чень
любит мать".
     Фрейд знал, что подвергнется критике за навязывание ребенку тех фактов,
которые ему были нужны. Он предпринял обычные меры предосторожности. Сначала
он отрицает,  что  Ганс  мог подвергнуться  влиянию отца, и жалуется,  что в
настоящее  время  сила "внушения", о которой в его  молодости психологи были
невысокого мнения,  переоценивается.  Затем  он  говорит, что нельзя считать
детей ненадежными свидетелями. Это утверждение никак не связано с предыдущим
о  "влиянии",  но  выражено настолько изящно,  что это  едва  ли  бы  кто-то
заметил.

     Недостоверность  утверждений  детей  объясняется  преобладанием  у  них
воображения, в то время как недостоверность утверждений взрослых объясняется
преобладанием предрассудков.  Что же касается остального, даже дети  не лгут
без причины.

     Наконец, Фрейд использует аргумент "священной  тайны", заключающийся  в
том, что только тот,  кто  проводит анализ, получает  "чувство окончательной
убежденности". Все  остальные неспособны на это: печально, но факт - если вы
не аналитик, вы не в состоянии понять это.
     Были несомненные данные о том, что Ганс любил свою мать и в этой  любви
был эротический элемент. Однажды он попросил ее дотронуться до его пениса
     Наблюдатели не давали мальчику покоя. В феврале Фрейд посоветовал Графу
сказать сыну,  что все  эти проблемы с лошадьми - бессмыслица и  он на самом
деле ищет  предлог, чтобы мать  взяла его к себе в постель. На более поздней
стадии  анализа,  в  апреле.  Граф выразил  предположение,  что, "возможно",
мальчик  хочет, чтобы мать  уронила его маленькую сестру во время купания  в
воду. Три дня спустя Граф предположил, что  Ганс не  хочет, чтобы его сестра
жила.  Ганс согласился,  и  отец торжествующе заключил: "Тогда ты остался бы
вдвоем с мамой!".
     Анализ  Фрейда использовал те данные, которые подходили  к толкованиям,
но  сам  по себе  не  доказывал ничего, кроме того, что Ганс часто  думал  о
пенисах,  младенцах и туалете. Удовольствие, которое  он получал  от игры со
своим  пенисом,  сочли  частью  проблемы,  и  его   не  раз  пугали  тяжкими
последствиями,  в  том  числе  "мешком",  в котором  ему  придется спать  (а
возможно, и приходилось). Этот мальчик находился во власти взрослых, пусть у
тех и были самые лучшие намерения.
     История в  том виде, в  котором  она  рассказывается*,  с подозрительно
удачными доказательствами, беспокоит многих  фрейдистов. В ней показано, как
Ганс постепенно узнает правду о себе: что он хочет избавиться от отца, чтобы
можно было  жениться  на  маме. Признание делается - или его  добиваются - в
разговорах  отца  и  сына ближе к концу  апреля.  Однажды  Граф  вспомнил  о
похоронах, которые сын видел на выходных,  и сказал: "Ты тогда подумал, что,
если бы  папа умер, ты бы стал папой",  на что Ганс  ответил: "Да".  Позже в
этом же разговоре прозвучали такие слова:

     Граф: Ты бы хотел быть папой и жениться на  маме Ты бы хотел быть таким
же большим, как я, и чтобы у тебя были усы. И ты бы хотел, чтобы мама родила
ребенка.
     Ганс: И, папа, когда я женюсь, у меня будет только один, если я захочу,
когда я женюсь на маме.
     Граф: А ты бы хотел жениться на маме?
     Ганс: О да!

     *   Отношения  Графов   и   Фрейда  так   и   не   получили   в  очерке
удовлетворительного  объяснения.  Не  упоминается  и  то,  что Фрейд подарил
ребенку на третий день рождения лошадь-качалку, пронеся игрушку через четыре
лестничных  пролета в  их квартиру. Граф упоминает об этом подарке в статье,
написанной им в  1942 году. Была  ли связь между этой  деревянной лошадкой и
фобией, начавшейся позже?

     Этот  разговор произошел 25 апреля 1908  года,  в субботу,  за день  до
того,  как сорок два делегата, в том  числе Граф, отправились в Зальцбург на
психоаналитический  конгресс. Стремился  ли  Граф  добиться от  сына  важных
признаний до  того, как  уехать из Вены  в  воскресенье?  Возможно,  он даже
надеялся убедить Фрейда рассказать  об этом случае в лекции 14 апреля. Фрейд
говорил Юнгу,  что  "подумывает о том,  чтобы завершить  анализ истерической
фобии пятилетнего  мальчика". Что  бы  ни думал  Граф,  неожиданная развязка
случая  Герберта могла  изменить решение  профессора. Может,  он  подошел  к
Фрейду в поезде из Вены или постучал в дверь его номера в отеле "Бристоль" с
охапкой  записей  и  прекрасной  новостью  о  том, что  сын  хочет  от  него
избавиться,  чтобы жениться  на маме? Если он  на  что-то и надеялся, то его
ждало разочарование: лекция была посвящена Крысиному Человеку.
     Опубликовав этот анализ  в  следующем году,  Фрейд рассказал,  как Ганс
избавился  от  страха  перед  лошадьми  и  стал более  мудрым ребенком,  его
сознание научилось лучше  контролировать силы бессознательного. Было  ли это
правдой, или  Фрейд  выдавал  желаемое  за действительное?  Было ли  вызвано
изменение (каким  бы оно  ни было) фрейдовскими приемами  или  сочувствием и
любовью родителей и естественным исчезновением детских фантазий?
     Герберт  Граф  прожил еще шестьдесят  пять лет  и умер  в 1973 году. Он
посвятил свою жизнь театру и более десяти лет работал театральным режиссером
в "Метрополитен". О своем анализе он ничего не помнил.
     Летом 1908 года Фрейд отдыхал с семьей в Берхтесгадене, описывая случай
маленького  Ганса,  когда не  гулял  по холмам и не собирал землянику. После
этого он впервые за тридцать три года  снова посетил Англию и своих тамошних
родственников.  Возможно, он заметил, что настроение англичан по отношению к
Германии меняется. С  тех пор  как он  впервые побывал там в  1875 году, еще
студентом, патриотические  чувства  британцев  приняли  другое  направление.
Популярная  литература  в  этом  помогала,  особенно  приключенческий  роман
Эрскина  Чайлдерса  "Загадка  песков"   (1903),  где  описывалось  вторжение
вероломных немцев в Англию. Немцев стали называть обидным прозвищем "гансы".
     Если  Фрейд, который восхищался  новой  Германией,  читал  в 1908  году
английские  газеты, он  нашел  в них  прискорбное недружелюбие. Англичане не
были  в  восторге от  немецкого  перевооружения  и  немецких амбиций. Газета
"Дейли  мейл" требовала расширения военного флота. Воздушный  корабль  графа
Цеппелина порядочно испугал их, пролетев тем летом над Европой.
     Фрейд  приехал  в  Англию  через Гарвич  и  провел  там две недели. Его
сводные  братья со своими семьями были частью  английской жизни. "Э. Фрейд и
сын",  компания, торгующая  бакалеей  и  имеющая  телеграфный адрес  "Фрейд,
Манчестер", теперь  управлялась сыном Эммануила по  имени Соломон,  которого
обычно  звали  Сэм.  Ему уже  было почти  пятьдесят. Сэм и его сестра  Берта
остались  от пятерых  детей,  родившихся у  Эммануила  и  Мари  в  Британии.
Остальные трое умерли в младенчестве.
     Двое  детей, которые родились до отъезда семьи из  Фрейбурга,  те самые
Джон  и  Полина,  детские  товарищи Фрейда по  играм, выросли в  Манчестере.
Полина  там и оставалась, в отличие  от Джона. После поездки в Англию в 1875
году Фрейд  очень восхищался  им,  "англичанином во  всех отношениях".  Этот
"прекрасный  образчик"  остался  для нас  загадкой, потому что  после 1870-х
годов он исчезает из истории семьи, а в Британии не существует записей о его
браке или смерти.
     Второй сводный брат Фрейда,  Филипп,  все  еще  жил  в Англии со  своей
бирмингемской  женой и двоими  детьми,  и  Фрейд увиделся  и  с ним.  Как  и
Эммануилу,  Филиппу  было  уже  больше  семидесяти.  Для  семьи,   настолько
плодовитой    вначале,    манчестерская    ветвь    оказалась    удивительно
немногочисленной.  Дети  Эммануила  - Сэм,  Полина, Берта и  (насколько  нам
известно) Джон - так и не вышли  замуж и не женились. Есть данные о том, что
их отец был тираном в семье,  что, возможно,  объясняет, почему  Джону нужно
было исчезнуть, чтобы спастись от своего отца.  Быть может,  он  просто взял
другое имя и уехал подальше. Дочь  Филиппа вышла замуж в  среднем возрасте и
не имела  детей. С ее смертью  в 1951 году закончилась  линия  манчестерских
Фрейдов.
     Эммануил хотел показать Зигмунду английское побережье, и они побывали в
Блэкпуле,  курорте для промышленных  рабочих, а также  провели  четыре дня в
более утонченном месте под названием Литам святой Анны. Вторую  неделю Фрейд
провел  в  Лондоне  один,  гуляя  в  парках,  отмечая   "волшебную"  красоту
английских детей, рассматривая египетские  древности  в  Британском  музее и
английские картины в Национальной галерее.
     Возвратившись на континент, он в  каком-то  смысле продолжал  отдыхать,
проведя четыре  дня со своим  соратником  в  Цюрихе. Юнг  показывал ему дом,
который строил себе  у Куснахта, на  восточном берегу  озера  Цюрих.  Здание
напоминало резиденцию  джентльмена восемнадцатого века. К нему был пристроен
причал для  яхты, на которой он любил плавать  по  неспокойному  озеру.  Над
входом  в дом  была  надпись на латинском языке,  гласившая, что Бог  с нами
независимо от нашего желания.
     Если строительство в Куснахте  и  говорило Фрейду  о том, что Юнг хочет
жить  в большем уединении, чем его учитель, он никак не показал, что заметил
это. Он сам иногда  чувствовал потребность в сельской жизни и южном  солнце,
но  городская квартира и друзья из Девятого  округа занимали важное место  в
его жизни.  Он избегал одиночества, так привлекавшего Юнга. В Лондоне  Фрейд
жаловался на то, что ему одиноко, и  после краткого перерыва, проведенного в
Цюрихе,  для последних  дней отдыха он выписал  себе  Минну,  своего лучшего
друга, и они вместе провели время в приятных мечтах у итальянского озера.
     Тем не менее  почти все,  что делали  Фрейд и  Юнг, сближало их. Первое
письмо Фрейда после этого посещения  начиналось словами  "мой дорогой друг и
наследник". Начал обретать форму первый номер  "Ежегодника":  из пяти статей
главное место было отведено работе о маленьком  Гансе. Фрейд считал, что его
судьба навеки связана с Юнгом. В январе 1909 года он писал:

     Если  я   Моисей,  то  ты  Иешуа,  которому  будет  принадлежать  земля
обетованная психиатрии, на которую я смогу лишь смотреть издалека.

     Ближе к  концу марта Юнг с женой должен был  приехать в Вену. Они никак
не могли договориться о точной дате, и, объясняя возникшие проблемы в письме
от 7  марта,  Юнг  сообщает Фрейду о пациентке,  с  которой у  него  связаны
сложности. Это была  та самая русская студентка Сабина  Шпильрейн, но Юнг не
сказал Фрейду ни  ее имени, ни всей  правды. Он написал, что вылечил женщину
от "очень стойкого невроза", а она отплатила ему тем, что устроила  "мерзкий
скандал лишь потому,  что  я  отказал себе в удовольствии дать ей  ребенка".
Негодующий Юнг заявил, что всегда вел себя как джентльмен, но "вы же знаете,
как это бывает - дьявол может из самого чистого сделать грязь".
     Фрейд   тут  же   пишет  "сыну  и  наследнику"  ободряющее  письмо.  Он
действительно  слышал  рассказы  о  женщине,  которая  представилась  одному
коллеге любовницей Юнга, и предположил еще тогда,  что она невротичка. "Быть
жертвой клеветы  и обжигаться  любовью, с которой мы  сталкиваемся, - таковы
опасности нашего ремесла", - замечает он.
     Вероятно, Шпильрейн была любовницей Юнга. В  любом случае, он был очень
увлечен  ею - странная связь для того, кто  (позже это стало явным) так и не
смог  убедить себя  в  правоте Фрейда о  том,  что секс  -  ключ  к личности
человека  и его  неврозам;  для  того,  кто хотел найти  в  своей душе нечто
лучшее, чем сексуальные инстинкты.
     Оба  делали  вид, что этому событию не стоит придавать значения. Но это
заметно между строк  письма, написанного Фрейдом об  американском взгляде на
секс  (каким он его считал). Фрейд  говорит о "вашем" ханжестве вместо  "их"
(эту оговорку Юнг отмечает с "дьявольской радостью") и добавляет:

     Мы заметили это ханжество,  которое  раньше было еще  хуже, чем сейчас.
Теперь я могу с ним смириться. Я говорю о сексуальности открыто.

     История со Шпильрейн напомнила Юнгу  о том, как сильны его  собственные
сексуальные желания; возможно,  и о  том, какую  пользу  могло  бы  принести
признание в этом учителю, если бы он заставил себя это сделать.
     Вместо этого (как можно предположить) он использовал историю Минны -  о
том,  что  они  с  Фрейдом  любовники, -  в  качестве противоядия  от  своей
собственной  слабости,   превратив  предположение  в  факт,  чтобы  человек,
которому он  мог бы исповедоваться, не  был достоин  этого  признания. В  их
взаимоотношениях с  самого  начала наблюдается борьба за власть: Юнг  всегда
был заинтересован в том, чтобы авторитет Фрейда упал.
     Связь  не  была  счастливой  ни для  Юнга, ни  для Шпильрейн.  Юнг  был
известным психиатром  в богобоязненном городе,  благополучным гражданином  и
главой растущего  семейства  -  Эмма Юнг  в  конце 1908  года родила второго
ребенка. Шпильрейн  в  1905 году, когда Юнг начал лечить ее,  было  двадцать
лет.  Она была еврейкой хрупкого телосложения, очень умной, но страдавшей от
серьезных нарушений психики. Семья  послала ее за  полторы тысячи километров
из  Ростова-на-Дону,  для того чтобы она вылечилась и  получила  медицинское
образование.  Шпильрейн была  полностью  во  власти  Юнга,  а  также  своего
воображения.  Ею  управляли фантазии  о  власти и  магии,  которые,  в  свою
очередь, возможно, слились в мозгу Юнга с его собственными представлениями о
сверхъестественном.
     К 1908 году Юнг  уже писал  ей  нежные письма, в одном из которых четко
говорил,  какая  ему нужна  любовница:  человек,  который мог бы любить  "не
наказывая,  не лишая  другого человека свободы  и энергии". Шпильрейн хотела
другого. Она мечтала о том, чтобы родить  от Юнга ребенка, которого бы звали
Зигфрид -  это  имя  она  явно  выбрала  из-за  его  важной  роли в немецкой
мифологии  (и  вагнеровских операх),  где  фигурирует  герой  Зигфрид  - сын
Зигмунда и Зиглинды.  Похоже,  она  думала,  что в этом  реально-мистическом
ребенке соединятся  еврейский  элемент - она  и  Фрейд, о  котором  она была
хорошо проинформирована, - и арийский в виде Юнга.
     Связь имела неприятные последствия. Госпожа Шпильрейн в России получила
анонимное письмо с предостережением о том, что ей следует спасать дочь, пока
Юнг не  обесчестил  ее.  Вероятно, оно  было  написано госпожой  Юнг, но все
обстоятельства этой истории до сих  пор  не выяснены, даты не точны, большая
часть  корреспонденции Юнга все еще  не  доступна, а самые подробные  данные
исходят от  самой жертвы - Сабины. Госпожа Шпильрейн написала  Юнгу  письмо,
умоляя его отказаться от Сабины, и получила яростный ответ о  том, что врачи
не преступают границ с пациентами, потому что им платят за внимание.

     Я предложил бы вам - если вы хотите, чтобы я строго придерживался своей
роли врача, - заплатить мне компенсацию за беспокойство.  В  таком случае вы
можете быть абсолютно  уверены, что  я буду соблюдать  свой долг  врача  при
любых обстоятельствах.

     Сабина  устраивала  ему сцены,  которые  достигли  высшей  точки - дата
неизвестна  -  во  время  физического  столкновения,  когда  она  держала  в
окровавленной  руке   нож.  Возможно,  это   произошло  в  кабинете  Юнга  в
"Бургхельцли". Она выбежала к коллегам-женщинам с криком: "Это не моя кровь,
а его. Я убила  его!"  После этого эпизода она стала считать Фрейда "ангелом
спасения".
     Отправляя 7 марта Фрейду письмо о "мерзком скандале", Юнг знал, что это
повлечет  за  собой  неприятности.  Если  Фрейд  уже  что-то  слышал  о  его
любовнице, в Цюрихе  наверняка  тоже ходили об этом слухи.  Блейлер, главный
врач "Бургхельцли",  относился к сексуальным приключениям  не лучше,  чем  к
алкоголю. Психоанализ он воспринимал двойственно,  и Юнг начал отдаляться от
него.  В конце марта  Юнг ушел  из больницы. Несомненно, это  входило в  его
планы  зажить так, как ему хочется. Дом в  Куснахте, часть  этих  же планов,
этой весной  был  закончен.  Однако  разрыв  с  больницей  мог быть  ускорен
опасениями, связанными со Шпильрейн.
     Посещение Юнгами Вены длилось с 25 по 30 марта 1909 года, с четверга до
вторника.  Юнги жили в  гостинице  "Регина", любимом месте  психоаналитиков,
находившейся рядом  с Обетованной церковью у  самого  северо-западного  края
Рингштрассе, в нескольких кварталах от Берггассе. О чем Фрейд и Юнг говорили
и что они делали, неизвестно, если не считать последнего вечера.
     Кульминацией визита стало  официальное  объявление  Фрейдом Юнга  своим
"наследником и крон-принцем", событие, о  наступлении  которого он говорил в
письмах.  Если бы Юнг не был  трезвенником, они  выпили  бы по  этому случаю
марсалы. Скорее всего, церемония в этом  случае свелась к взгляду друг другу
в  глаза, рукопожатию и  скупой мужской слезе. Как  вспоминал Фрейд  в своем
письме Юнгу в  следующем месяце, "Я официально принял тебя как старшего сына
и помазал тебя in partibus infidelium [в областях неверующих]".
     Это произошло  в квартире  Фрейда, в одной из  двух  комнат, которые он
отвел  для себя*. Позже в тот же  вечер во время  беседы  Юнг  поднял вопрос
оккультизма. Скорее всего, он  сделал это при  Фрейде впервые, а  тот, как и
следовало  ожидать,  заявил,  что  все  это  бессмыслица.  Раздраженный  Юнг
почувствовал  "странное  ощущение" в груди,  "как  будто моя диафрагма  была
железной и докрасна раскаленной  -  пылающей  пещерой".  За этим  последовал
громкий треск в книжном шкафу.

     * До 1907 года сестра Фрейда Роза и ее  муж Генрих Граф жили в соседней
с Фрейдами квартире со своими двумя детьми. Когда они за год до смерти Графа
переехали, две квартиры  объединили  в одну  и Фрейд смог перейти  с нижнего
этажа в более просторные апартаменты.

     Оба испугались. Юнг назвал это "феноменом каталитической экстеоризации"
(впоследствии  парапсихологи  переименуют  это  в "психокинез"), а  Фрейд  -
чепухой. "Герр профессор, - возразил Юнг, -  через мгновение раздастся новое
громкое доказательство", -  и  так  действительно  произошло.  Фрейд  увидел
другого  Юнга  - ясновидца, читающего  мысли и раскалывающего  ножи  усилием
воли. "Мои странности", как называл это Юнг впоследствии.
     Это был особенный вечер, ставший предвестником будущих неприятностей. В
письме Фрейду после этого Юнг выражался агрессивно и независимо:

     Тот  последний вечер с вами,  к  счастью,  избавил меня от подавляющего
ощущения  вашей  отцовской  власти.  Мое  бессознательное  отпраздновало это
впечатление великим сном, который занимает меня уже несколько дней. Я только
что завершил его анализ. Надеюсь, теперь  я свободен от всех ненужных помех.
Ваше дело должно и будет процветать.

     Едва  ли такого  ответа  ждал  Фрейд  от  новоявленного  кронпринца,  и
наверняка загадочное упоминание о "великом сне" Юнга вызвало его недоумение.
     Юнг,  как и Фрейд,  использовал  сны в своих  целях. Но он  видел в них
путешествия  личности по пространству и времени, а не раскапывание погребов,
заполненных хламом детских впечатлений. Позже  он описал  несколько из своих
"великих снов". Сон, о котором  шла  речь в его письме после посещения Вены,
мог быть тем, в котором он шел по гористой  местности на границе Швейцарии и
Австрии и повстречал сварливого старого таможенника. Он был мертвым, но в то
же время "одним из  тех,  кто не  мог толком умереть". Юнг определил границу
стран как грань, разделяющую сознательное и бессознательное, взгляды  Фрейда
и его собственные. Призрак был Фрейдом, а сон, когда бы он действительно ему
ни  приснился,  выражал желание его  смерти. И тем не менее,  как писал  Юнг
впоследствии,  в то  время он  хотел продолжать  работать  с  Фрейдом  и  "с
искренним эгоизмом пользоваться его богатым опытом".
     Фрейд ответил на письмо, сохраняя  спокойствие. Он лишь упрекнул  Юнга,
если это можно считать упреком, что  ему кажется странным,  что в тот вечер,
когда Юнг полу