изящной  спиной,  а  к  будущему,
следовательно, не менее адекватным лицом, которое тут же стало печальным и
невольно тоже обратилось к небесам. Мелодичный, чуть хрипловатый вой мадам
Баттерфляй вплелся вторым голосом в  первый,  жалобный  с  подвизгиванием,
издаваемый  Аполлинарием.  Мефодий  извлек  из  заднего  кармана   большую
пластиковую  расческу,   подарок   по   линии   гуманитарной   помощи   от
слаборазвитых народов севера,  братьям  из  средней  полосы  материального
достатка, и стал негромко аккомпанировать, ненавязчиво отбивая ритм  левой
задней ногой.
     Раз-два-три! Раз-два-три...

     А В ЭТО ВРЕМЯ в пампасах висела гнетущая тишина, хотя  над  пампасами
светили почти те же самые звезды, но тем ни менее там в пампасах было тихо
как в гробу!

     Здесь же чарующие звуки извлекаемые из расчески и Аполлинария, а  так
же мадам Баттерфляй неслись  по  пустынной  улице,  залетали  в  безлюдные
переулки и кружились на безмятежно дремлющих проплешинах площадей...

                     Зябнет зяблик в зыбком звуке,
                     Тьма по темечку стучит,
                     А поэт потеет в муке,
                     Страстно стонет и мычит!

     - негромко и грустно прокомментировал общую картину небольшой толстый
мужчина, обильно поросший густым неухоженным диким  волосом,  стараясь  по
возможности не  нарушать  очарования  порожденного  слаженностью  душевных
порывов, случайно зародившейся в ночи триады.
     Аполлинарий Грызюк робко замер, оборвав крик души  на  самой  высокой
ноте и гулко ткнулся головой в дипломат  уютно  пристроенный  на  коленях.
Мадам  Баттерфляй  тоже  умолкла,  лишь  смахнула  украдкой   предательски
набежавшую слезу.
     А  Мефодий  доиграл  таки  песнь  до  конца  и  лишь  потом   обернул
просветлевший лик к вновь прибывшему:
     - Чего вылупился, семистопный?
     - Я - местный гений, - скромно  сказал  толстяк,  потупив  взор,  тем
более, что так, в  "сектор  обстрела"  попадали  обнаженные  колени  мадам
Баттерфляй, - на сексуально - поэтическом фронте. Я тоже пою... про  себя.
А стихи из меня так и прут! Вот например...
     Семистопный вскинул  руку  и,  не  отрывая  взгляда  от  колен  мадам
Баттерфляй, продекламировал:

                     Как Олоферн склоняю выю,
                     Ища покой в твоих коленях.
                     А ты в ответ: "Помой мол шею"...
                     С тех пор я ем одни пельмени!

     - А колбасу не едите? - глухо, но с надеждой спросил Аполлинарий,  не
отрывая отяжелевшей головы от дипломата.
     - Нет! Это противоречит моим эстетическим нормам.
     - И это хорошо, - вздохнул Аполлинарий, - и это - правильно!
     - Про колени - это вы здорово, - тревожно сказала мадам Баттерфляй, -
а вот про душу у вас что нибудь есть?
     - Сколько душе угодно! - самоуверенно заявил Семистопный. - Вот  хотя
бы это...

                     Когда душа дышать устала,
                     А впереди лишь дождь и тьма
                     - Та залезай под одеяло
                     И согреши в объятиях сна!

     - Ведь все равно  тебе  хана!  -  подытожил,  всхлипывая  Аполлинарий
Грызюк, все еще не отрывая головы от дипломата.
     -  Не-а!  -  задорно  откликнулся  неунывающий  Семистопный.  -  Ведь
подовспрявши ото сна, ты вдруг поймешь - УЖЕ ВЕСНА!
     - Осень, однако, пока на дворе, - миролюбиво проворчал Мефодий Угуев,
ковыряя палочкой в костре. - Дуют студеные ветры, следом зима  прикатит  в
декабре - лучшие песенки спеты!
     - Отчасти вы конечно правы, - откликнулся Семистопный, - но!!!

                     Ты оглянись лишь на пройденный путь,
                     И хоть прикинь сколько мы напахали!
                     Трем поколениям все удобрять
                     Времени хватит едва ли!!!

     - Эх вы, гуппии  вуалехвостые!  -  заголосила  вдруг  в  тоске  мадам
Баттерфляй. - Опять на нерест пошли! Неужели никто  крохотной  беззащитной
перед силами природы дафнии не может поднести  стаканчик  ацидофилена  или
хотя бы аэрина паршивого?!!
     - У меня только кефир, да и тот  обезжиренный,  -  слабо  откликнулся
Аполлинарий Грызюк, - а стаканчиков и вовсе нет.
     - Стаканчики есть у меня, - встрепенулся поэт, - лишь  бы  кефира  на
всех хватило.
     - У  меня  этого  кефира  полно!  Хоть  залейся!!!  -  мрачно  сказал
Аполлинарий Грызюк. - Полный дипломат. Я его  всегда  с  собой  таскаю.  Я
теперь без этого кефира вообще жить не могу!
     - Тогда наливай, - величаво скомандовал Мефодий Угуев, извлекая из-за
пазухи надкушенный колбасный батон и  четыре  свежепросоленные  банана.  -
Пока луна такая полная...


     -  Эх-х-х-х!!!  -  разухабисто  сказал  Семистопный,  вытер   рукавом
финского костюма алые уста и с чувством мажорно икнул:

                     Когда завод твой на исходе,
                     Не время думать о приплоде!
                     Налей стаканчик до краев.
                     Чу?! Слышишь песнь возникла вроде,
                     То очумевший от боев,
                     Твой организм уже поев,
                     Благую песнь при всем народе
                     Поет без всяких... холуев!

     - Талант районного масштаба! - с тихой  завистью  сказал  Аполлинарий
Грызюк.
     - Циклоп! - капризно фыркнула мадам Баттерфляй. - Он на  мои  коленки
постоянно косится и облизывается при этом... Макропод сухопутный,  хоть  и
тропический!
     - Между первой и второй, - спокойно сказал Мефодий Угуев, - да этакой
параболой!
     - Уже-уже, - засуетился Аполлинарий Грызюк, - наливаю!

     А В ЭТО ВРЕМЯ в пампасах стояла великая сушь! Но даже если бы и можно
было принести с собой, то все равно выпить было не с кем!

     А  здесь  уютно  потрескивали  в  костре  догорающие  доски   старого
некрашеного забора, томилась доходила и "постреливала"  в  золе  картошка,
слетались на огонек хорошие люди...
     Мефодий Угуев окинул  спутников  спокойным  внимательным  взглядом  и
мимоходом поймав  Аполлинария  Грызюка  за  многострадальную  петельку  от
штанов участливо спросил:
     - Ты меня уважаешь, дактиль наш шизокрылый?
     - Я преклоняюсь перед вашим умением зажигать, - сдавленно пробормотал
Аполлинарий, - и вести за собой массы...
     - А я, вообще, к мужикам не ровно дышу! - сказала  мадам  Баттерфляй,
окидывая Мефодия Угуева специфическим взглядом.
     - Конечно, - с тайной завистью прошептал Семистопный, - кому  в  наше
бурное время нужен истинный талант, даже взращенный на сексуальной,  а  не
только исключительно на местной почве.
     Но Мефодий Угуев ничего не слышал  -  мысленно  он  был  далеко  -  в
пампасах!
     -  Когда  на  небе  такая  луна,  -  исступленно   продолжала   мадам
Баттерфляй, - меня всегда тянет впасть в безумства.  Например  плюнуть  на
все и стать домохозяйкой!
     - А я хотел  стать  танкистом,  -  застенчиво  прошептал  Аполлинарий
Грызюк, - а потом, чуть позже, рядовым... гинекологом.
     - А я стал тем, - радостно подхватил, сияющий  похлестче,  чем  луна,
Семистопный, - кем хотел - непризнанным гением! Ведь истинный талант, грея
бока в лучах славы, хиреет в тепличных условиях.
     - Кто  был  ничем  тот  в  дальнейшей  жизни  только  приобретает  со
временем, - философски подытожил Мефодий Угуев, на мгновение вернувшись из
пампасов. - А кто был всем - все равно далеко не уйдет.
     - Не мечите бисер перед свиньями, - глухо  изрек  Аполлинарий,  снова
утыкаясь головой в спасительный дипломат и всхлипывая при этом.
     - А я люблю  икру...  метать,  -  вздохнула  мадам  Баттерфляй,  -  в
принципе, конечно.
     - Я тоже  икру  люблю!  -  задорно  воскликнул  Семистопный.  -  Даже
кабачковую!!!
     - Однако зима на подходе, - уверенно изрек Мефодий Угуев. - Готовы ли
вы к отопительному сезону?
     -  Готовы!  Готовы!!!  -  нестройным  хором  откликнулись   случайные
попутчики Мефодия Угуева.
     - Тогда в путь! -  раскатистым  басом  объявил  Мефодий.  -  Уж  цель
близка, а время не ждет - оно уже давно и  окончательно  тронулось,  а  мы
вслед за ним... Потомки нас не забудут! Вперед  к  светлому  будущему,  на
месте с левой ноги, не взирая на погодные условия... АРШ!
     - Кто там шагает правой? - радостно заголосил  Семистопный  и  в  его
безумных глазах отразился мертвецки зеленушный свет полной луны. -  Левой!
Левой! Левой!
     - Вам не кажется, что нас будет все время  заносить,  если  мы  будем
постоянно шагать только левой? -  задыхаясь  крикнул  Аполлинарий  Грызюк,
однако, четко печатая шаг, хоть и припадая на правую ногу при этом.
     - Путь несет! - бесшабашно захохотала мадам  Баттерфляй,  подпрыгивая
на марше от возбуждения.
     - Средь глобальной общей дури, - не своим голосом запел  Семистопный,
-

                     Пусть сильнее грянет буря!
                     Мы в пучине катаклизмов
                     Все отринем атавизмы!
                     И из недр пустыни дикой
                     Мы начнем свой путь великий!
                     Все нам станет по плечу!
                     Я от счастья хохочу!!!

     - Ур-р-ра!!! - подхватила мадам Баттерфляй. -

                     Сорвем покровы с голых истин,
                     Подымем время на рога!
                     Наш бег неудержим - поскольку истин -
                     Вольны мы словно облака!

     - Пока... пока... пока...  -  откликнулось  эхо  злым  нечеловеческим
голосом.
     - А три стопы от ямба вам?!! -  проревел  Мефодий  Угуев,  и  от  его
могучего баса стекла лопнули в близлежащих домах, а две новостройки  прямо
по курсу и вовсе осели кучей праха.
     И  ударил  гром,  и  сверкнула  молния,  и  хлынул  ливень   подмывая
фундаменты уцелевших строений, взламывая асфальт и заливая окрестности...
     Мадам Баттерфляй таки сорвала покровы. Сначала с Аполлинарий Грызюка,
который лишь слабо отбивался опустевшим дипломатом, а  потом  и  с  самого
Мефодия Угуева.
     - Голые люди на голой земле,  -  возбужденно  бормотал  разгоряченный
Семистопный, поспешно и самостоятельно раздеваясь. -

                      Гонит их гибельный ливень,
                      Туда, где в последнем котле
                      Тело и разум будут а отрыве...

     А В ЭТО ВРЕМЯ в пампасах было тих-тихо, словно у них в  пампасах  уже
лет двести, как обезлюдело.


     А потом пошел снег.
     Сразу стало тихо холодно и страшно. А вокруг уже расстилались  только
одни пустыри, над которыми царил мрак...
     - Погуляли однако, - громко стуча зубами сказал голый Семистопный,  с
завистью  поглядывая  на  Аполлинария  Грызюка  так  и   оставшегося   при
дипломате.
     - А тебя никто не заставлял раздеваться, - раздраженно фыркнула мадам
Баттерфляй,  обматывая  вокруг  роскошных  бедер  носовой  платок  Мефодия
Угуева. - Тоже мне секс-символ выискался...
     Мефодий Угуев скрестив голые руки на голой груди  упрямо  набычившись
смотрел вперед - на запад, где почему-то начинало всходить солнце.
     Начинался рассвет...
     Прямо по курсу была цель  их  похода  -  поселок  городского  типа  -
"Светлое Будущее".
     Идти до него оставалось часа полтора...


     А через час их догнал первый автобус.
     Живым уйти не удалось никому...
     Даже автобусу.





                                Гарм ВИДАР

                            СКОРПИОН В ПАУТИНЕ




     Огненное кольцо катастрофически сужалось. Безумный  жар  делал  мысли
вязкими,  словно  медленно  плавящийся  сахар,  с  таким  же  тошнотворным
приторно прогорклым привкусом.
     Когда жар стал совершенно невыносимым, ОН собрался с силами, с трудом
встал на слабеющие ноги и высоко поднял  СВОЙ  грозный  хвост,  увенчанный
огромным зазубренным ятаганом. На самом кончике ятагана  дрожала  янтарная
капля яда...
     "Все! Больше не могу", - ЕГО спина напряженно выгнулась, хвост нервно
дернулся, капля яда сорвалась и стала медленно-медленно падать...
     Но еще до того как она окончила  падение,  матово  блеснувшее  лезвие
ятагана, описав широкий полукруг, с хрустом  вонзилось  в  ЕГО,  обреченно
застывшую в ожидание желанного избавления, спину.
     Яд лениво стекал в разверзнутую рану...


     Марк с трудом  открыл  опухшие  от  беспокойного  сна  глаза  и  тупо
уставился  в  потолок.  В  едва   пробивающемся   сквозь   плотные   шторы
предрассветном сумраке потолок  казался  грязным  серым  полотном  нарочно
натянутом низко, у самых глаз. Бессмысленный узор пятен и трещин  невольно
приковывал внимание, подменяя остатки воли бездумным созерцанием.
     Паутина наросшая за ночь была сегодня особенно крепкой. Марк с тоской
скосил глаза на собственные руки, почти скрытые под пыльной серой  сеткой,
и остро ощутил, что сегодняшнее пробуждение одно из последних.
     Может уже завтра...


     Собрав силы Марк вяло  попытался  освободиться.  Паутина  натянулась,
больно впиваясь в кожу  и,  мягко  спружинив,  швырнула  Марка  обратно  в
кровать.
     "Да, завтра я точно уже не смогу  ее  разорвать",  -  Марк  рванулся,
паутина затрещала, и Марк неуклюже вывалился из постели прямо на пол.
     Стоя ванной и мучительно отдирая  налипшие  куски  паутины  вмести  с
кусочками кожи, Марк старался ни о чем не думать. В  отличии  от  процесса
удаления паутины это было безболезненно и удавалось почти без усилий...


     Огненное кольцо катастрофически сужалось.


     Войдя в кафе, где его должна  была  ожидать  Марта,  Марк  равнодушно
посмотрел по сторонам: обыденные пыльные лица. У  многих  отчетливо  видны
следы тщетной борьбы с паутиной: у кого неожиданной  серебристой  нитью  в
тусклых пыльных волосах; у мужчин - серыми островками на  лице,  создающих
иллюзию плохо выбритой щетины; у женщин -  неожиданным  безобразным  серым
швом на элегантных туалетах.
     Марк наконец заметил Марту  и  медленно  побрел  между  столиками,  с
трудом  переставляя  ноги,  словно  все  еще   преодолевая   сопротивление
невидимой паутины.
     - Здравствуй, - не поднимая глаз, тихо сказала Марта.
     Марк вяло кивнул и, сев за столик, равнодушно стал  жевать,  остывший
уже завтрак.
     - Ты неважно выглядишь сегодня, -  осторожно  сказала  Марта,  бросая
украдкой на Марка взгляд полный тихой печали.
     Марк  нехотя  пожал  плечами.  Есть  совершенно  не  хотелось.   Марк
отодвинул тарелку и, взяв чашку, отхлебнул жидкий и безвкусный кофе.
     - Мне показалось, что сегодня паутина  была  не  такая  прочная,  как
вчера, - сказала Марта.
     Марк вновь пожал плечами, хотя и считал, что как раз сегодня, паутина
была прочна, как никогда.
     Марта с  тоской  смотрела  на  свои  руки,  безвольно  покоящиеся  на
коленях.
     "Наверное я должен, что-то сказать", - тупо  подумал  Марк,  -  "ведь
она, собственно, ни в чем не виновата..."


     Безумный жар делал мысли вязкими, словно медленно плавящийся сахар, с
таким же тошнотворным приторно прогорклым привкусом.


     На углу 7 и 13 улиц они расстались...
     Марк постоял еще несколько мгновений, глядя вслед удалявшейся сутулой
фигурке, зябко поежился и побрел в противоположную сторону.
     На душе было гадко пусто  и  гулко,  словно  на  загаженной  за  день
безлюдной ночной улице. Марк вдруг понял, что сегодня идти на роботу он не
в состоянии. В ушах все еще звучал хруст рвущейся паутины.
     Марк по инерции завернул в ближайший бар и заказав коньяк  забился  в
самый плохо освещенный угол.
     В последующие полтора часа в бар входили и выходили все новые и новые
посетители, но за столик к Марку никто не подсел.
     "Завтра... Завтра я уже не смогу  разорвать  паутину",  -  отчужденно
думал Марк, прихлебывая коньяк и не ощущая его вкуса. - "Завтра!"
     Когда в баре стало слишком уж многолюдно и шумно,  Марк  выбрался  на
улицу.
     Повсюду ветер подхватывал и гнал по улицам спутанные  комья  засохшей
паутины, отчего казалось будто метет серая пыльная метель. Редкие прохожие
попадавшиеся навстречу даже не пытались защитить равнодушные серые лица от
грязных клубков паутины, больше всего похожих на спутавшихся в мучительном
экстазе высохших червей. Воздух пах пылью тоской и старостью.
     Марк почувствовал как подкатывает, ставший уже привычным за последние
дни, мучительный приступ необоримой тошноты. Едва успев заскочить  в  едва
освещенную  первую  попавшуюся  подворотню  Марк,  ища  облегчения  припал
горящим лицом к сырой прохладе каменных стен, но ощутив,  что  стены  дома
покрыты толстым слоем паутины, он отшатнулся и безвольно упал на колени.
     Потом его долго и мучительно рвало...


     Когда жар стал совершенно невыносимым, ОН собрался с силами, с трудом
встал на слабеющие ноги и высоко поднял СВОЙ грозный хвост...


     Домой идти не было ни сил ни желания. Можно было конечно заглянуть  к
Марте, но это значило, что они будут сидеть рядом, нужно  будет  о  чем-то
говорить, пытаться адекватно реагировать на происходящие.
     Обессиленный Марк брел по улицам наугад, понимая, что куда бы  он  не
пошел, везде его ждет паутина.
     В  угасающем  свете  дня,  нарастающая   паутина   выглядела,   почти
безобидно, витиеватым узором украшая  стены  домов,  приглушая  эхо  шагов
мягким ковром устилающим землю.
     "В конечном итоге, не все ли равно когда:  сегодня  или  завтра?!"  -
Марк наконец остановился и огляделся в нерешительности. Похоже он забрел в
совершенно незнакомый район.
     Здесь  уже  давно  никто  не  боролся  с  паутиной.  Дома  напоминали
гигантские серые коконы. Людей на улице видно не было.
     Марк не спеша подошел к ближайшему дому и попробовал отыскать хотя бы
одно окно.
     "Господи! Неужели здесь тоже можно жить?!" - Марк вдруг  почувствовал
беспричинный прилив ярости.


     На самом кончике ятагана дрожала янтарная капля яда...


     - Ты, чем в окна заглядывать, лучше бы  зашел!  -  существо,  которое
хрипло произнесло эту фразу, вероятно было женщиной. Когда-то... Но  очень
давно.
     Марк  недоверчиво  разглядывал  бесформенную  фигуру,   застывшую   в
вызывающей позе у черной дыры в нижней части  кокона,  очевидно  служившей
входом.
     -  Только  учти,  выпить  у  меня   нечего!   -   изрекло   существо,
непринужденно почесываясь. - Так что, если мы еще и пить  будем  -  деньги
вперед и я мигом слетаю.
     Марк криво усмехнулся, уж очень  нелепо  звучало  последнее  слово  в
устах этого жалкого представителя псевдопернатых.
     - Внутри у тебя так же как и снаружи? - с трудом  разлепив  онемевшие
губы спросил Марк.
     - Что ты имеешь в  виду,  мою  внешность  и  мой  внутренний  богатый
духовный мир или у тебя на уме что-то неприличное?
     Марк опять попытался улыбнуться:
     - Нет. Я имею в виду квартиру и паутину.
     - Ах, паутину, а я-то подумала... Нет, паутина у нас только  снаружи.
Внутри она не выживает. Сама зараза вянет!
     - Ладно. Проводи меня во внутрь,  а  потом...  -  Марк  запнулся,  но
хмыкнув все же произнес это нелепое слово: - СЛЕТАЕШЬ!


     ЕГО спина напряженно выгнулась, хвост нервно дернулся...


     Внутри и правда было чистенько и уютно.
     "Что же мне еще надо?!" - с тоской подумал Марк. - "Зачем  я  пытаюсь
вести эту глупую бессмысленную борьбу? Давно пора было плюнуть на все и...
получить что причитается".
     Марк безвольно присел на краешек кровати.
     - Ну, вот  и  я!  -  радостно  объявило  давно  уже  отлетавшее  свое
непутевое создание, прижимая к бесполой груди бутылку.  -  Так  что  будем
пить или...
     Марк исподлобья глянул на женщину, тяжело вздохнул и мрачно буркнул:
     - Будем пить!


     ...капля яда сорвалась и стала медленно-медленно падать...


     - Ты уже уходишь? - покорно спросила женщина, глядя в окно  затянутое
снаружи плотным слоем паутины.
     Марк молча вздохнул.
     - Ну, и вали тогда!!! Чего же ты медлишь?! - зло выкрикнула  женщина,
припав лицом к стеклу.
     Марк сгорбившись