овременно Пилли
"лежа" в воздухе  как бы параллельно  земле опустила левое крыло чуть  вниз,
правое -- вверх  и, набирая высоту,  постепенно мягко и быстро ушла высоко в
небо. Я еще не опомнился, а Оли уже тоже уплывала в небо вслед за Пилли.
 -- Нет, я так не смогу, я помру со страху, -- сказал я.
 -- Поехали вниз,  --  сказала  Финия. -- Не забывайте, что, если  сразу
ничего не выйдет, вы упадете мягко -- крылья вам помогут.
 Когда мы спускались вниз,  я подумал,  что  не в кнопках или в колесике
дело, а в том,  что  я,  мое тело  совершенно не  знают,  что  ему  делать в
воздухе.
 -- С какой высоты вы прыгнете? -- спросила Финия.
 -- С... ну, с серединки... можно? -- робко промямлил я.
 -- Нормально, --  сказала она. -- Там еще легко ловится поток. Я думаю,
вы отлично плаваете под водой, если сумели убить криспу, а это одно и то же.
 Я отошел поглубже назад, положил руку  на  белую  кнопку, разогнался и,
удержавшись  от лихого крика, прыгнул вперед, одновременно нажав кнопку. Тут
же я  почувствовал плечами резкие и  одновременные выбросы "моих" крыльев, а
ноги  мои чуть "всплыли" вверх, и я ощутил, как "опираюсь" на воздух и будто
вишу в небе.
 -- Отлично! -- крикнула Финия.
 И тут же  я почувствовал легкое  соскальзывание вниз, правда, подо мной
была уже порядочная  высота. Подкрутив колесико,  я немного "опустил"  ноги,
руки  с крыльями  сами  нащупали  поток, даже  точнее -- крылья,  и,  слегка
наклоняясь вбок, я по  широкой кривой стал уходить в небо.  Честно говоря, я
не понял, сколько я летал. Я подымался вверх и опускался вниз, делая плавные
при этом повороты, и, когда пообвыкся  чуть-чуть, заметил наконец  в воздухе
Пилли и Оли, почти рядом  я "направился"  к ним,  они ко  мне, и, когда мы,
"повстречавшись", снова разошлись в небе, Пилли  успела показать мне кулачок
с  оттопыренным большим  пальцем вверх,  мол, отлично (что  такое? Абсолютно
земной  жест!),  а  Оли,  разумеется, -- язык.  Хорошая  девочка, ничего  не
скажешь. Я стал  кружить под ними, глядя, что  они вытворяют  в воздухе,  и,
хотя мой полный восторг не проходил, я понял, что мне само собой еще ого как
далеко до них, особенно до Пилли. Они постепенно снижались к обширной ровной
площадке вокруг  клуба,  и я догадался, что  они "пошли на посадку", и дунул
ближе  к  ним,  чтобы  все  увидеть  и  попробовать  это же сделать  самому.
Одновременно  девушки сделали вот как: снизились до земли, сбросив скорость,
нажали  кнопку,  сбрасывая давление  газа в  брюках,  и,  как  бы  продолжая
движение,  пробежали  несколько  шагов по земле. И все. Очень просто, да?  Я
осторожно  покрутил  колесико,  то  чуть  задирая,  то чуть опуская  ноги  в
воздухе, ощутил,  сколько оборотов надо,  чтобы воздух из брюк вышел весь  и
ноги перед  "посадкой"  смогли первыми  коснуться  земли. Это я  и исполнил.
Крылья резко "спрятались", воздух из брюк ушел, но я немного не справился со
скоростью и расстоянием до земли,  поэтому слегка поджал ноги, выпрямился на
них  и  вынужденно  быстро  побежал   вперед  и   упал,  сделав,   чтобы  не
покурочиться, мягкий кувырок через голову. Пилли, Финия и Оли окружили меня,
тиская, целуя  и говоря, что это просто  гениально, и вовсе  не  для первого
раза,  а  вообще, и  в пятидесятку Политории я мог бы  войти  уже. И это без
подготовки-то!
 После  мы  трое отнесли в  клуб аппараты, вышли, и тут же,  обомлев,  я
увидел,  как  ушла в  воздух Финия, причем  со  своим  сыном-политорчиком на
руках.
 -- Финия -- прелесть, -- сказала  Пилли.  -- В душе она еще девчонка  и
каждый раз  хочет  напомнить  мне,  чего она  стоит.  Мы же  с  ней основные
соперницы в первенстве Политории.
 -- И кто из вас выше? -- спросил я.
 -- Она, -- просто ответила Пилли и улыбнулась.
 Да-а, если  верить романам, которые  мне удалось прочесть,  и  если бы,
скажем, мне было лет шестнадцать, я  влюбился бы в Пилли по  уши, как щенок,
забыв  обо всем на свете, о папе-маме, науке, "планировании"...  даже -- что
же делать? -- о Натке...
 Вернулась Финия. На  лице ее сына-политорчика я  не заметил ничего, что
бы обозначало, что он проделывал акробатические трюки в небе. Этот всем даст
звону. Летать  будет как  господь бог! Может быть, со своей девушкой. Может,
даже  захватив провизию и чай. Может быть, там под  вечер он ей и  предложит
руку,  а также  -- сердце. И  она  согласится,  и  они  поцелуются,  задевая
крыльями политорские звезды.
 И вдруг  я вспомнил: что такое,  что за состояние? Я напрочь забыл, что
сегодня днем при мне был убит политор. Дрянь, но убит недавно,  я  (могло  и
так  получиться)  мог и сам  его  прикончить...  Я  видел  его  предсмертные
судороги и так легко, хоть и  ненадолго, забыл  забыть следовало, но почему
так  быстро, что  за смена состояний на  этой планете, что за волны проходят
через меня, что  за темпы  событий? Три дня, а  я  в сложнейшем клубке чужой
жизни, к которой напрочь  привязан. А Пилли?  Впервые в жизни убила человека
несколько  часов  назад -- и хоть  бы что, летала, улыбается.  Да,  это было
отвращением к  подлости, да, это защита Орика и Любовь к нему. Все ясно.  Но
ведь убила?! И тут же забыла. Или я не прав?
 У  нее  все внутри, но  железная воля?  А  может,  -- это действительно
какие-то волны,  убыстряющие здесь любые психические  процессы, как  бы даже
снимающие  их, особенно отрицательные, --  отсюда и их долголетие,  так, что
Ли? Я не знал.
 Мы распрощались с Финией, взаимное "спасибо", конечно, "приходите еще",
и полетели обратно.
 -- Оли! -- сказал я. -- Можно вопрос? Но серьезный?
 -- Поняла. Можно.
 -- Вспомни момент своего  самого сильного потрясения под водой. Сколько
времени ушло на то, чтобы  успокоиться эмоционально абсолютно? -- Думаю, уже
к ночи.
 -- И ночью ты спала нормально, хорошо? -- Вполне.
 И  тут же  Пилли,  будто помогая мне, сказала:  --  Я от  своей истории
освобожусь через час. А что?
 -- Прости, Пилли! Оли, и это не возвращалось? -- Нет.
 --  Видишь ли,  Пилли,  кое-что я  почувствовал  по  себе, а  на  вас я
проверяю. Может быть,  не только ваша психика,  но и моя  отчасти подвержена
каким-то  сугубо  политорским  волновым  явлениям, которые помогают  быстро,
быстрее изгонять  из себя тяжелое или страшное. У вас так всегда? -- Поняла,
-- сказала Пилли. -- Не знаю. -- Не в этом ли причина вашего долголетия?
 -- Это мысль. Но если ею заниматься, то с аппаратурой.
 За ужином мужчины спросили, поучился ли я летать.
 Он летал,  а  не  учился,  --  сказала  Пилли. --  Уму  непостижимо  (я
покраснел что-то часто я стал краснеть).
 -- Он способный, что ли? -- спросил папа.
 -- Слово неточно, -- сказала Пилли. -- Орик, даже  без трюков,  которые
он  пока  не  знает,  Митя через месяц  вошел  бы  в  пятьдесят сильнейших в
Политории.
 -- Детям это дается легче, -- скромно сказал папа.
 -- Детям? Ребенок не может с ходу бросаться на криспу, стоять с лазером
над противником и летать  почти по  высшему классу. Уль  Владимир, вы родили
колоссального человека. Перестань краснеть! --  сказала она мне. Но папа был
не так прост.
 -- Это у него все от нашей мамы, -- сказал он.
 -- Он ведет со  мной беседы,  ну, как бы болтает, но каждая его тема --
минимум важная гипотеза.
 -- Хорошо-то как,  --  сказал папа, -- что все это он вываливает не  на
меня.
 -- Пилли, ладно уж, -- сказал я, -- я устал.
 -- А скромность какая! -- сказала, хохоча, Пилли. -- Мне сорок лет.
 По-земному -- двадцать. Улечу с вами на Землю, подожду лет семь, и мы с
ним поженимся.
 -- А меня и Оли бросите? -- смеясь, сказал Орик. -- Нечестно.
 --  Не  бросим.  С  собой  возьмем.  Найдем  вам  там   девушку,  Орик.
Краса-вицу.  Разницу и незаметите,  они  там  на затылке  тоже безглазые,  а
некоторые, простите, как и я, -- безмозглые.
 -- Это у нас бывает, -- сказал папа.
 Вечером, когда папа и Орик ушли в театр, я побывал  у Пилли дома, в  ее
лаборатории. Дом у  нее был вроде нашего. Когда погибли Пиллины родители, ей
не предложили  даже отдельный дом поменьше -- из уважения к ее роду и не без
поддержки Горгонерра, который с ее родителями был дружен.
 Я знал уже скорость корабля Карпия  и, помня время, которое мы летели с
ним, сосчитал расстояние от точки  пленения до Политории. Я помнил его курс,
знал расстояние от  Политории до обеих Тилл и вычислил,  на каком расстоянии
(в двух случаях) пройдет модель  уровень  точки пленения. Плюс путь до Земли
со  скоростью  модели.  "Идти"  модели  именно  через  точку  пленения  было
нерезонно: довольно  резкий получался  угол  смены курса, и я его "спрямил".
Так возникли две бумажки для Латора: курс модели  в зависимости  от того, на
какую Тиллу их повезут.
 -- Есть у меня еще одно дело, -- сказал я чуть позже.
 Она, кивнув, набрала номер:
 -- Роси? Это я, Пилли. ("Химик и художница", -- шепнула она мне.)
 Я  здесь  несколько свихнулась:  есть  возможность мою  машину  сделать
чуточку космической  и гораздо быстрее... Ага! Подскажи мне, какая краска на
борту уже в космосе на скорости будет хорошо себя вести?.. Поняла, поняла. А
не дала ли бы ты мне немного этой красочки? Спасибо. Лечу.
 Все это мы  с Пилли проделали очень быстро, и вскоре я уже высаживал ее
возле ее дома и сказал:
 -- Покажи мне рукой направление к тому спуску под землей, где мы гуляли
вчера.
 Она  показала,  и  я улетел, проведя  прощальный разговор  как-то очень
комканно,  наверное, потому, что мне хотелось еще побыть с Пилли  и я  этого
стеснялся.
 ... Мелодично  "запела"  дверь при  моем прикосновении к ручке, тут  же
открылась,  передо мной стояла  очень милая  гелла и улыбалась мне огромными
глазами. Карими.
 -- Здравствуйте! -- сказал я. -- Вы -- Лата?
 -- А вы -- уль Митя, с Земли. Проходите, Латора нет...
 -- Простите, я ненадолго. Я по делу.
 -- Говорите, я слушаю. Не стесняйтесь.
 -- Попросите Латора завтра позвонить мне из Селима.
 -- Не сомневайтесь, я попрошу.
 --  Вот  номер моего  малого  аппарата. Пусть  позвонит обязательно.  А
встреча вечером, само собой. Мики спит?
 -- Да, -- она улыбнулась мне с благодарностью.
 -- Как крылышко?
 -- Легче. Это легкий был ушиб, хвала небу!
 -- Можно, я взгляну на нее?
 -- О, конечно, это такая честь!
 Она  провела меня  в маленькую комнатку с  лампочкой  слабой и закрытой
тряпкой.  Мики  спала  на животике,  чтобы крылышки были свободны.  Она была
хорошенькая, с  огромными  ресницами и  смуглая. Я легонько  погладил ее  по
голове и на цыпочках вместе с Латой вышел в микроприхожую.
 -- До свиданья, Лата, -- сказал я. -- Пусть Мики поправится.
 -- Спасибо вам, -- сказала она. -- Спасибо за Оли.
 -- Не  за  что,  -- неуклюже ответил я, и  Лата закрыла за мной  дверь.
Пропади  пропадом  та криспа,  которой  следовало сидеть  у  самого дна,  на
севере!
 Через пять минут я был дома. Папа и Орик -- тоже.
 -- Как театр? -- спросил я, ставя емкость с краской у двери на балкон.
 -- Колоссально! -- сказал  папа. -- Их актеры играют так темпераментно,
будто сейчас съедят друг друга.
 -- А что за пьеса? А?
 -- О бешеной любви высокородного политора к  безродной политорке. Пьеса
что надо. Все время плакать хотелось. Орик сказал:
 -- Я улетаю. Есть вопросы?
 --  Интуиция?  -- спросил я. --  Если Латора не  отпустят на Тиллу,  вы
сможете помочь? Извините, Орик.
 -- Да, -- сказал он. -- Это не проблема.
 Он ушел, улетел, явно озабоченный своей ситуацией.
 -- Пап, сели за текст записки, да?
 -- Давай, -- сказал он.
 -- Сначала о наружной надписи. Вон там -- краска, Пилли достала, держит
космическую  скорость.  "Земля. Наш  городок.  Космический  центр.  Славину.
Вскрыть переднюю верхную часть мощным магнитом".
 -- Нормально. Поправок нет.
 --  Та-ак.   Записка  внутри:  "Взяты  в  плен  далекой  высокоразвитой
цивилизацией,  обратный  курс  не используйте  --  не  долететь,  попытаемся
выбраться  сами, возможна задержка,  а вернется мама, ей приветы  с  планеты
"икс",  мол, обнаружили ценные металлы, нам заброшены продукты,  аппаратура,
работаем, вернемся через  месяц-два, пусть не прилетает -- там сезон дождей,
сообщи  газетчикам а двум-трем  представителям высокого  начальства  изложи
правду, но с твердым настоянием молчать, надеемся на встречу. Рыжкины".
 Я прочел это медленно вслух, папиных поправок не было.
 --  Я боюсь, что вспышка здесь может произойти раньше, чем обговоренный
день отлета, -- сказал я.
 -- Просить раньше вроде нет оснований. Мы же не в курсе дела. Принимают
нас хорошо, отлет в срок -- обещали... Да вроде нам и самим интересно здесь,
не так ли?
 -- Мне так очень! Так бы хотелось половить рыбу, дунуть в другой город,
еще  раз "попланировать", увидеть  Малигата, а,Тула, да и  эта машина против
геллов не идет из головы.
 -- Я тоже об этом много думаю, -- сказал папа. -- Хочешь, я изложу тебе
кое-что.
 -- Давай.
 Поразительно, он пересказал мне мои соображения.
 -- Такую  игрушку квистор  от  себя далеко не отпустит,  значит,  она в
Тарнфиле. Где? Вроде бы в трех местах:  лаборатория, тюрьма, сама квистория.
Лаборатория скорее всего отпадает: если внутри нее есть засекреченное место,
куда  есть доступ лишь двум  ученым, -- это ненадежно. Другие  -- не идиоты,
могут  допустить,  что машина  там. Тюрьма?  Нет.  Приходящие  ученые  очень
заметны. Это настораживает. Остается квистория.  Но  иметь засекреченный, но
видимый вход во что-то, --  тоже подозрительно хотя  народ там вышколенный,
есть  и  другие,  например, Орик.  Нет, вход  к машине  должен быть невидим.
Значит (тут я напрягся), он в кабинете самого квистора с  невидимой дверью в
него. Даже сейф, если он там есть, может быть входом.
 -- Сейф не сейф, а дверь, вход -- это здорово!
 -- Спать, -- зашипел папа, так что Сириус зашипел тоже.
 -- А  как наши лаборатории, научные институты, заводы? Вы  ведь  там не
были? -- Так началась встреча с молодыми учеными  в технициуме. Со мной  был
Орик.
 -- Нет, там я еще не был и, может, не буду.
 -- А причина? Вам и вашему отцу это разве не интересно?
 -- Это, как говорят у нас на Земле, -- риторический вопрос.
 -- Понятно.
 -- По нашим планам и с согласия правительства, вашего, до нашего отлета
осталось  несколько дней.  Увидеть можно не так уж и много, объем информации
был бы минимальным. И еще: нам никто ничего подобного не предлагал.
 -- Почему, как вы думаете?
 --  И дней  мало, и, главное,  существует мысль,  что,  возможно,  наши
цивилизации  могут   скрывать  агрессивные   намерения  --   тогда   нам  по
лабораториям разгуливать нечего.
 -- А как убедиться в неагрессивности?
 -- Не знаю, допустим,  все  же запустить  нас в недра вашей науки:  это
было бы проявлением и вашей силы, и уверенности в себе. И доверия.
 -- Так за чем дело стало? На ваш взгляд.
 --  Не  знаю. Это  мы  у  вас  в  гостях,  а  не  наоборот.  По  общему
впечатлению, вы сильнее нас и бояться вам нечего.
 -- Почему вы так решили?
 -- Ну... хотя  бы потому, отвернись я сейчас  от  вас, я могу  получить
выстрел  в спину  (шепот,  волнами),  не  буквально, конечно.  А  дайте  мне
автомат, отвернитесь вы и -- вы все  видите!  Третий  глаз! -- Хохот в зале,
маленькая  буря. -- Как  считает  мой отец (а  он  ученый),  беглые встречи,
прогулки по  городу, поход  в театр, "планирование",  охота  в море -- это и
есть  нормальный  первый контакт,  доверие, или недоверие  рождается на этом
простом уровне. Лаборатории -- дело десятое.
 -- Вы разумно рассуждаете, а ведь вы очень молоды. Откуда это?
 -- Насобачился.
 -- То есть? Поясните, пожалуйста. На-со-ба-чил-ся.
 И только тут, балда, я вспомнил, что ведь у  политоров нет собак, мы же
не видели,  а  были  бы  --  тоже не  просто объяснить, -- это же не  прямое
выражение.  Кое-как я объяснил им, что такое собака, но само  свое выражение
объяснить не смог и заменил его словом "натренировался".
 -- Простите! Мы ученые, но с нами  беседует не ваш отец, а вы -- совсем
еще мальчик... Надеюсь, вы не обижены?..
 --  Нет,  конечно. Мой  отец беседовал  с уже учеными,  а  вы -- только
будущие.  Я  --  тоже будущий  ученый.  Через  три года  я буду  работать  в
сложнейших лабораториях Земли.
 -- Мы этого не знали. Как это получилось?
 -- Дело было сложное. Оно касалось нового межпланетника суперкласса, он
был сосчитан весь,  кроме одной  детали двигателя, -- и я предложил наиболее
правильное решение. Мой папа поначалу был моим подчиненным...
 Мама миа! Как они хохотали.
 --  Я  стал  известной  фигурой  на  Земле,  много выступал,  вот  и...
насобачился.
 -- Вы философ? По склонностям.
 -- Нет, я ученик, школьник, Митя. Зовите меня просто Митя, уль  -- меня
смущает.
 Они улыбались. Я  быстро подошел к доске, взял мелок и быстро нарисовал
мой корабль в разрезе.
 -- Вот он, тот корабль. -- Значительная пауза. -- Понятен он вам?
 Я быстро стер рисунок. Несколько перекрещивающихся реплик, восклицания,
потом  один  политор сказал,  а легкий гул  согласия  обозначил, что  это не
только его впечатление:
 -- Разумеется, неясно  ваше топливо, ясно по некоторым узлам, почему он
способен летать, но вообще досконально конструкция не ясна.
 --  Превосходный корабль,  -- сказал я.  -- Но не может долететь до вас
пока. Вопрос о нашей агрессии отпадает.
 -- А мы до вас долететь можем?
 -- Не скажу, -- сказал я, и все заржали.
 --  В общем, -- сказал  я, -- мы  вам  собак  доставить на Политорию не
сумеем. Вернувшись  на Землю, мы можем вычислить, где установить  между нами
маленькую  плакетку-переходник,   тогда  я  обещаю   вам   несколько  собак.
Пользуйтесь, существа отличные!
 -- Это было бы прекрасно! Митя, судя по тому, что тот ваш корабль вышел
в космос, вы -- настоящий ученый, но вам не кажется, что вы -- прежде  всего
-- психолог, философ и политик?
 --  Ну, если  я  политик, то  по случайности, жизнь  заставила,  а если
философ  и психолог,  то  вы  тоже философы и психологи,  если  вы, конечно,
ученые.  Кстати,  разговор  о  чем  попало  гораздо  ценнее,  в  нем  больше
рациональных  зерен. Это  --  ощущение.  А как ваше? -- Многие закивали.  --
Задавайте мне любые вопросы, но лучше не из сферы науки.
 -- У нас много общего. Кино, театр, цирк... Спорт у вас есть?
 --  Да,  --  сказал я. -- Все есть. Это тем  более поразительно, что вы
произошли от птиц, а  мы, как моро, от  обезьян, которых у вас нет,  и вы не
видели их никогда.
 -- На кого они похожи?
 -- На меня. Но я покрасивей и могу говорить, а они нет.
 -- А они думают, рассуждают?
 -- В известном смысле.
 --  Почему же между нами много общего? Если мы птицы, а не... Я изложил
им "гипотезу" Пилли. Что они -- тоже земляне.
 -- Но они же позамерзали и на Земле, и у нас -- наши и ваши гены.
 -- Да?  А вдруг они "летали"  в  космосе,  как ваши миленькие птички --
галли? -- Опять это была Пиллина мысль.
 -- Потрясающе! Что-то цирковое, а ненаучное!
 -- Иногда это может совпасть. Кстати, я жутко удивлен, что вы не умеете
аплодировать.
 -- А это что еще за штучка?
 -- Вчера  я впервые в жизни "планировал". В воздухе, пролетая мимо меня
и желая  показать, что я молодец,  одна милая девушка сжала вот так кулак, а
большой  палец -- вверх.  Это же наш, земной, жест! Вы понимаете?! Это намек
на  нашу  схожесть  помощнее,  чем  разница  в  принципах  космотехники.   А
аплодировать вы не  умеете!  Уль Орик,  что  сделали  вчера  политоры  после
спектакля, если он им понравился?
 -- Молодые  люди,  -- обратился  Орик  к  аудитории, --  покажите Мите,
пожалуйста, как это выглядит.
 Все встали и будто бы громко, но и нежно запели с паузами.
 --  А на Земле делают так. -- И я стал хлопать в ладошки. -- Прошу вас,
сделайте это все вместе! И-и-и...
 И они зааплодировали! Это было здорово и абсолютно как на Земле.
 Я  закрыл глаза.  И  вдруг  подумал о маме. О Натке. О  моих ребятах из
школы. Ч-черт, плакать хотелось. Я открыл глаза -- они аплодировали, Орик --
тоже. Я сделал знак, и аплодисменты кончились.
 -- Понравилось?! Удобно?!
 -- Да-а-а!!! И действительно -- удобно.
 -- Можете  этим  пользоваться,  Земля