бы, что оставить нашу  маму дома и  лишить ее встречи  с
нами сразу же,  как  мы  сядем, --  было бы, мягко говоря, крайне бестактно.
Разве что, папа  волновался потому, что посадка не дома, это все же не дома,
да и не сразу получается, а с затяжкой.
 Время  текло  томительно. Мы  ждали  информации Славина,  а  раз он  не
выходил на телесвязь, вроде бы выходить нам самим и дергать  его лишний раз,
когда, может быть,  он Лиге все передал, а та решает, -- было бы нехорошо по
отношению к нему. Впрочем, Лига-то  решить этот вопрос должна была в срочном
порядке, наше  местонахождение в  космосе, скорость и время  до посадки  они
знали:  если  Лиге  самой  лететь  к  нам  (из Европы, Америки, Азии) --  им
следовало  поторопиться.  Видимо,  папа  это  понимал,  как и я, и  молчание
Славина относил к  тому, что  Лига к нам не  полетит, а захочет, чтобы мы  к
ней, а у нас  время для маневра и посадки не дома было,  хотя  лететь всем в
Москву тоже требовало времени. В общем, путаная ситуация. Но Славин молчал.
 -- Жду еще полчаса, не больше, -- сказал папа. -- Потом сам его вызову.
Летим, как в тумане, без всякой определенности.
 --  А знаешь,  -- сказал я ему. -- Ты уж не  сердись, мы, по-моему,  не
из-за этой ситуации нервничаем.
 -- А из-за чего еще? -- недовольно спросил он. -- Вечно ты выдумываешь.
 -- Может, я и неправ, -- примирительно сказал я, -- но дело куда проще:
мы  волнуемся  потому, что  скоро  будем  дома, на Земле!  --  Это  слово  я
подчеркнул. -- Дома. И маму скоро увидим.  На этом  космодроме или другом --
какая  разница! Вот и волнуемся.  А  остальное  -- подгоняем под это главное
волнение.
 -- Философ, -- сказал папа. -- Психолог. --  Он улыбнулся. -- Может, ты
не на той специализации в своей гениальной школе учишься? Вернее,  может, не
в  той  школе  для гениев? Есть  и  такая. Психологическая. Можно тебе  туда
пойти?
 -- Ты хочешь сказать, что я не прав? -- спросил я.
 -- Нет, отчего же. Возможно и прав.
 Через двадцать минут папа не выдержал, или, может, действительно прошло
полчаса,  но он  сам стал  вызывать  Славина.  Опять какие-то помехи,  экран
"прыгал", а затем Славин появился на экране, улыбка -- во!
 -- Ты чего? -- спросил папа. -- Куда ты делся?
 -- Ой,  Вова, --  сказал Славин. -- Ну  никак не мог связаться  с вами!
Молчите -- и все тут!
 -- Ну, ладно! А чему ты так радуешься? Неужели?!
 -- Порядок! --  крикнул Славин. -- Полный порядок, Вова!  Все! Все, как
ты хотел!
 -- Дома садимся, да?! -- заорал папа.
 -- Ну да! Они там действительно во Всемирной Лиге спор затеяли. Но наши
железно сказали:  никакая ни Европа, а Москва.  А некоторые наши сказали,  а
почему  бы и не  город-спутник Рыжкина, космодром там  приличный. А тут и  я
ввязался в разговор с просьбой гостей. Словом,  Вовик,  сядешь дома, и гости
тоже. А представители Лиги  вот-вот к нам прилетят. Разные,  с  разных точек
планеты. Работы, посадочной, по горло.
 -- Американцы летят? -- спросил папа.
 -- Спрашиваешь! Переполошились. Европа тоже летит. Да все уже вылетели.
 -- Я именно с тобой связь держать буду? При посадке, -- спросил папа.
 --  Ага.  А  других земных гостей еще  трое  диспетчеров  примут.  Надо
полагать, они раньше вас прибудут. А твоего Ир-фа тоже я приму.
 -- Все. Точка,  -- сказал папа.  -- Я тебя за все обнимаю, старик. Жди.
Иногда будем связываться.
 -- Само собой. Ты не волнуйся, Вовик.
 -- Пока, -- добавил папа, и я  увидел капельки пота  на его напряженном
радостном лице.  Он вытер  пот  со лба тыльной стороной ладони  и сказал: --
Теперь будем ждать, когда увидим нашу Землю, сынок.
 Я кивнул.
 -- А  потом уже,  когда она будет поближе, начнем торможение, а  там...
там и до сюрприза недалеко.
 Это поразительно (от всяких там переживаний, что ли), но я, завалившись
на  свою койку,  уснул.  Крепко, без снов,  как в черный космос  провалился.
Наверное, я  долго спал,  но папа не  разбудил меня.  Я  проснулся внезапно,
резко вскочил  -- батюшки, времени-то  сколько!  -- и влетел к  папе в отсек
пилотирования.
 -- Ой, проспал все, да?!-- сказал я.
 -- Нормально, сынок. Гляди внимательно.
 Я поглядел на  экран  обзора, папа включил приближающее устройство, и я
увидел... нашу Землю. Нашу Землю! Нет, просто не верилось!
 -- Ха-ха! -- сказал папа, как  маленький. --  Понял, почем фунт  изюму?
Вот она, наша планеточка! Скоро будем дома. Я уже давно связался с Ир-фа, --
добавил  он. --  Они  начали  притормаживаться,  хотя  и  так шли  для  себя
медленно.
 -- Что же ты меня не разбудил? Когда  Землю рассмотрел? -- сказал я. --
Эх ты, папа!
 --  Да  не  хотелось. Ты  устал, --  странным  для  него, назидательным
каким-то голосом сказал он.  Но  я  уже смотрел на Землю не отрываясь -- как
магнитом притянуло. Славин вышел на связь сам: вероятно, пока я спал, он уже
не раз говорил с папой.
 -- Ну как там у вас? -- спросил папа.
 --  Все ожидаемые  машины -- в воздухе, -- сказал  он. -- Какие дальше,
какие  ближе, но  летят. Наших-то, из Москвы, мы раньше других примем. Видно
Землю?
 -- Ага, -- сказал  папа. --  Видно, но пока она  маленькая,  ну  ты сам
знаешь. Скоро начну подтормаживаться. А гости уже начали торможение. Привет.
 Мне ничего не оставалось, как играть в  детскую игру (папа не запретил)
-- то отключать  приближающее устройство, то  вновь включать его. Каждый раз
после паузы, после нового включения, Земля оказывалась все ощутимее ближе. Я
аж  прямо извелся  от  нетерпения,  когда же  наступит тот  момент, когда мы
запросто  сможем  рассмотреть  сверху здание  диспетчерской, сам космодром и
даже высокую заградительную  решетку и  людей: толпы  людей, а среди них  --
нашу маму.
 При очередной связи со Славиным папа строго спросил:
 -- Славин, а жена что, как она? А?
 --  Да  говорил  я  с  ней, говорил, ты же  спрашивал.  Будет к  вашему
приземлению, успокойся.
 -- А она здорова, а? -- спросил папа. -- Ты не скрывай!
 -- Здорова, здорова. Ни на что не жаловалась, по крайней мере.
 --  Свяжись  с  гостиницей или  поручи  это кому-нибудь. Гостей  много.
Лучшие номера! Понял? Люкс!
 -- Уже сделано, -- сказал Славин. -- Не твоя это забота!
 Земля постепенно приближалась, Ир-фа сказал, что вполне видит ее: очень
большая и красивая  к разговору  вскоре  подсоединился Славин и сказал, что
уже  какое-то  время  нащупал  корабль  инопланетян, теперь  вот  и  "Птиль"
появился, а корабль инопланетян, вероятно, громадина.
 Через некоторое время папа  начал притормаживать "Птиль". Мы все больше
и больше  приближались к  Земле и наконец  сумели  увидеть ее сверху не  всю
целиком, а уже только  ее часть, то есть не  всю, находясь высоко над ней, а
просто часть ее,  будучи над ней, почти  совсем рядом с ней. Папа перешел на
радиосвязь и сказал:
 -- Земля-шестнадцать. Земля-шестнадцать. Я -- "Птиль". Слышите меня?
 И Славин ответил:
 -- "Птиль". Я -- Земля-шестнадцать. Слышу вас хорошо.
 --   Постепенно   перехожу  на  режим  посадки,   --  сказал  папа.  --
Земля-шестнадцать. Поняли меня?
 -- "Птиль". Вас понял. Посадку разрешаю.
 Наконец  наш  экран четко обозначил границы  космодрома  и пространство
вокруг  него, но это с помощью приближающего  устройства:  детали космодрома
были пока еще не видны.
 В  этот  момент я почувствовал руку  на  своем  плече  и, скосив глаза,
увидел на плече папы и другую руку: он подошел к нам едва слышно.
 -- Неужели проспал? -- сказал Латор извиняющимся тоном.
 -- Ну что вы, Латор! -- сказал папа.  -- Ни капельки. Как самочувствие?
Вас не смущает наша просьба? Плотность воздуха очень схожа с политорской.
 --   Ну   что   вы!   Я   даже   устал  просто   ходить   или   лежать.
Коммуникатор-переводчик  я оставляю на себе, так? Что я должен сделать? Там,
на Земле?
 -- Да что угодно!  -- Папа засмеялся.  -- Подойдете к ним, скажете, кто
вы  и  откуда,  "Птиль", мол,  садится,  а ваши -- чуточку  позже --  и все.
Пожелаете всем "Долгой жизни".
 -- А ваша мама? -- спросил Латор. -- Мне бы хотелось обратиться  именно
к ней тоже.
 -- Ну конечно, это можно. -- Папа был явно польщен.
 -- Но как  мне  к ней обратиться? Как  это у  вас принято?  И как я  ее
узнаю?
 -- Это просто, -- сказал папа. -- "Дорогая Лидия... " и всякое такое. А
ее мы вам покажем.
 -- Лидия? -- сказал Латор. -- Прямо по-политорски.
 -- Нет, по-нашему, по-земному.
 -- Очень похоже на наши женские имена.
 -- Даже очень, -- сказал я. --  Латор, а еще ты можешь сделать вот так,
подойдя к ней!
 Я  взял его руку в  свою,  склонился к  ней в  поясе и едва коснулся ее
губами.
 -- Это так надо? -- спросил Латор.
 --  В  общем-то  нет,  --  сказал  я.  --  Это  очень старинный  способ
здороваться  или прощаться  с  дамой. Кое-где  иногда им пользуются. Пап! --
заорал я.  --  Смотри,  смотри, почти все  видно. Смотри! Сколько народу нас
встречает! Видишь решетку? А представителей Лиги? Смотри, смотри! Да  это же
мама!  Наша  мама!  Ты  видишь?!  Это   она!  В  белом  платье!  Латор,  она
единственная в белом платье, ты не ошибешься! Лицо папы прямо светилось.
 --  Латор, -- сказал он. -- Через минуту можно катапультироваться. Митя
покажет.
 -- Это как? -- спросил Латор.
 --  Вы сядете в легкую капсулу, а мы  -- приборы, вернее, --  вытолкнем
вас  в воздух,  и  капсула  сама  раскроется.  Когда  вы  сядете  в капсулу,
отсчитайте для готовности минуту. Ясно?
 -- Конечно, уль Владимир. Я готов. Пошли, Митя. Я отвел Латора к камере
катапультирования, он скрылся в  капсуле,  я закрыл камеру, вернулся к папе,
папа  отбивал  такт  рукой,  отсчитывая  секунды,  и  наконец  нажал  кнопку
катапультирования.  По  тому,  как  мягко вздрогнул "Птиль", мы поняли,  что
катапульта сработала как  раскрылась капсула --  мы не видели на экране, но
вскоре  увидели самого Латора: резко взмахивая крыльями, он ушел  в сторону,
потом  камнем  пал  вниз  и снова  "встал на крыло", начав плавными  кругами
приближаться к большой группе ожидающих.
 По  радиосвязи  папа  снова вызвал  Славина, сказал,  что  приступает к
посадке, этим  мы и занялись,  уже  не глядя на Латора, тем более он  и  все
встречающие были  чуть левее "коридора"  нашего спуска на Землю. Папа врубил
телеэкран  и  мы, расхохотавшись,  увидели потрясенное  лицо Славина. -- Кто
это? Кто это у вас был? -- прохрипел он.
 -- Латор. Житель Политории. Гелл.
 -- Они что там -- все летают?! А?! Да это же...
 -- Нет, -- сказал папа. -- Некоторые живут под  водой, в виде маленьких
улиточек.
 -- Нет, ты серьезно?!
 -- Обнимаю. Посадка!
 ... Наверное,  ни  я,  ни  папа давно не  испытывали такого счастья  --
мягкого-мягкого толчка "Птиля" о землю.
 Несколько секунд папа просидел, закрыв глаза, совершенно расслабив руки
и  вытянув  их  вдоль пилотского  кресла. Потом  очнулся,  мы  отключили всю
аппаратуру, папа  разблокировал  выход, спустил трап, и мы  -- шаг,  другой,
третий, пятый, седьмой -- ступили... на Землю.
 Меня слегка покачивало.
 Мы  пошли по полю  космодрома прямо к ожидавшей  нас  толпе.  Мы шли не
медленно, но  и  не быстро, вроде как и полагалось в эту необычную минуту. И
только  когда нам  оставалось  до  встречающих  метров  тридцать,  из  толпы
вырвалась в белом платье наша мама и бросилась  к нам  навстречу. А  мы -- к
ней.
 Мы обнялись все трое разом, вперемежку целуя друг друга.
 -- Сумасшедшие  вы мои! Сумасшедшие! --  шептала мама. -- Противные!  Я
только  с полчаса  назад  и  узнала  от Славина, где  вы были.  Кота  небось
замучили. Кое-что ваш крылатый  Латор рассказал. О  войне... С крыльями! Это
надо же такое! Никуда вас больше не отпущу. Без себя. Где кот?!
 -- Ну хорошо, хорошо, хорошо, -- приговаривал  папа, ладонью вытирая ее
слезы. -- Пошли, неудобно. Сириуса подарили Оли.
 Мы приблизились к  толпе встречающих, было полно  журналистов и фото  и
телерепортеров,   тихо   стрекотали  кинокамеры.   Папа   остановился  перед
встречающими  и,  так и  не  отпуская маминой  руки,  шепнув  мне,  чтобы  я
переводил политорам, сказал, выждав подходящую случаю паузу, по-английски:
 -- Уважаемые дамы и господа! Земляне! Я и мой сын Дмитрий рады сообщить
вам, что благополучно вернулись с неизвестной нам планеты Политории, куда мы
попали случайно. Закончившаяся на Политории  война, в которой  победил народ
Политории, позволила нам вернуться на Землю. Сейчас, вскоре,  сядет на Землю
корабль   наших  гостей,  политоров.   Это   представители   очень   высокой
цивилизации,  чрезвычайно  разумные  существа,   и  очень,   очень  милые  и
славные... политоры. Я рад, что контакт состоялся, и совсем скоро вы увидите
их сами. Доложили инженер Высшей Лиги Владимир Рыжкин и его сын -- Дмитрий.
 Речь папы и мой  перевод усиливались наземными мегафонами, и конец речи
папы  потонул в  сплошных  криках и  аплодисментах  журналистов, фотографов,
телевизионщиков,  членов Всемирной  космической  Лиги  и  огромной  толпы за
пределами космодрома. Одна за другой взлетали в  небо и рассыпались огромные
разноцветные грозди салюта.
 Потом  все,  кому это  полагалось  по  рангу,  забрались  на три  очень
вместительных  платформы на воздушной подушке и  тихо заскользили в  дальнюю
часть  космодрома, где  --  все это  уже видели  --  садился маленький еще в
воздухе корабль Ир-фа.
 Они стояли  перед своим кораблем, явно взволнованные и смущенные. Обняв
маму за плечи и держа меня за  руку, папа отделился от  толпы встречающих  и
подошел к политорам. Латор тоже вернулся к своим.
 -- Уважаемые дамы и господа! -- снова заговорил папа. -- Перед  вами --
жители Политории.  Уль Ир-фа -- командир корабля. Это -- милая Пилли, физик.
Оли --  дочь  уля Орика.  Лата  и  Мики  -- жена и дочка  знакомого уже  вам
летающего гелла Латора. Талиба -- невеста  Олуни. Уль  Орик  -- ученый, член
старого, но и нового правительства Политории, уль Рольт -- капитан подводной
лодки, Олуни -- новый вождь племени моро,  живущего  на  Политории. -- Потом
уже,  обращаясь к  политорам: -- Я представил вас,  дорогие политоры, членам
Всемирной,  так   сказать,   Всеземной  Космической  Лиги.  Позже,  уже  вне
космодрома, вам предстоит встреча  с главами многих государств Земли. Все мы
рады, очень рады, что вы прилетели на Землю, к  нам в гости. Чувствуйте себя
свободно, вы -- среди друзей.
 Была такая  атмосфера  этой странной  и неожиданной  встречи,  что  все
смешались, в том числе и особенно представители Всемирной Лиги неясно было,
кто   теперь   должен  выступить  первым,  кто-то  из  Лиги  или  кто-то  из
политоров...  Мама вдруг вынырнула из-под папиной  руки и поцеловала  подряд
Пилли,  Оли,  Талибу,  Мики  и  Лату.  Раздались  аплодисменты.  Потом  мама
оказалась  рядом  с  маленьким, седым Ир-фа, обняла его и поцеловала в щеку.
Как-то невольно Ир-фа вышел вперед и сказал:
 -- Жители незнакомой Земли! Земляне! Все земляне!  Долгой вам жизни! --
Все   собравшиеся  внимательно  слушали  непонятное  щебетание  Ир-фа,  а  я
переводил. -- Я космонавт,  я не  умею  выступать. Позвольте,  я предоставлю
слово улю Орику.
 Держа Оли за руку, и, как  и  папа маму, обнимая за  плечи  Пилли, Орик
сказал:
 -- Земляне! Ваши дети, дети Земли -- уль Владимир  и уль Митя, его сын,
-- оказались на Политории. Корабль политоров старого правительства взял их в
плен.  Но мы сразу поняли -- уль  Владимир и  Митя привезли  нам  любовь.  И
помощь. Всего два землянина -- и помощь! Это всех  нас потрясло. Мы полюбили
их --  а по  их рассказам и Митину  маму, жену уля  Владимира. Мы полюбили и
вас. Мы  привезли  с собой  нашу любовь  к вам и, честное слово,  только для
того, чтобы произнести эти слова,  стоило прилететь к вам из такой дали, где
находится наша родина. Долгой вам жизни,  земляне! Вам и вашим детям!  Вашим
морям, лесам,  рекам,  горам  и пустыням.  Всем животным,  населяющим Землю,
каждому цветку, каждой травинке, каждому камню... Долгой жизни!
 И все политоры повторили вразнобой:
 -- Долгой жизни!
 Орик  с  Пилли  и Оли  вернулись  на свое место. Кто-то прошептал сзади
меня:
 -- Вы поглядите, у него третий глаз! Глаз! Третий глаз! Невероятно!
 -- А  то,  что  один  из них летает как птица, -- это что, по-твоему, в
порядке вещей? Все чуть с ума не посходили!
 Возникла какая-то большая  пауза,  полная тишина, ни ветерка, ни  шума
вечернее, начинающее темнеть небо  я держал маму за руку и  глядел, глядел,
глядел, как слабо мерцают улыбающиеся в вечернем полумраке большие  и слегка
изумленные  глаза Оли.  Глаза с огромными мягкими ресницами. Что же  это?! Я
никогда  не замечал, что у нее  такие ресницы. Огромные и очень красивые.  А
глаза ее были широко-широко открыты.
 Я улыбнулся ей и что-то тихо прошептал. Совсем тихо.