ие к собеседнику.
 -- Извиняюсь, -- сухо и нехотя сказал Горгонерр. -- Теперь, когда геллы
свободны и, допустимо, озлоблены,  стоит подумать и об уступках. Кстати, как
это именно гелл мог швырнуть бомбу, это с их-то добродушием?
 -- А  разве вы  не помните  историю с геллом,  повредившим  голову,  --
биополе перестало на него влиять.
 -- Но как он проник в мой кабинет?
 -- Раздавил стекло.
 -- Не смешите меня! Оно непробиваемо.
 -- Значит, лазером. Кое-где они...
 -- Они давно запрещены. Законом.
 -- К употреблению. Но где-то же они сохранились?
 -- Но стекло не было оплавлено.
 --  Даже я больше знаю, -- сказал Орик. -- Этих следов и не могло быть,
частично стекло было разрушено взрывом.
 --  Сообщаю  вам, что  через  час я назначил экстренное заседание моего
кабинета в полном составе. Не в моем кабинете буквально, конечно, -- добавил
он с ухмылкой. -- Прошу вас присутствовать.
 Орик попросил нас не покидать дом, ждать его, и улетел.
 ... Средний "этаж"  в воздухе занимали  еще не пришедшие в  себя геллы,
верхний  был,  по ощущению, переполнен мчащимися  военными машинами,  машины
гражданские опасливо держались  на маленькой высоте, а по некоторым  дорогам
пошире шли иногда  колонны серых танков. При этом не слышно  было ни единого
выстрела.
 Мы включили  телек и сразу же наткнулись на правительственное сообщение
"всем  политорам"  государства.  Оно   было   кратким:   через   полчаса   в
правительственных кругах начнется дебатирование вопроса об улучшении условий
труда и повышении заработной платы. Сами дебаты транслироваться не будут, но
часа через два результаты их будут обнародованы.
 -- Как страшен мне этот квистор, -- задумчиво сказала Пилли.
 --  Типичный политик  и  обязан  на  всякий  случай сделать  этот  ход,
показав, что признает силу противника, -- сказал папа.
 -- Еще бы, -- сказала Пилли. -- Геллы-то -- свободны!
 ... Я  слушал  их  тогда, и  мне казалось,  что, хотя они  говорят и на
важные темы, может,  сам их  разговор -- это  прежде  всего  не  молчать, не
молчать  и не  думать, замкнувшись,  об Алурге. А сейчас, стоя на  скале над
ними и не слыша никаких разговоров,  я думал, что говорят они теперь вовсе о
другом, потому что война уже началась.
 А  тогда, когда мы все ждали  Орика  и (зачем-то)  решения квистории, я
думал  о словах  папы, что  война может оказаться затяжной. Опять показались
вдалеке и внизу танки квистора, и Пилли сказала:
 --  Экипаж  танка,  если надо,  включает некую аппаратуру, ну,  как  бы
максимально уплотняющую воздух впереди себя метров на четыреста  -- пятьсот.
Нет,  это не  ветер. Это  как бы плотное тело, которое отталкивает буквально
все впереди себя: и врагов, и их технику, и гранаты. Страшное оружие.
 -- Я все думаю и думаю: как нам-то вам помочь!
 -- Вы и так помогли сверх меры! -- сказала Пилли.
 -- Алург, -- сказал папа. -- Помог Алург, а не мы.
 Я смотрел в этот момент в небо на летающих в беспорядке геллов, и вдруг
увидел через широко  открытые двери на балкон, как трое геллов,  взявшись за
руки  (а  в середине -- маленький  гелльчик), стремительно  летят в  сторону
нашего дома.
 -- Латор! -- заорал я. -- Это Латор, Лата и Мики!
 Через минуту Латор, Лата и Мики,  громко  смеясь,  оказались  на  нашем
балконе, а потом и в комнате.
 Какое там  --  чай или завтрак!  Геллы  места  себе  не  находили.  Они
хохотали,  вскидывали  руки и крылья  вверх, маленькая  Мики несколько раз в
восторге выбегала на балкон, выпархивала вверх и, сложив крылья, бросалась с
огромной высоты вниз, и только пролетев метров пятьдесят, распрямляла крылья
и мигом возвращалась обратно, -- страшно было смотреть на ее веселые игры.
 -- Ты еще  не улетел! Не улетел! --  повторяла она, каждый раз подлетая
ко мне,  обнимая  меня  маленькими  ручками за  шею  и повисая на мне.  Мило
улыбаясь, даже краснея, Лата сказала:
 -- Я  не  понимаю, что  со мной, Пилли!  Я совершенно ничего-ничего  не
понимаю.
 В этот момент мы увидели  по телеку лицо ведущего  диктора, и Оли сразу
врубила звук. Диктор сказал:
 "Только что  закончилось  важное совещание  в квистории, которое провел
главный  квистор,  уль  Горгонерр.  Совещание  носило  характер  дебатов,  и
квистория  приняла  важное решение: в течение недели будут  устранены  самые
существенные недостатки  в  условиях  труда политоров и будут введены  новые
расценки всех трудовых операций... "
 -- Да отключите вы его! -- со злостью сказала Пилли.
 Вскоре появился Орик. Он не стал рассказывать о подробностях дискуссии,
добавив лишь, что,  конечно же,  он выступил за нормализацию условий труда и
оплаты.
 -- Но этого не будет, -- сказал он. -- Только схватка!
 -- Да! -- сказал Латор. -- Только схватка! И свобода!
 Извинившись  перед  гостями,  Орик добавил,  что все мы  должны  быстро
собрать свои вещи: мы срочно летим к Малигату, и это не для разглашения.
 -- События обогнали  нас, уль Владимир,  --  сказал  он. -- Мы так и не
сумели точно определить, что  и  как будете делать  лично вы и где будет уль
Митя. Но принято твердое решение -- максимально оградить вас от риска.
 Все  остальное  произошло достаточно  быстро:  и  завтрак,  и  сборы, и
прощание с геллами. Мы обняли их, они скользнули в небо, мы закрыли все окна
и  двери,  забрали  с  третьего  этажа  шкуру кольво,  прихватили  Сириуса и
спустились к  машинам,  заперев  дом.  Орик  сразу  же  лег на  дно  машины,
укрывшись клеенкой (Пилли села за руль), Оли проделала маневр отца  в машине
папы, я сел в  машину один. По распоряжению Орика мы  полетели медленно и не
очень высоко, как все, немногочисленные сегодня, гражданские машины. Покинув
Тарнфил,  мы увеличили скорость  и взяли курс к  морю, -- не  самый короткий
путь, но так велел Орик. Не успели мы покинуть Тарнфил, как уже через десять
минут услышали выстрелы со стороны города.
 -- Началось! -- громко сказал Орик, выбираясь  из-под клеенки, но Пилли
строго велела ему снова лечь.
 Мы поднялись  выше, над деревьями,  и пошли  на максимальной скорости к
морю. Все (вероятно, военные) машины  шли к городу много выше нас. Достигнув
моря  и не снижая скорости,  мы  полетели над самым берегом на  запад, время
текло  или мчалось незаметно,  и  скоро мы,  перевалив хребты скал,  немного
недолетая  грота, оказались  в  селении  моро.  Нас приняли  с  радостью, но
сдержанно --  моро понимали, что  обстановка исключает веселье,  ситуация им
была известна. Я был  рад снова увидеть Ир-фа, но он тоже был как-то суров и
сдержан, даже обнимая меня. Сразу же после обеда Орик и Ир-фа сели  в машину
моро:  один  молодой моро должен был забросить  их  к а,Тулу. Перед  тем как
сесть  в  машину, Орик  сказал папе, чтобы мы  держали связь с  ним, Ир-фа и
а,Тулом,   потом   вручил   мне  пистолет  с   самонаводкой,   тот,  который
пристегивался к кисти, потом отошел в сторону с Пилли. Не далеко и не близко
--  в сторону, под деревья, где начинался  лес. После (я увидел случайно) он
быстро привлек Пилли к себе и поцеловал ее в голову, а она его в лоб и щеку.
Они вернулись  к  нам, и  Орик сел  в машину. Они с Ир-фа подняли, прощаясь,
руки, машина взлетела и вскоре исчезла за деревьями.

2
 Мы остались  одни среди моро. Я и папа вернулись  в свой домик, Пилли и
Оли -- в домик Орика. Вновь было жарко и очень тихо в  селении. Не знаю, как
остальные, но я места себе не находил: сидеть  у выхода из домика, лежать на
горячем песке пляжа,  охотиться под водой или ловить рыбу -- все было едино,
все -- не то, все -- сплошное ожидание и мучительное безделье. Даже когда мы
вечером  заплыли  с  папой поохотиться  в  бухте -- это был  сугубо  деловой
заплыв,  для  еды, чтобы не быть  иждивенцами моро,  --  ни тени  азарта или
удовольствия. Телек под наблюдением Пилли и Оли работал весь день, его брали
даже к  морю, но ничего существенного мы не узнали. О реальном положении дел
не было ни слова, разве что иногда сменялся диктор и коротко сообщал даже не
о потерях  одной  или обеих сторон, но  исключительно о  том, как постепенно
затихает  вспышка и как вытесняются повстанцы из города. Нам в это верить не
хотелось.
 Потом телек как  отрубило на несколько часов,  хотя сам световой сигнал
был.  Поздним вечером  экран  вдруг  ожил,  и мы увидели  нового  "диктора",
незнакомого,  и  незнакомого  же гелла рядом с ним.  Оба были  в разодранной
одежде, с ружьями, голова гелла была забинтована. Гелл  был явно смущен, что
его видят миллионы глаз, и заговорил другой политор:
 "Граждане Политории! Стоит ли объяснять, кто  мы? Как  вы сами  видите,
телецентр -- в наших руках, также --  целый  ряд  газет в Тарнфиле! Сообщаем
вам,  что в главных городах  страны происходит то же самое. Здесь в Тарнфиле
идет жесткая борьба на улицах города. Видеоцентр окружен  нашими войсками, и
пока  мы ведем  передачу,  нас  буквально  защищают  внизу,  так  как  враг,
естественно, хочет вернуть видеоцентр себе. Пока сообщаем вам, что положение
в  Тарнфиле  очень  напряженное,  уличные бои  в  разгаре, подкрепление  сил
поступает  с обеих сторон, схватки и бои идут и за пределами города.  Охрана
центрального  и  других  космодромов -- ликвидирована.  Космические  корабли
охраняем  теперь мы! Сообщаем еще, что наши  гости  с Земли  тоже охраняются
нами в  надежном месте. Взяты заложниками член правительства уль Орик  и его
дочь. Квистор и его люди -- в казармах своих войск, где защита пока надежна.
Будем верить в успех! Мы постараемся защитить видеоцентр и будем  выходить в
эфир раз в час. Долгой жизни и победы, политоры!"
 Оба  они  исчезли  из кадра, студия  уплыла  из  эфира,  остался только
светящийся экран. Мы четверо встали и обнялись.
 Пилли, которая немного знала язык моро, попросила свидания у Малигата и
все рассказала  ему. Вечером состоялся вроде бы торжественный, но молчаливый
общий ужин,  только  глаза моро  были теплее, чем обычно.  В  полной  тишине
Малигат сказал всего несколько слов.
 -- Пусть победит тот, кто веками не имел ничего, кроме страданий, а его
маленькие  радости станут  большими и  вечными. Прикоснемся  нашими душами к
душам тех, кто взял в руки оружие, чтобы вернуть себе свободу!
 До  начала  ночи  телек  заработал  еще  трижды. В  первый раз это было
короткое сообщение,  что все воюющие геллы получили в руки оружие. Во второй
раз  (мы  обмерли!) диктор оказался  прежним, "официальным",  он заявил, что
войска квистора отбили видеоцентр и "вы вновь  узнаете правду  о  событиях в
Тарнфиле  и стране". Пока он говорил, а мы, пораженные, тупо глядели на него
и не  слушали,  в студию  вновь ворвались повстанцы, диктор  был уведен "под
белы  рученьки",  а один  из  ворвавшихся  повстанцев  заявил,  что  события
постоянно меняются, они, повстанцы,  были  выбиты  из видеоцентра, но теперь
вновь  завладели  им. Третий  "эфир" был  снова  повстанческим  в  коротком
сообщении было  заявлено, что  взят в плен главный военачальник квистории --
уль Патр. К сожалению, потери повстанцев значительны,  как, впрочем, и войск
квистора, но новые повстанцы прибывают.
 ... Я  стоял  на краю  скалы, обрывающейся  к  морю,  и глядел в  воду.
Странное это было ощущение: скала, море внизу, нечто подобное было со мною и
на Земле, когда папа, мама и я ездили в Коктебель и со стороны Золотых ворот
нам позволили подняться на Карадаг. Эти  непохожие картины  (тогда и сейчас)
все-таки так  совпадали по  облику, что я, на какие-то мгновения перед этим,
невольно как бы уносясь на Землю, очень резко ощущал потом, где я.
 Нелегко  мне  давалось  и  "соседство"  с  папой:  он,  зрелый  мужчина
(здоровый мужик, как  иногда говорили  у нас  на Земле), войну  и в глаза не
видевший, явно переживал, что друзья его  воюют, невольно -- и за меня, и за
него,  и  за Землю,  против  возможной  войны  с  Землей, а  он,  видите ли,
полеживает на пляже, загорает. Я был  почти  убежден, что,  когда  я спущусь
вниз, мой папаня  будет обсуждать эту тему с Пилли и Оли. Спустившись к ним,
я понял, что не ошибся, правда, говорила Пилли, а не папа.
 -- Как мы поглядим в глаза землянам,  прилетев к вам, когда они узнают,
что мы не уберегли хотя  бы одного  из вас. Мы привезем на Землю возвышенные
слова о вашем героизме и мертвое тело? Хорошенькая встреча для первого раза!
Нет, вы обязаны подчиниться решению Центра. Может, это  вас успокоит? К тому
же, простите, мне неловко за вас, когда я  вижу ваши переживания,  а свои-то
считаю посерьезнее ваших:  Орик ушел  сражаться...  а...  у меня  нет больше
никого на свете, и у Оли -- кроме него.
 Это  был  какой-то  тягостный  монолог, и я  обрадовался,  когда  вдруг
заработал  телек и мы увидели возбужденное лицо повстанца,  другого,  нежели
вчера. Этот "диктор", с  рукой  на перевязи и  с пистолетом, пристегнутым  к
руке, сказал, что второй день  восстания отличается  жесткостью,  постоянным
огнем и огромным  напряжением сил. Трудно сказать, каковы реальные потери  с
обеих сторон,  они велики,  но  в ряды повстанцев вступают все новые и новые
политоры,  в том  числе  и политоры, бросающие  армию  квистора.  Неплохо  с
боеприпасами  и огнестрельным  оружием.  Гораздо  сложнее  --  с  танками  и
летательными  боевыми аппаратами, кое-какие экипажи  еще  ранее  перешли  на
сторону повстанцев,  но машин  (и наземных,  и  воздушных)  у квистории куда
больше.  Трудно с медикаментами, с врачами, с  медицинскими  сестрами. Геллы
подорвали  одну  из  казарм, и  были  взяты  в  плен еще  три  военачальника
квистории.  Определить  точно, где  именно  находится  сам  квистор,  --  не
удалось.   По-прежнему   очень   бдительно  охраняются  космодромы  и   сами
звездолеты.  Повстанцы  все  время начеку,  космодромы  никто  не  бомбит  с
воздуха,  так как, похоже, квистория очень дорожит звездолетами, может быть,
готовясь к бегству. Борьба -- продолжается.
 Теперь по капельке, по малой малости, день за днем, острота переживаний
гибели Алурга будет  уменьшаться, и увеличится  тревога за живых: за Латора,
Рольта, Ир-фа и, конечно, Орика. Странно,  подумал я  вдруг, чего это Сириус
натянул до  предела длинный поводок в папиных  руках  и стоит у  самой воды,
ощетинясь. Моллюск, что ли, подполз к самому берегу? Сириус вякнул несколько
раз и поднял лапу. Внезапно вода у самого берега выгнулась, Сириус отскочил,
и секундой позже мы  увидели  аквалангиста  в голубоватом,  под  цвет  воды,
костюме. Не вставая из воды и выбросив руки (одна с пристегнутым пистолетом)
на песок, он "выплюнул" изо рта трубку и несколько  секунд спокойно фыркал и
отдувался. На его спине были голубые  баллоны и винты -- маленькая подводная
лодочка. Не  вынимая лица  из воды,  он  помахал  нам  рукой,  но  мы сидели
неподвижно, пока он не снял с лица маску, и только тогда  вскочили: это  был
Фи-лол.
 -- Ну как вы тут? -- спросил он, подымаясь из воды.
 -- Мы-то унизительно отдыхаем, -- сказал папа. -- А вот как вы?
 -- Я в порядке. Я пилот винтокрыла,  и,  как видите, у  меня  за спиной
винт, а где шпарить -- в воздухе или воде, это уже детали. Рольт и Ки-лан --
отлично,  ученые -- тоже. Олиф, конечно... не очень.  Рольт  в  море. Он вас
издалека  высмотрел  и  послал  меня узнать,  как дела.  Орик волнуется.  Он
поговорил с Рольтом,  может, вам лучше перебраться на подлодку. Или податься
к Тульпагану, к моро -- все подальше от военных действий.
 -- Здесь ближе Тарнфил, -- сказала Пилли. -- Там мало медсестер.
 -- Но на этом берегу уже нет перемещений  наших войск к  Тарнфилу, а на
северном есть. Как вы доберетесь? Северный берег вам выгоднее.
 -- Своей машиной, -- сказала Пилли. -- Как же еще?
 -- Привет! -- Фи-лол прыгнул, надев маску, спиной в воду.
 -- Вы это серьезно про Тарнфил, Пилли? -- спросил папа.
 -- Вполне.
 Папа как-то растерянно затрепыхал руками.
 Вдруг  мы  услышали  над головой  тихую  и  протяжную  песню  моро  мы
обернулись -- по ущелью к нам спускался Олуни. Его длинный нож и тело были в
крови, и он,  улыбнувшись нам, быстро  прыгнул в  воду и  омылся.  Потом сел
рядом с нами  на песок,  сказав, как  бы между прочим, что  две криспы-тутты
мешали  ему пройти в тоннеле скалы. Потом он рассказал нам о важном для всех
моро событии. Еще  неделю  назад Малигат  принял решение:  мы живем  на этой
планете особняком, сказал он, но  мы, моро, ходим по ее земле, ловим ее рыбу
и едим ее мясо и плоды с деревьев, пьем ее  воду  в воздухе городов, леса и
моря пахнет войной, и войной справедливой, мы, моро, должны помочь политорам
в  их  борьбе. Всем молодым моро уходить  на войну  нельзя:  кто тогда будет
кормить и  защищать  остальных? Пойдут триста человек. По берегам моря живет
много племен моро  --  пусть вождь каждого племени знает о решении Малигата.
Вожди  согласились  с  Малигатом, что моро  трудно будет воевать в  городах.
Малигат  решил,  что  войска  квистора,  терпя  поражение,  будут  вынуждены
отступать в леса, где их и встретят моро.
 --  Завтра мы.  уходим,  -- закончил Олуни, -- надо  сообщить  об  этом
Орику.
 Папа кивнул и долго пытался "изловить" в эфире Рольта.
 -- Капитан? -- спросил папа. -- Это сварщик с берега. Недавно мы видели
винтокрыльщика  с  вашего  летательного корабля,  но  не знали  тогда  одной
новости...
 -- Внимательно  слушаю  вас,  -- сказал Рольт. Папа  замялся,  стараясь
придумать, как в  разговоре  обозначить  моро  похоже,  Рольт  почувствовал
именно это, так как спросил у папы: -- Это касается ребят, которые посильнее
кулачных бойцов, да?
 --  Да-да,  --  обрадовался  папа. --  Они завтра  веселыми  компаниями
отправятся по всем городам, но в них входить не  будут, будут в лесах рядом.
Передайте кому следует.
 -- Ясно, -- сказал Рольт. -- Завтра. Спасибо. Все?
 -- Все!.. О вашем выходе завтра, -- сказал папа Олуни, -- я передал. --
Папа улыбался, почувствовав себя "при деле".
 Олуни кивнул, положив папе руку на плечо.
 После  обеда  возникла  мысль,  чем  бы  заняться, хотя  все  "занятия"
воспринимались мною в одну сотую их силы.  Пилли и папа решили, что ничем не
займутся,  останутся в селении  несколько неохотно  папа  согласился на то,
чтобы  я и Оли  побросали  блесну на  ближайшей  речке.  Пилли попросила нас
набрать побольше красной травы, она очень  бы пригодилась к ужину. Я положил
свой пистолет и коммуникатор в  маленький  рюкзак, мы  с Оли  взяли снасти и
улетели на одной из наших машин. Пилли спросила  еще у Оли, взяла ли та свой
"кистевой" пистолет, и Оли кивнула.
 Прилетев  на речку, мы сделали плавный поворот и "спустились"  вниз  по
течению,  выискивая  красную  траву и щели в  скалах:  стало  уже  привычным
находить  глубокую и не узкую щель, куда бы можно было спрятать  машину. Так
мы и поступили.
 Нет, решительно, даже рыбалка не  могла перешибить моего настроения, не
говоря уже  о  сборе  этой красной травы, которой  мы набили с  Оли весь мой
рюкзак  так,  что  (довольно  небрежно  с  моей  стороны)  мой  пистолет   и
коммуникатор  остались  на  дне рюкзака,  под  травой. Рюкзак  по  привычке,
приобретенной мною  на  Земле,  я оставил за спиной, тем более он был  очень
легким. Оли шлепала блесной по воде как попало:  бросала дальше, ближе, выше
или  ниже  по  течению,   подмотку  делала  как-то  нервно,  но  именно  она
вытащила-таки пару  средних рыбок, и лицо ее так и сияло.  Я  улыбался ей  в
ответ. Обе  рыбинки  она  вытащила прямо против щели, в глубине  которой, за
поворотами, стояла наша  машина, и Оли отнесла рыбу в машину, в холодильник.
Потом она вернулась,  и мы  продолжали блеснить,  спускаясь  дальше  вниз по
течению. Каким-то образом мне тоже попалась рыбина, посолиднее, неохота было
возвращаться к  машине, и  я  положил  ее в рюкзак,  приподняв сначала  слой
красной  травы, -- не очень  умно, конечно, если  траве вовсе не  полагалось
пахнуть  рыбой.  Вдруг  Оли подошла  ко мне, как-то  очень легко и  свободно
поцеловала меня в щеку и, сказав, что ей все поднадоело, отправилась обратно
к щели, бросив на ходу, что подремлет в машине.
 Минут через пять -- семь  выше по течению ре