езультатом
которых явились голод и война.
   Л и м р а - ничем не примечательная планета.
   М а р у н - ничем не примечательная планета.
   Мерфи - планета, заселенная колонистами с Преобразования. Названа в честь
руководителя  колонистов  Саймона  Мерфи.  На  Мерфи  капитан  Френч   купил
Киллашандру.
   МирАткинсона - довольно холодная планета, населенная рослыми бледнокожими
людьми.
   Навсикая -  мир,  который,  как  и  Солярис,  славится  своими  специями.
Нил-Карборунд - один из миров, мимо которого пролетал капитан Френч по  пути
к Коринфу.
   Песня-в-Сердце - мир, в котором сделали остановку Эдвард и Ивонна Смит на
пути к Трантору.
   Пойтекс - весьма благополучный мир, который капитан Френч  посетил  после
Соляриса.
   Преобразование - см. Бруннершабн.
   Радевски - один из миров, мимо которого пролетал капитан Френч по пути  к
Коринфу.
   Селена - ничем не примечательная планета.
   С к и л л - ничем не примечательная планета. С  м  е  йд  а  -  ничем  не
примечательная планета. Солярис - водный мир, где  суша  (в  виде  островов)
составляет  тридцатую  часть  планетарной  поверхности.   Основной   предмет
экспорта - косметика, специи и лекарственные препараты.
   Тапиона  -  ничем  не  примечательная  планета.  Траллион  -   ничем   не
примечательная планета. Тригисмус - один из миров,  мимо  которого  пролетал
капитан Френч по пути к Коринфу.
   Тритон - исключительно высокоразвитый мир; тут изобрели  кристаллошелк  и
способ генетического изменения пола.
   У и с т -  ничем  не  примечательная  планета.  Уленшпигель  -  ничем  не
примечательная планета.
   Фидлерс Грин-обитаемая планета вблизи Соляриса.
   Хепер - еще один мир, где буянил капитан Траск.
   Ч е н г а - ничем не примечательная планета. Эльдорадо - здесь  произошла
экологическая катастрофа в результате искусственно вызванных  землетрясений.
Я м а х а - здесь произошла экологическая катастрофа  в  результате  попытки
изменить наклон планетарной оси.

3. СПЕЙСТРЕЙДЕРЫ И ИХ КОРАБЛИ

   Альдис - корабль ?Двойная звездам. Даваслатта - корабль ?Королева  пчел?.
Даре - корабль ?Анастасия?. Джонс, Макс - известен тем,  что  Шард  обскакал
его в сделке с дубликатором массы; корабль ?Асгард?.
   Дэвиде - погиб на Баратарии; его корабль ?Четыре грача?  достался  Ивонне
Смит.
   Кордей, Крис - спейстрейдер,  у  которого  похитили  на  Дальнем  корабль
?Чикверита? и который, в свою очередь, похитил судно миссионеров,  названное
им ?Космической гончей?. - Просперо - корабль  ?Трибулет?.  Пейн  -  корабль
?Ворг?.
   Регос, Филип - супруг Сдины Бетин Сди, погибшей на  Земле  Лета;  корабль
?Прекрасная Алиса?.
   Смит, Эдвард - разыскал корабль  Дэвид  са  на  Баратарии  и  вступил  во
владение  им  совместно  со  своей   женой   Ивонной;   корабль   ?Жаворонок
пространства?. Смит, Ивонна - бывшая супруга  Эдварда  Смита,  сбежавшая  от
него  на  корабле  ?Четыре  грача?,  переименованного  ею   впоследствии   в
?Лопнувшего  Смита?.  Траск,  известный  драчун  и  богохульник,  -  корабль
?Немезида?.
   Фоул - корабль ?Номад?.
   Френч, Грэм, старейший из всех космических торговцев, - корабль  ?Цирцея?
(прежнее название - ?Покоритель звезд?).
   Шард, Рокуэлл, любитель дальних прыжков, прославившийся тем,  что  первым
привез на Землю дубли-катор массы, - корабль ?Шаловливая красотка?.  ОДИССЕЯ
КАПИТАНА ФРЕНЧА, или ПОХОД ЗА ФАТА-МОРГАНОЙ Фата-моргана (итал. fata Morgana
-????. ?фея Моргана?)  -  оптическое  явление  в  атмо-сфере,  состоящее  из
нескольких форм миражей.

?Географический энциклопедический словарь?

   Но сперва поговорим о браках. Причем не о многочисленных  матримониальных
эскападах пре-славного спейстрейдера Кэпа Френча, а о тех, что -  по  общему
мнению - заключаются  на  небесах  (правда,  и  ?Цирцея?  оформляла  брачные
контракты отнюдь не на земной тверди, однако покуда оставим это в  стороне).
Более того, не стану задерживать  вашего  внимания  на  браках  гражданских,
фиктивных  или  морганатических,  а  также  всяких  вариантах  полигамии   и
полиандрии; материи это, конечно же, любопытные, но речь о них - не сейчас и
не здесь. Ибо в данный момент наибольший интерес представляют для нас  пары,
связанные узами не Гименея, но Аполлона.
   Хотя по отношению к собственному творчеству писатели  чаще  всего  являют
собой психологический тип закоренелых холостяков или старых дев,  однако  те
из них, кто все же вступает в соавторство, демонстрируют все знакомые нам по
практике семейной жизни виды и подвиды. Встречаются,  например,  однолюбы  -
скажем, братья Гонкуры или Стругацкие, отец и  сын  Абрамовы;  попадаются  и
воистину венчанные пары - вроде Любови и Евгения Луки-ных. Можно отнаблюдать
и браки по расчету (как водится, оправдывается он редко, однако надежда, что
громкое имя соавтора как-нибудь да вывезет, бессмертна безо всякой клеточной
регенерации). Нередки и краткоживущие пары - классический  ле-мовский  меск,
как, скажем, у Святослава Логинова с Николаем Перумовым. Без  особого  труда
вы сыщете на этом поле все -  от  бесплотного  платонизма  до  загадочной  и
пугающей порой некрофилии, побуждающей иных заново  пересотворять  сочинения
почивших в  Бозе  собратий  или  строчить  к  ним  многотомные  продолжения.
Рассуждать на эту тему можно ad infinitum - застолбив тезис, я  предоставляю
это занятие любому, чья полыхающая линнеев-ским жаром душа жаждет анализа  и
систематизации. Союз английского знатока и ценителя НФ, маститого  редактора
(но притом начинающего прозаика, до сих пор опубликовавшего  лишь  несколько
рассказов) Кристофера Гилмора с российским фантастом и переводчиком Михаилом
Ахмановым обязан своим возникновением традиционному институту свах.  В  роли
разбитной Ханумы выступил здесь волгоградский литагент  Игорь  Толоконников.
Именно с его легкой руки попал к  Ахманову  гилморов-ский  текст  -  еще  не
законченного произведения, а скорее эскиза, наброска, черновика, в  котором,
однако, явственно ощущалось: у автора и в  мыслях,  и  за  душой  более  чем
достаточно, чтобы пробудить желание присовокупить к этому труду  собственные
талант и руки.
   В итоге завязался  роман  -  не  литературный,  но  эпистолярный,  вскоре
приведший к
   Подписанию по всем правилам оформленного договора о  соавторстве.  Причем
не
   Номинальном, а вполне реальном и равноправном, когда вклад любого из
   Ко-демиургов от фантастики равен,  невыделим  и  неотделим  от  конечного
целого - той книги, которую вы только что прочли. Насколько мне известно, в
   Отечественной литературной практике подобное сотрудничество осуществилось
   Впервые. Возвращаясь к начальной метафоре, замечу: заочный брак - явление
уникальное. Что ж, тем интереснее порассуждать о принесенных им плодах.
   Грешен,  поначалу  обилие  литературных  аллюзий  и   ассоциаций,   щедро
рассыпанных по  страницам  ?Капитана  Френча??,  вызвало  у  меня  некоторое
раздражение  -  нечто  вроде  внутреннего  аллергического  зуда.  Оно  и  не
удивительно: слишком уж приелись за последние годы  постмодернистские  игры,
превращающие литературу в ?отражение в отражениях отражений?,  как  подметил
некогда Айзек Азимов. Спору нет -  лоскутное  одеяло  центонной  игры  греет
душу, коли сшито щедростью дарования  да  избытком  силы  (таков,  например,
последний роман Роджера Желязны - ?Ночь в одиноком октябре?). Но  если  -  в
угоду моде, но если - сотворение узора из клочков перелицованных,  наизнанку
вывернутых цитат становится образом жизни и самоцелью,  то  Боже  избави  от
этакой Касталии! Тем более что главной сутью постмодернизма - по утверждению
столпов  течения  -  является  художественное  доказательство  постулата   о
принципиальной  невозможности  человеческого   взаимопонимания.   Постулата,
принять который я никак не могу.
   Какое-то время ахмановско-гилморовский текст представлялся литературной
   Шарадой  -  наподобие  нашумевшей  в  конце  семидесятых  годов   повести
Валентина
   Катаева ?Алмазный мой  венец?.  Как  все  увлекались  тогда  расшифровкой
псевдонимов
   И составлением списков: Птицелов - это? Командор  -  это?  Вот  и  теперь
тянуло
   На подобное. Кое-что угадывалось легко и безошибочно. И в самом деле,  ну
как не
   Узнать берроузовский Барсум, порожденную Робертом Шекли планету Транай,
   Азимовский Тран-тор или - переходя  от  космографии  к  жизнеописаниям  -
бессмертного (как в прямом, так и  в  переносном  смыслах)  Лазаруса  Лонга?
(Правда, при всем желании не взять в толк, за какие грехи авторы обошлись  с
этим хайнлайновским героем столь жестоко - неужели только для того, чтобы  в
освободившейся экологической нише с комфортом устроился сам  капитан  Френч?
Однако такое допущение заводит в непролазные фрейдистские  дебри:  не  могла
ведь восхитительная Киллашандра не  углядеть  в  собственном  супруге  столь
откровенную ипостась собственного папеньки; а коли так? ау,  психоаналитики,
вперед! Но это, впрочем, a  propos.)  He  так  уж  сложно  разобраться  и  с
отсылками к творчеству Энн (или Инее) Маккефри - самой  леди  Кил-лашандрой,
Перном, птерогекконами и прочим - тем более что  не  кто  иной,  как  Михаил
Ахманов,  с  блеском  перетолмачил  на  язык  родных  осин  изрядную   часть
творчества  сей  славной  дамы,  удостоенной  приверженцами  и  почитателями
титула ?великой повелительницы драконов?. Однако приходилось решать  задачки
и посложнее: не враз ведь вспомнишь, что планета Мерфи мимоходом упоминается
в романе Джеймса Блиша ?Города в полете?, а  крис-таллошелк,  например,  был
введен в обиход НФ Бертрамом Чандлером?
   Однако зуд мой разом  испарился,  когда  стало  понятно,  что  весь  этот
постмодернистский антураж являет собой лишь случайные милые  сердцу  образы,
хаотически вспыхивающие в клубах воспетого  Блоком  цветного.  тумана.  Ведь
постмодернизм в качестве непременного условия  предполагает  переосмысление,
извращение, сочетание несочетаемого - центон, катахрезу, оксюморон. Здесь же
ничего этого нет в помине - Барсум хотя и не берроузовский Марс,  но  вполне
обыденная планета, а кристаллошелк - он  и  на  Барсуме  кристаллошелк?  Все
имена и названия никоим образом не связаны с  обозначаемыми  при  их  помощи
сущностями;   они   произвольны   и   неочевидны.   А   значит,   все    эти
псевдопостмодернистские фокусы - мираж.  Вот  оно,  слово!  -  в  дальнейшем
обращаться  к  нему  нам   предстоит   еще   множество   раз.   Пожалуй,   в
одном-единственном  отношении  героев  нынешнего  нашего   разговора   можно
причислить к постмодернистам - глубоко оксюморонен  сам  жанр,  который  (по
аналогии    с    ?космической    оперой?)     я     определил     бы     как
?философско-романтическую космическую оперетту?. Собственно  говоря,  всякое
художественное  произведение  суть  разновидность  миража   -   недаром   же
французское mirage, происходящее от глагола mirer (рассматривать, отражать),
восходит к латинскому  слову  miror  (удивляюсь,  с  удивлением  осматриваю,
любуюсь, восхищаюсь). Сотворенные писательским воображением миры -  неважно,
фантастические или те, что сами авторы, критики и читатели искренне почитают
реалистическими,  -  всегда  являют  собой  ?мнимое  изображение,  смещенное
относительно самого предмета?, а именно таково научное  определение  миража.
Вопрос лишь в степени смещения. Как не вспомнить тут отточенную формулировку
Михаила Анчарова: ?Факт литературы отличается от  факта  жизни  на  величину
души автора?. Умри, Денис!.. Анализ этой величины - самый лакомый кусок  для
любого мало-мальски уважающего себя критика. И тем не менее все это  -  лишь
фон,  основа,  канва,  на  которой  создается   настоящая   фата-моргана   -
многослойное мозаическое панно из множества иных миражей. Сущность  того,  о
котором мы с вами вели речь выше, с  предельной  откровенностью  заявлена  в
авторской предпосылке к роману. Но в том-то и беда, что  подобные  заявления
нередко делаются исключительно для отвода глаз  и  сами  являются  элементом
общей структуры фата-морганы, а посему, чтобы  разобраться  в  том,  как  же
обстоит дело, требуется некоторое время. В ?Поисках Рая? авторы не  пытались
обвести наивных читателей вокруг пальца. Ими действительно двигали искренняя
любовь к  НФ  и  душевная  погруженность  в  ее  миры.  Впрочем,  не  только
фантастикой жив человек. Не знаю, как вы, а я, прочитав в  главе  четвертой,
что  у  монахини-пилота  были  ?видны  из-под  рясы   башмаки   до   колен?,
незамедлительно  вспомнил  ?белые  тапочки  со  шпорами?  из   ?Кондуита   и
Швамбрании? Льва Кассиля.  А  чего  стоит  классическая  песенная  сентенция
пылкого спейстрейдера:  ?Мои  года  -  мое  богатство,  и  пересчитывать  их
дозволено не всякому?? Подозреваю,  правда,  что  существовало  и  еще  одно
соображение, причем чисто прагматическое. И  то  сказать,  к  чему  созидать
собственное   мироздание,   испещряя   страницы   сотворенными   из   ничего
окка-мовскими ?лишними сущностями?, если вокруг в изобилии вполне пригодного
строительного материала? Так рачительные египтяне  возводили  некогда  новые
пирамиды, по камешку растаскивая для этой возвышенной цели старые. В отличие
от  зодчества  литература  позволяет  делать  то  же  самое  без  намека  на
вандализм. Ну а ежели никому ущерба нет, кто от такого профиту откажется!
   А вот и еще один мираж, указание на  который  содержится  уже  во  второй
половине названия романа. Кто только не отправлялся  разыскивать  потерянный
прародителями  нашими  эдемский  (отсылки  к  Лему  прошу  не   усматривать)
вертоград! И не только поэты и прочие прозаики - Поль Гоген или молодой  Тур
Хейердал, например, отправились за этим в Полинезию, Брайам Янг повел  своих
сподвижников  и  последователей  в   Солт-Лейк-Сити?   Подобно   пресловутой
коробушке, история полным-полна взыскующими рая. Так почему  бы  и  капитану
Френчу не примкнуть к их числу?
   Но в том-то и беда, что ни на островах Океании, ни  на  берегах  Большого
Соленого озера - нигде  не  сыскалось  неотравленных  кущ.  Да  и  не  могло
сыскаться.
   И не потому только, что сказано в Писании:
   "Истинно, истинно говорю вам: Царствие Божие не вне, но внутри вас?. Ведь
по природе своей всякий рай равно недосягаем и  неосознаваем.  Недосягаем  -
ибо он лишь вечный зов и вызов,  побуждающий  идти,  добиваться  и  строить;
неосознаваем - ибо лишь изгнанный из Элизиума постигает, что был в раю.  Тут
не спасает даже соображение об извечной субъективности - ведь соседский  рай
легко может обернуться для вас если  не  адом,  то,  уж  во  всяком  случае,
чистилищем. Однако не существуй извечного этого миража - и к чему стремились
бы мы тогда? Помните, в ?Алых парусах? Грина - ?вино, которое  выпьет  Грей,
когда будет в раю?? Но в том-то и фокус, что  сама  свадьба  -  этот  вечный
апофеоз романтического повествования - воистину способна претворять  в  вино
даже воду, что и произошло некогда в Кане  Галилейской.  Свадьбы  же  вином,
увы, не сделаешь - ведь только ?пьяное чудовище? способно всерьез  полагать,
будто in vino  veritas.  Похмелье  же  в  обоих  случаях  одинаково  горько.
Достигнутый рай - мгновенный самообман  души,  неизбежно  чреватый  жестокой
расплатой. Потерянный рай - не утраченный эдемский вертоград, но  утраченная
Ева.
   Полагаю, Ахманов с Гилмором понимали все это не хуже меня. Но разве могли
   Они поставить перед героем задачу разрешимую? Таковая может - да и то  не
всегда
   - иметь ценность лишь для нас, не только смертных,  но  и  краткоживущих;
тогда
   Как для практически бессмертного капитана Френча даже потенциальная
   Достижимость цели полностью обесценивает и обессмысливает ее. Правда,
   Представить себе  психологию  бессмертного  (если  оставить  за  скобками
свифтовских струльдбругов) не  удалось  еще  никому  -  тут  спасовали  даже
титаны. Любые  литературные  дети  Мафусаила  слеплены  по-нашему  образу  и
подобию. Да и как могло быть иначе - ведь никто из homo scribendi peritus не
может взять  какого  бы  то  ни  было  материала  ниоткуда,  за  исключением
собственной души. И посему капитан Френч без малейших колебаний  может  быть
отнесен к тем, о ком писал в свое время Валерий Брюсов:
   Пусть боги смотрят безучастно На скорбь Земли - их вечен век,  Но  только
страстное прекрасно В тебе, мгновенный человек!
   Вот  о  страсти  и  поговорим.  Причем  не  об   исключительно   плотском
стремлении,
   Как нередко трактуем мы это понятие, но  всеобъемлющей  и  всепоглощающей
grand passion, которая, разумеется, также должна  быть  отнесена  к  разряду
вековечных
   Миражей, однако вместе с тем являет собою - единственную, может  быть,  -
подлинную реальность человеческого существования. Согласно словарному
   Определению, ?жизнь - одна из форм существования материи, закономерно
   Возникающая  при  определенных  условиях?.  Ну  как  тут   не   вспомнить
классическую формулировку из ?Возвращения?  братьев  Стругацких:  ?Любовь  -
специфическое свойство высокоорганизованной материи?? Любовь  -  единственно
достойная цель человеческого существования, его наполнение и смысл. Если Бог
есть любовь, как утверждает Священное Писание,  то  и  обратное  утверждение
должно быть не менее справедливо: подобно Богу, любовь, которая сама  всегда
суть творчество, лежит в основе  и  всякого  творческого  процесса.  Чем  же
писать, как не любовью? О чем же писать, если не о любви?
   Увы, научная (именно научная) фантастика - дитя чреватой  атеизмом  эпохи
Просвещения. И потому, некритично апеллируя к чистому разуму, ее демиурги от
пера способны были сотворять лишь бесполое ангельское племя, способное - как
по другому, правда, поводу, но удивительно  емко  заметил  Розанов  -  не  к
постижению, но лишь к служению. Даже самые симпатичные  из  ее  героев  были
способны лишь к декларируемой grand passion. Говорю об этом  с  печалью,  но
без укора - таковы уж законы жанра, заранее  оговоренные  правила  игры.  Их
можно принимать или нет, но пенять, что в шахматах в поддавки не  играют,  -
занятие a  priori  бесперспективное  и  неблагодарное.  Мне,  например,  это
обстоятельство ничуть не мешает оставаться преданным поборником НФ.
   Не стану уверять, будто ?Поиски Рая? - роман  о  любви,  хотя  английское
определение science fiction love  story  к  нему  вполне  приложимо.  Однако
Ахманов с Гилмором - прехитрые мичуринцы - умудрились весьма ловко и, на мой
взгляд, успешно привить ко древу ужe помянутой мною философско-романтической
космической оперетты еще и дамский роман. Причем дамский  роман,  написанный
двумя пятидесятилетними мужчинами  -  сыщите-ка  комбинацию  оксюмороннее  и
постмодерновее! Налицо все признаки сего жанра,  столь  почитаемого  большей
частью лучшей половины человечества: и спасенная узница, и прекрасный принц,
который одновременно и ?муж, в сраженьях поседелый?, и ?на брачном  ложе  он
неутомим?, и роковые обстоятельства? На поверку, впрочем, все оказывается не
так просто.
   Череда жен (так и тянет сказать -  Синей  Бороды,  но,  извините,  нет  -
капитана Френча) введена в ткань повествования не  зря.  И  не  с  тою  лишь
сугубо служебной целью, чтобы продемонстрировать утонченность и изысканность
спейстрейдеровых  вкусов  по  части  прекрасного  пола.   Нет   -   за   нею
прочитывается большее: человек, страстно влюбленный  не  только  и  даже  не
столько в леди Киллашандру, сколько в саму любовь. Наверное,  сегодня  и  не
может  быть  иначе.  В  силу  многих  причин,  рассуждать  о  которых  можно
пространно и долго, но это, увы, как было сказано в классике, ?совсем другая
история?, в наш fin de siecle вера выродилась  в  суеверие,  а  любовь  -  в
технологию секса.  И  потому  полноценный  любовный  роман  для  фантастики,
очевидно, станет шагом следующим. Бог весть, кто его сделает - Ахманов ли  с
Гилмором в новой своей книге или кто-нибудь из их собратьев по жанру в новом
уже поколении. Куда важне