корешки своих книг.
 Квистор усадил нас в  кресле перед собой и сказал многокрасочное  "О!",
увидев  мои  игрушки.   Он  знал,  что  я  был  почти  "готовым"  ученым,  а
игрушка-звездолет может понравиться даже ученому. А  "медведя"  я, возможно,
"купил"  в подарок.  Для начала мой номер прошел успешно в  том  смысле, что
никакого особого  удивления у квистора не  вызвал, скорее -- умиление. И тут
же я понял, как нам  повезло  с погодой:  было прохладно после дождя, и окна
кабинета  были  закрыты, а будь  жара,  и будь они  открыты настежь, квистор
перед уходом закрыл бы их сам, и тогда...
 -- Уважаемый квистор, -- начал папа. -- Начну сразу с дела. Я и ощущаю,
и  приблизительно знаю, какова обстановка на Политории. В строгом смысле вам
не  до  нас. (Квистор  изобразил  активный  возражающий жест.) Я  же, как  и
говорил вам в волнующие минуты встречи и знакомства, обязан вскоре вернуться
на Землю. Какова, по-вашему, форма отлета? Я имею в виду отнюдь не  характер
проводов, а именно форму отлета.
 -- Что  же,  я думаю, -- сказал квистор,  -- здесь  мудрить нечего. Уль
Карпий совершит  полет с  вашим космопланом  на борту до  той  точки, где мы
счастливо  встретились.  Далее  -- "расстыковка".  Или  чуть  позже, если вы
убедитесь, что вашего топлива для возврата на Землю маловато.
 -- Отлично,  --  сказал папа. -- Я  вынужден  напомнить: я не могу  при
"расстыковке"  сообщить вам курс на Землю -- это государственная тайна, а я,
скажем так,  --  патриот Земли, как  вы  -- патриот Политории.  Здесь  важны
уточнения позиций, а не заверения в лучших намерениях, не так ли, квистор?
 -- О, разумеется! -- сказал квистор.
 Тут я,  дав разговору развиться, крикнув "простите", подбежал к окну и,
обернувшись, добавил:
 -- Красивая какая птица. Спряталась в ветках на дереве. Вот прелесть!
 Квистор улыбнулся мне (тем более я продолжал быть с игрушками в руках),
я стал к папе и квистору спиной, внимательно  слушая разговор и рассматривая
"птицу".  Я решил  подбавить  еще жару  и,  держа  медведя  под  мышкой,  со
звездолетом  в поднятой руке, сделал пару  кругов по кабинету,  жужжа  будто
двигатель  звездолета.  Потом  я  пронесся   совсем  рядом  с  квистором  со
звездолетом в  руках, на  котором  теперь  верхом сидел  медведь с  пушистым
хвостом. Я "совершил" мягкую  посадку звездолета возле края оконного стекла,
вернулся к столу без игрушек и с жаром сказал квистору, что мы с папой очень
хотим оставить себе на  память снимки: мы в кабинете квистора вместе с самим
улем  Горгонерром.   Он  сказал,  конечно,  снимайте,  уль  Митя,  --  какие
разговоры. Я занялся съемкой с разных точек, а папа продолжал:
 --  Теперь о дате отлета. Наше  время заканчивается через  два-три дня,
думаю, что решать наш отлет в спешке послезавтра неудобно  вам и как-то даже
грустновато для нас.  Внутренне очень трудно  вдруг сорваться сразу, хочется
еще немного побыть вашими гостями.
 -- Ну, конечно! Конечно же! -- воскликнул Горгонерр.
 --  Пап, передвинь кресло чуть-чуть сюда, для выразительности кадра! --
сказал я.
 Папа  после  кивка  квистора  сместился,  и теперь  получалось так, что
квистор сидел ко мне  под некоторым углом, глядя на папу, так что его глаза,
и передние, и задний, меня не видели.
 -- Значит, -- продолжал папа, а  я отошел с камерой  вплотную к окну, к
кнопке на  нем. -- Значит,  если  мы  решим  сейчас, что наш  вылет будет на
третий  день,  не  считая  сегодняшнего,  это  вас  устроит,  уважаемый  уль
Горгонерр?
 -- О да, конечно, -- сказал квистор,  и  пока они с папой рассуждали на
предмет того, какое время удобнее для вылета, я  непрерывно  щелкал камерой,
меняя точки, то отходя от  окна, то  возвращаясь к нему, и в какой-то момент
пальцем  у себя за спиной нажал кнопку  и тут же (пауза -- чуть больше нуля)
отпустил ее. Быстрого поворота головы мне было  достаточно, чтобы убедиться:
ура, щелочка есть, как раз для  мизинца, даже чуть меньше,  лишь  бы ветром,
лишь  бы холодком  не  потянуло,  думал я, лишь бы квистор ничего-ничего  не
заметил,  не почувствовал. Потом я, весело смеясь,  и  уже вновь с игрушкой,
подбежал  к папиному  креслу,  отдал камеру ему, попросил его  снять  меня с
квистором и сказал квистору:
 --  А  мы  давайте  беседовать,  а?  Ну,  чтобы  на  снимках  было  все
натурально.
 -- Охотно, -- сказал квистор. -- О чем же?
 -- Если вы помните, капитан уль Карпий подавал  нам  ваши сигналы, а мы
их и  не почувствовали: может, разная аппаратура, разные частоты, они до нас
и не дошли.
 -- О, это верно,  -- сказал квистор, а  я думал: "Только бы в щелку  не
задуло, только бы не задуло".
 -- Так не лучше ли  решить эту проблему до отлета?-- сказал я. -- Вдруг
возникнут технические сложности, устранимые только здесь. Папа сказал:
 -- Может  быть,  уль Горгонерр, технический аспект нашей связи  следует
обсудить с милой Пилли?
 --  Отличная  мысль, --  сказал квистор. Он  поглядел на часы,  готовый
встать. -- Пилли разумный ученый.
 -- Тогда все, -- сказал папа, уловив жест Горгонерра. -- Благодарим вас
ото всей души за прием. -- Горгонерр встал, выключая кнопку "кондишн".
 --  Все  ясно,  --  сказал  квистор,  обнимая нас  с папой  за плечи  и
направляясь  к выходу. -- Утром  на третий  день или вечером на четвертый --
звоните мне.  --  Он  распахнул  дверь в  комнату  секретаря, пропустил  нас
вперед,  вышел сам, потом сам закрыл ключом дверь (мой  вздох облегчения) и,
кивнув секретарю, сказал:
 -- До завтра, уль Триф.
 -- Долгой жизни, уважаемые гости и уважаемый квистор.
 Лифт, проходная  (без всякого осмотра), сердечное прощание с квистором,
он -- в машину к своему шоферу и охране, мы -- в свою.  Обоюдное прощание, и
мы разлетелись.
 А я  вздохнул, выдохнул еще раз с буквочками  "уф-ф!" в голосе.  Однако
если щелка в окне так и останется, это еще не только не полдела, но, скажем,
энная его часть: все упиралось не в количество, а в качество сложностей.
 ... Мы сидели за вечерним чаем в полном сборе: Пилли, Оли, Орик, Алург,
папа  и  я. Были и гости. Два кулачных бойца:  Эл-ти и  Трэг. Позже появился
Палиф  -- ученый  по биополям и доктор  Бамбус,  главный врач клиники,  куда
попали  два шпика после схватки  с Олуни  и Кальтутом. Бамбус, как это часто
бывает в жизни, вполне оправдывал свое имя -- это был единственный не только
не высокий политор, но и толстенький лицо у него было очень приятным.
 Эл-ти сказал:
 --  На  этом  участке энергосектора с  двенадцати  ночи  будет  главным
Ли-гар, второй -- уйдет вместе с Ли-гаром ровно в два ночи, и они "улетят" к
а,Тулу. Это риск, но вариантов нет.
 -- Почему именно в два часа ночи? -- спросил Бамбус.
 --  Видите  ли,  -- сказал Трэг. --  По просьбе  уля  Орика мы  два дня
следили  за  небом над Тарнфилом.  Летают круглые сутки, и ночью тоже,  но с
часу до трех -- машин меньше всего.
 -- Над квисторией они есть всегда, -- сказал Палиф. -- Она, точнее.
 --  Да,  --  сказал  Эл-ти,  --  летает  по большому  кругу,  наверняка
снабженная сильной оптикой.  Летит она не  быстро, и если ровно в два  будет
ясно,  что  нужное окно в  пределах  ее  видимости,  --  придется  подождать
несколько десятков секунд.
 Вздохнув, Орик сказал:
 -- Словом,  одна  машина  в воздухе  будет  точно, плюс  пролетающие. И
конечно, есть своя вероятная несинхронность в комбинации: положение дежурной
машины в воздухе  и точки нахождения охраны в саду их, как выяснил Трэг, по
кругу ходит  трое, причем один и двое ходят  навстречу  друг другу. Так  что
идеал, это когда и дежурная машина, и  встреча трех охранников внизу в своем
положении относительно окна  квистора  (то есть с  другой  стороны  от него)
совпадут. Но чудес, как и ничего идеального, не бывает. И огромная помеха --
внешняя охрана квистории. Они ходят и перед оградой.
 --  Главная проблема, --  сказала Пилли. -- Все сделать сегодня. Иначе,
как  мы организуем повторное "затемнение"  квистории и  всего сектора? Вдруг
молчавший папа сказал:
 -- По-моему, здесь не  обойтись без  моро. Ночью моро бесшумно занимают
позицию вокруг дворца.  Гаснет  свет, и, считайте, внешней  охраны  нет,  им
крышка. Нет через  минуту и внутренней охраны: решетка высока, а потому  без
сигнализации и уже не под  током. Остается  машина-дежурный с мощной фарой и
вооруженными политорами. Но только она одна!
 -- Спасибо, уль Владимир! -- Орик вскочил  и с коммуникатором  исчез на
балконе. -- У нас еще минимум шесть часов!
 В наступившем  молчании  Оли вдруг  сказала такое, от чего я побледнел,
покраснел,  потом  захохотал,  а за  мною  и  все остальные.  Полуехидно она
улыбнулась и "выстрелила":
 --  Уль  Митя, я  ни  разу  не  слышала, чтобы  вслух  вы или ваш  папа
произнесли нам  т о  главное,  без  чего  невозможно  что-либо  сделать,  --
выполнено: приоткрыть незаметно ма-аленькую щелочку в окне квистора.
 --  Да,  действительно!  -- сказал я. -- Вот умница я -- ничего вам  не
сообщил! Вот это номер! Со щелочкой все в порядке!
 -- Странно, -- сказала Пилли. -- Сколь многообразна логика  у женщин, о
которой  политоры-мужчины говорят, что ее вообще  нет.  Я, в отличие от Оли,
именно  потому, что  разговор  начался,  решила, что с этим  все в  порядке.
Говорить Мите следовало только о неудаче со щелью, и это бы он не забыл.
 -- Мне несколько стыдно перед Малигатом, -- сказал вернувшийся Орик, --
это  же  не игрушки  с теми  классными кулачными  бойцами,  здесь, возможно,
сработает  огнестрельное оружие... нет, это слишком серьезная  просьба, хотя
Малигат  и не отказал  бы мне. Я позвонил  моему тренеру Киолу, с  его  слов
среди наших кулачных бойцов больше цирковых артистов, чем я думал. Сочетание
их качеств  кулачных  бойцов  и циркачей скомпенсирует  нам отсутствие моро.
Квистория окружена  чуть отдаленными  кустами,  и  я  думаю,  когда  вырубят
свет...
 --  Придется  решить  и  вопрос о  прицельной  стрельбе  издалека, если
подоспеет сверху дежурная машина, -- сказал Палиф.
 -- Как это подоспеет? В темноте? -- спросил доктор Бамбус.
 -- В какой темноте? -- спросил Орик.
 -- Я понял, что охрана, даже если успеет моментально  включить  фонари,
будет быстро ликвидирована.
 -- Но дежурная машина "спрыгнет" вниз с прожектором.
 -- Простите, --  сказал доктор Бамбус. На этом все кончилось.  Алург не
произнес ни слова.  Гости  покинули  наш  дом  вскоре, Алург  и  Орик  --  в
полвторого ночи.
 ...  Квистория была  освещена  нормально, достаточно ярко,  как  всегда
ночью.  Вот прошли солдаты наружной охраны перед решеткой. Минутная пауза --
затем за  решеткой появились охранники,  совершающие  обход вдоль самих стен
квистории. Ситуация  эта  повторилась несколько  раз: то одни прошагают,  то
другие. Машина-охранник была достаточно высоко.  Тоже круговые движения,  то
по часовой стрелке,  то против. Горят бортовые огни, рыскает  луч поискового
прожектора. Кольцом кусты вокруг  квистории, снаружи от решетки не далеко --
не  близко  прямо  в  кустах через равные  интервалы -- столбы с  фонарями.
Внезапно  (ровно в  два ночи)  все изменилось. Полная темень.  Все освещение
вырубилось. Только слабые бортовые огни высоко в воздухе  и тонкий яркий луч
поискового прожектора. Вдруг, после паузы,  луч заметался. Тут же загорелись
фонари охранников. Охранники еле видны в  темноте и еле видны неясные фигуры
политоров, метнувшиеся от кустов к охранникам. Зигзагами мелькают, падают на
землю  их фонари. Такое  ощущение, что  в схватке  слышны  короткие вскрики,
хрипы. Полминуты, не больше -- и уже видны тени политоров, быстро взлетающих
по стенкам  решетки вверх.  Вот  они  на самом верху решетки, вот уже по  ту
сторону ее,  -- и только  тогда  появляются  тени  и  фонари  охранников  за
решеткой.  Вновь  едва  видимая  короткая  схватка, фонари  --  на  земле...
исчезают во мраке тени напавших на охрану  политоров. И тут же, черт, ничего
почти не видно, только мечется луч быстро снижающейся машины-охранника едва
уловимая глазом тень большой птицы, взлетевшей из кустов, -- над решеткой, к
окну квистории. И не видно,  скорее ощущается, что окно приоткрылось, а тень
растворилась за стеклами окна. Машина-охранник "прыгнула" на землю,  включив
дополнительные  бортовые огни, стало светлее, и  видно,  как выпрыгивают  из
машины солдаты  квистора,  начинают палить, не разбирая,  в  какую  сторону,
потом все-таки  палят в одну:  вероятно, туда, откуда  издалека ведут  огонь
повстанцы.  Некоторые солдаты  квистора, выбросив  руки вверх,  рот открыт в
крике, падают на землю.
 Какая вспышка за окнами квистории! Неслышимый мощный взрыв! Из пустого,
без стекол, окна выпархивает гелл -- и сразу неуклюже вверх, вверх, в темное
небо, а солдаты палят теперь тоже только вверх, вверх... Та-та-та! Та-та-та!
Где гелл?! Упал, что-то мелькнуло: сверху-вниз! Или это не он? Или он?!. Или
вовсе не он, просто показалось!
 ...  Так все это  выглядело  на  кинопленке уже на  другой день, пленку
отснял с той точки, откуда  вели по квистории огонь повстанцы, кто-то из них
же как оказалось потом -- прямое задание Орика. А после того, когда события
происходили  на самом деле раньше,  ночью, нам  -- Пилли, Оли, папе и мне --
оставалось только мучительно ждать. Сколько --  неизвестно. Орик  появился в
четыре ночи,  один. Волнуясь (не то слово), все мы ждали и  Алурга,  но Орик
был  один  и все  же  почти  светился. Кому-то  показалось,  что  они видели
падающего Алурга, кто-то не видел... Будем ждать. А слышали ли мы взрыв? Да,
но очень-очень отдаленный.  Это не главное. Главное, что сейчас делается  со
всеми геллами Политории. Они -- свободны!
 Еще надеясь, но уже  подавленные, мы не спали и ждали прилета Алурга до
утра. Утром  Орик  включил  стереотелек.  Диктор  сообщил  следующее:  ночью
совершено варварское нападение повстанцев на квисторию, и  так далее, и тому
подобное.  Раздался  взрыв  в  самой квистории, неизвестный  хотел  взорвать
кабинет квистора уля  Горгонерра...  Повстанцы издалека открыли  стрельбу по
выскочившим из машины-охранника  военным...  Взрывавший вылетел из окна, так
как был геллом,  и  был  убит  как врага  Политории его изрешетили  пулями,
частично он был  задет своим же  взрывом имя  его  не  удалось  установить.
Остается  загадкой,  как  это  именно  гелл  оказался   способным  на  столь
варварский поступок.


Часть 4


1
 Я стоял на дикой жаре в  одних трусиках высоко на скале, над морем, где
когда-то (мне казалось почему-то, что очень давно) стоял незнакомый мне еще,
замкнутый  и гордый  вождь  Малигат с Сириусом  на  руках. Ветра не было, ни
рябиночки на воде, тем более -- в лагуне, в бухте, где мы однажды охотились
вода  была  чистейшей,  и  сверху я видел тени  проплывавших  в глубине рыб.
Пилли, папа  и Оли -- я знал -- лежат подо  мной на пляже, но я не глядел на
них. Думал я об этом каждую минуту или не думал, но будто какая-то невидимая
пластина  с отрицательным зарядом была накрепко вмонтирована  в мою, ставшую
чуть-чуть  политорской душу:  погиб Алург. Я вспоминал его маленькое крепкое
тело,  мягкие крылья,  доброе и одновременно  очень жесткое лицо, и мне было
худо,  не   по   себе,  плохо.  Неизвестно,   зачем   в  сознании  возникала
необязательная  параллель: оставленная мною  в  окне планетария  щель,  гелл
Латор, его полет на Тиллу, моя модель в космосе по дороге к Земле, к маме --
жизнь, и мною  же  оставленная  щель в окне  кабинета квистора,  гелл Алург,
лазер,  "окно" в сейфе, брошенная бомба --  смерть.  Я понимал, головой-то я
понимал, да и душой чувствовал, что и эта бомба, и  гибель адской машины,  и
смерть  Алурга  -- все  это  тоже жизнь,  жизнь  геллов, их  свобода,  жизнь
Политории, даже  ее счастливая жизнь, завоеванная и с помощью Алурга, но мне
некуда  было деться от постоянного ощущения, что его нет среди нас, нет и не
будет, хоть  плачь, хоть улетай  на  Землю и возвращайся снова  на свободную
Политорию -- Алурга уже не будет.
 Когда утром  той ночи взрыва  в квистории и  гибели Алурга мы узнали об
этом по телеку, нас  всех прямо как камнем придавило, огромным камнем,  плюс
еще маленьким камешком  сверху, чтобы уж точно не выбраться, не уйти от этой
боли,  хотя все  мы знали,  на  какой  риск шел  Алург. Была  потом  большая
какая-то "пауза" -- полчаса, час, -- не знаю, и уже черт те что творилось  в
воздухе:  геллы  бросили  свои дома,  они  носились,  как  сумасшедшие,  над
Тарнфилом, хохотали, смеялись, рыдали. Они ничего пока не знали о себе, уж в
момент  такого  риска  их  никак  нельзя  было  из  соображений  конспирации
предупредить  заранее  --  геллы  без  всякой сдержанности,  в  полной  мере
переживали  ту  бурю  внутри  себя -- шквал,  смерч,  --  который  захватил,
завертел их  добрые  души, и вовсе не сразу они  хоть  как-то успокоились  и
узнали, в  чем тут  дело. И уже  весь Тарнфил знал,  что именно произошло, а
вскоре и вся Политория. Представляю, что  творилось в душе Горгонерра, но по
геллам не стреляли, хотя те, кто мог бы стрелять, да и сам Горгонерр в своей
норе  (не сидел  же  он в  полураскуроченном  кабинете) знали, догадывались,
какая  сила высвободилась из-под  их контроля, и  к а  к эта сила,  перестав
метаться, хохотать и рыдать,  придя в  норму,  может  на  них обрушиться, да
скорее  всего и обрушится. Но никто не стрелял: видно, эти  стрелки понимали
или им дали  понять, что пусть уж лучше война, чем этот страшный неукротимый
взрыв, который  может последовать, коснись сейчас  хоть  одна  пуля хотя  бы
одного из геллов.
 Чтобы даже намеком пока не выдавать  себя,  Орик  обязан был  позвонить
Горгонерру,  что он и  сделал через час после  объявления по телеку, то есть
позвонил, уже зная по официальным каналам, что произошло.
 --  Уль Горгонерр, -- сказал Орик. -- Я звоню вам,  чтобы сообщить, что
полностью в курсе того, что произошло на самом деле. Этот налет был связан с
попыткой уничтожить машину  с биополем влияния на геллов (я не знал, что она
в квистории), и эта попытка удалась. Так говорят в Тарнфиле.
 --  Вероятно,  уль  Орик,  --  сухо сказал  Горгонерр,  --  вы довольны
подобным обстоятельством?
 -- Почему, квистор?  Этот вопрос  многосложен,  по  крайней  мере,  мои
ощущения не однозначны.
 -- Я не понимаю подобных логических игр, -- строго сказал Горгонерр. --
Мне известно,  вы,  как  член оппозиции, всегда  выступали в  гуманных,  так
сказать, целях против этой машины.
 -- Вы  помогаете моему  ответу, квистор. Да, я выступал в правительстве
против этой  машины, и  правительстве, а не на площади  перед  повстанцами с
призывами ее уничтожить.
 -- Какая разница? -- почти резко сказал Горгонерр.
 -- Разница есть, и я вам ее объяснил. Только что.
 --  Простите, уль Орик, сейчас я занят не столько размышлениями о ваших
принципах  и  реакциях,  сколько   о  ситуации  предательства.  Оба  ученых,
следивших  за машинами, и  их семьи, жены --  исчезли. Как они  могли выдать
местонахождение машины? Они же не...
 -- Не знаю, как, -- перебил его Орик.  -- Не вы же  и не те двое членов
правительства, знавших тайну, выдали ее.
 -- В себе-то я уверен, -- едко  рассмеялся  Горгонерр, --  но теперь не
очень-то  доверяю своим коллегам. Оба ученых не только не знали, что это  за
машина, но знали даже абсолютно иное ее назначение: охрана  всеполитор-ского
воздушного и космического пространства над планетой.
 -- Они что, -- спросил Орик, -- не могли догадаться, эти ученые, что вы
их, скажем изящно, -- дезинформировали?
 -- Нет, догадаться они не могли.
 --  Если так,  квистор,  --  сказал  Орик,  --  тогда, простите,  ищите
разгадку в среде посвященной элиты. Увы!
 -- Конечно, мы построим новую  машину, построим, но  не сейчас, а когда
выиграем войну, да поможет нам Чистый Разум!
 -- Вы полагаете, война будет? -- спросил Орик.
 --  Да  ну  вас, право!  --  резко  сказал Горгонерр. --  Если взорвали
машину, вы что думаете, повстанцы на этом успокоятся?
 -- Простите, квистор,  -- сказал Орик, -- мне неприятен ваш  тон и ваше
небрежное отношен