чки появился низко  летящий
винтокрыл, он пролетел надо  мной и скрылся за поворотом, и  звук его быстро
стих. Сменив блесну, я сначала поднялся чуть вверх по реке, и когда тронулся
вниз  и  до поворота  оставалось метров десять, из-за  него  появились  двое
винтокрыльщиков в очках и  шлемах и, весело маша мне руками и смеясь, быстро
оказались рядом со мной один из них, улыбаясь, положил мне руку на плечо, и
тут же я получил вполне оглушающий удар по голове, в полусознании я "поплыл"
вниз,  к земле, они подхватили  меня,  и  я, чувствуя, что бессилен что-либо
сделать, успел-таки сообразить и  не закричал: Оли могла связать мои крик не
с винтокрыльщиками,  выскочить...  нет, ею я  рисковать  не  мог. Эти, легко
приподняв меня, бросились бежать к повороту реки, я впился в  руку того, что
был справа  от меня,  тут же прогремел выстрел, этот правый упал,  упал и я,
успев заметить,  как  спряталась в щель  Оли  с  револьвером,  второй  снова
оглушил меня легким ударом, и я в каком-то полутумане, не  имея  сил бежать,
видел  только, как он склонился над своим напарником,  непрерывно стреляя  в
сторону  щели,  потом махнул рукой, закинул  меня себе на  плечи  и  потащил
дальше,  отстреливаясь, так  что снова Оли стрелять никак не могла он, гад,
стрелял не переставая. Уже за поворотом, ближе к винтокрылу, я  получил  еще
один легонький ударчик, который лишил меня сознания... не знаю, насколько. Я
очнулся уже в воздухе. Я  был привязан какой-то веревкой к креслу, соседнему
с  пилотским, а  сам пилот, ведя  винтокрыл одной рукой, другой развязал мой
рюкзак, поднял пук травы, увидел рыбу, лежащую тоже на траве, и снова бросил
верхний пук травы  на рыбу и пришлепнул мой рюкзак сверху рукой, не  обращая
больше на него внимания. Увидев, что я немного пришел в себя, он сказал мне:
 --  Интересно, как хорошо ты видишь и хороша ли твоя  память?  Понимая,
что терять мне нечего, я сказал:
 -- Не исключено, что твой напарник не умер,  а сильно ранен.  Ты должен
был бросить меня, а не его. Стало быть, ты не из повстанцев. Ну что, прав я?
-- сказал я как-то даже грубовато.
 -- Более того, -- сказал он и снял очки.
 Это  был...  а,Урк.  Тот самый кулачный боец, шпик  квистории, которого
вместе с а,Грипом чисто  "вырубили" на вечере технициума Олуни  и Кальтут. Я
-- молчал.

3
 Близилась  ночь. Еще не совсем стемнело, винтокрыл  стоял на  маленькой
поляне  среди высоких  деревьев леса, а,Урк ужинал, насильно запихивая куски
еды и в мой рот, из чего напрашивался умный  вывод, что я ему  нужен  живым.
Поесть он мог  и  в воздухе, но мы уже давно  сели, а  несколько  раньше  он
пробурчал: "Нет  смысла  лететь  в Тарнфил  днем, в самое пекло боя".  Что я
оценил  довольно  быстро,  когда  прошло   головокружение  от   трех  легких
"педагогических" ударов а,Урка, так это свое незавидное положение.
 -- Ну, узнал  ты меня?  --  спросил а,Урк,  когда  мы еще летели,  а  я
немного отошел  и думал: хвала  небу,  папа и  остальные хоть будут знать от
Оли, где  я приблизительно, а не то чтобы просто  как в воду канул. -- Узнал
или нет?  -- повторил а,Урк.  А я  подумал: коммуникатор-то мой и пистолет в
рюкзаке под травой он не видел.
 -- Нет, -- соврал я. -- Не узнал.
 -- Плохое зрение,  что ли? --  спросил он. -- Ты сидел в зальчике этого
идиотского  технициума,  а я  и мой напарник показывали, что такое  кулачный
бой, настоящий кулачный  бой... Все это было подстроено.  (Я молчал.) Небось
эти двое моро первую нашу пару не тронули, потому что, я думаю, были  с ними
в сговоре, заодно.
 -- Что значит "не тронули?" -- сказал я. -- Моро выиграли.
 -- Вот именно. А нас они искалечили.
 -- Как это?.. --  удивился я.  -- Вы же опытные бойцы. Просто они у вас
тоже чисто выиграли, так как вообще сильнее всех вас.
 -- Сильнее?! -- прохрипел а,Урк. -- Заткни  глотку. Они нас искалечили.
Мы лежали в больнице. В обмороке, с переломами.
 -- Ничего я не знаю, -- сказал я. --  И  ничего я  не заметил.  Они вас
уложили, и занавес опустился. Никто ничего не видел.
 --  Вот  именно, --  зло  сказал а,Урк. -- Чистая работа. Было у  нас с
а,Грипом  одно дельце, не скрою,  хотя  и  не скажу, какое. Острое  дельце и
денежное.  За  это  нам и отомстили, но  -- бей меня по башке самым  большим
шаром здания квистории -- ума не приложу, откуда  они  узнали  об этом деле.
Знали двое: я и а,Грип.
 -- Кто они-то? -- глупо спросил я.
 -- Не твое дело. Не моро, конечно. В больнице мы кое-как пришли в себя,
ну, все, думаю, пригрозили нам --  и ладно. После разберемся.  Бамбус, врач,
кабан этот, жмет нам руки, мол, пока.  Мы идем менять больничную  одежду  на
нашу, в этой комнатке нас и связали. Кляп  в рот, руки в  наручники, ноги --
веревкой,  их  там  человек шесть  из  шкафа выскочило.  В машину  --  и под
Калихар, к повстанцам. Конечно, они нас  там  собирались кокнуть, но сначала
само собой кое-что из нас вытянуть. Мы перестали врать, одну правду говорили
--  жизнь дороже. Не  в том смысле, что  они нас благородно отпустят, а  что
контроль будет послабее.  В наручниках, но гуляй где хочешь -- понимали, что
мы с наручниками и без оружия в лес не уйдем. Но в одном они просчитались.
 "Душу раскрывает, гад, -- подумал я. -- Или хвастается".
 --  Мы и  в наручниках  -- кулачные бойцы.  Тем более я когда-то летал.
Оказались  мы  у  винтокрыла, стоявшего с краю, а там двое  всего повстанцев
было. Два сильных  удара ногами -- те вповалку до утра. А мы -- в машину и в
небо.  Это  я мог  сделать  и в наручниках.  Пока  летели,  а,Грип  распилил
наручники...
 -- Зачем ты мне все это рассказываешь?! -- нарочито грубо спросил я. Он
поглядел на меня, расхохотался и сказал:
 -- Чтобы ты знал, с кем имеешь дело!
 -- Я это давно знаю. По трем ударчикам по голове.
 -- Кто стрелял?! -- рявкнул он. Заревел как хурпу.
 -- А я откуда знаю? Мы жили в глуши,  в палатке, я и отец. Недалеко был
поселок моро, километрах в трех. Моро говорили,  что рядом  скрывается отряд
повстанцев. Наверное, они и стреляли.
 -- Это почему это?! Из-за тебя, что ли?!
 -- А хоть  бы и из-за меня! --  Это я  даже прохрипел  зло. -- Когда-то
меня уже украли, кое-кто из квистории, делая вид, будто это повстанцы. Потом
меня действительно выкрали повстанцы, разницу-то  в обращении я  заметил.  И
знаю...
 -- Это как же ты заметил? И что ты такое знаешь?!
 -- Я  думал, ты умнее, -- сказал я, наглея на глазах. --  Ты же сам мне
все  рассказал.   Вас  ищут   --  это   факт.  Стрелять  по   вам  могли   и
повстанцы-соседи: узнали о вас по коммуникатору...
 Он глухо  зарычал, но мне показалось, что в  глазах его мелькнуло нечто
вроде уважения ко мне.
 -- Да. телек я у повстанцев смотрел и слушал, -- сказал он. --  Слышал,
когда  они  хвастались,  что  взяли  вас под  свою защиту,  а  Орика и  дочь
превратили в заложников. Взяли вас под защиту, а бросили в глухом лесу.
 -- Кулачный боец ты классный, -- я рассмеялся,  -- но думаешь с трудом.
Твоего дружка кокнули, а мы, видите ли, были без защиты в глухом лесу. Учти,
по а,Грипу, мертвому или живому, "вычислят" и тебя.
 -- И  все же твои повстанцы тебя не уберегли! -- захохотал он. -- Ловко
я тобою закрылся, а? Ну, когда бежал к машине.
 -- Вы зря из-за меня сели, -- сказал я.
 -- То есть как это зря?! Ты мне ого как пригодишься!
 -- Потеряли время. Не знаю, успели повстанцы под Калихаром  связаться с
Тарнфилом, что вы дали деру, но уж эти точно сообщат, которые кокнули твоего
дружка.
 -- Каким это образом? Ради чего?
 --  Плохо у тебя с головой, -- сказал  я. -- Да из-за меня, из-за  меня
же! Они не стреляли по вашему вертолету, потому что по его номеру знали, что
он повстанческий, а вот  когда вы поволокли меня... Зачем я тебе нужен?!  --
резко спросил я.
 -- Ты мне голову не  задуряй,  -- сказал а,Урк. -- Политория-то от вас,
от землян,  в  восторге.  Квистор,  того  и  гляди,  выменяет  своего  члена
правительства, уля Орика, на тебя.
 --  Да-а, я в тебе ошибся,  -- сказал я. --  Расчет умный. Тебя, может,
даже в квисторию введут, каким-нибудь старшим инспектором.
 -- Бери выше, -- сказал он. -- Они бы мне в квистории дорого заплатили,
доставь  я  им  Орика   --  члена   правительства.   Но  еще  больше  --  за
Орика-предателя.
 -- Как это -- "Орика предателя"? -- удивился я.
 -- А так, -- сказал он. -- Я-то кое-что о нем знаю, квистория, может, и
не знает, а я знаю. Повстанец он,  этот ваш Орик, а по  телеку объявили, что
он заложник, для отвода глаз.
 -- Если  он повстанец --  в чем я сильно сомневаюсь, -- сказал я. -- То
они его за меня не выдадут.
 -- Выдадут, -- сказал он. -- Ты -- гость. Великий гость -- вот смех! Ты
спас его дочурку, красу Политории! Да  они готовы его же кровью заплатить за
твое всеполиторское благородство!
 Внезапно у меня вдруг пропало всякое желание говорить с этим гадом. Что
сейчас делается у моро? Оли давно вернулась и все рассказала. Пилли намерена
быть в Тарнфиле, а папу, когда он узнает, что меня похитили, тоже махануть в
Тарнфил теперь  никто  не удержит.  Почему этот  гад столько  времени, можно
сказать, беседовал со мной, что-то выспрашивал, чем-то даже делился? Я вдруг
понял: у него была та же  реакция, что и у узкоглазого, когда он изложил мне
и Пилли свои условия Орику. Пилли заговорила, и он стал слушать, любое слово
привязывало  его  к креслу,  он хотел понять,  разобраться, потому что был в
себе не  уверен,  потому что  боялся. И а,Урк  тоже боялся,  он, сам того не
понимая,  говорил   со  мной,  желая  услышать  что-то  успокаивающее,  хоть
что-нибудь. Он -- боялся.
 --  Не пора нам лететь,  а? Или мы заночуем в лесу?  Развяжи меня,  все
тело затекло, -- сказал я. -- Слышишь?
 -- Вот спущусь по нужде на землю, вернусь и развяжу!
 -- А я что, не хочу, что ли? -- плаксиво сказал я. -- Терпеть, что ли?!
А?!
 -- Не  хнычь, -- грубо сказал он, развязывая  на мне веревку. --  Давай
быстро вместе со мной, и летим.
 Ночь  пришла абсолютно темной, без единой  звезды на небе.  Кругом  нас
была  сплошная тьма,  кроме  слабого  свечения приборов на  приборной  доске
винтокрыла.  В  какое-то  мгновение  я  почувствовал себя  пружиной,  точным
хронометром,  хотя  и не думал о себе  этими,  да и  другими  словами. Чисто
интуитивно  я  дал а,Урку  спрыгнуть  первым, и только  после,  но  сразу же
спрыгнул сам  -- веревка, которой я  был привязан, и мой  легкий рюкзачок (я
схватил  его за лямки, не  завязывая) "приземлились" вместе со мной в полной
темноте,  и  а,Урк  этого  не  видел.  Сразу  же  я  залепил  громкую  фразу
позамысловатей (тоже чисто интуитивно), рассчитывая на характер этого гада.
 -- Как ты  взлетишь в этой темнотище? -- сказал я. -- Поляна маленькая,
ничего у  тебя  не выйдет,  понял?! --  грубовато добавил  я  и хохотнул.  Я
сердцем чувствовал, что именно в длине его  ответа  все и заключено, сказать
вторую фразу  я  уже  не  смогу,  не буду иметь  права,  если  создал нужную
ситуацию.
 -- Ты что,  обалдел малость?! --  рявкнул он. -- Или  я тебя сильновато
пристукнул  по  башке?!  Темнота,  видите  ли! Взлет-то вертикальный! Не-ет,
этого тебе не понять!  Ты на своей  Земле, наверное, и не видел винтокрылов,
а?! А прожектор?! Соображаешь?  Вряд  ли  ты соображаешь! Какой-то умишко  у
тебя есть...
 Да,  я выиграл, пока выиграл:  фраза его, громкая ругань и мерзкий смех
-- все было  длинным и  громким большими мягкими шагами я  отступал куда-то
назад... шаг, шаг, шаг,  еще  шаг, еще, еще, лишь бы не грохнуться, лишь  бы
скорее "пройти"  поляну и упереться ногой, рукой,  спиной в дерево,  лишь бы
побыстрее оказаться в лесу.
 -- Унюхал, что такое хороший винтокрыл, а? И если пилот хороший. Такой,
как я. Учуял? -- продолжал он.
 И этого  хватило,  чтобы я  действительно  наткнулся наконец на дерево,
сделал шаг в сторону, еще отступил в глубь леса, еще, еще...
 -- Ты готов? Чего ты  молчишь?! -- рявкнул он, и  я, продолжая большими
шагами  (вроде  "гусиного",  но назад)  отступать  в  лес,  услышал,  как он
взгромоздился в кабину, плюхнулся в кресло... потом пауза, и тут он заорал:
 -- Что ты там возишься, эй?! В штанах запутался? Но  я молчал, застывая
и снова пользуясь его вскриками, и все дальше спиной уходил в лес, натыкаясь
на деревья и обходя их.
 -- Сдох ты, что ли?!  -- заорал он.  Потом  пауза.  И  потом, вероятно,
увидев, что рюкзака моего нет, он взревел как бешеный:
 -- Где ты, грязный кабан?! Тварь! Ты где, поганая тутта?!
 Отступая  и  отступая  назад,  легонечко, чтобы  ветка  не хрустнула, я
слышал,  как  он,  мерзко  ругаясь, вывалился  на  землю  из  кабины, тут же
перестал орать и остановился (шагов его не было слышно) его окружала полная
тьма и он сообразил, что, куда  ему броситься  за  мной, он не знает, потому
что ни черта не видит. Потом он снова начал орать, призывая меня  вернуться,
крича  о непроходимости леса и о диких зверях, а  я  все отступал и отступал
назад, в полный  и дикий мрак, останавливаясь только тогда, когда он делал в
своем  мерзком  крике маленькие паузы.  Продолжая гадко  ругаться,  он вновь
залез в  машину (я подумал -- за фонарем),  голос его из машины звучал тише,
да  и он еще  с меньшей вероятностью  мог из кабины  услышать меня, и я  все
отступал, отступал, отступал...
 Он, сообразив видно, что  я  не такой дурак и что вряд  ли  пошел  в ту
сторону, куда он может направить свой сильный прожектор, все-таки врубил его
и снова выскочил из машины, вопя, что фонаря нет, а меня сожрут дикие звери.
По тому, куда ярко светил его  прожектор, я понял, как все-таки далеко в лес
сумел я отступить, и теперь  уже а,Урк  ничего не сможет со мной поделать. Я
догадался, что в дикой злобе, когда он все же взлетит без меня, он  покружит
в этом  районе,  "глядя" прожектором вниз, но я уже не боялся этого: деревья
стояли плотно, были высоки и кроны их были густыми -- ничего он не увидит. Я
уже отступал  назад смелее, не боясь нарушить тишину, его вопли скоро  стали
тише,  еще тише, и наконец винтокрыл заработал и рванул в воздух. Прижавшись
к дереву, я видел в сплошном мраке едва пробивающий листву его прожектор, он
летал над  лесом  кругами, взяв за центр поляну, на которой  мы сели, он все
увеличивал  круги,  и  вдруг  я,  обмерев, услышал,  как  заработал  пулемет
винтокрыла  и  редкие постукивания пуль по листве.  Это он уже делал зря: он
рассчитывал добраться до Тарнфила, но заранее подписывал свою  смерть,  если
бы потом меня  нашли мертвым: уже сейчас было известно, кто именно находится
в винтокрыле под номером таким-то а,Урк и я.
 Наконец  он  улетел, шум  двигателя замер вдали,  и  я  остался один  в
абсолютно полной  темноте. Я  сел  в  невысокую траву, прислонясь  спиной  к
дереву  и  напряженно вслушиваясь в шорохи дикого  леса,  попробовал думать.
Потом  почти сразу же встал, поняв, что  первым делом мне следует "покинуть"
землю. В темноте это было  сложно. Завязав и надев на себя  рюкзак и спрятав
веревку  в его  кармашек,  я  стал  ходить от дерева  к дереву, щупая  ствол
каждого и убеждаясь, что он толст для того, чтобы влезть по нему наверх. При
этом все еще "помня" лицом направление, по которому  я удалялся от поляны, я
старался  не  утратить этого  ощущения.  Конечно, все это  было до  чертиков
глупо, но когда я нашел ствол потоньше, я подпрыгнул вверх,  обхватил дерево
руками и,  опираясь подошвами полукед в его кору, медленно "пополз" вверх. Я
лез  вверх упорно  и  вдруг  почувствовал, что ствол  слегка наклоняется все
больше  и  больше к  земле, согнут, кривой я  чувствовал, что наклон ствола
увеличивается  и  что  он тянется почти  параллельно  земле, и в тот момент,
когда я сообразил, что сидеть на нем, балансируя, всю ночь -- тоже не сахар,
я нащупал руками одну ветку, другую, третью,  они росли и  вверх,  и вниз, и
тех, которые росли  вверх,  торчком, было несколько, и  все  они были вполне
прочными. Если лечь вдоль ствола, то слева и справа меня от падения на землю
защищали  бы ветки, и я так и  сделал, привязал  веревку к рюкзаку, закрепил
его  на стволе так,  будто  это  подушка, а потом  уже и  сам  лег, привязав
веревкой  к основному  стволу и себя. Лежать было, прямо скажем, -- паршиво,
жестко, но лежать было можно, и я был не на земле.
 Только улегшись  таким образом, ерзая и  ища наиболее удобное положение
тела,  я и начал думать, постаравшись  забыть, что  если здесь  есть крупные
кольво,  то дерево для  меня не  защита.  Но эта  мысль не  лезла  у меня из
головы, я снова отвязал себя  и  рюкзак от дерева, достал пистолет, прицепил
его к руке и снова лег, привязавшись к стволу. Коммуникатор (я достал и его)
работал из  рук вон  плохо: треск,  шумы, хрипы,  и  ни с  кем  из  своих  я
связаться не сумел. Будем надеяться, что ночь, похоже, мучительная, кончится
без  страшных  хищников  поляну  я  найду  как  именно  а,Урк  сел на  нее
относительно  курса  на Тарнфил,  я  определю  курс  на  Тарнфил,  пусть без
гарантий, что  выйду прямо на него, но грохот и  гул сражения мне подскажут.
Ну а дальше? Что же дальше? В лесу ближе к Тарнфилу я наткнусь на повстанцев
-- отлично. А если на отступающих бойцов квистории? Вряд ли они меня кокнут,
они меня знают, видели по телеку, я для  них тоже гость,  -- не кокнут.  Да,
может,  я и от них опять сбегу.  А папа?! Может, он мчится в Тарнфил спасать
меня.   Кажется,   я   "прилежался"   на  этом  дереве,   чуть  расслабился,
почувствовав,  как  одни мышцы моего тела нашли удобные  точечки,  а другие,
найдя  неудобные,  смирились,  даже  привыкли,  адаптировались.  "Неужели  я
засыпаю?" -- подумал я в полусне. Потом все спуталось:  этот  полусон,  сами
кусочки чистого сознания (кольво), какой-то еще полубред (черные волны моря,
счастливое лицо Оли), потом  --  сцены кулачных боев,  рыбы,  рыбы, морские,
яркие, "цветики степные", --  замелькали на темном фоне за прикрытыми веками
глаз. Вдруг -- лицо мамы, мягкое,  улыбающееся, грозит мне пальцем, разгоняя
им цветастых рыб... Вспышка! Потом провал, темнота -- я уснул.

4
 Поразительно:  мое  застывшее  тело  проснулось, вопреки неудобствам  и
мыслям о кольво, вовсе не рано утром, скорее днем.
 Отвязался и слез я довольно быстро и стал "тянуть" все мышцы: шеи, ног,
рук, спины -- этакая зарядочка, которую я не очень-то любил в обычной жизни.
Первым делом после зарядки я  занялся  коммуникатором  -- и  опять  никакого
результата. Спрятав  в рюкзак веревку, а его  закинув за спину, я добрел  до
поляны, она  оказалась метрах  в семидесяти от моего "спального" дерева. Вот
здесь стоял  винтокрыл  (следы в траве), вот там мы садились,  и  стало быть
ощущая  заход  на посадку,  можно  было предположить:  скорее  всего путь на
Тарнфил  -- такой. Было  еще не жарко,  есть вдруг  захотелось  жутко, и  я,
побаиваясь, не  испортилась ли  рыба, решил, идя по выбранному направлению и
все время  делая поправку на  движение солнца, -- решил найти в лесу волу. Я
брел  по лесу, очень густому наверху и довольно  просторному внизу  (толстые
стволы, трава и никаких колючих зарослей и лиан), и все думал,  как выгоднее
идти: медленно, сберегая силы (а тогда, может, и еще одна ночь впереди), или
все же быстро. Проснувшиеся птицы  порхали на разных "этажах" леса, кричали,
чирикали,  пели. Никаких  зверей я  не видел. Но все же стал повнимательней,
когда  услышал  впереди  себя журчание воды: наконец-то я  мог  попить,  но,
возможно, и  звери здесь, а то  и  криспы-тутты. Метров  через сто я вышел к
неширокой речке,  скинул рюкзак, разделся, быстро выкупался, напился вволю и
только тогда  достал из рюкзака  свою рыбину.  Обнюхав ее со всех  сторон, я
понял, что она  свежая,  не  испортилась (может, из-за  травы?), достал свой
перочинный ножик, вскрыл рыбу и еще раз внимательно  "понюхал" ее -- свежая.
Войдя в речку, я стал чистить рыбу, вырывая из нее и выбрасывая в воду куски
и ошметки  ее  внутренностей.  Куски  эти  быстро  "сплавлялись" по струе, и
метров через пятнадцать, на перекате (я даже обомлел), кто-то снизу,  сделав
резкий б