щие  денежные ресурсы  и подыскивал  кабинет  и
электрическую аппаратуру, необходимую для модной в то время "электротерапии"
пациентов с расстроенными нервами.
     Какие бы уроки Фрейд ни извлек  из пребывания в Париже, ом как ни в чем
не бывало продолжал осуществлять свой первоначальный план - заработать денет
и жениться на Марте. Неясно, когда впервые начали оформляться его новые идеи
об истерии  и психологии. Самое важное  было  обобщено в его  замечании, что
симптомы истерии соответствуют  представлению людей о нервной системе,  а не
тому,  как  она действует на самом деле.  Пациент,  сам  того не подозревая,
волочит ногу так, как в его представлении должны волочить больную ногу, хотя
по  законам  физиологии он  делал  бы это  совершенно  по-другому. Из  этого
следовало, что истерия не зависит от "обычного  'я'" человека и  задействует
другой, некий внутренний  механизм. За этими идеями (о которых  размышлял не
только Фрейд) скрывалась новая психология, которую еще предстояло открыть.
     Позднее Фрейд  утверждал, что еще  до  отъезда из  Парижа  он предложил
Шарко статью на эту тему, в которой говорилось,  что при истерии "параличи и
исчезновение болевых ощущений... происходят так, как представляют их обычные
люди,   а  не  в  соответствии   с   анатомическими  фактами".  Единственное
свидетельство - слова самого Фрейда, а в то время он стремился доказать свое
первенство  в этой области, в частности,  по сравнению с  другим психологом,
французом Пьером  Жане. Тот написал  статью в 1893  году, до  Фрейда. Однако
Фрейд действительно  всего  три  года спустя  после  возвращения из Парижа в
статье от 1888 года высказывался, пусть и не так решительно, об истерии и ее
симптомах, противоречащих физиологии.
     Эта статья,  что  интересно, представляла  собой  анонимный  текст  для
энциклопедии. Если предположить, что Фрейд  активно занимался развитием этой
идеи с  1885  года, похоже,  что  он  эти  занятия  не  афишировал.  Он  был
невропатологом,  ищущим пациентов в  городе, полном конкурентов, и не  хотел
портить  свою карьеру пропагандой странных  теорий.  Пока он  держал рот  на
замке.
     К  середине апреля  1886 года он нашел две комнаты  для жилья и работы.
Они находились в подходящем для  врача месте, возле  венской ратуши. Госпожа
Брейер  помогла ему  вывесить  таблички у входа в  квартиру и  на  улице. 25
апреля,  в пасхальное воскресенье (возможно, еще одна демонстрация атеизма),
в газете "Ноне фрайе прессе" появилось скромное объявление о том, что доктор
Фрейд, университетский лектор по  невропатологии, проведя  полгода в Париже,
вернулся  в Вену и проживает в доме номер 7 по  улице Ратхаусштрассе.  Всего
через неделю ему исполнялось тридцать лет.
     Фрейд  нашел первых  пациентов через  коллег.  Он консультировал  посла
Португалии.  Он применял гипноз на итальянке, которая билась в  конвульсиях,
заслышав  слово "яблоки". Пытался ли он определить, что она помнит  о начале
болезни? Он рассказывал  Марте о  "деликатном" случае, за который он не брал
платы. Он лечил американского врача, "жалобы на нервы" которого усугублялись
проблемами с его привлекательной женой. Фрейд дважды виделся с ней, и каждый
раз  фотография  Марты  падала со  стола,  чего  раньше  никогда  не бывало.
Двадцать лет спустя его  друг  Карл  Юнг будет  вызывать раздражение Фрейда,
утверждая, что работает с паранормальными  явлениями. Но в 1886 году Фрейд с
интересом воспринимал подобные сверхъестественные моменты. "Мне не  нравятся
такие намеки, -  пишет он. - Если  бы  я нуждался в предостережении - но это
излишне".
     Теперь, когда  он  завел свою  практику и зарабатывал деньги,  женитьба
стала  более  реальной. В  начале лета  произошла  краткая и бурная  ссора с
семейством  Бернейсов.  Марта передала часть приданого своему  хитрому брату
Эли,  который  тут  же вложил его в  какое-то  дело.  Узнав  об этом,  Фрейд
потребовал, чтобы она забрала свои  деньги, и вел себя не очень  красиво. Он
никогда  не  любил Эли, умного и смекалистого, когда  речь  шла  о  денежной
выгоде. Он знал почти наверняка, что его  отец сидел в  тюрьме,  а также то,
что  сам  Эли за год до  того провел два месяца за решеткой за  уклонение от
воинских  обязанностей. Деньги  тот вернул. Марта была шокирована поведением
Зигмунда. Впрочем, они помирились и стали готовиться к свадьбе в конце лета.
     Месяц  неожиданной  воинской  службы  в  августе-сентябре  заставил  их
отложить  свадьбу.  Фрейд  писал  Брейеру  из  "грязной  дыры"   в  Моравии,
неподалеку от места, где он родился.  Там он  был врачом батальона и выдавал
справки  солдатам  о том,  что  они  были  ранены  холостыми  патронами.  Он
посмеивался, слушая генерала на коне, кричащего: "Солдаты! Солдаты,  где  бы
вы  были, если бы это все было заряжено?" Но  он добавил, что  военная жизнь
излечила  его  неврастению.  Он  впервые  упомянул  о  неврастении в письме.
Возможно, он надеялся, что брак избавит его от этого недуга навсегда.
     Бракосочетание проходило в два этапа: гражданская церемония 13 сентября
1886  года в вандсбекской ратуше и еврейская религиозная на следующий  день,
на которой настояли родственники Марты. Дядя Марты Элиас, присматривавший за
ней (однажды  он спросил:  "Что  это еще за Фрейд?"), научил его необходимым
молитвам.
     Медовый  месяц  они  начали  в  Любеке,  древнем порту  в  сорока  пяти
километрах от  Вандсбека.  Питер Суэйлз проследил его жизнь в  то  время  по
описанию снов.  За два года до свадьбы Фрейд рассказал  Марте о сне, который
был вызван еще одним  препаратом из  листьев коки - экгонином. Ему  снилось,
что он долго-долго шел и "наконец  пришел к  гавани, окруженной  прекрасными
садами, и Хольстентору и вскричал: Любек!".
     В  то  время  они  уже  планировали  начать  там  свой  медовый  месяц.
Хольстентор  -  это две  готические  башни у ворот  Хольстен. Если  идти  из
Гамбурга, до моста в Любеке взгляду открываются два остроконечных купола над
округлыми  воротами.  Фрейдист может  увидеть в этом сексуальные символы,  и
именно так истолковывает этот сон Суэйлз. Хольстентор - это женщина, которая
готова принять в свое лоно любимого. Фрейд мечтал о дефлорации невесты.
     В этом толковании речь идет о строении, уже хорошо знакомом Фрейду. Раз
он  видел во сне  Любек, почему  бы ему не увидеть то, что  он видел в  этом
городе  раньше?  Почему  пара башен  обязательно должна  олицетворять  груди
Марты?  Фрейдисты возразят, что здания и пейзажи  довольно часто оказываются
сексуальными символами.  Фрейд сделал вывод, что двери и ворота представляют
собой  женские наружные половые органы, как и сады (те  же "прекрасные сады"
из его  сна). Конечно, башни можно было причислить к символам женской груди,
хотя яблоки и персики - более традиционные образы.
     Эти  загадки неразрешимы. Психоанализ во многом основывается на вере, а
не на научных доказательствах. Подход Суэйлза к этому сну интересен,  и даже
нефрейдисту  хочется представить  себе Фрейда,  мечтающего  о первой брачной
ночи  в  символах,  которые  ему   только  предстояло  разгадать.  Сложности
символизма  снов стали  причиной  появления целой  мифологии. Фрейд всю свою
жизнь  строил предположения о символах женской груди  и прочем. Фрейдистское
толкование этого  сна интереснее, хотя сам он не  истолковывал этот сон. Оно
как бы позволяет нам глубже заглянуть в душу этого странного человека.
     Фрейду наверняка  не понравилось бы такое вторжение в его личную жизнь.
Еще  большее  негодование  в нем  бы вызвало  то,  что в последние  годы  он
постепенно   превратился  из  ученого  и  безупречного  теоретика  в  старый
памятник, побитый непогодой  и шатающийся на  своем постаменте. В ту ночь  в
Любеке,  когда сон сбылся,  он едва  ли  представлял  себе, что  его ждет  и
первое, и второе.



Глава 8. Тайная жизнь

     Семейная  жизнь   Фрейдов  началась   в  четырехкомнатной  квартире  на
Рингштрассе, улице,  которая кольцом окружала город.  На  ней  располагались
всевозможные  учреждения - музеи, галереи,  опера, правительство, -  и иметь
такой адрес  считалось престижным. Квартира,  которую Фрейд  выбрал летом до
свадьбы, находилась в новом доме в северо-восточной части улицы, возле биржи
и  старого портняжного квартала  с внутренней стороны  и довольно  близко от
медицинских институтов и городской больницы с внешней стороны авеню. Это был
не самый  модный,  но  очень приличный  район. Сегодня на  этом  месте стоит
полицейское управление. Когда я обратился к дежурному, тот ответил: "Зигмунд
Фрейд? Не знаю, кто это такой".
     В дом  входили с параллельной улицы,  Мария-Терезиенштрассе. Официально
он назывался "Kaiserliches Stiftungshaus", Императорский мемориальный дом, и
стоял  на месте  театра, который  за пять  лет  до  того загорелся  во время
представления  и  стал могилой  для  нескольких  сотен  человек*.  Этот  дом
называли Домом искупления, и такое прошлое отпугивало некоторых желающих там
жить. Если поэтому квартирная  плата была  низкой,  становится понятным, как
Фрейд мог позволить  себе такую  квартиру. Сначала  он  едва сводил концы  с
концами. Ему пришлось  заложить  свои золотые  часы, подарок от Эммануила, и
даже золотые часы, которые он подарил Марте на свадьбу.

     *  Многие   утверждали,   что   купили   билеты  на   это   трагическое
представление, но по какой-то причине не смогли прийти, а значит, их  спасло
чудо. Марта,  ее брат Эли и сестра Фрейда  Анна  предположительно были среди
этих немногих, избежавших смерти.

     Главное   было  выжить,  но   до  того,  как   окунуться  в  борьбу  за
существование,  он вернулся  к  идеям, которые привез с собой  из  Парижа  и
надеялся  развить в  будущем. Поскольку за  его поездку платил  университет,
Фрейд  должен был представить доклад о  своей работе.  В  октябре 1887  года
Венское  общество врачей встречалось в первый раз после  летнего перерыва, и
именно тогда Фрейд выступил с рассказом о мужской истерии.
     Фрейд  поступил  не очень  дипломатично. Он с  энтузиазмом  рассказал о
работе  Шарко  и сообщил слушателям, что  истерия -  это заболевание,  а  не
уловка  симулянтов,  а  истерики  встречаются  гораздо  чаще,  чем  полагает
медицина.  Венские врачи  без  восторга отнеслись к тому, что  им приходится
слушать какого-то посланца Шарко, и им уже  было неважно, каких  результатов
он добился в Париже.
     Фрейду был оказан холодный  прием, хотя и не настолько, как он  пишет в
своей  автобиографии.  По   его  словам,  на  молодого  новатора  ополчились
реакционеры  от  медицины. Так,  он  упоминает "старого  хирурга"  из  Вены,
который тогда упрекнул  его, что  Фрейд  проигнорировал происхождение  слова
"истерия" от  греческого  "матка"  и  то,  что эта  болезнь может относиться
только к женщинам.  Если этот старец существовал на  самом деле, его едва ли
можно назвать типичным представителем венской медицины. Впрочем, чем сильнее
Фрейд представлял оппозицию, тем  легче ему  было чувствовать  себя  героем,
противостоящим обществу.
     У  него  был  и другой повод  вспоминать то собрание  с горечью.  Париж
вызвал  у  него   новые  идеи,  в   частности,  то,  что  симптомы   истерии
соответствуют  представлениям   пациентов   о   строении  их   тела,   а  не
действительным анатомическим фактам. В такой обстановке высказывать подобные
эксцентричные  гипотезы было невозможно, и  Фрейду  пришлось молчать об этом
долгие годы. Возможно, он думал о том, что все это началось с того собрания,
когда ему  пришлось  вместо настоящей гипотезы высказать более безопасную  и
неуклюжую историю.  Конечно, гораздо приятнее винить в этом венских  врачей,
чем самого себя.

     Итак, Фрейд снова приступил к работе. Но на этот  раз она отличалась от
"научной" медицины,  которой он занимался под началом Брюкке и Мейнерта.  Он
все еще мог стать неврологом, специалистом  по  физическим  болезням мозга и
нервной    системы.    Для    этого    ему    требовалось    назначение    в
психиатрическо-неврологическую  клинику   университета,  куда  евреев  брали
неохотно. Ему предложили работать неполный рабочий  день в институте детских
заболеваний, и он согласился. Эта работа не была связана с университетом, не
давала  возможностей  для  проведения исследований и  престижа,  а  это было
необходимо  для удачной частной практики по специальности. Несмотря  на это,
еще  десять   лет   Фрейд  занимался  анатомией  мозга  и   неврологическими
заболеваниями  и  стал благодаря  своим  публикациям ведущим авторитетом  по
детским параличам. Он  мог добиться успеха и в  неврологии*.  Но независимая
практика в нечетко определенной  области  предоставляла  больше возможностей
для  роста  человеку  с нетрадиционными  идеями,  чем  место  в  центральном
отделении университетской больницы.

     * Фрейд оставался неврологом  даже  после изобретения  психоанализа.  В
молодости  дирижер Бруно  Вальтер обратился к нему  с  жалобой на судороги в
правой  руке.  Он ожидал, что Фрейд начнет  задавать  ему  вопросы о детских
сексуальных отклонениях, но тот просто осмотрел его руку.

     Фрейда привлекала неопределенность "жалоб на нервы". В то время (как  и
сейчас) можно  было неплохо заработать на заболеваниях  такого рода. "Нервы"
были  в  моде,  в них  видели причину  любого незначительного расстройства с
неизвестной  причиной:  усталости,  головных болей,  дрожания рук  и  других
частей тела,  запоров,  бессонницы, потери  аппетита. В своей  автобиографии
Фрейд  вспоминает  этих  больных:  "толпы  невротиков,  которые казались еще
многочисленнее  от того, что в отчаянии бросались от одного врача к другому,
не  находя облегчения". Он занимался  ими со всей серьезностью  -  достойный
молодой врач в темном, с аккуратной бородой, не лишенный чувства юмора.
     Медицина  относилась  к невротикам  практически  как  к малым детям.  В
учебниках типичные  пациенты описывались  довольно  ненаучно: вот, например,
нервная  женщина,  "страдающая худобой и малокровием... Чтение  утомляет ее,
игра на фортепиано утомляет ее. Она устает даже  от еды и разговора. В такой
сонной монотонности проходит вся ее жизнь".
     О первых пациентах Фрейда  известно очень мало. "Сброда", который он не
любил, у него практически не было. Они  ведь, кроме всего прочего, не  могли
оплачивать счета. Позже он стал брать на  лечение только образованных людей,
"заслуживающих  доверия",   по  его  собственному  выражению,  но  пока  ему
приходилось  довольствоваться тем,  что он  имел. Предполагают, что  большую
часть пациентов к  нему направляли  коллеги,  особенно  Брейер, единственный
источник  связей  с богатыми  пациентами  для Фрейда.  В  основном это  были
женщины. В  письме, написанном в ноябре  1887  года  новому приятелю Фрейда,
доктору Вильгельму Флису из Берлина, впервые появляется неизвестная "госпожа
А.". Флис, немецкий отоларинголог, на  два года моложе Фрейда,  в 1887  году
учился в  Вене в  аспирантуре. Тогда они и познакомились - через вездесущего
Брейера. Вскоре Фрейд уже писал: "Я дог сих пор не понимаю, как мне  удалось
завоевать  твою дружбу".  Это восхищение  чувствуется во  всей их переписке.
Фрейд в  письмах  открывал  свою  душу умному  и чуткому другу. Эти  письма,
говорящие  о большем, чем  Фрейд хотел, были  полностью опубликованы лишь  в
1980-х годах. В течение жизни он безуспешно пытался их выкупить.
     Госпожа А.  жаловалась на  головокружение и слабость  в  коленях. Фрейд
решил, что она страдает  от  неврастении, модного заболевания, связанного  с
разнообразными незначительными  болями.  Он  лечил ее  слабым  электрошоком,
гидротерапией и гипнозом.
     В  том  же  письме  Фрейд  рассказывает  о  своей  практике, причем без
энтузиазма. "Экипаж стоит дорого", - пишет он,  имея в виду небольшой фиакр,
в  котором должен был ездить врач. А "посещение людей,  убеждение их  что-то
делать или не делать - в чем, собственно, и состоит моя  практика - отнимает
лучшее  время, которое можно было  бы  посвятить  работе". Под "работой"  он
подразумевает статьи.
     К февралю 1888 года, когда  писалось письмо, госпожа А. была беременна.
Фрейд делает странное замечание:

     Возможно, я частично  содействовал появлению этого  нового  гражданина.
Однажды я достаточно убедительно и сознательно высказался при этой пациентке
о вреде прерванного полового сношения.

     Это  первое  свидетельство   сильных   чувств,  обуревавших  Фрейда  по
отношению  к  предотвращению  беременности. Теперь  на  это  редко  обращают
внимание.  Фрейд  считая, что  все методы контрацепции  вызывают  неврозы  и
вредны  для человека. Возможно, он  считал, что это вредно для  него самого.
Прерванное половое сношение - это сношение без оргазма мужчины, что для него
скорее  сложно,  чем  вредно. Фрейд, который хотел, чтобы госпожа А. знала о
его мнении, не был вторым Брейером или Шарко в вопросах супружеского ложа.
     Неврастения  была  впервые  выделена в  Англии  в  1831 году и получила
название  "синдрома  жизненного  износа".  Своим современным  названием  она
обязана американцу доктору Джорджу М. Бирду (1869). Бирд  утверждал, что все
зависит  от "нервной силы",  которой  у  некоторых людей очень  мало, как  в
истощившихся батарейках. Он считал, что  у мужчин это состояние  встречается
чаще, чем  у  женщин, что  противоречило самой  идее истерии и мнению многих
врачей. Эти разногласия только способствовали увеличению  количества научных
трудов о неврастении.
     Триумф Бирда состоял в том,  что  он создал болезнь  современной жизни,
невроз, являющийся характеристикой эпохи*. Сначала  к группе  риска относили
людей интеллектуального труда, а  впоследствии врачам пришлось признать, что
к неврастении  склонны и представители рабочего класса. Последователям Бирда
не составило труда вывести зависимость неврастении от валового национального
продукта. В учебнике по медицине 1895 года приводятся угрожающие  сравнения.
В  1840 году  в Англии  было написано 595  миллионов писем. В  1891 году эта
цифра возросла почти в  три раза. Больше почты, больше газет, больше поездок
по железной дороге -  а  значит,  больше  "нагрузки  на  нервы".  Неизбежное
следствие - растущая неврастения.

     * Неврастения в  более слабой форме дожила и до двадцатого века. Именно
неврастеников  посылали в морские  круизы "для укрепления тонуса",  если они
были  достаточно  обеспечены,   а   в   противном  случае   прописывали   им
"тонизирующие    микстуры".   В   современных   международных    медицинских
справочниках  эта  болезнь  фигурирует  под названием  "синдром  хронической
усталости".

     Фрейд-невропатолог присоединился  к общему мнению. В январе 1887 года в
рецензии на книгу о  неврастении, написанную по просьбе одного  медицинского
журнала,  он называет  неврастению "самым  распространенным  заболеванием  в
нашем обществе",  которое "усложняет и усугубляет клиническую картину  почти
всех  пациентов  высших  классов".  Он также  критикует  "врачей  с  научным
образованием",  которые  никогда  не  слышали  о  неврастении, а также  "так
называемое клиническое образование" которое они вследствие своего невежества
дают студентам-медикам в больницах.
     Нервные  заболевания  лечили  самыми  разнообразными  и  дорогостоящими
способами. Один американский врач,  С. Вейр Митчелл  из  штата  Филадельфия,
получил  известность   тем,  что   лечил  слабые   нервы  месяцами  строгого
постельного  режима, обильного  питания и  массажа.  Это  означало  отправку
пациента в  санаторий. Как  однажды отметил Фрейд,  врач широкого профиля не
сможет заработать себе на жизнь, если будет после первого же визита отсылать
пациента к  другим  врачам.  Еще  одним популярным методом  в то время  была
гидротерапия  -  лечение  ваннами  и  душами.  Обычно  это  тоже  делалось в
санаториях  (которые, правда, слыли местами с распущенными  нравами). В Вене
даже был свой собств