еорией  Фрейда  поставил диагноз
истерии,  вызванной сексуальной  травмой  -  попыткой  совращения  мальчиком
старше ее.  Девочка рассказала  все родителям,  те пришли в ярость, и Джонсу
пришлось уволиться.
     Подобная беззаботность кажется не случайной. Похоже, здесь сыграло свою
роль  какое-то  отклонение  от  традиционной медицины или несогласие  с ней.
Возможно, бессознательное  Джонса  решило, что его будущее  связано  с новой
психологией, и  он  вел себя внешне иррационально, в то  время  как на самом
деле  устраивал все так, чтобы  достичь желаемой цели. Его очень интересовал
секс.  Он  писал,  что  "познакомился с  коитусом  на  практике  в  возрасте
шести-семи  лет  и после этого  возобновил подобные занятия лишь  в двадцать
четыре года". Он сказал Фрейду, будто  стал врачом  потому,  что это  давало
сексуальные  возможности. Его жизнь  стала одним из  примеров  личной  жизни
фрейдистов, впоследствии многочисленных, которые ужасали моралистов  Старого
Света. Впрочем, о жизни Джонса им было известно не так много.

     К концу 1907 года Фрейд  уже привык во  многом  полагаться на Юнга, так
что  организация  конференции,  предложенной  еще  не представленным  Фрейду
Джонсом, проводилась в Цюрихе.  Все еще играя роль  старика, наблюдающего за
событиями  со  стороны, Фрейд  пишет:  "Наверное, я  буду  мешать,  и вы  не
пригласите меня", - это изъявление притворной скромности Юнг проигнорировал.
У  них появился еще один интересный  проект  - интернациональный  журнал,  -
планами которого занялся Юнг. Движение за пределами Вены постепенно росло.
     Для пропаганды дела стали особенно нужны убедительные истории болезней.
После  Доры в  1905 году  (причем  сам анализ проводился  еще в 1900 году) у
Фрейда  больше  ничего  не  появилось.  Он  принимает  решение  опубликовать
несколько  полных историй. Число классических случаев  применения настоящего
психоанализа возрастает до пяти. Один основан на книге, мемуарах  психически
больного человека. Окончательный успех сложного и нового метода (а  только о
таком и стоило говорить) приходил редко, и Фрейд, возможно, не считал нужным
привлекать  к  этому внимание. История Доры не завершена, но то, что девушка
отказалась от  анализа, означало,  что  в неудаче можно обвинить ее  саму. В
1907-1908  годах подходящим пациентом был и Герберт Граф, хотя Фрейд  скорее
руководил  им,  чем  анализировал  его.  Однако  с октября  1907 года  среди
примерно десяти пациентов,  которых  Фрейд ежедневно  анализировал, появился
еще один кандидат.
     Когда  Фрейд  вернулся в Вену из  Рима,  его  ждал со  своей  печальной
историей двадцатидевятилетний юрист и государственный служащий Эрнст Ланцер.
Ланцер страдал от навязчивого невроза, и ему портили  жизнь странные ритуалы
поведения,  заставлявшие   делать   его   непонятные  вещи,  чтобы  избежать
неприятностей для себя или для тех, кого он любит. Навязчивый невроз - Фрейд
особенно  им  интересовался,  потому  что  видел  некоторые  признаки  этого
заболевания у себя - все еще широко распространен.
     Ранее в 1907 году, еще до  появления Ланцера,  Фрейд опубликовал статью
"Навязчивые неврозы и религиозная практика", в которой первые представлялись
в  качестве болезненного  явления,  параллельного  второму, "трагикомической
пародии   личной   религии".  Применяя   свой  обычный   метод   обнаружения
психологического порядка в хаосе, он утверждал, что все  навязчивые действия
имеют смысл, а ритуалы поддаются объяснению, так как в корне большинства  из
них лежат события половой жизни.
     Одним из  примеров,  который  он  приводит, является  история  замужней
женщины, страдавшей  от серии навязчивых действий: она расправляла  скатерть
так,  чтобы  сделать видимым  воображаемое  пятно,  звала  служанку и тут же
отсылала ее  прочь. По мнению Фрейда, это было отголоском  ее первой брачной
ночи, проведенной в  гостинице.  Ее муж, превратившийся на  нервной  почве в
импотента,  несколько раз приходил к ней в номер, чтобы совершить  очередную
попытку,  а утром сказал, что ему будет стыдно, если горничная увидит чистую
постель, и  пролил  на  простыню  красные чернила,  правда, не в  том месте.
Подход Фрейда к навязчивым неврозам зачастую как будто объясняет один абсурд
другим,  но он провозглашал психоанализ настолько универсальным,  что не мог
не попытаться разрешить любую  загадку  человеческого поведения (сколько мук
воображения на это требовалось, не имело значения).
     Сложнейший анализ Ланцера, который начался 1 октября 1907 года, показал
способности  Фрейда во всей красе.  Фрейд применил весь  арсенал сексуальной
теории, которую случай был призван доказать,  но на то, чтобы  согласиться с
ним, требовалась вся  убежденность  учеников и  тех, кого  Фрейд намеревался
обратить в свою веру.
     Пациент  "болел"  давно,  его  навязчивые   действия   начались  еще  в
студенческую пору. Из-за этого он провалился на экзаменах и начал безуспешно
обращаться к разным  врачам, в том числе к известнейшему  венскому психиатру
Юлиусу  Вагнеру  фон  Яурегу.  Он  получил внутренний приказ перерезать себе
горло или убить бабушку своей подруги Гизелы. Его охватил такой ужас, что он
упал  в обморок.  Какое-то время у него  была навязчивая идея похудеть, и он
бегал по горам, чтобы  сбросить вес. Однажды ему  было приказано спрыгнуть в
пропасть,  но  этому  приказу  он  тоже  сумел  воспротивиться.  Однажды  он
почувствовал приказ убрать камень с дороги,  по которой должна была проехать
карета Гизелы, чтобы не случилось неприятностей. Как только он убрал камень,
ему пришлось вернуть его на место.
     Гизела была только одним  из объектов его беспокойства. Вторым стал его
покойный отец, умерший, когда Эрнсту был двадцать один год. Сидя по ночам за
книгами, он  ждал  появления призрака отца. Это превратилось в ритуал, когда
он открывал парадную дверь для того, чтобы отец  мог войти, а в ожидании его
доставал свой пенис и смотрел на него в зеркало. Он смог избавиться от этого
ритуала, решив, что,  если  он  будет продолжать  так делать,  с его отцом в
загробном мире случится что-то плохое.
     Как и история с красными чернилами, страдания, которые  Ланцер причинял
сам себе,  были и серьезными,  и в то же время смешными. Внешне он продолжал
вести нормальную жизнь. Так почему он не  мог собраться? Но все было гораздо
сложнее. Подробный рассказ Ланцера об этих  навязчивых желаниях эмоционален,
как у сумасшедшего. После смерти Фрейда были обнаружены его записки по этому
случаю. В конце концов их опубликовали,  хоть и не полностью, в "Стандартном
издании", где они  занимают шестьдесят страниц - это самое подробное из всех
известных описаний анализов, сделанных Фрейдом.
     Летом  1907  года  состояние  Ланцера  ухудшилось.  Будучи  лейтенантом
запаса, он провел месяц  на военных маневрах в Галиции, где у него появилась
навязчивая  идея, связанная с  крысами  и  с  тем, что они  могут сделать  с
Гизелой и его покойным  отцом.  Именно фантазии о крысах привели  Ланцера  к
Фрейду, когда ему попала в руки книга "Психопатология обыденной жизни". Этот
несчастный пациент-еврей,  дрожащий и  подавленный,  в  пенсне  и с бледными
пухлыми  щеками,  вошел в литературу  под  именем Крысиный Человек. Описывая
случай Ланцера в "Заметках о случае  навязчивого  невроза", Фрейд  сохраняет
анонимность и только раз называет его Полем.
     Идея  о  крысах  была   подана   Ланцеру  коллегой-офицером,  "жестоким
капитаном"  с  садистскими наклонностями,  который  рассказал  ему  о  якобы
существующей на Востоке казни, когда жертву привязывают ягодицами к горшку с
голодной  крысой  (или крысами,  по версии Ланцера),  которая затем пытается
прогрызть себе путь  наружу. Вскоре после  этого рассказа  жестокий  капитан
невольно  вызывает  у Ланцера еще  одно  навязчивое желание.  Как раз  когда
маневры  подходили  к концу,  капитан  передал  ему  пару  запасных  пенсне,
выписанных Ланцером из  Вены, и  добавил, что Ланцеру нужно отдать небольшую
сумму денег служащему деревенской почты в нескольких часах езды оттуда.
     Включилась машина самонаказания Ланцера, изобретя ритуал выплаты денег,
который должен был предотвратить пытку крысами его девушки и покойного отца.
Ланцер совершил  несколько бессмысленных поездок по  железной  дороге, но  в
конце концов просто вернулся в Вену и послал деньги по почте.
     Фрейд сказал,  что  анализ Крысиного Человека длился  год, что, похоже,
неверно, поскольку основная часть работы была проделана в  первые три-четыре
месяца. Целью Фрейда было  свести бессвязные рассказы о поведении пациента к
последовательности событий, которые имеют  логические  объяснения. История о
пытке  крысами  привела к детским  фантазиям  Ланцера  о крысах  и далее - к
скрытым ассоциациям  с отцом  и детством Ланцер (как решил Фрейд)  испытывал
противоречивые чувства любви и ненависти к отцу с детства, который наказывал
его за мастурбацию. Его подруга тоже оказалась вовлечена  в такую же паутину
двойственных чувств.
     Таким образом, случай Крысиного Человека позволил  Фрейду показать, как
детская  сексуальность подготавливает почву  для невроза. Но  ему предстояло
исследовать  множество уровней  этого явления. Крысы символизировали в жизни
Ланцера  самые  разнообразные вещи.  Тема  крыс  привела Фрейда  к  открытию
садистских  наклонностей пациента, что  объясняет, почему рассказ  жестокого
капитана о  пытке смог  возбудить его бессознательное. Когда Ланцеру помогли
разобраться  в  этих  бессвязных воспоминаниях,  он  понял себя и, по словам
Фрейда,  "психическое здоровье  пациента было восстановлено".  Семья Ланцера
поверила ему. Он женился и явно избавился от всех своих навязчивых фантазий.
Возможность обсудить свою интимную жизнь с Фрейдом  в  доверительной манере,
вероятно,  помогла  ему  просто  в  эмоциональном  смысле,  а  не  благодаря
психоанализу, который так  интересовал Фрейда. Несколько  лет спустя, в 1914
году, Ланцер снова попал в австрийскую армию и пошел на настоящую войну, где
его взяли в плен русские и он вскоре погиб.
     В этом случае  Фрейд  снова  выступает как  умелый  рассказчик, который
подбирает  данные для подтверждения  своих  теорий. Никто не будет отрицать,
что для  создания  этой истории требовалось смелое воображение, но насколько
она  правдива? Некоторые критики утверждают, что  Фрейд подтасовал факты. Он
сам сомневался - правда, не в  правоте своего анализа, а в своей способности
выразить  жизнь  Ланцера понятным языком. Он писал Юнгу так: "Как беспощадно
мы  препарируем  великие  художественные творения психики!" Параллели  между
жизнью Фрейда и  Ланцера, возможно, вызвали у аналитика  симпатию к пациенту
или таинственным  образом улучшили  их  взаимопонимание.  У обоих были черты
навязчивого невроза, Ланцер родился недалеко от  места рождения Фрейда,  обе
семьи когда-то переехали в  Вену и поселились  в  Леопольдштадте.  Фрейд  не
упоминает ни о каком из  этих фактов.  Ланцер даже был эмоционально связан с
Триестом  (где Фрейд был в двадцать лет и фантазировал о проститутках). Туда
он поехал в двадцать шесть лет и там впервые провел ночь с женщиной.
     В  некоторых местах  рассказа непрофессионал может заскучать.  И все же
чем-то это разгребание секретов помешанного Ланцера привлекает читателя. Это
рассказ об  одержимом человеке и волшебнике, который может расколдовать его;
с  современной  точки  зрения,  романтическая  история,  которым  сегодня  в
психиатрии,   в   отличие   от  бездушного  "Прозака"   и   психологического
кодирования, нет места.
     Навязчивый  невроз  связывали  с  евреями  сами  евреи.  Фрейд  говорил
коллегам  на собрании  кружка  в  1907 году:  "Религия Израиля  - навязчивый
невроз, который продолжается сотни лет". В 1906 году мрачный Садгер выступил
на  том  же  собрании,  говоря  о  "распространенной  нервозности  (особенно
навязчивых  неврозов и  истерии) среди  евреев  польского  происхождения"  -
нелюбимых всеми галицийских евреев, одним из которых был  и  сам Садгер. Эту
связь  он объяснил предположением, что галицийские  евреи слишком подвержены
"раздумьям". Если евреи по природе интроспективны,  возможно, именно поэтому
они  так  легко  восприняли психоанализ. Как и  остальные  выводы касательно
евреев, этот во многом основывался на догадках.
     Антисемитизм в Вене проявлялся ярче,  чем когда-либо. Люди  высказывали
сумасшедшие идеи о том,  чтобы  избавиться от опасных чужаков. В австрийском
парламенте в 1900 году слушалось предложение о добавлении к закону о содомии
поправки,  запрещавшей  евреям  иметь  половые  сношения  с  христианами.  О
предполагаемой физической  и умственной  отсталости  этой нации существовало
множество  литературы -  нередко  пышущей  злобой,  чаще всего подкрепленной
именами людей,  которые слыли авторитетами  в медицине.  Принявшие  западный
образ жизни евреи часто становились на сторону  собственных критиков. Фрейду
понадобилось  долгое время,  чтобы начать с  гордостью высказываться о своем
народе.
     Человек,  которого  еврейский  вопрос  впоследствии очень заинтересует,
приехал в Вену  как  раз приблизительно  в то  время, когда Крысиный Человек
стал  пациентом   Фрейда.  Восемнадцатилетний  Адольф  Гитлер,   неотесанный
узколицый австриец  с усами,  поселился в старом доме, принадлежавшем некоей
польке, возле Западного вокзала и вскоре отправился на вступительный экзамен
в  Имперскую  академию  искусств.  Там, в  здании, полном  статуй и  картин,
построенном  возле   Рингштрассе   в  1870-х  годах,  он   с  сотней  других
претендентов написал две картины, выбрав темы из списка,  в  который входили
"Изгнание  из рая"  и "Прогулка".  Эту часть экзамена  он сдал  успешно.  Но
рисунки, которые он привез из дома в Линце, что в ста шестидесяти километрах
от Вены,  не удовлетворили комиссию, и он  не вошел  в  число (двадцать пять
процентов)  поступивших.  Запись   экзаменатора  гласила:   "Рисунки-образцы
неадекватны, слишком мало портретов". Гитлеру  лучше  удавались здания,  чем
люди.
     Следующие год-два Гитлер  играл  роль художника, человека  с утонченным
вкусом,  посещал оперу и жил на небольшие деньги, которые одно время получал
от родителей. В конце концов, когда деньги закончились,  ему  пришлось стать
рабочим, а  на  некоторое время, в 1909  году, даже  бродягой.  Рингштрассе,
которая раньше казалась ему  "волшебством из сказок 'Тысяча и одной  ночи'",
теперь напоминала о его поражении в этом городе культуры, распущенных женщин
и смешанных национальностей.  Деньги, полученные от тети, и случайная работа
по изображению видов Вены возвращают ему  надежду, но оставшиеся годы в Вене
Гитлер  проводит в  бедности и  живет  в мужском общежитии в северном районе
Бригиттенау. В 1913 году он  тайком уезжает в Мюнхен, чтобы избежать призыва
в  имперскую  армию,  где  ему пришлось бы  служить  бок о бок  с евреями  и
славянами.
     Бродя  по  Вене  в  поношенной  одежде и  засаленной  черной  шляпе, он
наверняка проходил мимо  нижней  части Берггассе, которая находилась в  трех
километрах к югу от его общежития. Бригитгенау, грязный Двадцатый округ, был
не  подходящим  местом для художника с его  восприятием.  Внутренний  город,
расположенный  за  Берггассе,  оставался  для   него  парадоксом.  Там  была
сосредоточена  высокая  германская  культура   и  в   то  же  время  таились
национальные аномалии:  пятую  часть жильцов центрального района  составляли
евреи. В  молодости  Гитлер  увидел "привидение в  черном кафтане  с черными
пейсами" и спросил себя: "Это  еврей? Или немец?" Впоследствии он отделил их
от остального человечества, его "тошнило от запаха этих кафтаноносцев" (хотя
более преуспевающие евреи носили костюмы).
     Гитлеру  поставили неофициальный диагноз  "яркого образца  фрейдистской
психопатологии".  Он  испытывал  двойственные чувства  к  покойному  отцу  и
нездоровую привязанность к матери, которая умерла от рака вскоре после того,
как Вена отвергла его в качестве студента-художника. Фрейд считал его просто
сумасшедшим.

     В  1908  году  единственное,  что  беспокоило  Фрейда  в  его  компании
аналитиков,  было  то,  что  они будут  плохо  смотреться на  первом съезде,
который  должен  был  состояться  в апреле.  Юнг  остановил  свой  выбор  на
австрийском  городе  Зальцбурге,  который  находился  в   нескольких  сотнях
километров к западу  от Вены в направлении Цюриха (из Вены все же ехать было
гораздо ближе). Фрейд опасался,  что "восточный контингент"  будет выглядеть
недостойно, что "разговорчивых венцев" придется заставить замолчать, что они
будут больше считаться с Юнгом, чем с ним самим.
     Эта  группа действовала  ему  на нервы.  В  протоколах  кружка (который
специально   для   конгресса   был   15  апреля   переименован   в   Венское
психоаналитическое общество) записано, как в  феврале Фрейд выступает против
предложения, чтобы он лично прекратил нападки членов  друг на друга. Если вы
не выносите  друг друга, -  сказал он, - нам придется  распустить кружок. Он
также выразил надежду, что  "более глубокое понимание психологии" преодолеет
личные проблемы. Он не раз выражал  это желание, но так никогда и не получил
доказательств тому, что знание психологии превращает психологов  в  приятных
людей.
     На фоне вздорной семейки венских аналитиков отношения  с Юнгом казались
еще  приятнее. Сначала  Фрейд начинает свои  письма к нему со слов  "дорогой
коллега".  Потребовалось  больше  года, чтобы их в ноябре 1907  года сменили
слова "дорогой друг и коллега". Еще через три  месяца  обращение сократилось
до  "дорогой друг". В век писем такие вещи имели  большое  значение,  и  Юнг
поблагодарил его за "незаслуженный дар вашей дружбы".
     Одно предложение в письме  к Юнгу  упоминало  Флиса, "бывшего друга", у
которого появилась "ужасная паранойя", когда их дружба закончилась. Юнг счел
это упоминание  "отнюдь не  случайным" и  тактично попросил,  чтобы дружба с
Фрейдом  была "не отношениями  между  равными, а отношениями  между отцом  и
сыном". Фрейд на это никак не отвечает. Он продолжает  обращаться к Юнгу как
к "дорогому другу",  а Юнг  придерживается уважительного  "дорогой профессор
Фрейд", которым и начиналась переписка. Пока отцовский авторитет и  сыновнее
почтение находятся в равновесии.
     И вот  день настал, сорок два психоаналитика и  любопытных, практически
все  интересующиеся  Фрейдом  в   мире,  собрались  в  зальцбургском   отеле
"Бристоль"  в последнее воскресенье апреля  1908 года,  чтобы участвовать  в
съезде  на  следующий день,  27  числа.  Зальцбург был в то  время  приятным
небольшим городком на реке  между холмов. Возможно, для Фрейда он был связан
с воспоминаниями  о встречах с Флисом. Эрнест Джонс, который потерял надежду
добиться высокого положения в Лондоне и в это время путешествовал по Европе,
встретился с Фрейдом в гостинице вскоре после прибытия.
     Джонс  отметил официальный  поклон австрийца и его слова "Фрейд, Вена",
что вызвало у него улыбку откуда же еще он может быть?
     Первое  впечатление  Фрейда  о  Джонсе  оказалось  довольно  смешанным:
достойный, но фанатичный  человек, - сказал он Юнгу,  худой и голодный, явно
недоедающий,  и  он  отрицает,  что  наследственность  может  быть  фактором
невроза. "Для  него даже я консерватор.  Как  с  вашей  уверенностью  [Фрейд
шутил] вы  смогли с ним  поладить?"  Джонс  за тридцать  лет  так и  не стал
"дорогим другом", только "дорогим  Джонсом",  возможно,  просто  потому, что
Фрейд   считал,   будто  на  английском   языке   такое  приветствие  звучит
неестественно.
     На  съезде  в  Зальцбурге  преобладали  австрийцы,  причем  одни  венцы
составляли  больше половины  делегатов.  Из  остальных шестеро  приехали  из
Швейцарии, пятеро - из Германии, по  два человека из Венгрии и Англии (Джонс
убедил приехать своего лучшего друга, лондонского хирурга Уилфреда Троттера)
и один молодой  чело