладает полномочиями для проведения допроса, и готов отвечать. Тот факт, что воля задержанного подавлена, значения не имеет.
     - Интересные у вас правила. Дан криво усмехнулся:
     - Ваши правила, думаешь, лучше? Ладно, продолжим. Ну, с чего начнем?
     Как много вопросов вертится на языке и как хочется выкрикнуть их прямо в лицо бывшему шефу! И почему открыт сезон охоты на членов Команды? И почему уничтожены Базы СПБ?.. Только вот эти ли вопросы наиболее важны? Или есть другие, которые сформулировать пока не получается?
     Саша пожал плечами.
     Такой ответ, видимо, вполне Лигова удовлетворил.
     - Кто отдал приказ на уничтожение Команды?
     - Приказ отдал Диспетчер первого уровня. Дан снова повернулся к Саше:
     - Диспетчер первого уровня обладает высшей властью среди далатиан, находящихся на планете. Применительно к вашим меркам - он что-то вроде императора. То есть его власть абсолютна, и никто из далатиан не способен даже помыслить о сопротивлении. Это просто невозможно. При рассмотрении дела я вынужден учесть, что права выбора Штерн не имел.
     - Штерн, вы... - Саша попытался было обратиться напрямую к шефу, но тут же на его плечо легла ладонь Лигова.
     - Извините, Александр, вопросы здесь задаю я. Да, знаю - в вашей истории эта фраза часто имела неприятный смысл, но факт остается фактом: я - единственный здесь представитель СПБ, и отчет они могут держать только передо мной. Сейчас его воля молчит, и он ответит на любой ваш вопрос со всей возможной искренностью, однако потом опротестует каждый свой ответ. Он же прекрасно понимает, что тут происходит, и, хотя ничего не может поделать, память сохраняет целиком и полностью. Если бы не применялось подавление психики, он имел бы право лгать вам. Мне он обязан говорить правду. Конечно, если бы мы встретились в другом месте и в другое время, он бы с готовностью лгал и мне... Но эта возможность рассматривается лишь теоретически. Во избежание дальнейших проблем будет лучше, если любой задаваемый вопрос прозвучит в моем исполнении, договорились? Что вы хотели спросить?
     - Почему был отдан такой приказ?
     - Согласен, это важный вопрос. Итак, Диспетчер, следующий вопрос... - Лигов на мгновение задумался, затем продолжил:
     - Объясните причину отдачи приказа на уничтожение Команды, расскажите о ходе исполнения приказа, а также обо всех значимых деталях операции.
     Несколько минут Штерн молчал, как будто собираясь с мыслями. В какое-то мгновение Саше показалось, что в глазах бывшего шефа сверкнула ненависть, смешанная с досадой на собственное бессилие. Было ли это игрой света в зрачках или действительно лишенный воли организм позволил себе отголосок чувства - Саша так и не понял. А потом пленник заговорил, и присутствовавшие обратились в слух.
     По словам Штерна, Земля перешла под управление далатиан в результате выигранного на Арене Спора. Срок действия полученных прав истекал, и согласно закону Жюри Арены объявило о сроках подачи заявок претендентами на этот мир. Однако ситуация оказалась несколько сложнее, чем предполагалось.
     По Кодексу, ни одна Команда не имеет права выступать против своей родной планеты. Эта статья введена очень давно, и отнюдь не по этическим соображениям. Просто слишком часто Команды в подобных ситуациях принимали решение уступить бой, если победа приносила ущерб их планете. Хотя Земля формально не член Ассамблеи и не собирается им стать в обозримом будущем, Команда Трошина зарегистрирована именно как земная. Были и другие, более удачные решения. Тот факт, что происхождение Команды Трошина не было скрыто, Штерн расценивал как свое упущение. При этих словах Лигов ухмыльнулся и заметил, что любой подлог рано или поздно вскрылся бы, после чего Команду ждала пожизненная дисквалификация.
     Таким образом, далатиане не могли выставить землян для защиты своих прав и вынуждены были использовать другую Команду. Проблем бы не возникло, если бы хоть один мир заявил о своих претензиях на Землю. Но желающих не нашлось. Далатиане даже пытались окольными путями убедить не слишком претенциозные расы выставить заявку... Никто не согласился. Земля - сильно загаженная, с порядком отравленной биосферой, с весьма агрессивным населением - ни для кого не представляла коммерческого интереса. Заявка далатиан оказалась единственной.
     Все бы прошло гладко, далатиане без боя получили бы Землю в пользование на новый срок, но произошло именно то, чего они опасались. Член Большого Жюри Ссунг дай Саар раскопал в архивах Ассамблеи прецедент, единожды имевший место около полутора тысяч лет назад. Неизвестно, из каких побуждений действовал Ссунг дай Саар: то ли он испытывал какие-то чувства к землянам (это среди членов Большого Жюри не приветствовалось) либо слишком уж педантично подошел к проблеме... Факт остается фактом. Он извлек на свет давно забытое событие. Далатиане знали о прецеденте и боялись его.
     Суть ситуации сводилась не к тому, что на планету претендовал всего один соискатель, а к тому, что спорная планета имела собственную, официально зарегистрированную Команду. Большое Жюри тогда предложило официальной Команде спорной планеты защищать собственные интересы.
     Далатиане попали в сложное положение. Они не только не имели права воспользоваться услугами Команды Трошина для защиты своих интересов, но и были вынуждены сражаться с нею. Штерн знал, что в таком противоборстве шансы землян очень высоки. Он, не меняя интонации, сообщил, что, по мнению его специалистов, ни одна Команда миров, входящих в Ассамблею, не сможет противостоять землянам с вероятностью победы более сорока процентов. Поэтому Штерн и сделал предложение Диспетчеру первого уровня решить возникшую проблему радикальным путем - уничтожить Команду землян или ослабить ее до такой степени, чтобы она не представляла опасности. Генрих Генрихович равнодушно отметил, что, несмотря на ряд неудач, в целом поставленную задачу он считает выпо