- В покаянии? - Я приподнял бровь.
   - В Радостном Покаянии, - строго поправил Жоффрей.  -  За  неповиновение,
упрямство и всякий грех, совершенный ими, положено отстоять весь день  перед
алтарем Господним, не поднимаясь с колен и не вкушая еды и питья.  Временами
мать-аббатиса требует, чтобы покаяние свершалось на церковных ступенях, дабы
прохладный воздух смирял плотские мысли?
   Кажется,  тут  и  без  транайской  машинки  неплохо  умели,  бороться   с
инакомыслием. Я подумал, что женщины, прошедшие такую  школу,  должны  иметь
гордый и непокорный дух, и поделился этим  соображением  с  Жоффреем.  Аркон
мрачно кивнул:
   - Что правда, то правда. Не хотите ли взглянуть на некоторых из них?
   Мне пришлось передвинуть табурет, чтобы очутиться напротив  компьютерного
экрана. Аркон дважды перекрестил  его  -  очевидно,  этот  жест,  уловленный
сенсорами, вызывал некую демонстрационную программу - то ли  постоянную,  то
ли подготовленную в спешном порядке  персонально  для  меня.  Экран  мигнул,
затем в его прозрачной глубине возникла  хмурая  голубоглазая  физиономия  с
упрямым подбородком и веером поясняющих надписей.
   - Аделаида, - произнес аркон Жоффрей. -  Девственница,  возраст  -  сорок
пять, родилась после падения Молота, упорствует в  заблуждениях  с  двадцати
лет. Экран показал мне еще несколько лиц - Анна, Бригитта, Вероника, Галина,
Джейн, Долорес - в строго алфавитном порядке. Все они были хороши,  несмотря
на мрачность во взоре, все были молоды, и все казались отлитыми  в  одной  и
той же форме, с едва заметными вариациями. Серые глаза сменялись голубыми  и
снова серыми, цвет волос колебался от золотистого до  светло-льняного,  кожа
отливала густым медным загаром, а что касается очертаний скул, носа  и  рта,
то любая из этих красоток сошла бы если не за родную сестру, так  за  кузину
Жоффрея и его оловянноглазых послушников.
   Евгения, Ефимия, Жанна и Зинаида промелькнули на экране, пока я размышлял
о блеске и нищете современной генетики. Все колонисты начинают  с  сердцами,
полными благих намерений, и с баками, полными спермы - лучших мужских гамет,
принадлежащих самым здоровым, самым жизнестойким и умным представителям рода
людского. Но этот драгоценный  фонд  редко  используется  хотя  бы  на  одну
двадцатую,   так   как   перспектива   неограниченной   рождаемости   пугает
переселенцев; если уж производить потомство, считают они,  так  естественным
путем, без всякого внутриутробного осеменения. В результате через пару веков
все они связаны родственными узами и все являют собой единый расовый тип - а
это ведет к более жестким стандартам красоты, чем принято на Земле.  Отмечу,
что  близкородственные  связи  не  порождают   умственных   или   физических
дегенератов,  поскольку  генетическое  программирование  способно  исправить
любой дефект. К тому же имеется биоскульптура, а значит, всякий,  обладающий
своеобразной внешностью, может изменить ее, подогнав под местный эталон.
   Компьютер показал мне Ирину, Кандию, Катарину - таких же светловолосых  и
голубоглазых, как их предшественницы. Девиации в форме носов и  подбородков,
в разрезе глаз и в  очертаниях  губ  вполне  укладывались  в  статистический
коридор, такой узкий, что все эти лица начали  сливаться  в  одно,  в  некий
классический типаж славяно-скандинавской блондинки в мерфийском  исполнении.
Мы приближались уже к середине алфавита, когда монитор  одарил  меня  чем-то
иным, нарушившим золотисто-голубое однообразие. Во всяком  случае,  глаза  у
этой  девушки  были  зеленоватыми,  в  волосах   (коротких   и   неаккуратно
подстриженных) просвечивала рыжинка, а подбородок хоть и казался упрямым, но
все-таки не походил  на  угловатую  корму  моего  челночного  катера.  Очень
премилеяький подбородок, отметил я, даже с каким-то намеком на ямочку.
   - Киллашандра, - прокомментировал тем временем Жоффрей.  -  Девственница,
возраст -  пятьдесят  девять,  родилась  до  падения  Молота,  упорствует  в
заблуждениях не меньше сорока четырех лет. Рекордный срок, должен отметить!
   - Вот и остановимся на ней, - предложил я. - Но должен вам  сказать,  что
цена в  два  килограмма  платины  за  этот  экземпляр  меня  не  устраивает.
Во-первых, она рыжая, а не блондинка,  а  во-вторых,  самая  закоренелая  из
ваших грешниц. Надо бы сбросить, почтенный аркон.
   Жоффрей задумчиво нахмурился.
   - Рыжая? Хмм? действительно? А почему бы вам не выбрать блондинку, сэр? Я
ухмыльнулся - самым премерзким образом.
   - Видите ли, я скуповат, а  это  единственный  экземпляр,  не  отвечающий
вашим стандартам красоты. Значит, мы можем поторговаться?  Как  вы  сказали,
эта девица упорствует рекордный срок, и я уверен,  что  такую  и  могила  не
исправит. Продавайте, аркон! Даю килограмм платины.
   - Килограмм восемьсот, - откликнулся Жоффрей. - Ведь мы кормили  и  поили
ее сорок четыре года!
   - И будете делать это до Второго Пришествия, - дополнил  я.  -  Килограмм
триста - только из уважения к вам, мой друг.
   - Килограмм семьсот. Взгляните, какая у нее фигура!  -  Жоффрей  уменьшил
изображение, представив Киллашандру в полный рост. Фигурка в самом деле была
прелестной - длинные ноги, стройный стан и крутые бедра,  которых  не  могла
скрыть даже бесформенная бурая хламида.
   - Килограмм четыреста, - сказал я. - На экране она  выглядит  неплохо,  а
вот какова в реальности? Может, у нее одна нога короче другой? Аркон сбросил
сто грамм и с оскорбленным видом заставил изображение двигаться; я  отметил,
что  это  ничего  не   доказывает,   так   как   возможности   компьютерного
моделирования безграничны, и предложил полтора килограмма.
   - Это ваше последнее слово? - Щека  Жоффрея  раздраженно  дернулась.  Его
обуревали  два  противоречивых  чувства:  с   одной   стороны,   он   боялся
продешевить, с другой - упустить возможность избавиться от самой закоренелой
из всех грешниц. Я с торжественным видом протянул руку к распятию.
   - Полтора килограмма, друг мой, и ни  унцией  больше!  Клянусь  спасением
своей души и всеми Черными Дырами космоса!
   Кажется, это произвело  впечатление:  сглотнув,  аркон  согласно  кивнул,
перекрестился и заметил, что  с  болью  в  сердце  передает  эту  мерфийскую
смоковницу в мои нечестивые руки.  Руководствуясь  пословицей  ?куй  железо,
пока горячо?, я просигналил на ?Цирцею?, распорядившись подготовить выкуп  -
полтора  килограмма  платины  в  изящной  упаковке.  Упаковка  и  бантик  на
контейнере - за мой счет.
   Покончив с этим делом,  я  повернулся  к  Жоффрею  и  сказал,  что  желаю
ознакомиться с биографией своей невесты. Прежде всего меня  интересовало  ее
имя,  экзотическое  и  весьма  странное  для  мира  с   русско-скандинавской
этимологией.
   - Имя ей дал отец, мечтавший о сценической карьере для своего  дитяти,  -
пояснил аркон. - Насколько мне известно,  Киллашандра  -  певица  со  Старой
Земли,  чья  жизнь  была  описана  некой  Аннет  Макклоски.   К   сожалению,
сохранились только четыре фрагмента ее книги, но полагаю, что Киллашандра  -
известная личность на Земле и вы, капитан, что-нибудь знаете о ней.
   -  Ровным  счетом  ничего,  -  признался  я.  -  Возможно,  она  жила   в
шестнадцатом или семнадцатом веке и подвизалась в Италии или при французском
дворе. Почти все Людовики питали склонность к пению и к певичкам? - Заметив,
что это ничего не говорит Жоффрею, я перебил сам себя:
   - Ну, Бог с ним, с именем! Расскажите мне что-нибудь об этой девице.
   Жоффрей  уставился  на  монитор,  где  бежали   какие-то   закодированные
обозначения - даты, цифры и бессмысленные наборы букв.
   - Боюсь, мне надо освежить память? Она -  из  заблудших  овец,  чьи  души
врачую не я, а достойный аркон Свенсон? Так, вот здесь! - Мелькание символов
на экране прекратилось, и Жоффрей начал свои комментарии.
   - В момент падения Молота ей стукнуло девять; она -  из  немногих  детей,
рожденных на Мерфи перед катастрофой. Ее родители ждали веками чтоб получить
разрешительную лицензию, и, мне  думается,  слишком  ее  любили.  Это  такая
трудная задача  -  не  избаловать  ребенка?  Ведь  дети  -  редкость,  когда
население стабилизируется? - Аркон вздохнул и перекрестил компьютер,  вызвав
на экране новый поток символов. - В годы хаоса, последовавшие  за  Господней
карой, ее родители боролись за выживание и спасли свое дитя -  вернее,  спас
отец,  Лазарус  Лонг;  мать  погибла  жуткой  смертью  в   котле   проклятых
каннибалов. Когда их истребили и Арконат восстановил порядок, Лонг объявился
в окрестностях Бейли ат-Клейс. Им с дочерью уже ничего  не  грозило;  небеса
вновь  были  чистыми,  плодородие  почв  возрождалось,  и   Святой   Арконат
контролировал всю территорию Мерфи - к вящей славе Господней  и  посрамлению
дьявола. Девочке исполнилось пятнадцать лет, и, хоть она многое пережила, ее
раны начали затягиваться - но это, увы, не склонило ее сердце к Богу!
   Лазарус, ее отец,  проявил  раскаяние  и  полную  покорность.  В  прежние
йремена ему неплохо жилось, и он не  помышлял  ни  о  спасении  души,  ни  о
грядущей каре; он не был под готовлен к тяготам и страданиям, что выпали  на
долю тех, кто пережил День Божьего Гнева. Но муки просветлили его -  муки  и
память о бесчинствах, сотворенных им  в  смутные  дни  хаоса,  беззакония  и
борьбы всех со всеми. Он понял, что гибнет под гнетом грехов, и обратился  к
Господу, искренне воззвал к Нему, моля о благодати спасения. Отрадный  факт,
очень отрадный! Ведь Молот затем и был ниспослан Богом, дабы вернуть нас  на
путь добродетели - а дверь для добродетели отворяет раскаяние.
   Вскоре Святейший Архимандрит провозгласил амнистию  и  отпущение  грехов,
призвав верующих сплотиться вокруг крепких стен Базилики,  и  от  его  речей
благочестивый огонь еще ярче возгорелся в душе Лазаруса  Лонга.  Как  многие
другие грешники, пережившие катастрофу, он решил,  что  нуждается  в  особой
искупительной жертве, в самом тяжком  и  долгом  покаянии.  Что  же  он  мог
пожертвовать Господу? Какая жертва была  бы  достойна  Спасителя  и  Творца?
Разумеется, самое дорогое, чем владел Лазарус,  -  его  жизнь  и  жизнь  его
дочери?
   Я слушал Жоффрея с вниманием, но временами смысл речей  аркона  будто  бы
ускользал от меня, сменяясь интуитивным ощущением разверзавшейся под  ногами
пустоты. Дело не в словах, слова были понятными. Еще в двадцать первом  веке
английский превратился в международный язык, и с тех пор  все  правительства
на всех мирах  стремились  защитить  его  от  семантических  изменений.  Это
казалось величайшим бедствием - обнаружить, что вы не способны  общаться  со
спейстрейдерами,  оценить   интеллектуальные   сокровища,   привезенные   из
космических глубин, понять книги и записи иных миров. Не менее ужасно,  если
торговец утверждает, что ничего не может  купить  у  вас,  потому  что  язык
непонятен его возможным клиентам;  значит,  вы  выпадаете  из  человеческого
космоса, из круговорота культурных связей,  поддерживаемых  спейстрейдерами.
На Мерфи этого, к счастью, не случилось, однако я с трудом понимал  Жоффрея.
Грех, благочестивый огонь, искупительная  жертва,  покаяние?  От  этих  слов
попахивало временами, когда народ Авраама, Исаака и Иакова скитался в земных
пустынях, где в каждом терновом кусте  сидел  Дух  Господень,  следивший  за
избранным племенем сотней ревнивых глаз,  Жоффрей,  опьяненный  собственными
речами, продолжал:
   - Итак, направляемый Господом, Лазарус примкнул к Ордену Кающихся. Братья
этой святой организации проводят дни свои в  трудах,  и  работа  их  такова,
какую обычно поручают роботам, - на химических фабриках,  в  горячих  цехах,
где разливают металл, и в шахтах, в вечном полумраке и спертом воздухе. Спят
они на голом полу, возле своих станков, носят грубое рубище, не омывают  тел
своих и питаются черствым хлебом, а в  перерывах  между  сном  и  праведными
трудами славят Господа, даровавшего им возможность искупления. И  будет  оно
длиться до тех пор, пока?
   Я прервал аркона, чувствуя, как от этих неаппетитных подробностей по моей
спине побежали мурашки.
   -  Верно  ли  я  понимаю,  что  свою  дочь  Лазарус  отдал  в  такую   же
организацию?
   В некий Орден, где не омывают тел, носят рубище и питаются  исключительно
сухарями?
   Это предположение  шокировало  аркона:  руки  его  взметнулись,  на  лице
застыла обиженная гримаса.
   - Что вы, капитан! Ведь в годы хаоса Киллашандра была ребенком, а значит,
   Бог  простил  ее  грехи  что  и   подтверждается   амнистией   Святейшего
Архимандрита. Ее приняла община непорочных сестер-монахинь,  одна  из  самых
почитаемых на Мерфи; члены ее в  мире  и  спокойствии  обитают  за  Высокими
стенами своего монастыря, недоступного Для  мужчин  -  даже  для  служителей
моего ранга. Они занимаются поиском  и  искоренением  грехов;  их  терминалы
подключены к общепланетной системе, и всюду присутствуют  их  чуткое  ухo  и
зоркий глаз. Возможно, - тут Жоффрей понизил голос почти до шепота,  -  и  в
моей  скромной  келье?  А  кроме  того,  непорочные  сестры  рукодельничают,
вышивают ризы для высшего духовенства и гобелены с ликами святых и картинами
из Писания? Одно из их любимых занятий - пение; они славят Господа гимнами в
монастырских часовнях, и записи  их  хора  звучат  в  главном  храме  Святой
Базилики. Вот почему  Киллашандра  попала  в  обитель  непорочных  сестер  -
Лазарус надеялся, что с течением лет она  превратится  в  великую  певицу  и
замолит его грехи.
   - Скажите, достойный аркон, а эти  ризы  и  гобелены  -  все  они  ручной
работы?
   - спросил я.
   - Каждый стежок, клянусь Господом!
   - Было бы любопытно взглянуть?
   - Вам их покажут, но предупреждаю, что эти святыни не рассматриваются как
товар. Возможно, когда-нибудь мы сумеем снарядить миссионерский корабль? Они
станут его драгоценным грузом.
   - Тогда мне придется обуздать свое любопытство, -  произнес  я,  отметив,
что через пятьсот или тысячу лет, когда с Арконатом будет  покончено,  Мерфи
превратится в источник  ценных  древностей.  Разумеется,  если  эти  ризы  и
гобелены не пустят на подстилки для  собак?  Тут  самое  главное  -  вовремя
поспеть, а это -  вопрос  гипотетический.  Очень  сложно  догадаться,  когда
сменятся власть и настроение умов, так  что  удачи  вроде  выпавшей  мне  на
Панджебе случаются редко. Жоффрей снова перекрестил свой компьютер, взглянул
на экран и с сокрушенным видом покачал головой.
   - Тут записи достойного аркона Свенсона за много лет? Он сообщает, что  с
каждым годом Киллашандра все упорнее отвергала  свет  Божественных  истин  и
наконец разразилась потоком богохульств, не иссякающим до  сих  пор.  Дьявол
вселился в эту девушку, сам дьявол! Она отказалась внимать мудрым  поучениям
сестер и своего наставника, не пожелала петь  в  церковном  хоре,  отвергала
исповедь и Святое Причастие? о, больше  сотни  раз!..  Она  прокляла  своего
родителя и насмехалась над мистическим браком, который Господь  заключает  с
каждой из непорочных сестер? Она заявила, что хочет настоящего мужчину, а не
болвана с молотом вместо детородного органа? Прости меня, Творец! - Аркон  в
панике перекрестился. - А еще она сказала? Нет, этого я не  могу  повторить!
Экран мигнул и погас, а я опустил веки, чтобы не видеть физиономию Жоффрея и
поразмыслить над  услышанным.  Вероятно,  эта  Киллашандра  была  редкостной
женщиной, своеобразной и вольнолюбивой, с необычайной для ее возраста  силой
духа. Судите сами: больше четырех  десятилетий  она  сопротивлялась  жесткой
догматической системе, без надежды на победу, без союзников  и  друзей,  без
поддержки и знака одобрения? Можно представить, сколько кухонных котлов  она
вычистила, сколько  отстирала  монашеских  ряс  и  сколько  дней  провела  в
Радостном Покаянии! Я ощутил невольную жалость и симпатию  к  ней  -  первые
признаки зарождающегося чувства. К тому  же  ее  лицо?  эти  зеленые  глаза?
рыжеватые локоны? изящный носик? подбородок с намеком на  ямочку?  Она  была
прелестна, и ее мужество являлось достойным фоном для ее красоты.
   -  Так  что  вы  решаете,  капитан?  -  Слова  аркона  вывели   меня   из
задумчивости.
   - Если эта фурия вам не подойдет,  вы  можете  выбрать  что-то  не  столь
экзотическое? Но цена будет выше, и я не уступлю ни грамма!
   - Старый скупердяй  Френчи  не  привык  отказываться  от  своих  слов,  -
усмехнулся я. - Пусть будет Киллашандра! И пусть ее известят о моем  решении
и о том,  что  я  желаю  встретиться  и  поговорить  с  ней  -  конечно,  по
голографической связи. Это, надеюсь, не нарушит правил непорочных сестер?
   - Нет, я полагаю, - откликнулся Жоффрей, поворачиваясь  к  компьютеру.  -
Если вам угодно, я могу тут же связаться с монастырем.
   - Не сейчас. Я хочу увидеть ее через два дня, и говорить мы  будем  через
передатчик ?Цирцеи?. Жоффрей пожал плечами:
   - Она ваша. Все в хозяйской воле!
   В хозяйской воле! Я миролюбивый  человек,  но  за  эти  слова  готов  был
прикончить его на месте. Сделка свершилась, он уже не прятался  за  паутиной
благочестивых слов и не скрывал, что мне продана  рабыня  -  хотя  можно  ли
представить более мерзкое рабство, чем существующее на Мерфи? И я  поклялся,
что спасу от него  Киллашандру,  дарую  ей  свободу  и  сделаю  ее  своей  -
разумеется, если она того захочет.

ГЛАВА 4

   Срок в два дня был назначен  мной  недаром:  во-первых,  я  хотел,  чтобы
Киллашандра свыклась  с  мыслью  о  предстоящем  путешествии,  а  во-вторых,
собирался сделать кое-какие приготовления к нему.
   Они сводились в основном к покупкам, и мне опять  пришлось  прибегнуть  к
посредничеству достойного  Жоффрея.  Впрочем,  это  развлекло  меня  гораздо
больше, чем прогулки по магазинам  Бейли  ат-Клейс,  которых  я  был  лишен.
Покупка тех или иных вещей - самое заурядное занятие  на  свете,  а  вот  на
аркона, когда он узнал, чего я хочу, стоило поглядеть!
   Собственно, все необходимое имелось на ?Цирцее?, а чего  не  имелось,  то
мои роботы могли изготовить за несколько часов. Но я решил  не  скупиться  и
потрясти кошельком,  чтобы  как  следует  взбесить  Жоффрея.  Это  была  моя
маленькая месть - за все страдания Киллашандры, за причиненное ей зло  и  за
все остальное, чего она  лишилась  по  милости  Арконата.  А  приобрела  она
немногое: отвращение к Божественным предметам, ненависть к  своим  мучителям
да грубую хламиду, в которой тут полагалось щеголять инакомыслящим.
   С хламиды мы и начали.
   Я заявил Жоффрею, что такой туалет в качестве  подвенечного  платья  меня
решительно не устраивает и что я желаю  приобрести  тридцать  сортов  лучших
тканей, какие только производятся  на  Мерфи:  шелк,  атлас,  парчу  и  тому
подобное, самого высшего качества и по самым  высоким  ценам.  Еще  я  подал
заявку на женское белье, косметику и те милые пустячки -  сумки,  пудреницы,
изящные флаконы, брошки, кольца да сережки, - что так пленяют женский  взор.
Половина этих вещиц  оказалась  греховной  роскошью,  которую  на  Мерфи  не
производили; а из доставленной мне половины  я  отобрал  пяток  экземпляров,
забраковав остальное как слишком грубые и примитивные  изделия,  недостойные
моей невесты.
   Лицо Жоффрея перекосилось. На его глазах нечестивая упрямица  Киллашандра
покидала суровый мерфийский  рай  и  отправлялась  в  преисподнюю  -  весьма
комфортабельную  и  уютную,  с  шелками  и  коврами,  с  бесконечным  числом
изысканных  туалетов,  с  ларцами  драгоценных   украшений   и   с   грудами
полупрозрачного белья, будившего самые греховные страсти. Не  знаю,  что  он
еще себе воображал, но я постарался добить его, потребовав партию самоцветов
- рубины и изумруды, топазы и  огненные  опалы,  бриллианты  чистой  воды  и
розовый нефрит. Все это водилось на Мерфи в изобилии.
   - Собираетесь украсить брачное ложе? - выдавил аркон с кислой улыбкой.
   - Всенепременно, - ответствовал я.  -  Ложе,  стены,  пол  и  потолок;  а
л