му почудилась насмешка. Но вожак был
мутантом, а мир мутанта весьма своеобразен.  А  вот  кем  был  теперь  сам
Плешивый?!
     - Что я должен делать? - сухо спросил Плешивый.
     - Ничего. - И опять в голосе вожака Плешивому послышалась насмешка. -
Все, что ты мог, ты уже сделал. Теперь... нам... осталось только ждать.
     - Я приготовлю тебе успокаивающее, - хмуро буркнул Плешивый.
     - Выпей его лучше сам! - сказал уже  откровенно  издеваясь  вожак.  -
Если ты мне понадобишься, тебя позовут.


     Плешивый поспешно покинул  нору  вожака.  Хотя  на  пыльной,  кривой,
единственной улочке никого не было, Плешивый шкурой почуял, что все  живое
в деревне пришло в движение. Стараясь не перейти на бег,  он  добрался  до
своей бочки, поспешно юркнул внутрь и в растерянности остановился лицом  к
входной дыре.
     "Ну допустим я могу попробовать  лавкой  забаррикадировать  вход",  -
Плешивый равнодушно пожал плечами, - "а что потом?!"
     Выудив из-под лавки вещмешок  Плешивый  почувствовал  слабую,  скорей
всего и вовсе иллюзорную, но уверенность. На самом дне вещмешка, под ворох
одежды, лежал сверток. Распаковав его Плешивый заученными  движениями,  не
отрывая глаз от входной дыры, собрал автомат, потом сел на лавку,  положил
автомат на колени и стал ждать.


     День умирал медленно.  И  по  мере  триумфального  наступления  тьмы,
оживала деревня. Отовсюду доносилось хриплое дыхание и металлический  лязг
- мутанты выбирались из своих нор и медленно стекались к бочке в которой с
безучастным видом сидел Плешивый.
     "Интересно, зачем ей это? Демонстрация силы или...  тест  на  степень
нашей деградации?"  -  Плешивый  вяло  усмехнулся.  -  "Скорей  всего  это
проявление результатов  функционирования  чуждой  логики  -  "качественно"
отличной от той, которой оперируем мы. А может это  всего  лишь...  месть,
вульгарная месть... Отвергнутой Женщины?!"
     Плешивый мимоходом прислушался  к  тому,  что  творилось  за  стенами
бочки. Теперь мутанты, очевидно, окружили бочку плотным кольцом -  тяжелое
надсадное дыхание  звучало  со  всех  сторон  -  и  чего-то  ждали.  Чего?
Команды?!
     "Кажется в древние времена какое-то значение имело само время, что-то
там было, связанное с полночью", - Плешивый вновь ухмыльнулся, он не верил
во все эти древние и новомодные суеверия и полагался в основном на себя  с
свой старенький автомат.
     Но сознавая  всю  алогичность  ситуации,  Плешивому  тоже  оставалось
только одно - ждать. Хотя ожидание, в конечном итоге, тоже было алогичным.
Ведь ждать-то особенно было и нечего.


     Мутанты зашевелились, когда от непривычно долгих размышлений голова у
Плешивого  отяжелела  и  стала  клонится  на  грудь,  а  может   это   уже
подкрадывался  сон.  Здесь  в  деревне  границы   между   сном   и   явью,
галлюцинацией и действительностью были столь зыбки  и  противоречивы:  то,
что казалось явью - оказывалось галлюцинацией, а то, что казалось  сном  -
оказывалось  жуткой  действительностью.   Плешивый,   на   первых   порах,
цеплявшийся за здравый смысл, уже почти смирился с тем, что здравый  смысл
- всего лишь обратная сторона абсурда. А  захлестывающее  безумие,  скорей
всего,  лишь  субъективное  ощущение,  обусловленное  несовпадением  точек
отсчета.


     Сопение доносящееся снаружи  стало  напоминать  рокот  усиливающегося
прибоя. Несколько раз кто-то поскреб стены бочки когтями,  а  потом  разом
все стихло.
     Плешивый окончательно  сбросил  с  себя  сонную  одурь  и  передернул
затвор.
     В  нависшей  тишине  лязг  затвора,  усиленный  резонирующей   бочкой
прозвучал настолько театрально, что Плешивый невольно  хмыкнул  и  пытаясь
хоть чуть-чуть снять возникшее напряжение крикнул:
     - Чего вы хотите?!!
     Нестройный хор голосов в ответ провыл:
     - Мы хотим чтобы ты вышел к нам!!!
     "Ага, разбежался!" - Плешивый криво  ухмыльнулся,  чувствуя  как  его
тело начинает жить самостоятельной жизнью, наливаясь силой и  энергией,  а
потом почти спокойно спросил:
     - Зачем?
     - Мы хотим посмотреть в твои глаза!
     "Дались им мои глаза..."
     - Мы хотим посмотреть в глаза новому вожаку!
     - Но ваш вожак еще не умер! - резонно возразил Плешивый.
     - Он мертв на девять десятых, и ты на девять десятых уже вожак...
     - Значит у меня в запасе есть еще одна десятая и я так просто  ее  не
отдам! - истерично захохотал Плешивый, частично теряя контроль над  своими
эмоциями. - Я не желаю быть вожаком!!!
     Толпа на мгновение притихла, а потом яростно взревела:
     - Тогда ты умрешь!!!
     "А вот это, мы еще поглядим", - Плешивый чуть  шевельнулся,  и  ствол
автомата оказался направленным прямо на вход.
     Когда  в  дверном  проеме  показалась  первая  оскаленная   морда   -
совершенно черная, с двумя парами светящихся глаз - Плешивый выстрелил без
колебаний. Его тело "пело" и торжествовало.


     В  последующие  полчаса  он   нажимал   на   спуск   автомата   почти
рефлекторно...
     Редкие вспышки выхватывали из  тьмы  гротескные  портреты  тех,  кого
Плешивый одним незаметным движением  указательного  пальца  вычеркивал  из
призрачного списка живых...
     "Что я делаю?!! Зачем?!!"  -  вопросы  вспыхивали  подобно  одиночным
выстрелам,  существовали   мгновение   автономно   и   гасли   не   находя
диалектической пары - ответ.  -  "Это,  наверное,  просто  тест!  Дурацкое
условие дурацкой задачи, у которой должно быть,  пусть  даже  дурацкое  но
решение, просто обязано быть...
     Плешивый не торопясь сменил рожок  автомата.  В  это  время  огромная
бесформенная тень заслонила вход. В ярком свете выстрела  Плешивый  хорошо
рассмотрел нелепую фигуру Двустворчатого. Как раз за миг до того, как  его
знаменитая шторка разлетелась на сотню ослепительных осколков. И глаз...
     "Это безумие!!! И  эта  кровь...  Неужели  это  неизбежный  атрибут?!
Неужели, чтобы понять, необходимо сначала уничтожить?!  Неужели  смерть  -
тягостная, но неразлучная  тень...  любви?!"  -  Плешивый,  словно  приняв
внезапное решение, встрепенулся - разрывая  кольцо  тягостных  сомнений  и
шагнул в сторону зияющего звездным оскалом выхода, наполовину  заваленного
уже мертвыми уродливыми телами, но  поскользнулся  в  луже  крови  и  стал
падать.
     Судорожно взметнувшийся ствол автомата описал широкую дугу,  фиксируя
траекторию на стенах бочки крошечными рваными звездочками.
     "Полный апофеоз!"  -  успел  угрюмо  подумать  Плешивый,  прежде  чем
сознание - эта блудливая кошка - поспешило оставить его...


     Очнулся Плешивый от нестерпимо яркого белого света, проникавшего даже
сквозь закрытые веки. Плешивый лежал ничком, уткнувшись  носом  в  ладони,
засохшая корка на ладонях отпала и  теперь  руки  Плешивого  опять  горели
дьявольским ртутным огнем. Плешивый оперся на эти чужие руки,  приподнялся
и огляделся.
     Не нарушая ужу сформировавшуюся "добрую" традицию, он лежал на пороге
норы вожака, до половины вывалившись наружу, а рядом... бесформенной кучей
тряпья, громоздился Двустворчатый,  с  невозмутимым  видом  поскребывающий
свою безумную шторку над единственным, совершенно невредимым глазом.
     - Если ты скажешь, что я опять бегал по  поселку  и  орал,  -  мрачно
ухмыльнулся Плешивый, - я тебе не поверю!
     Двустворчатый молча скосил на Плешивого глаз и тихо вздохнул:
     - Нет.
     - Что нет?!! - не выдержав рявкнул Плешивый.
     - Не скажу, - невозмутимо уточнил Двустворчатый.
     Плешивый несколько секунд разглядывал  застывшую  в  позе  кайфующего
будды фигуру Двустворчатого, затем, так и не сказав  ни  слова,  деревянно
развернулся на не гнущихся ногах и промаршировал к своей бочке.
     Дно бочки, служившее полом, было выскоблено дочиста. Вещмешок валялся
под лавкой. Плешивый поспешно его раскрыл, достал со  дна  сверток  -  оба
автоматных рожка были пусты, а ствол пах свежей пороховой гарью.
     Плешивый со опаской поднял голову - всю бочку наискосок перечеркивала
пунктирная линия аккуратных дырочек,  сквозь  которые  хорошо  было  видно
светло-серое небо.
     Неопределенно крякнув, Плешивый спрятал бесполезный автомат обратно в
вещмешок и небрежно швырнул его под лавку.
     Двустворчатый все так же неподвижно восседал подле  порога  вожаковой
норы, его застывший глаз, полуприкрытый шторкой, был устремлен вдаль.
     Плешивый постоял  немного  угрюмо  разглядывая  этот  глаз  и  тяжело
вздохнув пробурчал:
     - Как вожак?
     - Никак.
     - Он еще жив?
     - На  одну  десятую.  -  Двустворчатый  был  абсолютно  серьезен,  но
ситуация настолько абсурдна, что Плешивый едва не  расхохотался,  чувствуя
как приступ истерии буквально разъедает мозг.
     - Ты можешь пойти отдохнуть, - невозмутимо булькнул Двустворчатый,  -
я думаю, к завтрашнему утру все, наконец, станет на свои  законные  места,
но... тебе предстоит нелегкая ночь.
     "Значит все предыдущее было так - тьфу и  все?!"  -  Плешивый  угрюмо
разглядывал шторку над глазом Двустворчатого и никак не мог  сдвинуться  с
места. - "Может стоит пойти глянуть на вожака? Хотя, кому  это  надо?!  Ни
ему, ни мне... А ей?! Разве можно с уверенностью сказать, что  ей  надо!!!
Одно слово - иная логика. КАЧЕСТВЕННО отличная... Уже и не  логика  вовсе!
Которою, с нелогичностью присущей данному процессу мышления, можно назвать
коротко и парадоксально - женской логикой."
     Плешивый  в  ужасе  потряс  головой  и  с  подозрением  посмотрел  на
Двустворчатого, словно боялся, что тот  подслушает  его  мысли  откровенно
рассмеется в лицо. Но Двустворчатый был невозмутим.
     Плешивый  пожал  плечами  и  поплелся  к  своей  бочке.   Внутри   он
расслабленно растянулся на лавке. Не хотелось не то чтобы  шевелиться,  но
даже дышать и думать. Плешивый лежал навзничь и тупо рассматривал  пулевые
отверстия в верхней части бочки,  сквозь  которые  на  него  так  же  тупо
пялились серые безучастные небеса, наверняка, видавшие и не такое. Поэтому
им было плевать на жалкое крохотное существо  -  одинокое  среди  сотен  и
тысяч таких же непутевых созданий, безжалостно брошенных в этот жестокий и
непонятный мир равнодушной рукой - и  теперь  мучительно  барахтающихся  в
трясине  желчи,  захлебывающихся  в  озерах  горечи  и  тонущих  в  океане
безнадежности и безверия...
     Плешивому еще казалось, что он рассуждает  здраво,  что  мысли  текут
ровно, не свиваясь клубком возбужденных змей, сон, тем временем,  украдкой
хихикая над тщетностью реалистического бытия,  словно  провинциальный  маг
доставал из рукава и веером раскладывал крапленые карты...

               ...белки беспомощно распахнутых глаз,
               Как капли ртути.
               Слова нелепы, шепот оглушает,
               А голос как туман стекает на пол.
               И в адском пламени безумье сокрушает
               Серебряным клинком распухший мозг.
               И разум словно воск под пальцами безумья тает...
               Как пахнет пылью и печалью!
               Сквозь серебро давно просвечивает мерзость,
               Враждуя как желанье и возможность.
               И в этой битве выигравший терпит пораженье,
               А проигравший - просто многократно умирает...
               Серебряный звон...
               И запах смерти.
               Все тает словно сон,
               И лишь прикосновенье...
               А впрочем, это тоже сон,
               Иллюзия иллюзий -
               Сама жизнь...

     Плешивый проснулся. Что ему снилось на этот раз, он не  помнил.  Лишь
на  душе  осталась   накипь   какой-то   тоски,   и   тревожило   странное
противоречивое восприятие времени - как мимолетной бесконечности.
     Плешивый осторожно выглянул  из  бочки.  Снаружи  вновь  безраздельно
властвовала ночь.
     "Последняя ночь!" - фраза была столь многозначна, что Плешивый  криво
усмехнулся и невольно поежился.
     У входа в бочку, на удивление, никого не было.
     Не было никого и  у  входа  в  нору  вожака.  Вообще  деревня  словно
вымерла.  Было  очень  тихо,  так  тихо,  что  Плешивый  отчетливо  слышал
неравномерные гулкие удары своего усталого сердца.
     "Последняя ночь! Это последняя ночь..." - Тело Плешивого, еще  совсем
недавно  такое  сильное  и  ловкое,  сейчас  казалось  большим,   случайно
доставшимся с чужого плеча. Теперь у Плешивого ртутным  светом  горели  не
только ладони, но и руки целиком, и ноги, и грудь.  И  огонь  был  тяжелым
словно сама ртуть.
     Остаток сна, рваной паутиной прилипшей к лицу, бередил усталый  мозг.
Паутину нельзя было  увидеть  -  осознать,  но  ее  присутствие  создавало
невыразимый дискомфорт. Плешивый даже провел дрожащей рукой по лицу.
     ...серебряная паутина... серебряный звон... и запах...
     "Господи, чем же это так... пахнет?!!" - Плешивый с  трудом  покрутил
тяжелой, будто распухшей головой, где колыхался такой же распухший мозг  и
в яростной тоске подумал, что теперь незачем играть в прятки.  Хотя  бы  с
самим собой!  Плешивый  мучительно  сглотнул  пересохшим  горлом.  Да,  он
конечно же прекрасно знал этот запах. Это был запах тления.
     "Говорят, что гниение, как химическая реакция,  совершенно  идентично
горению: и то и другое - окисление, лишь скорость реакции  различная.  Вот
только не вполне пока ясно, что  является  источником  запаха,  окружающая
обстановка или я сам?" - Плешивый медленно,  шаркая  непослушными  ногами,
подошел к норе вожака и почти равнодушно заглянул внутрь.
     В норе тьма была настолько  плотной,  что  ее  наверняка  можно  было
нарезать ломтями, как ржаной хлеб.
     "Значит, вожак умер", - спокойно констатировал  Плешивый.  -  "И  что
теперь? Да здравствует вожак?! А что же она? Какова  ее-то  роль  во  всем
этом? Вожак обманул, он сказал, что я смогу сам ответить на  все  вопросы.
Да,  действительно,  я  могу  формулировать  ответы,  но   насколько   они
соответствуют истине?! Да и что это  за  ответы,  которые  лишь  порождают
новые вопросы?!"
     И все таки Плешивый, двигаясь как заводная кукла, почти  через  силу,
еще раз переступил порог норы вожака.
     "Слишком долго я шел по этому пути, чтобы теперь поворачивать  назад.
Ну, где же ты, ведьма?! Я до сих пор тебя не понимаю.  Но  уже  не  боюсь.
Никого! За исключением, быть может, лишь самого себя." - Плешивый не сразу
сообразил,  что  действительно  уже  достаточно  долго  идет   никуда   не
сворачивая. Достаточно  для  того,  чтобы  пройти  убогую  обитель  вожака
насквозь.
     Плешивый остановился, дыша тяжело и  надсадно,  словно  он  всю  свою
недолгую жизнь - вплоть до этого момента - бежал, словно смысл всей  жизни
состоял именно в этом беге, и стал ждать. Тьма с каждым вздохом отступала,
но  серебристый  сумрак,  приходящий  на  смену,  не  приносил  ожидаемого
успокоения. Тени прошлого, испуганно жавшиеся по углам, не давали  реально
оценить складывающуюся обстановку. В каждой складке  чудился  подтекст,  в
каждой  тени  неадекватный  символ.  Все   это   придавало   происходящему
двойственный  смысл,   и   этот   смысл   растворялся   в   многозначности
происходящего.
     Плешивый стоял посреди огромного зала с зеркальными стенами, полом  и
потолком.  Отовсюду  на  него   пялились   многократно   повторенные   его
собственные отражения. Узнаваемые и нет. Отражения копирующие каждый жест,
каждый неуловимый  нюанс  внутренних  порывов.  И  отражения  независимые,
живущие своей самостоятельной жизнью - абсолютно чуждой оригиналу.
     Были и  отражения  неожиданно  принимавшие  чужой,  иногда  знакомый,
облик.  Например,  дикий  облик  существа  с  безумным  гипертрофированным
глазом,    полуприкрытым    жутковатой    своей     противоестественностью
металлической  шторкой;  или  другого,  не  менее  претенциозного   дикого
существа беспорядочно подергивающегося и извергающего жалобы на весь мир в
УКВ-диапазоне.
     Серебряный свет затопил все вокруг. Расплавленная амальгама  потекла,
словно вода сквозь пальцы, словно само время  неумолимо  ускользающее,  но
фиксирующее свой ход серебряными зарубками на висках.
     Знакомые  отражения  оплыли,  став  похожими  на  безликие   бетонные
фаллосы, стерегущие дорогу к озеру, но глубина  вложенных  отражений  лишь
приумножилась и окрепла.
     Растиражированный  знакомый  образ  завораживал,  сводил  с  ума.   В
клонировании изображения чудилась какая-то  система,  какая-то  непонятная
закономерность, грозящая взорвать мозг изнутри.
     Зеркальный лабиринт  пытался  вернуть  все  вопросы,  накопленные  за
бессмысленно  малый  промежуток  времени,  которое,  очевидно  по  ошибке,
называют человеческой жизнью.
     Плешивый криво усмехнулся и почти без размаха ударил кулаком  в  этот
безумный, многократно повторенный вызов.
     И мир раскололся...
     "Кулак - неоспоримый аргумент в интеллектуальной дискуссии,  особенно
в споре с самим собой! Последний довод королей", - вяло попытался сострить
Плешивый.
     Отражения заметались, пытаясь сохранить  себя  в  мириадах  осколков.
Зеркальный лабиринт сдался или, скорей всего, просто отступил  на  заранее
приготовленные позиции, чуть  расширив  границы  и  затаился.  А  в  хаосе
зеркальных  осколков,  силящихся  сохранить  самостоятельность,   Плешивый
увидел гипотетическую возможность собрать их  опять  -  как  мозаику  -  в
единое  целое  с  совершенно  иным  содержимым.  На  мгновение   Плешивому
показалось, что он - птица рухнувшая с обрыва и наконец обретшая свободу -
может вновь выбирать либо заученное, размеренное, оглупляющее,  осторожное
движение  по  истоптанным,  но   надежным   ступеням,   либо   бесконечный
сладостно-мучительный полет... в ад.
     Плешивый набрал воздуха в легкие, чтобы известить весь  мир  о  своем
выборе...
     И тут он увидел ее, попирающую босыми ногами битое стекло.
     - Посмотри мне в глаза! Посмотри!!! - Голос змеей вползал в мозг.
     "Дались вам мои..." - Плешивый не утерпел и глянул.
     И тут же все встало на свои места. Плешивый все понял.
     Но было уже слишком поздно.
     В груди у него что-то  звонко  лязгнуло,  словно  лопнула  до  отказа
сжатая пружина, и Плешивый стал стремительно падать навзничь...
     Но еще до того, как падение завершилось, Плешивый был - мертв!


     В то же самое мгновение, по  другую  сторону  озера  -  в  бункере  -
скончался ОН. Хотя возможно, что  создатель,  все-таки,  чуточку  опередил
своего ученика.


     Семь дней спустя Хромой и Трепло в своей келье готовились ко сну. Сон
им был не в радость.
     "Проклятая пустая койка Плешивого!" - с раздражением подумал  Трепло,
- "надо бы ее разобрать и отнести в кладовую."
     - Чтобы там не говорили, - неожиданно визгливо  пробурчал  из  своего
угла Хромой, - а я знаю отчего он умер.
     - Кого ты имеешь в виду? - нехотя спросил Трепло, безнадежно  пытаясь
поудобней устроиться на жестком неуютном ложе. - Отца Настоятеля?
     - Нет, конечно! - бодро, даже слишком бодро откликнулся Хромой.  -  Я
имею в виду Плешивого. Он несомненно умер от страха!
     - Мы все теперь живем  под  гнетом  страха,  -  философски  проворчал
Трепло. За последние десять дней Трепло настолько  изменился,  что  теперь
его кличка выглядела как насмешка. - Но  не  каждый  от  него  умирает.  А
вообще-то, по большому счету, оба они и Плешивый, и ОН умерли от старости.
     - А вот я бы на месте Плешивого... - по петушиному вскинулся  Хромой,
хотя последней фразы Трепла он не понял.
     - Радуйся, что ты не на его месте,  -  хмуро  пробормотал  Трепло.  -
Пока... - И Трепло украдкой скосил глаза на ладони  своих  рук.  Ладони  в
полумраке кельи чуть светились. Так, словно под  кожей  заблудился  лунный
зайчик. Первый раз Трепло обратил внимание на этот  феномен  в  тот  день,
когда умерли ОН и Плешивый.
     Свет был слабым, даже зубы у Трепла блеснули бы ярче, если бы  только
он смог сейчас улыбнуться.
     Но Трепло знал, что свет с кажд