Мы вновь  отклонились на  наш
прежний курс.
 -- Ты понимаешь, -- это был сухой голос папы, -- почему  они  выходят к
нам "кормой", а не пристраиваются сзади?
 -- Могу только догадываться, -- сказал я.
 -- Ну и молчи. Посмотрим, что будет. Хотя ясно, что...
 Их корабль, взяв наш курс,  естественно, снова вышел на  этот  наш курс
точно впереди нас не случайно,  и мы так и шли гуськом: он -- впереди, мы --
сзади. Он точно принял нашу скорость, и на сетке экрана размер его  кормовой
части не менялся.
 --  Долго это будет продолжаться? -- сказал папа. --  Если иметь в виду
их возможности и  они вот так вот и будут идти  впереди  нас пару  суток, то
сумасшествие нам обеспечено.
 -- Пожалуй, -- сказал я. -- Но только не Сириусу. -- Он спокойно  сидел
у меня на коленях, иногда выпуская и вновь подбирая когти, но смотрел в упор
на наш видеоэкран.
 -- Если развернуться резко и дунуть обратно... -- ляпнул я полную чушь.
 -- Они  просто  возьмут  наш курс возвращения  и  будут идти  за  нами,
приближаясь к Земле, -- это вообще завал, и у нас с тобой, сынок, нет на это
никакого права! По инструкции Всемирной Космической Лиги...
 Я кивнул, слушая его вполуха  (я почему-то думал о маме в этот момент и
еще какое-то время -- только о маме).
 -- Началось, -- вдруг сказал папа. -- Внимание!
 Мы  отключили нашу оптическую систему, чтобы видеть реальное расстояние
между  кораблями, и  через какое-то время ясно  увидели, как  он  постепенно
приближается к нам. Транцем. Этот гигант!
 Я почувствовал папину руку возле своей руки и что-то холодное в ней: он
передавал  мне лазерный  пистолет.  Я  кивнул и  тут  же  почувствовал,  как
почему-то сильно сжимаю свой пистолет, свой лазер.
 -- Попытаемся, -- сказал папа, криво усмехнувшись,  и тут же  послал им
несколько  раз  сигнал: "Что вы от нас  хотите", но  ответа мы  не получили.
Темный  круг  транца   их  корабля  приблизился  настолько,  что  занял  уже
значительную часть нашего экрана.
 -- Ничего  не  боятся,  черти! --  сказал папа. -- Что  мы пойдем,  как
когда-то говорили, на таран. И знаешь, почему?
 -- Коэффициент чуткости  приборов? Мгновенная  коррекция нашей скорости
не их пилотами, а самим кораблем?
 -- Да, что-то в этом роде... Наверняка так.
 Мы замерли  трудно  сказать, что я  чувствовал  что-то  другое --  не
страх,  тем  более  было  еще и  какое-то тупое спокойствие от  нереальности
происходящего.
 И тут же мы с  папой  одновременно (он сильно сжал  мне плечо) увидели,
как черный круг их транца резко приблизился к  нам, его темное поле в один и
тот же  почти  момент  перекрыло  весь наш  экран и  стало, условно  говоря,
светлеть.  Мы  увидели,  как  их  транец  начал постепенно  раскрываться  по
принципу расходящихся в стороны лепестков диафрагмы фотоаппарата. Перед нами
было огромное, слабо освещенное пространство, в которое мы медленно вплывали
и, вероятно,  вплыли целиком,  потому что услышали наконец  мягкий  звук  и,
переглянувшись,  кивнули друг другу,  мол, все  ясно: "диафрагма" сзади  нас
закрылась, нашего корабля нет в космосе,  он просто внутри  другого корабля.
Схвачен. Капкан. Полная консервация.
 Искусственные огни, которые проплывали мимо нас, задвигались быстрее.
 --  Что  же  это? --  сказал папа. -- Они  увеличили  свое  торможение,
приближая нас к тупику, этак мы влепимся!..
 -- Погляди на приборную доску! -- кажется, крикнул я.
 -- Чертовщина!  -- сказал, помолчав, папа. -- Они сами  нами управляют!
Бред! Мы же пошли медленнее! Н-да...
 Наши  скорости уже совсем почти сравнялись,  и мы с папой почувствовали
вдруг  серию  одновременных  мягких  толчков  по  корпусу  "Птиля",  а  глаз
искусственного  света,  еле  плывший  за  нашим  экраном   бокового  обзора,
остановился.
 -- Надо полагать, нас подвесили, -- сказал папа. -- Висим как дитятко в
колыбельке  под деревцем.  Система  выбрасываемых  пружин со  всех сторон  с
магнитными присосками. Нас ждет  минимум сто вариантов и, я думаю, ни одного
хорошего.
 -- А мама как же? -- сказал я. -- Что же это?.. А, пап?!
 -- Вот именно.  --  Он тяжко так вздохнул. Потом: -- Ну, будем ждать...
Давай, черт побери, поедим! -- вдруг  громко и почти зло  крикнул он. -- Что
же, из-за этих... голодными сидеть?
 Мы начали есть  довольно бойко, быстро как-то, торопливо,  но потом эта
торопливость  сама собой кончилась,  сменившись даже  какой-то вялостью, и в
этот момент мы услышали четкий, хотя  и не сильный,  удар  в зоне  выходного
люка папа тихо сказал: (странно, что то, что означали кивок или покачивание
головой из стороны в сторону, было и у нас, и у них по смыслу одинаковым).
 Одновременно Седоволосый  и второй встали  и,  снимая с шеи каждый свой
"плеер" на  ремешочке,  подошли  к нам, повесили их нам на  шею,  отодвинули
боковые крышечки, вынули связанные с  аппаратиками тонкие  шнуры с какими-то
присосочками  и  прижали их папе и мне  к шее.  Седоволосый  заговорил, и мы
услышали и его  чириканье, и то,  что шло из аппаратиков, -- речь на русском
языке.
 -- Говорите много. Устройство не слышало ваш язык много, будет говорить
нам плохо. Оно... нужно учиться помнить.
 -- Если я верно понимаю, -- сказал папа  (и  одновременно из аппаратика
"полилась" папина речь на языке наших хозяев), -- вы могли оставить аппараты
на себе, подключить к себе  присоски -- эффект  был  бы тот же. -- Он развил
свою мысль.
 "Что-то они тончат,  -- подумал я.  --  Столько было молчания, действий
без слов, с Сириусом хотя бы.  Выпендриваются, что  ли?" И тут  же подумал с
опаской,  что, может быть, аппаратик и мысли  "переводит", но, глядя на них,
почувствовал, что нет, не переводит. Нормально!
 -- Кто вы такие? -- спросил Седоволосый.
 -- Почему вы испугались нашего кота? -- сказал папа.
 --  Что такое "кот"? -- спросил Седоволосый.  -- Аппарат переводит вашу
речь, но не всегда находит смысловые аналогии. Мы не знаем, что такое "кот".
Аппарат пока учится.
 -- Кот  --  это животное, которое сын унес, чтобы вы не  боялись.  Ведь
страшно, да? -- даже жестко как-то спросил папа.
 Молодец папаня, подумал я снова, крепко он им врезал.
 -- Вы не ответили на вопрос, кто вы такие?
 --  Там, где  мы  живем, принято, чтобы  в подобной ситуации вы назвали
себя  первыми.  Здесь мы  --  хозяева, а вы -- гости.  Те  переглянулись,  и
Седоволосый сказал:
 -- Я -- капитан корабля. А это -- мой помощник.
 -- А кто ведет корабль сейчас?
 -- Это  не  так уж важно мне, я всегда  могу это узнать.  -- Он показал
рукой  на  этот  свой  "экран" на  шапочке,  по которому бегали,  исчезая  и
появляясь, разноцветные огоньки. -- Возможно, корабль сейчас идет сам.
 -- И куда он идет? -- небрежно спросил папа. Ай да папаня!
 -- Мы возвращаемся на свою планету.
 -- А называется она как? -- спросил папаня.
 -- Это вам не положено знать, -- сказал Седоволосый.
 -- Если вы так хорошо отдаете себе в этом отчет, то почему задали такой
вопрос нам? Откуда мы летим,  вам  тоже не положено знать.  Или вы полагали,
что мы дураки?
 -- Что это -- "дураки"?
 -- Непереводимые слова. -- Папа покрутил пальцем у виска.
 -- А  это  что  значит? -- спросил Седоволосый, повторяя папин  жест  у
виска.
 -- Просто жест.
 -- А что есть "жест"?
 -- Жест -- это движение.
 -- Как по орбите?
 -- Нет. Жест, движение, производимое человеком.
 --  Ясно.  Надо  полагать,  вы капитан  этого  корабля?  А  он...  этот
ре-бе-нок?..
 -- Старший помощник и мой сын.
 -- Объясните слово "сын".
 -- Муж, жена понятно? -- спросил папа.
 -- Тоже нет.
 -- Женщина, мужчина, любовь?
 -- Да, да, конечно. "Муж", "жена"... "сын"...
 -- Так. А теперь пора сказать, почему вы испугались кота?
 --  На нашей планете  водятся такие.  Есть  и очень  крупные.  Но все с
ядовитыми зубами. Их зовут "кольво". Ваш этот -- с ядовитыми зубами?
 -- Да, -- сказал папа. -- Но действия кольво зависит от нашей  команды.
И  далее.   Мы   выяснили,  что  никто  из  нас   не   собирается   говорить
противоположной стороне  название, тем более координаты, своей  планеты. Что
вы намерены делать с нами дальше? Мы пленники?
 -- Вовсе нет.
 -- Тогда почему вы "затянули" нас к себе? В себя!
 -- Мы потрясены!  Мы  не  знали,  что  есть  другие,  населенные  очень
разумными существами планеты и политоры на них.
 -- По  нашему  --  это люди?  Мы тоже не знали  и тоже  потрясены. И  я
посылал вам сигналы, -- сказал папа.
 -- Мы их не понимали. И ваши огни незнакомы.
 -- А что бы вы сделали, если бы ваш корабль был много меньше и вы бы не
могли "втянуть" нас в себя?
 -- Не знаю,  -- сказал Седоволосый. -- Может  быть,  мы сблизились бы с
вами,  чтобы  как-то дать понять, что мы предлагаем вам,  например, сесть на
какую-нибудь, не нашу, планету.
 -- Для чего?
 -- Как "для чего?"! -- воскликнул  Седоволосый. -- Мы  же никогда, да и
вы тоже, не  сталкивались с другими очень разумными политорами... людьми, --
я правильно запомнил?
 -- Но  и теперь есть возможность  сесть  на какую-нибудь чужую, не вашу
планету, установить еще больший контакт и попрощаться.
 Это было заявление, которое требовало четкого ответа.
 Ответ  Седоволосого был похож  на тот,  про который  когда-то на  Земле
говорили: лапшу вешать на уши.
 -- Это правильная мысль, -- улыбаясь, сказал он, -- но по  пути к нашей
планете уже нет соседних планет, отклониться трудно: топливо. Мы летим прямо
к себе. А вы -- гости.
 Эта "лапша" обладала качеством почти точного ответа.
 -- Можно тогда обойтись без  планеты-посредника и просто выпустить нас.
Прошу вас  учесть,  -- сказал  папа,  -- что я  и мой  сын  считаем  себя  в
противном случае пленниками.
 -- Это очень огорчает нас!
 -- Но тем не менее вы  запомните нашу точку зрения! --  сказал папа. --
Что вы намерены сделать с нами сейчас, теперь?
 -- Это как вам угодно. Но как хозяева... нам было бы приятно пригласить
вас с собой. Вы бы узнали нашу пищу, а потом -- отдельная каюта, сон...
 -- Но они возьмут с собой кота! -- нервно и впервые подал голос Лысый.
 -- Да, -- сказал папа. --  Но бояться нечего, раз  мы рядом.  Мы должны
обсудить ваше предложение, должны остаться одни.
 --  Конечно, конечно. Вы свободные... люди.  Не берите с  собой  ничего
особенного, завтра мы прилетаем.
 Капитан корабля политоров и его помощник открыли люк и спустились вниз.
Папа  "вежливо" включил наш прожектор,  потом  "глазки", закрыл  (и на замки
тоже) люк, и  вскоре мы увидели  какую-то,  вроде гоночной,  машину, но  без
колес, вероятно, на воздушной подушке, на которой эти двое быстро "уплыли" в
глубь грузового отсека, и где-то  там, вдали, раскрылась и закрылась за ними
стена, тоже действующая по принципу диафрагмы фотоаппарата.
 --  Ты...  что... ничего не видел?! --  почти  крикнул я, когда немного
прошла оторопь.
 -- А что?! -- Папа заметно напрягся.
 -- У этого, у Лысого, когда они повернулись и ушли, -- глаз на затылке!
Представляешь -- глаз, третий!
 -- Нет, я ничего не заметил, -- сказал папа, явно сбитый с  толку. -- А
как же тогда глаз капитана? Он же волосатый.
 -- Понятия не имею, -- сказал я.
 -- Ну и бог с ним, с глазом, -- вяло как-то сказал  папа и тут же снова
напрягся: -- Давай, Митяй, отключи быстренько свою присоску (сам он при этом
отодрал  свою),  неизвестно, вдруг эта штука записывающая. Теперь быстро иди
сюда.
 Мы оба подошли к пульту управления.
 -- Шляпы  они,  --  сказал  он.  --  Помнишь,  как они управляли  нашей
скоростью, когда уже втянули нас в себя? Так  что у них эта  цивилизация, по
крайней мере техническая,  такая,  что нам  и не  снилось.  Но  кое-что  они
прошляпили. Ты помнишь наш курс, каким мы шли до встречи с ними?
 -- Помню.
 -- Точно?
 -- Как дважды два. -- Я назвал курс почему-то шепотом.
 -- А погляди на него теперь.
 -- Абсолютно другой!
 --  И он держится давно: забрав нас, они, вероятно, сразу легли на свой
курс...
 -- Похоже.
 -- Так вот: на наших приборах и есть их курс,  путь  к их планете. Если
они  чего-то боятся, то  тут-то они  и прошляпили. Первое: запомни, как и я,
этот  курс  намертво. Второе:  никогда,  ни под каким видом,  что  бы там ни
случилось, --  ты его не знаешь!  Это приказ.  Понял? Или эта их небрежность
объяснима, -- уже задумчиво сказал он. -- Две пылинки внутри их цивилизации.
Сдули нас -- и нас нет, удар, укол, ихний лазер какой-нибудь -- и мы уйдем в
пустоту... Не знаю, правильно или нет я поступил?..
 -- А что такое?
 -- Видишь ли, когда мы оба поняли, что это корабль чужой  и при этом --
не  стремится  нас уничтожить, может, все же следовало дать сигнал на Землю,
где  мы и что с нами... Но  у меня не  было гарантии, что они  не перехватят
сигнал.
 -- Мама, -- сказал я тихо. -- Как быть с  мамой?  Папаня обнял меня  за
плечи.
 -- Это  --  как гвоздь раскаленный сидит во мне, -- сказал он. --  Наши
сигналы принимал Славин на пульте главного космодрома  и передавал  их потом
на  Каспий-один,  маме.  Но я,  не знаю уж почему,  под-подсознание, что ли,
какое-то сработало, договорился с ним, что если сигналы от  нас прекратятся,
он  должен регулярно ей  звонить,  что у нас  все  нормально.  Но  все же мы
улетели на три недели всего, и когда они кончатся и  мама вернется с Каспия,
-- вот тогда что  делать? Пора начинать думать, как связаться с Землей. И ты
думай. Сейчас это необходимость номер один.
 -- Понимаю, -- сказал я. -- Это дико сложно! А третий глаз!
 -- Да, -- сказал  он. -- Третий глаз. Как  только они появятся, я сразу
же  сброшу  с приборов координаты их  планеты, чем позже, тем лучше,  больше
будет  уверенности, что  это  точно их курс,  этих  трехглазых. -- Потом: --
Беспокоят меня эти их "плееры". Зачем они им? Что -- нас ждали?
 --  Ты хочешь  сказать, что иная  (не  для  нас, а для них) цивилизация
существует, отсюда и "плееры"?
 -- Верно. Не обязательно наша!
 Два главных политора были точны: за минуту до истечения названного часа
в  свете  прожекторов "Птиля"  открылась дальняя "диафрагма",  и  к  "Птилю"
покатила их  машинка.  Папа  быстренько  снял  показания  курса  корабля  на
приборной доске и выключил прожектора, чтобы не слепить передние глаза наших
"хозяев".  После уже  Седоволосый  и  его  старпом поблагодарили  за  это  и
особенно  за то, как мы  "усмирили" нашего Сириуса. Папа  успел сделать  для
него  намордничек, ошейник и поводок. Оба  они были просто потрясены, узнав,
что у нас на затылке нет глаза, после мы закрыли люк "Птиля" и "покатили" на
их машине. Открылась перед нами и сразу же закрылась эта их стена-диафрагма.
Лысый остановил машину мы были  в  ярко освещенном, полукруглой формы зале,
где, правда, никого не было,  а за десятком прозрачных дверец уходили веером
вдаль  длинные  коридоры.  Пока  мы  шли по одному  из  них,  спускались  на
скоростном  лифте,  снова  шли, потом  поднимались и  даже  мчались на лифте
горизонтальном,  по просьбе  Седоволосого мы "обменялись"  именами. Капитана
звали Карпий, старпома -- Ол-ку. Ну, а нас так: папу -- Мунлайт, а  меня  --
Сан, это я  успел встрять и таким вот образом назвать нас, затемнить правду,
от  балдежа, что  ли,  от нервов --  не  знаю, папе уже  поздно  было что-то
переиначивать.  Карпий, улыбаясь,  прощебетал, что мы,  наверное, любим  все
красивое, если одного из нас зовут Лунный Свет, а другого -- Солнце:  эти их
хитрые машинки умудрились даже сделать перевод с английского.
 -- А Карпий и Ол-ку -- ничего другого не значат?
 -- Нет. Аппарат передал вам только звучание, но не перевод, так как его
и нет. Это просто звукосочетания. Имена.
 -- А почему у  вас просто  имя, -- не унимался  я,  --  а у Ол-ку через
черточку?
 -- Видите  ли,  у  нас за сотни  веков образовались...  династии разной
старости, так? Мой род очень-очень древний, и все  мужские имена моих прямых
предков и потомков начинаются со знака  "К", имена прямых предков и потомков
менее древних  родов  могут быть  разными,  начинаться  с любого  знака,  но
обязательно через... черточку.
 Весь разговор велся на ходу, и то, что спросил папа, он  спросил, когда
мы уже сидели за гладким элипсовидным столом, в каюте капитана Карпия:
 -- А что значит у вас  понятие род?  Как определить его древность,  или
его начало, если он менее древний?
 -- Видите ли, --  сказал Карпий, --  есть такие роды,  как мой, что его
древность и проследить почти невозможно.
 -- А как проследить возникновение менее древнего рода?
 -- Как бы это сказать, -- похоже, Карпий даже нахмурился. -- У  каждого
политора, мужчины или женщины, формально есть какой-то биологический род, но
он как бы  не  в счет, если... Словом, есть или был какой-то политор, просто
политор,  ничем  не примечательный,  и  вдруг  он  нечто  совершает: раньше,
например,  --  убил  из  лука на охоте сто  ядовитых  кольво  (я поглядел на
Сириуса, и, честное  слово, он глядел на Карпия) или загрыз тысячу врагов...
это в древности, конечно,  а позднее, например, -- открыл звезду  или редкий
металл,  окончил  с  отличием Высшую школу наук, технициум.  Или  просто  --
деловой политор и  скопил  определенное  богатство...  Есть свод  положений,
когда  проявивший  себя  политор  считается  зачинателем  рода.  Род  Ол-ку,
например, тоже достаточно древний.
 -- А может род начаться с политора, который стал старшим помощником?
 -- Нет, -- сказал Ол-ку.
 -- А если капитаном?
 --  Тогда  да, --  сказал Ол-ку.  -- Это высокая должность. Не всякого,
правда, корабля.
 -- А что совершил ваш предок, Ол-ку? -- спросил папа.
 -- Он был богат, имел сто  рабов и рабынь, личную подводную машину. А у
вас там есть рыбы?
 -- Нет, -- сказал папа. -- Были, но давно.
 -- А когда он имел личную подводную машину? -- спросил я.
 Ол-ку  защебетал сразу, но машинка сделала  паузу, каким-то образом,  я
думаю, пересчитывая  политорское летосчисление  на понятие  "год". По словам
Ол-ку, его предок имел подлодку пятьсот лет назад. Мы с папой переглянулись.
 -- Но они существовали и раньше, подводные машины?
 -- Да, конечно, -- сказал Карпий. -- Были и раньше.
 --  А если у  политора,  ну...  нет никакого  древнего рода  -- как это
узнать?
 -- По  имени, -- сказал  Карпий. -- Если  имя, как у меня, -- род очень
древний, если с черточкой -- менее древний, а если никакой -- имя любое,  но
без черточки  и перед ним стоит  "а",  потом...  запятая,  а потом само имя.
Например: а, Олку.
 -- А женщина не может начинать род? -- спросил папа.
 -- Конечно нет, -- сказал, смеясь, Ол-ку.
 -- Но она может родиться внутри рода. Даже древнейшего.
 -- Да, конечно, но это не будет ясно по ее имени.
 Все  это  время, пока  мы калякали  с  политорами, все  мы попивали  из
высоких бокалов что-то розовенькое, вроде морса.
 -- А скажите, -- спросил я у Карпия. -- Ваш вот род очень древний,  и у
вас такое вот имя без черточки. У Ол-ку есть черточка  -- род менее древний.
А как  узнать, какой древности род, если  еще менее древний, чем у Ол-ку,  а
черточка есть.
 --  Тогда,  если бы, например, род  Ол-ку  был менее  древним, его  имя
звучало как Оол-ку или Ооол-ку...
 -- Или Оооооооооол-ку, -- сказал я и засмеялся. -- Да?
 -- Совершенно  верно, -- сказал  Ол-ку. --  Но наш язык произносит  это
"ооооооооо... л" гораздо быстрее.
 -- Извините, --  сказал  Карпию  папа.  -- Мы,  люди, очень любопытны и
любим шутить...
 --  Мы тоже  любим  шутить!  --  воскликнул  Карпий.  Но  именно ему  я
почему-то не поверил, что именно он любит шутить.
 -- Вот  мой сын уже нашутился, сколько мог, --  сказал папа. -- Я вовсе
не Мунлайт, а он никакой не Сан.  Я  -- Владимир,  он -- Дмитрий, его  можно
звать просто Митя, так короче.
 -- О! -- сказал Карпий. -- Вла-ди-мир, Ми-тя.
 -- Мне почему-то кажется, -- сказал я, -- что у ваших женщин на затылке
нет глаза.
 -- Дмитрий! -- строго сказал  папа. Но эти уже хохотали  вовсю, на свой
политорский лад: тю-тю-тю, чирик-чирик!
 --  И очень хорошо,  --  сказал Карпий, -- чем  меньше  они видят,  тем
меньше знают. А вы, Митя, очень точно отгадали.
 -- И ваш корабль вовсе не пассажирский, -- сказал я.
 Карпий о