ятся там; есть там  и  яростная  ревность к
братьям и сестрам. Даже сны о собственной наготе имеют  связь  с детством, с
тем временем, когда  ребенку еще неизвестно чувство стыда - другими словами,
с раем,  который  во сне можно  посещать  каждую ночь. "Рай,  - пишет Фрейд,
всегда стремившийся расширить  область  применения  своих  теорий, -  это не
более чем групповая фантазия о детстве отдельного человека".
     В  качестве  иллюстраций,  облегчающих  восприятие  материала,  служили
разные истории. Жена  мясника, влюбленная в своего мужа, рассказала  Фрейду,
что во  сне  видела, будто она не может  пригласить людей на ужин. Какое  же
желание  может  исполнять  этот сон?  Она любила гостей, а также любила свою
кухню. В процессе анализа Фрейд обнаружил скрытые мысли, касающиеся одной ее
знакомой, худощавой женщины, которая была с  мясником в хороших  отношениях,
что  вызывало ревность жены. Она утешала себя тем, что  ее муж  любит полных
женщин, и это  все объясняло: желанием жены мясника  было не созывать гостей
на ужин, потому что от этого ее худощавая подруга могла прибавить в весе.
     Еще  одна  пациентка  ("самая  умная  из  всех"),  узнав,  что  в  снах
исполняются желания, увидела во сне отдых в деревне  со своей свекровью. Как
Фрейду уже  было известно, она терпеть не могла  свекровь.  Но он ничуть  не
смутился, когда она хитро отметила, что  сон отнюдь  не исполнял ее желания,
совсем наоборот.  Фрейд  знал,  что  у его  пациентки  есть  другие  причины
сомневаться в его правоте. Сон  всего лишь подтверждал ее  подозрения, таким
образом являясь исполнением желания доказать, что он неправ.
     В   более   поздних    переизданиях   книги   Фрейд   разработал   идею
противоречивого  желания", чтобы включить в исследование мазохистов, которые
чувствовали  потребность  вызвать  в  себе  мысленные  страдания.  Каким  бы
неприятным ни  был сон, его можно было  считать исполнением желаний, если он
удовлетворяет  мазохистским  склонностям  человека.  Это  похоже  на  обман.
Сообразительный толкователь всегда может приспособить сны  к теории, выбирая
нужное  ему  среди свободных  ассоциаций. Такая изобретательность в методах,
возможно, являющаяся частью  стремления Фрейда придать  своей работе большее
наукообразие, сегодня уже  не  в моде. Современные аналитики скорее  сказали
бы,  что  цель  поиска  свободных ассоциаций  со  снами  -  помочь пациентам
сосредоточиться на мыслях о самих себе.
     Символизм снов, который обычно считают важнейшей частью психоанализа, в
издании  1900  года  практически не упоминается. Фрейд  дополнил этой  идеей
книгу лишь десять  лет спустя, после того как его коллега  Вильгельм Штекель
разработал  эту  идею.   Найти  пенис  во   сне  было  не   так  уж  сложно.
Соответствующий ярлык тут же  получили палки, ножи,  зонты,  а  также  более
неожиданные предметы: молотки, женские шляпки, скобы  в  лапках  ("возможно,
потому, что стопку  бумаги  двигали по ним вверх-вниз"), галстуки, воздушные
корабли и змеи. Сигары почему-то в этот список не попали.
     Комнаты  оказались  женщинами,  а  шкаф  -  женской  утробой.  Пейзажи,
особенно с  лесом или мостом, тоже могли представлять собой гениталии. Спуск
или  восхождение  по  лестнице  означали  половой  акт  ("последовательность
ритмичных  движений",  как  объяснял  Фрейд,  "с увеличивающейся  одышкой").
Лысение  и  выпадение зубов,  с  другой стороны,  были очевидными  символами
кастрации. Возможно,  сначала  Фрейд не  говорил о  символах, поскольку  его
бессознательное  предостерегало  о  том,  что  подобный универсальный ключ к
разгадке тайн сна напоминает сонник и легко может быть осмеян.
     Книга  тем  не менее  во  многом  автобиографична. Почти все сны самого
Фрейда,  использованные в ней, относятся к  годам, когда он либо  планировал
написание книги, либо уже писал ее.  Если не считать вопросов секса, они  не
вызывали у него смущения - или  же  он удачно скрывал свои чувства. Сны были
экспериментальным  материалом, его жизнь  - лабораторией. Он  не выражал это
такими же словами, но в нем чувствуется несомненное удовлетворение по поводу
того, что  он,  вопреки традиционным  представлениям,  может читать в  душах
людей и самого себя.
     Ему снилось,  что он препарирует свои ноги и таз. Этот сон был посвящен
самоанализу. Ему снилось, что  умерли его  коллеги, но он остается  в живых,
как он саркастически говорит, единственный негодяй  среди толпы  благородных
современников".  Ему  снился Рим,  потому что он со временем  стал  означать
неисполненные желания. В снах появлялся Джон Фрейд и  их враждебно-дружеские
отношения.  Не  забыл он  и  про  дядю Иосифа-фальшивомонетчика и  про своих
родителей.
     Одной летней ночью  1898 года, путешествуя на поезде из  Вены в Аусзее,
где  его  уже ждала семья,  он видел  во сне  своего отца. В вагоне не  было
коридора, и он  не  мог  воспользоваться туалетом. Сон заканчивался тем, что
Фрейд  отдает стеклянную утку какому-то слепцу  на  станции.  В это время он
проснулся и  почувствовал желание  помочиться. Этим слепым человеком был его
отец.  Фрейд как будто мстил себе за  случай,  произошедший, когда ему  было
семь лет:

     Однажды вечером, перед  тем  как  отправиться  спать,  я проигнорировал
правила, установленные  скромностью,  и  подчинился зову природы  в  спальне
родителей, в  то  время как они там присутствовали. Мой отец  упрекнул меня,
сказав  "Из  этого мальчика ничего  не  выйдет".  Должно  быть,  это нанесло
жестокий удар по моему честолюбию, потому что эта сцена тем или иным образом
постоянно  появляется  в  моих  снах  и  связывается  с  перечислением  моих
достижений и  успехов,  как будто  я  хочу  сказать:  "Вот  видишь,  из меня
все-таки кое-что вышло".

     Эта  сцена, согласно анализу  Фрейда, скрывалась за  последним эпизодом
сна,

     в  котором  -  месть, конечно  -  роли  менялись. Старик теперь мочился
передо  мной, совсем так, как  я когда-то  делал  в детстве.  Более  того, я
смеялся над ним,  мне пришлось дать  ему утку,  потому что он был  слеп, и я
упивался тем,  как  это тесно связано с  моими открытиями  в  области теории
истерии, которыми я так горжусь.

     Фрейд спросил  себя,  какую же тайну скрывал  этот сон.  И ответил: это
просто  "абсурдная  мания  величия,  которая  давно  была  подавлена  в моей
реальной жизни". Так что это был сон о  хвастовстве.  В нем присутствовали и
другие мотивы, но Фрейд не мог рассматривать их "в связи с цензурой".
     Когда ему приснились три женщины на кухне, анализ привел его в лабиринт
ассоциаций, среди которых оказалось  и детское воспоминание о том, как  мать
показывает  ему  отшелушившуюся  кожу  с  руки как свидетельство  смертности
человека. Свободные ассоциации Фрейда привели его к пище, безумию,  голоду и
кокаину,  но "здесь я должен  воздержаться  от  продолжения, потому  что для
этого потребовались бы слишком большие личные жертвы".
     В  последней  главе  Фрейд  представляет  "психологию  процессов  сна",
которая,  по сути дела,  является его  определением механизмов работы мозга.
Сон напоминает невротический симптом. И тот и другой возникают под действием
бессознательного  желания,  появившегося  в  раннем   детстве  и  все  время
подавлявшегося. Идеи, которые он обсуждал с Флисом за  пять лет до  того - о
разуме человека  как о механизме, который использует энергию, путешествующую
по мозгу, -  все  еще оказывают  на него  влияние,  но теперь Фрейд  видит в
желаниях горючее для этого процесса - фактически, для  жизни. "Удовольствие"
борется  с  "неудовольствием".  Сила,  которая  приводит  в  действие машину
разума, -  это желание и только желание, вызывающее напряжение, которое мозг
стремится  снять,   чтобы   высвободить  излишки  энергии   и  вернуться   в
уравновешенное и спокойное состояние.
     Все  это было  изложено  образным, почти художественным языком, хотя  и
было представлено как  научное положение. Фрейд создал теоретическую основу,
которую  впоследствии изменял, но от которой уже  не отказывался. "Первичным
процессом",  скрывающимся  где-то  на  заднем плане,  стало бессознательное.
"Вторичный  процесс"  -  это  наше сознательное  мышление, которое  осознает
реальность и необходимость  в регулировании поведения, в отличие  от жадного
бессознательного, которое не хочет ограничивать себя  ни в чем. Противоречие
между желаемым и действительным делает нашу психическую жизнь  именно такой,
какая она есть. Фрейд и  в  последние дни жизни все  еще  пытался  объяснить
сложности этого взаимоотношения.
     Отзывы,  полученные на  книгу,  разочаровали  его.  Были  положительные
оценки, но ему, возможно, казалось, как считают многие исследователи, что он
вложил  в  книгу  всю  свою  душу  и  заслуживает  большего  признания.  Для
современников он был всего лишь очередным невропатологом, написавшим книгу.
     Месяц спустя после публикации он все еще  ждал отзывов на книгу. Он был
рад сообщению Флиса о том, что в Берлине его читают не меньше  десяти людей,
уверенный, что и в Вене тоже найдутся читатели. "Время последователей еще не
пришло,  -  добавляет Фрейд. - Слишком много нового и невероятного и слишком
мало  строгих доказательств".  Это значит, он  уже рассчитывал  на появление
учеников. Вскоре  после  этого  он прочитал рецензию  в  журнале  "Настоящее
время".  Статья  была,   на   его  вкус,  слишком  невыразительной,  но  ему
понравились слова "его новаторская работа".
     Зима  в том  декабре  была  суровой.  По вечерам  Фрейд сидел  внизу  в
кабинете, "клетушке", где от холода с трудом мог писать. В честь Нового года
(и нового века) он послал Вильгельму малопонятное стихотворение, посвященное
рождению  второго  сына   Флиса.  В   этом  стихотворении   счастливый  отец
превозносится  за  использование  своих   теорий  биоритмов   для   контроля
рождаемости и сдерживания "силы женского пола". Быть может, Фрейд сидел в то
время в своей "клетушке"  с бутылкой рождественской  марсалы и  размышлял об
остатках  своей половой жизни  и о том, как все могло быть иначе, если бы не
эти беременности, ставшие настоящим бедствием.
     8 января 1900 года Фрейд снова пишет в Берлин:

     Новый  век,  самое интересное в  котором для нас,  может быть,  то, что
именно в нем мы умрем, не  принес мне ничего, кроме глупой рецензии в "Цайт"
[популярной ежедневной  газете Вены] Буркхарда, бывшего директора городского
театра. Рецензия отнюдь не  лестная, на  редкость лишенная понимания и - что
самое худшее - будет продолжена в следующем номере.

     Фрейд добавил, что не рассчитывает  на признание, "по крайней  мере, не
при жизни", подчеркивая, что ему приходится "обсуждать малоизученные вопросы
с людьми,  которых  я опередил на десять-пятнадцать  лет и  которые  меня не
догонят".
     Более по  вкусу  пришлась Фрейду рецензия, появившаяся  в том  месяце в
берлинском  еженедельнике  "Народ"  под авторством  непрофессионала, Дж. Дж.
Давида.  Давид был знаком с Фрейдом,  который однажды назвал его "несчастным
человеком  и  сравнительно  неплохим  поэтом". В этой  рецензии  автор и  не
пытался  дать "научную"  оценку книге. Внимание Давида привлек  таинственный
подтекст книги,  "тайные голоса  в груди", то,  как история Эдипа,  "одно из
величайших творений поэзии всех времен", берет начало в "темных тенях ранней
сексуальности между родителями и детьми, по мнению Фрейда".  Фрейд нашел эту
рецензию "доброжелательной  и проницательной", хоть и немного многословной".
Давид стал первым из многочисленных поэтов, увидевших во Фрейде больше,  чем
ученые.
     Одним  из  первых приверженцев теории стал и Артур  Шницлер. Похоже, он
взялся читать  книгу для  удовольствия, а  не  с целью написать рецензию,  и
отметил это  в своем дневнике в марте.  Благодаря книге, как написал он, его
сны стали "точнее" и в них часто стал появляться сам Фрейд.
     Врачи  тоже отреагировали на книгу, хотя  иногда цитировали ее  лишь  с
целью критики.  Венский профессор, доктор  Райман,  рассказал студентам, что
"один  коллега"  пользуется   свойством  больных  выкладывать  свою  душу  и
зарабатывает  на  этом  деньги.  Но  медики-рецензенты, по  крайней  мере  в
Германии, если  не  в  Австрии,  отнеслись к Фрейду  серьезно, используя для
описания   книги    слова,    обычно    выражающие    сдержанную    похвалу:
"изобретательно", "правдоподобно", "вызывает интерес".  Как правило,  они не
подходили  серьезно  к  упоминанию  Фрейда  об  эдиповом отношении  детей  к
родителям и о  начале половой жизни  в детстве. Фрейд сам не особенно хорошо
владел этой темой. В  "Толковании сновидений" есть хорошо известное место, в
котором он отмечает, что "мы превозносим счастливую пору детства, потому что
ребенку  неведомы половые желания". Это заявление противоречит сказанному на
сто страниц выше.
     Эта книга - кредо человека в переломный момент жизни, определяющее  его
жизненную  позицию.  "Мне уже становится  неважно, понравится  людям книга о
снах или нет, - пишет Фрейд Флису в июле 1900 года. - Сам я не нашел ничего,
что  нужно  было  бы  там  исправить. Все  верно и, без  сомнения,  остается
верным".
     И век спустя книга привлекает любопытных читателей, которые восхищаются
ее  репутацией, но  с трудом  могут ощутить  дух автора.  Идея о  сне  как о
неизменном исполнении желаний уже давно сама стала сном,  мечтой, в  которую
мало  кто верит.  В 1950-х годах наука смогла выделить два вида сна:  один -
фактически лишенный сновидений, второй - перемежающийся периодами активности
мозга,  связанной  со снами. Эта  схема  не  соответствует теории,  согласно
которой сновидения - хранители сна. Мы видим сны не для того, чтобы спокойно
продолжать  спать,  а  скорее для того,  чтобы они помогли  нам переработать
информацию.
     Даже   если  это  так,  потоки  воспоминаний,   незваные  и  тревожные,
посещающие нас в снах, должны означать большее, чем обычную прочистку мозга,
чтобы на следующий день он был  в  хорошей форме. Аналитик и писатель Чарльз
Райкрофт  приводит  убедительные аргументы в пользу  того,  что  сон  -  это
деятельность  воображения,  которая  подразумевает  "существование   некоего
психического  единства,  более  занятого  всей  жизнью и судьбой  отдельного
человека,  чем  его  сознательное  'я'  с его  поглощенностью  повседневными
заботами  и  мелкими  происшествиями".  Сны,  с  такой  точки   зрения,  это
"кратковременные  проблески  ткани воображения человека, которая соткана  из
всех его воспоминаний, надежд, желаний и страхов".
     Такое понимание снов близко многим из нас. Однажды  мне приснилось, как
горит дом,  в котором я жил и  был счастлив. Я  видел,  как провалилась  его
крыша. Сон сообщил  мне то, что я  знал,  но не мог себе  в этом признаться:
некий  период  в моей жизни  подошел к  концу. Возможно, сны Фрейда могли бы
стать частью такой теории.
     В  книге "Толкование  сновидений"  есть не  только подробно  изложенная
теория и попытки раз и навсегда объяснить природу сна. Фрейд жил и работал в
менее свободном  обществе,  чем  наше,  но у него  хватило  смелости,  чтобы
отнестись серьезно  к  бессмысленным и  неприличным  фрагментам снов и  с их
помощью  пролить  свет  на  человеческую  природу.  Он  всегда  стремился  к
недостижимому. Для того чтобы понять это,  не обязательно воспринимать Эдипа
и все остальное буквально.
     Вскоре после  публикации  книги о  сновидениях, ожидая хора  одобрений,
который так и не раздался, Фрейд пишет Флису:

     Я, по  сути дела,  не ученый,  не наблюдатель,  не  экспериментатор, не
мыслитель.  По  темпераменту я  всего лишь  конкистадор  -  авантюрист, если
хочешь,  чтобы  я   это   перевел,  -  со   всеми  любопытством,  отвагой  и
целеустремленностью, характеризующими таких людей.

     Те, кто стремится оправдать его, говорят, что  Фрейд выражается здесь с
иронией. Но это похоже на истинное признание.



Глава 16. "Оговорки по Фрейду"

     В   1900   году   Фрейду   крайне  не   везло.   Его   мучило   чувство
неудовлетворенности.   Он   завидовал   Флису,   богатому    и   уверенному,
процветавшему в  своем прогрессивном городе, а  письма,  которые  он  слал в
Берлин, были пронизаны жалостью  к себе.  То, что он знал себя,  не помогало
ему справиться  с "невротическими колебаниями настроения", как он их называл
- равно как и  с тревогой  по поводу денег:  "Я чувствую себя опустошенным",
"Моя спина заметно согнулась". Каким же он был глупцом, что мечтал о свободе
и  благополучии,  -  стонет  он,  -  просто  потому,  что  написал  книгу  о
сновидениях!
     Он зарабатывал  довольно большие  деньги  - пятьсот  флоринов в неделю.
Если это и поднимало его настроение ("деньги для меня  - веселящий газ", как
однажды сказал он Флису), эффект был преходящим. Тяжелая работа с пациентами
вызывала  в нем чувство  усталости и тоску  по "солнцу, цветам, синей  воде,
совсем  как в молодости". Как многие врачи, он не питал к пациентам особенно
теплых чувств и видел в них своих "мучителей". Свободное  время он описывает
с горькой иронией. Он - "ищущий  удовольствий обыватель",  который посвящает
себя фантазиям, игре в шахматы  и  чтению английских романов. Крепкие сигары
он себе не позволял, алкоголь (как он решил) ему не помогал, что же касается
плотских удовольствий, "я перестал заводить детей".
     Если  бы у него было  больше денег или было  бы с кем  поехать в Италию
этим  летом... Если  бы  он  только мог избавиться  от  утомительной  дружбы
Брейера! Он  хочет  купить металлическую  шкатулку, которую однажды видел  в
витрине  магазина в центре  Вены, но во  время прогулок не может найти  этот
магазин, а посмотреть его адрес в телефонном справочнике постоянно забывает.
Наконец  он  заставляет  себя  найти  это место и обнаруживает, что  магазин
находится совсем  рядом с  тем  зданием,  где живут Брейеры. То есть - он  в
запретной зоне, и его бессознательное избегало этого места.
     Если в  письмах Фрейда все  верно, он  практически ничем в этот год  не
занимался -  лишь  вел полураститсльное существование, беспокоился и старел.
День  рождения  в  мае  1900 года он  отметил  со словами:  "Да,  теперь мне
действительно сорок четыре -  я  старый, немного жалкий на вид еврей". Семья
настояла на том, чтобы отпраздновать это  событие,  но Фрейд был очень занят
присыпанием  головы  пеплом и сообщил Флису, что для него было бы "достойным
наказанием",  если  "ни одна из неизведанных областей  психической  жизни, в
которые я  ступил первым, не  будет носить моего  имени и  подчиняться  моим
законам".
     Иногда  меланхолия отступает. Когда создается  впечатление, что научное
сообщество  наконец  принимает Флиса  с  его идеями о  периодичности,  Фрейд
мечтательно  говорит, что было бы  очень  приятно увидеть, как критики друга
возьмут свои слова обратно.

     Такое злобное  ликование,  такая удовлетворенная жажда  мести играет  в
моем случае  важную роль. Пока мне  редко выпадало отведать этого блюда. Так
что я присоединяюсь к тебе.

     Семья  Фрейда начало лета провела в "Бельвю", куда он ежедневно ездил с
Берггассе. Это место вызывало  в нем приятные  воспоминания  о сне  Ирмы. Он
мечтал о  мраморной табличке,  которая когда-нибудь увековечит это  событие.
Больше его практически ничего не радовало, если  не считать семейных дел,  в
частности, визита манчестерских Фрейдов -  его  сводного брата  Эммануила  с
сыном  Сэмом. Они олицетворяли собой  другую жизнь, которую  Зигмунд мог  бы
вести  в сельской Англии, где евреям  позволяли жить спокойно, а в городской
ратуше не заседал мэр Люгер, раздувавший уголья расизма.
     Эммануил "привез с  собой  настоящий глоток свежего воздуха, потому что
он  замечательный человек,  живой и  умственно  энергичный, несмотря на свои
шестьдесят восемь или  шестьдесят девять лет. Он всегда был мне дорог". Сэму
было  тридцать пять -  еще  один  интересный представитель  а