ыл тщательно изучен. Как именно, если тщательно? А если они, попав
внутрь, нашли  и вскрыли потайной ящик с картами -- это же полный завал. Как
быть с мамой, как?  Фантастично -- но вдруг мы  сумеем дать  о себе весточку
Славину, весточку-инструкцию? Мама уже дома, а он каждый день передает ей от
нас приветы. Но что это за приветы,  если нас нет больше  месяца? Ладно,  мы
что-то обнаружили на своей  планетке  и с согласия Земли ведем расследования
(редкий металл). Тогда эту  "утку" он должен  подкинуть газетчикам,  все  же
знали о нашем отлете. Но  начальству-то надо будет  сказать правду,  а им --
молчать? А вдруг что-то да просочится?!
 Заснул я  с трудом и, засыпая, увидел, нет, не сон, конечно, а какую-то
предсонную приятную белиберду:  чужая планета, инопланетяне --  слизняки  со
щупальцами и мерцающим глазом, но добрые, добрые, и  музыка, музыка... .. Мы
"плыли" над Политорией на двух машинах: в одной -- Орик и Пилли, в другой --
папа, Оли, я и Сириус. Полет к моро решился за завтраком, который я проспал,
и присоединился  к  остальным уже  в  самом  конце. Утром звонил Горгонерр и
сказал,   что   все   меняется,   и   попросил   папу   провести    короткую
пресс-конференцию с  учеными  и газетчиками. Мы на  пару часов  разделились:
папа -- на пресс-конференцию, я -- в планетарий. Еще по  дороге к планетарию
я связался с  папой  по маленькому  коммуникатору и попросил  его  на  время
выступления свой не отключать, чтобы  я мог  все слышать. Замысел Горгонерра
был понятен:  отказаться от пресс-конференции (как он думал вчера)  было  бы
неверно, это значило придать огромное  значение протесту укрывшихся в скалах
политоров. До конференции папа сгонял с Ориком на  "Птиль" (тот так и  стоял
внутри Карпиева  корабля)  и забрал с собой кое-какую одежду,  фотоаппараты,
слайды   и  проектор  (в  космос  их  брали  обязательно  --  для  борьбы  с
ностальгией), кое-какую  баночную  еду  -- для  угощений, ну, и конфетки там
разные... Конференция была курам  на смех. Папа  постоянно "соскальзывал" на
быт: семья,  дети,  обучение,  разные языки и  народы, культура,  искусство,
спорт и прочее. Всем дико понравились слайды. Жизнь на них чем-то напоминала
политорскую  (разве  что  старомодные  роллеры  и  обычные   машины  вызвали
тактичный смех),  растительность  была  вовсе не похожа, и  тем  более дома,
огромные небоскребы.  Всех  поразило количество людей в  городах и  особость
наших  животных. Поговорили о третьем глазе, об обезьянах (наконец-то они их
увидели). О  космотехнике папа  говорил почти открыто, раз уж ясно было, что
она ниже политорской. Всех, однако, поразили межпланетные станции  (спутники
у политоров  были,  а  межпланетки -- нет).  Папа  пояснил, что  станции эти
расположены   довольно  далеко  от  Земли  и   используют  свои   конкретные
космические условия для работы. Там в основном лаборатории,  ну  и  "местные
жители", конечно. Станций очень много, объем каждой  невелик, и  на  большом
расстоянии они не "прощупываются" и совсем не видны, но сами обладают мощной
аппаратурой слежения и мощным оружием.
 -- А разве вы не обжили какую-нибудь годную планету?
 -- Да, -- сказал папа. -- Не очень большую, правда.
 -- Она имела название или вы ее назвали сами?
 -- Не имела. Теперь ее зовут Ромашка-один.
 -- А "ромашка" как-то переводится?
 -- Да, это такой простенький цветок.
 Все развеселились, аплодировать политоры не умели.
 -- А как на Ромашке с ресурсами: руда, металл, газы?
 --  Увы  -- плохо, очень  плохо.  На Земле  с этим тоже  туговато. Ищем
искусственные ресурсы, как и вы, -- закрепил папа скользкую тему.
 -- Был ли смысл заселять Ромашку? И кто там жил до...
 -- Нет, Ромашка была пуста.
 -- Значит, никакой рабочей силы?
 -- У нас все делают машины и роботы.
 -- Зачем вам эта Ромашка, если она так бедна? Папа пожал плечами:
 -- Там красиво. (Легкий смех  в зале.) Много забавных животных. Главное
же -- проблема  перенаселения Земли, на Ромашку улетело много желающих. Плюс
-- огромные запасы леса.
 -- Вот это уже яснее.
 Был серьезный  разговор о войнах, папа  подробно  рассказал,  чем могла
кончиться третья мировая, исходя из  типа оружия на  Земле, но этой трагедии
удалось  избежать.  Как  сказал ведущий передачу,  многие  политоры  встали,
изображая рукой  жест,  которым  они  на  расстоянии  обозначают, что кладут
правую руку на левое плечо папы.
 Мне повезло:  планетарий был пуст.  Орик познакомил  меня  с директором
планетария,  тихим политором по  имени Ир-фа, и  улетел.  Ир-фа,  как это ни
странно, был для политора, нет, даже для человека, маленького роста, но тоже
красивым,  а  главное  --  мягким  и чутким. Я  объяснил ему, что  на  Земле
увлекаюсь астрономией, и он охотно показал мне полную картину звездного неба
Политории. Насколько это  возможно,  я  запоминал  все, и  еще  мне  удалось
увидеть  обе Тиллы. После  Ир-фа спросил  у  меня:  не  хочу ли я посмотреть
выставку  моделей истории политорского космического флота? Какие разговоры?!
Я тут же  согласился. Выставка  была огромной. Модели шли одна за  другой по
кругу на крытом балконе "шара" планетария. Сам "шар" на пике был один, как и
у  квистории, но  много ниже, а  кавычки  я поставил  потому,  что  шар  был
сплюснут.  Внимательно  разглядывая  каждую модель, до последней,  я наконец
обнаружил модель, близкую к нашим, земным  кораблям.  Принцип  действия я не
смог уловить абсолютно верно, но  одно меня удивило: некоторые корабли имели
как бы хвост на четырех  мощных  станинах, идущих от транца назад, крепился
еще  один транец,  уже не плоской,  а сферической формы. Вывод напрашивается
такой: выброс двигателя толкал корабль вперед, доходил до этого сферического
транца,  "отталкивался"  обратно   и   по  краям  основного   потока-выброса
возвращался к главному транцу и, хоть и ослабленный, все же "толкал" корабль
чуть-чуть еще в его  главном  направлении. Конечно, эти  мои  мысли  были на
уровне бреда...
 -- Нравится? -- спросил Ир-фа. -- Модели.
 -- Да, очень, -- сказал я.
 -- Но самое главное,  что, когда мы говорим о моделях,  мы имеем в виду
не только  скорость  большого корабля  этой  модели,  но  и  скорость  самой
маленькой модели.
 -- Ка-ак?! -- Я удивился. -- Они тоже могут летать? И быстро?
 -- Очень, так же, как и их крупные варианты.
 -- Прямо вверх, в космос?
 -- Да, и так. Или по кругу: модель легко программируется.
 -- Здорово, -- сказал я. -- А вам не жарко? Солнце припекает.
 -- Жарковато,  --  сказал  Ир-фа. -- Но дело поправимое.  --  Он  нажал
какую-то кнопку  на  стыке двух  выгнутых плоскостей плекса, и  одна  секция
сдвинулась,  "вписываясь" в соседнюю, открылась, как большое длинное окно, и
тут же потянуло ветерком.
 -- Сегодня будет жаркий день, -- сказал Ир-фа.
 -- А ваш род, уль Ир-фа, не самый древний, но все-таки...
 -- Ну какой же я "уль"? -- грустно улыбаясь, сказал он. -- Вы правы,  я
не  самого  древнего рода. Хотя  в свое  время это не  мешало  мне  быть  на
космоплане первым пилотом.
 -- А что случилось? -- спросил я. -- Если не секрет.
 --  Не секрет, -- сказал он.  -- Возраст. А еще -- я страстный охотник,
дружил  с  моро  и  однажды  на  охоте проглядел крупного кольво.  Когда  он
вцепился  мне  в  руку, вождь Малигат прикончил  кольво  копьем, но меня еле
спасли  от яда, а нервные окончания руки  так и не пришли в норму. Так я  из
командира корабля превратился в мелкого служащего.
 Мне стало не по себе. Честно. Уныло как-то.
 --  А вот и уль Орик, уль Митя, -- сказал  Ир-фа. -- Прощаюсь с  вами и
жду вас снова, если вам понравилось.
 -- Очень,  -- сказал я. И смущаясь, но положил-таки свою правую руку на
левое плечо Ир-фа. Он мне ответил тем же. -- И  не зовите меня,  пожалуйста,
улем! Митя -- и все.
 -- Понимаю, мальчик, -- сказал он. -- Но все же... Иная  планета, разум
-- это вызывает уважение.
 Я покраснел, и мы простились. Я плюхнулся в машину Орика, и мы дунули в
сторону квистории.  Прохожие, громко  щебеча, махали нам рукой.  Папа и Орик
плыли  навстречу  друг другу,  лоб  в  лоб, и  очень изящно,  сантиметрах  в
тридцати  друг от друга,  развернулись в  сторону  нашего дома.  И  Орик так
приблизил свою  машину к  папиной, что я на ходу  перескочил  к  папе,  и мы
рванули вперед -- забрать Пилли, Оли и Сириуса.
 Тронувшись  от дома спокойно, мы  вскоре  резко взмыли вверх и пошли  в
сторону моря как бы уже на планелетах, ясно было, что нажатие этой вот ручки
переводило машину с режима воздушной  подушки совсем на иной режим,  скажем,
реактивный. Летели мы рядом, "подняв" куполы над головой, двигатели работали
бесшумно,  и я  спросил,  будем ли мы пролетать  над  Калихаром, Ромбисом  и
Лукусом.
 -- Нет,  -- сказал Орик. --  Они в стороне. Под нами будут только Кру и
Селим -- маленькие городки, почти деревни, там местные жители разводят овощи
и целебные травы.
 -- А дома тоже как в Тарнфиле? -- спросил папа.
 --  Нет,  другие,  --  сказала  Пилли. --  Деревянные  домики,  но тоже
поднятые  над  землей:  кругом леса,  дикие звери.  А иногда  очень  сильные
ливневые дожди -- вода катит по земле, как река.
 -- А как же подземный Тарнфил?
 --  Там высокие  тротуары... Ах да,  ведь вы  же  еще не  побывали там.
Тротуары имеют некоторый угол наклона.
 --  Похоже, Кру и Селим, --  сказал я,  глядя вниз, -- совсем скрыты  в
лесах. А как добираться оттуда до Тарнфила?
 --  У  нас  давно  нет колесных  дорог,  --  сказал Орик, -- но  летают
рейсовые пассажирские космопланы.
 -- Кто побогаче, -- сказала Пилли, -- имеют машины вроде наших. Кое-кто
-- винтокрылы, но особые: двигатель и горючее в сумке за плечами  и винт над
головой.
 -- А, -- сказал я. -- У нас на таких только соревнуются. Орик сказал:
 --  Уль  Владимир, если вы  хотели  пожить на  какой-нибудь планетке  с
водой, -- вы взяли с собой что-нибудь для подводного плаванья и охоты?
 -- Конечно.  И  сейчас все при себе. Кстати, Орик, если у моря скалы  и
дикий лес, -- вы взяли оружие?
 -- Конечно, -- сказал Орик. -- А вы?
 -- Да, -- сказал папа. -- И не сегодня на "Птиле" мы его взяли.
 -- Всегда с собой?
 -- Да, капитан! -- гордо сказал я.
 -- А какая  система? -- спросила Пилли.  Оли все время  молчала, закрыв
глаза: то ли загорала, то ли пижонила.
 -- Лазерная, -- сказал я, а папа подробно попытался объяснить им, что к
чему,  но  Орик сразу  же почти  сказал, что  они давно отказались от оружия
такого  типа. Если  пускать его  в ход в городе ли, в лесу ли -- луч убивает
много живого. Губит деревья. У нас другие системы.
 -- Например? -- спросил папа.
 -- У  политоров, которые ушли  в скалы,  есть  ружья, пулеметы, наводка
оптическая. Пули -- разные, есть усыпляющие. Пистолеты с биоприцелом.
 -- А это как?
 -- Крепится ремешками к тыльной стороне ладони -- и все.
 -- Но целиться неудобно, -- сказал папа.
 --  А  и не нужно,  --  сказал Орик. -- Как  правило,  из пистолетов мы
стреляем, подпуская цель близко к себе: достаточно протянуть кисть в сторону
объекта --  врага или  дикого кабана -- и его биополе само точно  выводит на
себя дуло пистолета.
 -- Ловко, -- сказал я. -- А это кто внизу, а?
 -- Это  Кру,  -- сказала Пилли, но я мало что успел рассмотреть,  кроме
разноцветных домиков: мы летели быстро и невысоко. Лес был густой -- ужас, и
джунгли потрясающе многоцветные.
 -- Как вы думаете, -- спросил папа, -- это серьезная ситуация?  Протест
и поставленные условия. Теми, кто ушли в леса.
 -- Думаю, да, -- сказал Орик. -- Повстанцев -- много.
 -- Уль Орик, -- сказала Пилли,  вдруг обняв его за плечи. -- Вы выдаете
всепланетную тайну.
 -- Чем  очаровательней  женщина, -- сказал явно довольный  Орик, -- тем
виртуозней ее глупости.
 -- Я буду защищаться! -- сказала Пилли и тут же вырвала у Орика руль. Я
завопил: их машина стала резко падать, войдя в штопор. Папа побледнел. Через
несколько  секунд Пилли  и Орик  снова были  рядом с  нами,  хохоча  --  как
безумные. Все это  произошло  на  огромной скорости и без  всяких  привязных
ремней. Оба они были, я думаю, действительно спортсменами суперкласса.
 -- Какая уж там тайна, Пилли, -- сказал Орик. И тут неожиданно "подала"
голос Оли:
 -- Допустимо, что сегодня же тайну выдаст сам квистор.
 -- Занятно, -- сказал Орик. -- Ты -- мой политик!
 -- А что? --  сказала  Оли.  --  Я не удивлюсь, что, когда  мы сядем на
пляже, в море будет болтаться подлодка во-от с таким телескопом.
 -- Умница, -- сказал Орик. -- Но и повстанцы  не  вчера  родились. Если
допустить огонь с воды -- повстанцы ответят.
 -- А как же моро? -- спросил папа.
 -- Это не остановит квистора, -- сказал Орик. -- Власть дороже.
 -- В том числе и ваша? -- спросил папа, но без тени выпада.
 -- Слово "власть" пока  ко мне неприменимо, но, дойди  до  этого, я  бы
охотно заменил его на другое.
 -- Вы и дальше будете говорить о политике? -- спросила Оли.
 -- Это уж как Пилли скажет, наша дама, -- ответил Орик.
 -- Дама не против, -- сказала Пилли. -- Был бы в этом толк.
 -- Пилли, -- сказал Орик. -- Если бы вместо уля Владимира и Мити  сидел
перед нами слизняк  со  щупальцами,  ты  бы  этого  не говорила.  Ты  быстро
адаптировалась.  Но  уль  Владимир  --  не  политор.  Мне  интересно  мнение
человека, который развился иначе, чем мы, из другого существа, живет в такой
дали, что и осознать трудно, -- и при этом понимает нас.
 -- Я была неправа, -- просто сказала Пилли.
 -- У меня такое ощущение, что на Политории и на Земле существуют разные
проблемы,  но  похоже, исходя из древности  наших цивилизаций,  наша картина
жизни должна была быть у вас, а ваша -- у нас, -- сказал Орик.
 -- Возможно, вы правы, -- сказал папа.
 --  Я уверен, что уровень нашей  техники куда выше  вашей, мы  достигли
колоссальных  высот,  но далеко  не  во всех областях. Мы  охотно пользуемся
трудом политоров, геллов, тиллитов, почти не заменяя их вашими роботами.  Вы
же, не достигнув  многих наших пиков, обогнали нас  в другом, ваша забота --
обеспечить людей нормальной жизнью.
 -- Все верно, -- сказал папа.
 --  Если  я истинный  член оппозиции, то  только потому,  что  хотел бы
видеть на Политории иные формы существования. Политоры понимают, что деньги,
которые им недоплачивают, могли  бы  пойти на  исследования, облегчающие  их
труд.
 --  А куда на самом деле идут эти  деньги?  -- спросил папа. -- На  еще
большее усовершенствование того, что и так совершенно?
 --  Частично. А  на самом деле... -- сказал Орик, -- сейчас об  этом не
хочется говорить.
 -- Море! -- сказала Пилли. -- Вот оно!
 Через полчаса мы сели на довольно узкий из белого песка пляж. За спиной
у  нас были  высокие скалы, некоторые из них маленькими  хребтами уходили  в
прозрачную зеленую воду.  Море было тихим.  Кое-где  узкие расселины уходили
вверх, в скалы, естественными тропами,  поросшими  жестким кустарником. Лес,
джунгли, над которыми  мы летели, остался за скалами, и  где-то  там бродили
тени моро и политоров-повстанцев.
 Оказалось,  что  все  хотят  купаться  --  действительно,  жарища  была
приличная. Бедный Сириус! Его оставили пока  в машине. Орик, папа и я надели
подводные костюмы  --  охотиться.  Поразглядывали  снаряжение  друг друга, в
общем, похожее. Орик взял ружье (как и мы  с папой),  но и надел пистолет на
кисть  левой  руки. Я  спрятал  в  нагрудный  карман  свой  лазер.  Конечно,
поговорили о рыбах, какие ядовитые, какие нет.
 -- А есть крупные опасные рыбы? -- спросил я у Орика.
 -- Ну как опасные? -- спросил Орик.
 -- Наш юный уль хочет показать себя настоящим мужчиной, -- съехидничала
Оли (чего вдруг прицепилась -- не знаю).
 -- Я в незнакомом море, -- сказал я ей строго, -- и иду в море не один,
-- а Орику пояснил: -- Большие, с нашу машину, или еще больше. У нас  это --
акулы. Собственно, они могут перекусить человека  пополам. И кстати, на кого
именно охотиться, чтобы не ядовитые и вкусные?
 -- Знаете, Митя, ищите глазами только двух: одну -- абсолютно розовую и
другую -- в  черно-желтых  полосах: пирру  и окали  -- обе  очень вкусные. А
опасные?  Да,  есть.  И  огромные. Но здесь их  нет. Они держатся в северной
части моря и, чаще всего, на глубине.
 -- Ах, я боюсь, папочка! -- Оли закатила глаза.
 И Оли,  и  Пилли были уже в купальниках, и эти  простые  вещи ничем  не
отличались от  земных. Правда, их коммуникаторы были в  резиновых  чехлах, и
они могли переговариваться под водой, а мы с папой  --  нет, ни между собой,
ни с остальными: и наши коммуникаторы, и "плееры" были без водонепроницаемой
оболочки.  Оставался  (под водой) "язык  жестов", о  чем мы,  посмеявшись, и
договорились.
 Мы вошли в воду и сразу же невольно разделились: Пилли и Оли остались в
прибрежной полосе, а Орик, папа и я дунули в сторону высокой скалистой гряды
метрах  в пятидесяти  от нас. Вода была прозрачной, теплой, очень зеленой, а
песок  белым и чистым. Бродили по песку крупные  какие-то моллюски,  немного
похожие  на наши  рапаны, но в голубых, более крупных панцирях. Уже в районе
гряды  я просто  растерялся  от  обилия  рыбы. Это был какой-то  невозможный
цветник,  невероятный. Я не видел  ни Орика, ни папу, скалы  гряды во многих
местах  были близко  к  поверхности,  и они,  заныривая  на  глубину  или  в
какие-нибудь щели, вполне могли быть невидимы  за пиками этих скал.  Не видя
их и оставшихся  у берега девушек, я даже почувствовал  страх, и здесь я  уж
точно боялся не просто моря, но -- подсознательно -- чужого, политорского, в
миллионах  километрах от Земли. Здесь все было чужое и какое-то недоброе.  И
тут я  увидел в двух  метрах под собой  эту окали, черно-желтую, размером  с
килограммового  окуня, и про  все забыл, про все  на свете.  Окали плыл (или
плыла) очень медленно и спокойно,  пощипывая скальную  травку. Я понял,  где
она окажется через четверть  минуты, тихо отплыл,  тихо занырнул и, медленно
шевеля ластами,  поплыл  вокруг небольшой  скалы ей навстречу уцепившись за
острый выступ скалы, я замер, вытянул вперед свой пневматический пистолет, и
тут  же  эта  окали боком выплыла  чуть  впереди  меня,  и  я  нажал  курок.
Потрясающе  --  первый же  выстрел, и  окали  завертелась  на  моем гарпуне.
Буквально трепеща от радости, я насадил ее на кукан и потом уже освободил от
гарпуна.  Целую минуту  я был просто  счастлив, рыбина была крупной, и  было
ощущение, что и одной ее вполне хватит и охоту можно считать удачной. Трижды
потом я  промазал по одной хитрой розовой пирру,  после она уплыла, я увидел
рядом папу, а потом и Орика,  и  мы помахали друг  другу. У папы я увидел на
кукане двух  розовых  пирру,  вполне приличных, у Орика, я думаю,  было штук
пять  разной  рыбы. Неожиданно я вздрогнул,  как бешеный, -- что-то  чужое и
теплое легло мне на плечо.  Я резко обернулся --  Пилли! Хороши  шуточки! Ее
лицо  за маской  улыбалось.  Набрав побольше  воздуха, она  плавно  и  мощно
занырнула  и так  же плавно, работая  обоими ластами одновременно  и  изящно
прогибаясь в  талии, поплыла метрах в семи подо мной к  берегу. Она уплывала
удивительно  долго и  спокойно,  пока  не исчезла в зеленой мути вдалеке. На
поверхности  я  увидел плывущую  ко  мне  Оли. Когда  она оказалась рядом, я
погрозил ей пальцем  и сделал  рукой  жест, чтобы она плыла  к  берегу.  Она
подняла голову над водой, вынула изо рта трубку и  показала  мне язык. После
поплыла  дальше к высоким скалам хребта. Я быстро  дунул за  ней,  догнал  и
поплыл рядом. Хребет  был  не очень  широким, я увидел, как он  обрывается в
сторону  открытого моря  резко  и  глубоко, -- дна  не было видно.  Вдруг  я
почувствовал,  что плыву, напрочь позабыв об охоте, с  единственной, что ли,
миссией:  следить,  как  бы  чего  не  случилось с Оли.  А  потом  произошло
непостижимое, то, что можно пережить даже не в душе, не душой, а как-то всем
своим  нутром,  до  последней молекулки, до  последнего  атома.  И  все  это
запечатлелось во мне точно и ясно, как-то резко и основательно, будто кто-то
с силой поставил печать на  чистый  лист бумаг