страцию,
скрашивали мое одиночество. Но теперь я был не одинок: я  обладал  женщиной,
прекрасной во всех отношениях, с великолепной фигурой, с врожденной грацией,
с тонкими чувствами и незаурядным умом. Вдобавок  этой  женщине  было  нечем
заняться - кроме постели, спортзала и поучительных бесед? Вы понимаете, куда
я веду?..
   Словом, я показал ей голограммы всех предыдущих шоу,  велел  соорудить  в
большом  салоне  помост  и  перепрограммировал  двух  роботов,   сделав   их
костюмерами. И пока мы удалялись от Мерфи с ускорением  в  две  сотых  ?же?,
Шандра занялась демонстрацией своего гардероба - с огромной пользой для себя
и к моему непреходящему удовольствию.
   К тому времени, когда мы очутились в восьми астрономических  единицах  от
Мерфи, мне пришлось признать, что наши труды успехом не  увенчались.  Шандра
была очаровательна, изящна и прелестна, но я оказался бездарным  режиссером;
я понимал, что чего-то не хватает, а вот чего - о том  ведал  один  Господь!
Или Старина Ник, если угодно.
   Мы просматривали ее голограммы, сравнивая их с записями  профессиональных
моделей, и я слышал, как Шандра вздыхает от разочарования. Постепенно мы оба
приходили к мысли, что красота и прирожденный шарм - еще не все,  что  нужно
манекенщице; в этом достойном занятии имелись свои тайны, но посвятить в них
Шандру я не мог. В некотором роде я был виноват перед нею:  я  втянул  ее  в
дело, оказавшееся, мне не по зубам. Она переживала свои неудачи без  упреков
и отыгрывалась ночью, когда я попадал в полную ее власть.  Тут,  в  постели,
она могла оседлать меня - в прямом и переносном смыслах - и выплеснуть  свои
эмоции в продолжительной  яростной  скачке,  пришпоривая  и  понукая  своего
жеребца. Должен признать, что этот болеутоляющий  рецепт  был  не  из  самых
плохих, но временами мне приходилось туго.
   В конечном счете я попросил тайм-аут.
   - Похоже, мы имеем дело с искусством, - сказал я, - а все его тонкости  и
нюансы нельзя освоить с помощью голограммы. Давай устроим передышку,  милая.
В мире полно важных  вещей,  более  важных,  чем  помост,  с  которыми  тебе
необходимо ознакомиться. А что до помоста? Думаю,  тут  или  там  мы  найдем
мастеров, способных дать тебе у рок-другой.
   Я показал ей, как пользоваться банками  данных  ?Цирцеи?,  и  для  начала
подсунул  ?Экономику   космического   полета?   Баслим-Крауза.   Чтобы   эта
премудрость не иссушила ее вконец и  легче  укладывалась  в  ее  хорошенькой
головке, я извлек из своей библиотеки  ?Легенды  Старой  Земли?,  прекрасный
?труд Ван дер Паулссона, добавив к нему развлекательные романы  -  ?Жизнь  и
мнения барона Мюнха?, ?Грезы  любви?  и  ?Кентервилльский  призрак?.  Еще  я
клятвенно пообещал ей, что на Барсуме она сможет поучиться ремеслу у  лучшей
манекенщицы. Теперь наши дни были заполнены делами, и ночные порывы  страсти
начали стихать, сменяясь спокойным течением - как раз в том темпе  и  ритме,
который подходит для человека в моем преклонном возрасте.  Наконец  наступил
миг, когда местное солнце превратилось в яркую точку  на  усеянном  звездами
небосводе, и ?Цирцея? отрапортовала, что можно включать двигатель  Ремсдена.
К такому событию нужно подготовиться, решил я; вызвал  на  экран  популярную
книгу Шефера и Джуса ?Практика космического путешествия?,  и  мы  с  Шандрой
прочли несколько глав. Разумеется,  технические  детали  не  вызвали  у  нее
интереса, но какое-то представление о том, что ее ждет, моя прекрасная  леди
все-таки получила.
   "Поле Ремсдена связано непосредственно с метрикой пространства, -  писали
Шефер и Джус, - ибо является материальной  основой  Мироздания,  порождающей
все остальные формы излучений и разновидности  микрочастиц.  Первые  попытки
обнаружить эту неуловимую  субстанцию  были  сделаны  в  двадцатом  веке,  и
согласно научной традиции их  приписывают  Альберту  Эйнштейну.  Разумеется,
речь шла о чисто теоретическом исследовании, поскольку в ту эпоху  конвертер
еще не был изобретен,  а  его  прообразы,  ускорители  элементарных  частиц,
являлись слишком маломощными и ненадежными установками. Эйнштейн, однако, не
смог вывести фундаментальных уравнений Единого Поля,  которые  описывали  бы
все типы  известных  взаимодействий:  самое  слабое  и  дальнодействующее  -
гравитационное, более мощное - электромагнитное и, наконец, ядерное, которое
проявляется с огромной силой,  но  на  небольших  расстояниях,  сравнимых  с
размером атома. Честь открытия Единого Поля досталась  Кристоферу  Ремсдену,
гениальному физику  двадцать  первого  века,  который  не  только  обосновал
теоретически     свои     гипотезы,     но     также     построил     первый
конвертер-преобразователь, выполнявший две основные  функции:  трансформацию
массы в излучение и обратный переход излучения в массу. При этом был  открыт
так  называемый  Закон  Тождественности;   массы   до   и   после   двойного
преобразования  соответствуют  друг  другу  с   точностью   до   соотношения
неопределенности Гейзенберга. Этот вывод равно справедлив для мертвой и  для
живой  материи,  и,  следовательно,  спроектированный  Ремсденом   конвертер
открывал перед человечеством двери в Галактику. Любой объект,  помещенный  в
поле  Ремс-дена  (например,  космический  корабль  с  экипажем),  приобретал
способность двигаться  со  скоростью  света  ?С?  -  вернее,  со  скоростью,
практически неотличимой от ?С?; таким образом, расстояние в десять  светолет
можно преодолеть за немногие  минуты  относительного  времени?.  Дальше  шла
затейливая вязь уравнений.  Шандра,  как  вы  понимаете,  не  разбиралась  в
квантовой теории Единого Поля, и я не  возражал,  чтобы  эти  страницы  были
пропущены. Но в следующем разделе Шефер и Джус описывали историю космических
путешествий, и вот тут-то моя леди была само  внимание.  Еще  бы!  Ведь  тут
говорилось о ее супруге, Старом Кэпе Френчи, чудовище из  космоса!  ?Историю
космических  странствий  нельзя  рассматривать  как  триумфальную  дорогу  к
звездам;  она  изобилует  трагическими  случайностями,  и  список  кораблей,
погибших или канувших в вечность, достаточно велик  (смотри  Приложение  F).
Практически единственной причиной  всех  этих  трагедий  являются  расчетные
погрешности или не правильная прокладка курса,  в  результате  чего  корабль
?выныривает? из поля Ремсдена вблизи крупных тяготеющих  масс,  планеты  или
звезды.  Их  дестабилизирующее  влияние  было  предсказано  теоретически   и
подтверждено долгой и печальной практикой. Возможно, этих  трагедий  удалось
бы избежать, но человеческий разум обладает некой инерцией, которая,  вместе
с надеждой на чудо,  приводит  временами  к  фатальным  результатам.  Прошло
немало столетий, пока пилоты  осознали:  двигатель  Ремсдена  дает  им  шанс
достигнуть любой звезды в Галактике, но этот шанс не  равен  ста  процентам,
ибо никакой  компьютер  не  может  точно  рассчитать  прыжок  на  сорок  или
пятьдесят   парсеков.   Чем   больше   расстояние   прыжка,    тем    больше
неопределенность  финишных  координат  -  а  это  значит,   что   повышается
вероятность ?вынырнуть? рядом с планетой или звездой.
   Интересно отметить, что стратегия дальних космических  полетов  в  полной
мере отражает характер навигатора или  владельца  корабля.  Одни  из  них  -
такие, как легендарный капитан  Френч,  великий  навигатор,  -  преодолевают
пространство  сравнительно  короткими  прыжками,  жертвуя   скоростью   ради
надежности и безопасности; другие - например, Рокуэлл Шард - ловят выигрыш в
смертельной рулетке, передвигаясь разом на  пятьдесят  или  сто  парсеков  и
рискуя очутиться в опасной близости от тяготеющих масс. Что подталкивает  их
к этому? Жажда славы  или  нездоровая  склонность  к  риску?  Рокуэлл  Шард,
владелец ?Шаловливой красотки? и рекордсмен по дальности прыжков,  отвергает
оба этих обвинения. Вселенная вечна, констатирует он, а это значит,  что  со
временем всякий корабль обратится в прах в дестабилизирующей  гравитационной
ловушке. С этой точки зрения у ?Цирцеи? и ?Шаловливой красотки? равные шансы
пополнить список в Приложении F??
   Прочитав этот  пассаж,  Шандра  побледнела,  но  я  ее  тут  же  успокоил
поцелуем. Я знал, что и как возразить Шарду; и в любом случае я  намеревался
попасть в список F значительно позже его.
   - Кажется, там говорится, - моя леди покосилась зеленым глазом на  экран,
- что ты должен умереть. Это правда, Грэм?
   Я пожал плечами:
   - Всякому существованию приходит конец, девочка.  Теоретически  процедура
КР сулит нам вечную жизнь, но  лишь  немногие  прожили  дольше  трех-четырех
тысяч лет. Старение не властно над нами, но кто защитит нас  от  несчастного
случая, людской  злобы,  войн,  стихийных  бедствий?  Рано  или  поздно  они
приводят нас к концу? Я прожил долгую жизнь, больше двадцати тысяч  лет,  но
девять десятых этого срока я провел в поле  Ремсдена,  где  понятие  времени
весьма и весьма относительно. Так что на  самом  деле  я  не  могу  сказать,
сколько мне лет - двадцать тысяч или  только  две?  Да  и  какое  это  имеет
значение? Я ведь жив и собираюсь жить долго! Во всяком случае, пока не найду
свой Рай, добавил я  про  себя.  Что  бы  там  ни  утверждал  Рокуэлл  Шард,
рекордсмен дальних прыжков, я буду придерживаться своей стратегии, которая -
как верно отметили Шефер с Джусом - обеспечивает надежность и  безопасность.
Космос огромен, Вселенная расширяется, и в сравнении с  ней  пространство  у
звезд,  где  может  произойти  губительная  дестабилизация,  ничтожно  мало.
Разумеется, малы и шансы обратиться  в  прах.  Я  могу  совершить  ошибку  в
расчетах и пролететь мимо цели, могу вынырнуть  в  Магеллановых  Облаках,  в
Плеядах или в другой галактике, но вероятность очутиться  в  опасном  районе
составляет одну миллиардную или еще меньше.
   Но именно эта перспектива заставляет многих отказываться  от  космических
путешествий, чего я никогда не понимал. Ведь  никто  не  проживет  вечность,
никто не может предвидеть свой  конец,  и  для  большинства  из  нас  смерть
является своего рода трагическим сюрпризом? Однако многие отказываются! Быть
может, потому, что иррациональность  -  неотъемлемое  свойство  человеческой
природы, пустившее слишком глубокие  корни  в  нашей  душе,  как  бы  мы  ни
возились со своими генами?  Вот  отчего  люди  испытывают  страх  перед,всем
незнакомым  и  непонятным,  который   временами   равносилен   неосознанному
самоубийству. Например, в  начале  эры  КР  было  довольно  много  отдельных
личностей  и  религиозных  групп,  не  желавших   подвергаться   необходимым
процедурам. Фактически они предпочитали неизбежность дряхления через полвека
долгой жизни и случайному заключительному финалу? Какая глупость! К счастью,
она изжила себя - все диссиденты вскоре вымерли.
   Я продолжил свои рассуждения.
   - Мы живы, девочка, и проживем еще много веков, если судьба  не  будет  к
нам слишком неблагосклонна? Надеюсь, мы увидим, как изобретут  сверхсветовой
двигатель, и тогда? О, тогда!.. Я куплю его,  даже  если  придется  заложить
реактор и дюзы ?Цирцеи?, и мы пустимся в самое  дальнее  из  странствий!  Мы
облетим нашу Галактику, мы доберемся до Туманности Андромеды, мы? Шандра  со
снисходительной улыбкой выслушала мои фантазии.
   - Я останусь с тобой, если ты еще этого захочешь, -  сказала  она.  -  Мы
будем неразлучны, как Том и Джерри, мой дорогой. Глаза  у  меня  полезли  на
лоб.
   - Где ты отыскала эти древние фильмы? Этих историй нет в сказках Ван  дер
Паулссона!
   - Нет, - согласилась моя прекрасная леди. - Но я нашла  другие  сказки  -
Шаурля Перра, Асты Линрен и Боба Гарварда, а в них -  столько  всякого!  Про
Майти Мауса и Куклу  Барби,  про  Бонди  с  двумя  нулями  и  семеркой,  про
Карллсона, Который Живет на Крыше, про Кинг Конга и Конана Варвара,  который
расправился с ним!
   Стоит ли удивляться, что я был горд ею? В этом очаровательном теле  пылал
дух настоящего исследователя! Теперь я уже не боялся ее провала  в  качестве
манекенщицы, я был уверен, что занятие для нее найдется. Она  приобщилась  к
самой великой армии всех времен и народов, к  мирному  воинству  зрителей  и
читателей, а библиотека ?Цирцеи?  была  поистине  бездонна.  Ведь  только  о
Конане Варваре были написаны сотни увесистых книг!
   Межзвездный двигатель был включен, и теперь мы неслись к системе  Барсума
подобно живому теплому фотону, затерянному среди ледяной  космической  тьмы.
Непривычного человека в поле Ремсдена охватывает странное чувство - кажется,
что ты шаг за шагом продвигаешься к вселенской нирване, к  слиянию  с  неким
Мировым Разумом или с самим Господом Богом. Эти ощущения усиливаются  тихими
невнятными голосами, которые что-то нашептывают вам в уши - что-то  понятное
и ясное во время прыжка, но неизбежно ускользающее из памяти,  едва  корабль
вынырнет в обычном космосе. Одна женщина-математик,  разделявшая  в  прошлом
мое одиночество, говорила, что ей удалось доказать теорему Ферма, но суть ее
размышлений затерялась где-то за хвостом ?Цирцеи?, в темной бездне,  которую
мы покрыли стремительным прыжком. ?Мне мнится, - жаловалась она, - что  меня
окружают мириады двойников, и каждый хочет  дать  мне  совет,  подсказать  и
напомнить - но говорят они все разом,  так  что  я  не  понимаю  ни  слова?.
Служители всевозможных культов, которых мне случалось  перевозить,  особенно
остро реагируют на этот шепот. Одним  кажется,  что  их  соблазняет  дьявол,
направляя прямой дорогой в преисподнюю, другим - что с  ними  беседует  Бог,
передавая  священные  заветы,  которые  нужно  довести  до  сведения   всего
человечества. Сам я привык к этому феномену, и Шандра тоже освоилась  с  ним
поразительно быстро. У нее  была  здоровая  психика  -  в  отличие  от  моих
религиозных пассажиров. С ними  я  хлебнул  беды;  платили  они  хорошо,  но
временами требовали, чтоб я снова и снова включал поле Ремсдена: им хотелось
вспомнить  все  Божественные  речи,  нашептанные  Творцом.  Разумеется,  они
получали отказ, и, разумеется, я тут же становился для них смертным  врагом,
исчадием ада и пособником Сатаны. Бывало, мне приходилось  подавлять  мятеж,
чему весьма способствуют перегородки в жилой зоне.
   В первый раз это случилось двенадцать  или  тринадцать  тысячелетий  тому
назад - точно я не помню,  но  мог  бы  справиться  у  ?Цирцеи.  Меня  нанял
джентльмен сомнительной репутации, именовавшийся Первым Пророком Детей Света
Господнего - я думаю, того же самого света, о  котором  толковал  мне  аркон
Жоффрей. Это была религиозная секта с Новой Македонии, весьма воинственная и
оказавшаяся по таковой причине бревном в зрачке у местных властей.  Всех  ее
членов деклассировали и лишили права на  потомство;  пожалуй,  их  могли  бы
наказать и строже - принудительным старением. Но тут объявился я и  позволил
Пророку  (и  собственной  алчности)  склонить  себя   к   неким   договорным
обязательствам. Наш контракт предусматривал, что я обязан доставить полсотни
сектантов и самого Пророка в подходящий для жизни мир на  Окраине;  там  они
собирались  обосноваться,  а  мне  надлежало  лететь  на  Македонию   к   их
единоверцам - будто ангелу с благой вестью про обретенный Рай. Вся  операция
была рассчитана на четыреста-пятьсот лет стандартного времени; за этот  срок
оставшиеся на Македонии рассчитывали построить большой колонистский  корабль
и  распрощаться  с  безбожной  отчизной.  В  ту  эпоху  Македония,  один  из
сравнительно старых миров, находилась в двухстах световых годах от  Окраины.
Конечно, я не мог  преодолеть  такую  дистанцию  одним  прыжком  и  вдобавок
собирался  делать  остановки  по  пути,  торгуя  и  закупая  новый  груз   в
пограничных мирах, как это допускалось нашим контрактом. Я совершил в  общей
сложности  семнадцать  прыжков,  устраивая   при   каждом   удобном   случае
демонстрацию мод с  выпивкой  и  закусками  -  греховное  зрелище  для  моих
благочестивых пассажиров. Они молились и роптали; я предложил  им  бесплатно
воспользоваться моим катером и посещать во время остановок планеты - с целью
отдыха и смены впечатлений. Мое великодушие  осталось  неоцененным;  они  не
желали обозревать череду погрязших  в  разврате  миров,  напоминавших  им  о
библейских Содоме и Гоморре. Они торопились в свой Рай - и в поле  Ремсдена!
Для их Пророка каждый прыжок сделался праздником. Он  все  более  убеждался,
что на  него  вот-вот  снизойдет  откровение  Господне,  хотя  половина  его
компаньонов (не столь святых, как их духовный вождь) испытывала то же самое.
Пророк, однако, не допускал, что все подобные ощущения объективны;  он  лишь
боялся, что к кому-то из единоверцев  Бог  обратится  раньше,  чем  к  нему,
намекнув тем самым, что Дети Света нуждаются в новом  предводителе.  Шаг  за
шагом он пришел к мысли,  что  я  способен  как-то  влиять  на  Божественное
расположение и что глас Господень громче всего звучит в  рубке.  Туда  он  и
заявился  -  с  бластером   ?Филип   Фармер   -   три   звезды?   из   своих
первопроходческих запасов. Наставив пушку  на  меня,  он  потребовал,  чтобы
двигатель немедленно включили - а мы болтались всего в двух астроединицах от
какого-то пограничного захолустья - то ли Селены, то ли Скилла! Словом, я не
знаю лучшего способа вознестись к  небесам,  о  чем  и  поведал  Пророку,  с
опаской поглядывая на ?фармер?. Весомый  аргумент,  должен  признаться!  Его
владелец  был  настойчив  и  не   желал   слушать   ничего   о   гравитации,
дестабилизации и прочих  греховных  материях;  ему,  видите  ли,  приспичило
пообщаться с Богом!
   Я  такого  желания  не  разделял  и,  подойдя  к   управляющей   консоли,
притворился, что программирую очередной прыжок. Все это было чистой иллюзией
и пылью в глаза; я лишь собирался связаться с ?Цирцеей? - но  по-тихому,  не
повышая голоса.
   Вняв моим воплям о помощи, она прислала  робота,  и  этот  шустрый  малый
срезал бластер тяжелым лучеметом. Заодно он  прихватил  и  конечность  моего
оппонента, но разрез, к счастью, был чистым, а медицинский отсек -  всего  в
двадцати шагах. Мой хирург-автомат пришил пострадавшему руку, вколол  стакан
антишоковой сыворотки со  снотворным,  после  чего  наш  Пророк  очутился  в
корабельном карцере. Попытка бунта - серьезное преступление, и я имел полное
право вышвырнуть его в космос, но все же проявил снисходительность. Просидев
пару лет под арестом, мой заключенный так и не удостоился  откровения,  хоть
карцер гораздо ближе к рубке, чем пассажирские каюты.  В  конечном  счете  я
доставил всю эту компанию в новый мир, называвшийся Белл Рив и уже  частично
заселенный. Все крупные континенты были  заняты,  но  мне  удалось  отыскать
приличных размеров остров, где я избавился от сподвижников Пророка и  от  их
главаря-Редкий случай, когда мне пришлось наплевать на  свои  обязательства!
Остров был каменистый, размером с Гренландию и почти с  таким  же  климатом,
так что даже слепец не спутал бы его с райскими  садами.  Но  моим  постылым
спутникам выбирать  не  приходилось:  мятеж  на  борту  и  попытка  убийства
караются гораздо серьезнее, чем нарушенный контракт.  Когда  я  вернулся  на
Македонию, ситуация с Детьми Света рассосалась  сама  собой.  Во-первых,  их
новый лидер (кстати, объявивший себя Первым Пророком) крепко сидел в  кресле
и поумерил свой благочестивый пыл; правительство тоже пошло  ему  навстречу,
аннулировав рескрипт о поражении в правах. Те,  кто  еще  помнил  о  прежнем
Пророке, считали его изгоем и жалким трусом, покинувшим своих единоверцев  в
годину бедствий. Во всей Македонии  набралось  не  больше  трехсот  человек,
желавших присоединиться к  нему,  что  было  абсолютной  химерой:  построить
собственный корабль они не могли, а брать их на ?Цирцею? я не собирался.
   Для меня та давняя история имела два последствия. Об одном я уже говорил:
в коридоре жилой зоны появились перегородки, так что теперь мой  капитанский
мостик, моя столов